Дарья Донцова
Хождение под мухой
ГЛАВА 5
Собрав в кулак всю силу воли, я вернулась в гостиную и посмотрела на стол. Пусто. Надя не оставила никакого письма или записки. Я взялась за телефон.
Один из наших лучших с Катюшей друзей, Володя Костин, служит в МВД. Я настолько не любопытна, что даже не знаю, какой пост он занимает, только могу назвать звание: майор. Существующие между нами отношения скорей родственные, чем дружеские. Вовка – холостяк, женщины несутся через его квартиру хороводом. Несколько раз мы с Катей пытались его женить, потом бросили сие неблагодарное занятие. Имен его любовниц мы запомнить не успеваем.
– Ты сам в них не путаешься? – не утерпела один раз Юля. – Просто Казанова! Вчера Таня, сегодня Маня, завтра Аня небось будет! Не боишься имя не так назвать?
Вовка хихикнул:
– Я их не по именам зову.
– А как? – заинтересовался Кирюшка.
– Киска, – заржал Вовка, – всех называю просто: Киска, имя можно и не запоминать. Кстати, и тебе советую, когда вырастешь, придумать своим бабам псевдоним. Зайчик, рыбка, ягодка. Они такое обращение обожают, прямо тащатся, нет бы прикинуть, отчего кавалер упорно имя не называет… Но до них не доходит, умора прямо.
– Не смей учить ребенка глупостям, – подскочила Юлечка, – не слушай его, Кирюшка!
Кирилл опустил лицо вниз и сделал вид, что жутко занят макаронами, но его глаза весело блестели.
Живет Вовка рядом с нами, дверь в дверь на одной лестничной клетке, и вот теперь я терзала телефонный аппарат.
Трубку сняли на двадцатый гудок.
– Алло, – прочирикал приятный голосок.
Понятно, очередная киска.
– Позовите Володю.
– Он спит, – с легкой укоризной ответила девица.
– Разбудите.
– А кто, собственно говоря, звонит? – пошла в атаку киска.
Теперь в ее голосе слышались недовольство и ревность. Но у меня имеется в запасе аргумент, способный сразить кошечку наповал.
– Майор Романова из убойного отдела.
В трубке послышался шорох и слова:
– Заинька, проснись! Ну зайчик!
На месте Вовки я бы насторожилась. С чего бы это любовница зовет его, словно он симпатичное длинноухое? Не иначе как тоже боится запутаться в именах любовников!
– Ну! – рявкнул приятель. – Чего еще? Ты на часы смотрела?
– Вова, – тихо сказала я, – Вовочка, тут под балконом лежит труп Нади Киселевой.
Надо отдать должное Костину, проснулся он мгновенно.
– Под каким балконом, адрес!
Спустя час по чистоубранной квартире совершенно спокойно, в грязных ботинках разгуливали мужчины. Володя безостановочно зевал, записывая мои показания. Потом он спросил:
– Ну хорошо, по-твоему, ее кто-то пугал…
– Не по-моему, а точно! И не пугал, а планомерно издевался, может быть, даже доводил до самоубийства…
– Ладно, – согласился майор, – предположим, но где доказательства?
– А что, разве не хватает моих слов?
– Оно так, конечно, – вздохнул Володя, – но вот ты тут столь вдохновенно рассказывала о телефонных звонках. Понимаю, что их к делу не подошьешь, но телеграмма? Может, сохранилась? Я пожала плечами:
– Зачем она тебе?
Володя присвистнул:
– Вот ты, Лампудель, обчиталась детективов и решила, что в расследовании нет ничего сложного, побегала, поболтала и все… Ан нет! Что такое, на твой взгляд, телеграмма?
– Ну бумажка со словами.
Костин сморщился:
– Бумажка со словами! Это документ. Если его внимательно изучить, можно многое узнать.
– Что, например?
– Номер почтового отделения и время, когда отправили весточку.
– Зачем?
Володя вздохнул:
– Эх ты, мисс Марпл. Да чтобы пойти туда и порасспрашивать служащих. Каждый, кто подает телеграмму, обязан указать свой обратный адрес.
– Ха, можно любой написать.
– Верно, – пробормотал майор, – можно, но все равно ниточка есть. Или вот, ты говорила про костюм «Хуго Босс» и обгорелые ботинки… Где эти вещи?
– Ну ботинки Надя, наверное, выбросила…
– А сумку с костюмом куда дели?
– Я же попыталась убедить вдову, что там тряпки и бутылка «Аса», якобы забытые уборщицей… Ну и сделала вид, будто несу в домоуправление.
– А на самом деле?
– Выбросила на помойку.
– Когда?
– Вчера.
Костин почесал в затылке:
– Похоже, проехали мимо, но попытаться стоит. Эй, Мишка.
Мишка всунулся в комнату.
– Сходи во двор, пошарь в бачках. Ну-ка опиши ему сумку…
– Черная, матерчатая, с двумя ручками, спереди карман на «молнии». Такие возле каждой станции метро продают.
– Когда выбросила? – с тоской спросил Мишка.
– Вчера, утром.
– Так уж увезли, – оживился Миша, – мусор всегда до восьми забирают.
– Иди, иди, – поторопил его Володя, – вдруг повезет. А ты, Лампудель, езжай домой, баиньки.
– Но…
– В машину и к себе.
– Ты…
– Ступай!
– Да…
– Разворот через плечо, – рявкнул майор, – и шагом марш.
Кипя от негодования, я вылетела на улицу. Потом обошла дом и прошла во двор. Тело Надюши увезли, и только свежая земля, которую дворник набросал, чтобы скрыть лужу крови, напоминала о произошедшей трагедии. Я задрала голову вверх. Господи, как высоко. Неужели она сама, преодолев страх, шагнула через бортик лоджии? Что толкнуло ее на этот шаг? Или кто?
Я медленно подошла к «ракушкам» и стала под фонарем. Примерно здесь или чуть левее стоял «Богдан». Нет, вот тут, похоже. Я наклонилась и подняла необычный белый фильтр. В нос ударил запах ванили. Отвратительные сигарки «Кафе крим», их употребляют в основном дамы, но есть и мужчины, покупающие плоские железные коробочки. Впрочем, фирма выпускает еще и другие сорта сигарок, маленькие, тонкие. Это не гаванские сигары, толстые и мощные. Единственно, что объединяет два вида курева, так это цвет – нежно-коричневый, так выглядит кусочек молочного шоколада. Мало найдется парней, способных получать наслаждение от «Кафе крим», слишком уж сладкий, приторный аромат. Но Богдан любил именно такие, я это знаю точно. В ноябре Надя позвала меня на день рождения к мужу. Естественно, встала проблема с подарком. Ну что можно презентовать человеку, у которого и так все есть, тем более что супердорогие подарки мне не по карману. Всяческие авторучки, зажигалки и брючные ремни стоимостью, как стратегический бомбардировщик, я приобрести не могу.
– На Тверской в галерее «Актер» есть магазин «Музей табака», – посоветовала Надя, – купи ему упаковку «Кафе крим».
Я поехала по указанному адресу и приобрела омерзительно дорогую, на мой взгляд, сувенирную упаковку, где лежало пятьдесят сигарок. Продавцы, правда, старательно пытались убедить меня, что коробка со ста трубочками для курения выглядит шикарнее, но я не дрогнула. Богдан был страшно доволен, тут же распечатал подарок и предложил собравшимся угоститься. Но все присутствующие, мужчины и женщины, разом замотали головами.
– Много вы понимаете в колбасных обрезках, – ответил Богдан, – ну, спасибо, Лампа, удружила.
Я молча рассматривала окурок. Ей-богу, еще пять минут, и я поверю, что Надин муж приходил сюда.
Детей дома я не застала. Лиза и Кирюшка убежали в школу. На кухне паслись Сережка с Юлечкой, азартно уничтожавшие сырники.
– Ну ты даешь, – протянул парень, – мы чуть было не проспали! Хорошо, Капа сообразила и всех разбудила, что за безответственность, Ламповецкий!
Я напряглась, ожидая вопроса: «Где шлялась ночью?», но Сережка как ни в чем не бывало продолжил:
– Хорошо, Капа заглянула в спальню, увидела, что ты дрыхнешь без задних ног, и пошла всех расталкивать.
От неожиданности я уронила сырник. К нему моментально бросились Муля и Люся. Неповоротливая вараниха отстала от мопсихи, которая при виде любой еды проявляет чудеса ловкости. Мулечка уже почти подскочила к замечательно пахнущему сырнику, но тут Люся открыла пасть, откуда со скоростью пули вылетел язык. Сырник мигом «приклеился» к длинной, узкой ленточке. Щелк! Сладкий кусочек исчез внутри варанихи. Мопсиха вытаращила глаза, такого с ней еще ни разу в жизни не случалось.
Но мне было не до изумленной собачки. Капа заглянула в спальню и увидела, что я сплю? Ну и ну. Во-первых, я перебралась в комнату для гостей, а во-вторых, провела почти всю ночь у Нади.
Правильно поняв мое удивление, Капа отвернулась от плиты и подмигнула ярко накрашенным глазом. Сережка, как все мужчины, увлеченный только собой, продолжал негодовать. Дождавшись, когда он наконец убежит на работу, я спросила:
– Капа? Это как понимать?
Пожилая дама лихо швырнула на раздраженно скворчащую сковородку кусочек творога и сообщила:
– Танцуй, пока молодая. Сама люблю веселиться, только, к сожалению, все мои кавалеры старые кучи, только и говорят, что о болячках.
– Но я…
– Ладно, – отмахнулась Капа, – сегодня я тебя выручила, завтра ты меня прикроешь, лады?
Я ошарашенно кивнула.
– Время свободное есть? – бодро осведомилась бабушка.
– Мне к двенадцати на службу.
– Ну, успеем, собирайся.
– Куда?
– В «Рамстор», надо затариться.
Если есть вещь, способная привести меня в настоящий ужас, так это поход за продуктами в огромный магазин.
– Может, не надо, а? Пельменями обойдемся.
– Отрава!
– Мы всегда…
– Иди за сумками.
– Пельмени…
– У них начинка из собачатины, – сообщила Капа, – ты готова схарчить на ужин несчастную болонку, в недобрый час потерявшую хозяев?
– Нет.
– Тогда вперед.
Во дворе я направилась было к «копейке», но Капа мигом вскочила в серую «Нексию» и крикнула:
– Ну, жду.
Пришлось сесть на пассажирское место. Капа ловко ухватилась за рычаг переключения скорости и стартовала, подняв фонтан грязных брызг.
– Не боись, Лампа, – азартно выкрикнула она, – за десять минут обернемся.
Я вжалась в кресло и в ужасе уставилась на дорогу. Капа неслась, словно ведьма на помеле, ловко перепрыгивая из ряда в ряд. Чуть где образовывался затор, она, мигом сориентировавшись, бросала «Нексию» в объезд. Повороты бабулька проходила на третьей скорости, а стрелка спидометра замерла на цифре «90».
Я вожу автомобиль очень осторожно, судорожно вздрагивая, если из окружающего потока выскакивает сломя голову лихач. Но Капа, похоже, не боялась никого. В какой-то момент она протиснулась в узенькую щель между двумя иномарками, и мне показалось, что боковые зеркала сейчас могут сломаться, но Капа хихикнула и нажала на газ. Впереди вырос громадный грузовик. «Мама», – прошептала я и дернула правой ногой, нашаривая тормоз.
– Не боись, – веселилась старушка, ловко сворачивая влево, – у меня за пятьдесят лет на дороге ни одной аварии.
– Ты классно водишь, – прошептала я пересохшими губами, – прямо Шумахер.
– Он мне в подметки не годится, – возмущенно заявила Капа, – на трассе, в специально оборудованном автомобиле любой дурак проедет. Попробовал бы он в городе, да на «Нексии», вот тогда и поглядим кто кого. Впрочем, и так ясно, что я его!
Над ухом раздалась трель свистка. Капа послушно притормозила. Молодой гаишник недовольно заявил:
– Девушка, там знак висит, ограничивающий скорость, а вы гоните…
Капа смахнула с лица волосы.
– Ой, – оторопел постовой.
Старушка прищурилась:
– Что-нибудь не так? Или вас блоха укусила? Вот мои права и техпаспорт.
Паренек взял бумаги и произнес опять:
– Ой!
– В чем дело?
– Но тут написано, что вы родились в 1925 году.
– И что из этого? – Ошибочка, да? – с надеждой поинтересовался сержант.
– Нет, – с достоинством ответила Капа. – Мне семьдесят шесть лет.
– И за рулем? – ужаснулся мальчишка, явно впервые столкнувшийся с подобным нарушителем.
– А ну, быстро покажите мне в правилах дорожного движения пункт, запрещающий садиться за руль людям, которые справили семидесятилетие! – окрысилась Капа.
От неожиданности постовой брякнул:
– Просто никому в голову не приходит.
– А мне пришло, – сообщила Капа.
– Проезжайте, – велел постовой.
– А штраф? – возмутилась Капа.
– Не надо, ехайте.
– Я же нарушила!
– Ерунда.
– Нет, берите, – уперлась старушка, – что, мои деньги тухлые?
Отъехав несколько метров, Капа возмущенно фыркнула:
– Видала дурака? По его мнению, мне следовало давно улечься в гроб и накрыться крышкой.
Я промолчала. А что тут сказать?
Домой мы приехали около одиннадцати утра. У подъезда стояла «Скорая помощь». Сердце тревожно екнуло, но не успела я сообразить, что в нашей квартире никого нет, все разлетелись по делам, как из подъезда показались трое мужиков, одетых в ярко-синие куртки. Двое тащили носилки, последний шел сбоку, держа в высоко поднятой руке капельницу.
– Плохо кому-то совсем, – вздохнула Капа, щелкая крышкой багажника, – мужик вроде.
Тут доктора поравнялись со мной, и я увидела бледного до синевы Володю.
– Вовка, – ринулась я к нему.
Но майор не отвечал. Глаза его были закрыты, губы потеряли всякий цвет.
– Что с ним? – накинулась я на мужика с капельницей.
– Пельмени, – коротко ответил тот.
– Что?
– Пельменей поел часиков в девять, – словоохотливо подхватил санитар, – и каюк.
Парни ловко вдвинули носилки в «рафик», и микроавтобус бойко стартовал с места. Забыв про сумки с продуктами, я рванулась в квартиру к Костину. Дверь открыла заплаканная девица, облаченная в Вовкину футболку. Везде остро пахло лекарствами и чем-то мерзким. Господи, как же зовут нынешнюю обожэ майора? Какое-то простое имя: Лена, Катя, Галя… Нет, не вспомнить.
– Ты Киска?
Девушка кивнула.
– Что с Вовкой?
– Утром, – всхлипывала Киска, – он явился рано-рано, около восьми и попросил поесть. Я ему тостик мармеладом намазала, а он сказал, что я могу этот бутерброд себе на… Сказать куда, наклеить?
– Не надо, – быстро среагировала я, – очень хорошо понимаю, куда Костин тебя с хлебом, намазанным вареньем, отправил. Для него лучшая конфета – сосиска. Ну и дальше что? – Пошел на проспект в супермаркет, приволок пельмени, сам отварил и слопал. Он меня совсем не любит, – заломила руки Киска.
– Он терпеть не может джем, – объяснила я, – не канючь, а рассказывай.
– Ему плохо потом стало, затошнило. Сначала маялся, все в туалет бегал, ну а затем совсем слег. Ой, ой, ой, вдруг он умрет.
– Прекрати чушь нести, – обозлилась я, – лучшей узнай, куда мужика отправили, да беги туда. Или на работу надо?
Киска затрясла крашеными кудрями:
– Я сама себе хозяйка, художница.
– Значит, дуй в клинику. Если понадоблюсь, позвони в соседнюю квартиру.
Киска закивала, я пошла к себе.
– Простите, – робко окликнула меня девушка, – Володя говорил, что рядом живут его родственники, только не сказал кто. Вы его мама?
Вне себя от злости я вылетела на лестницу. Видали идиотку? Да мы с Костиным одногодки!
ГЛАВА 6
Влетев в квартиру, я позвонила Мишке.
– Да, – усталым голосом ответил тот.
– Мишенька, – заюлила я. – Вовка отравился пельменями, в больницу отвезли.
– Знаю, – буркнул коллега, тоже майор. – Ирка звонила.
– Кто?
– Киска очередная.
Ага, значит, ее зовут Ириной.
– Мишенька, могу приехать!
– Зачем? – испугался мужик.
– Как же? По поводу происшествия с Надей Киселевой.
– Не надо.
– Почему?
– Послушай, Лампа, – пробормотал Мишка, – экспертиза ясно показала: Киселева погибла, упав с большой высоты.
– Ее столкнули.
– Нет, она сама шагнула.
– Откуда ты знаешь?
– Ей-богу, недосуг объяснять, просто поверь, ничего криминального, обычное самоубийство.
– Значит, Надю довели до суицида, по-моему, даже статья такая есть в кодексе.
– Она тут ни при чем!
– Миша!
– Я почти сорок лет Миша, – рявкнул майор, – дел по горло висит, а теперь еще Вовкины папки разгребать придется. Нашел, когда травиться. Вот взял бы отпуск и лопал пельмени от пуза. Теперь сам в больнице, а работу мне! Ловко вышло. А ты в другой раз, когда труп найдешь, звони не Вовке, а в район, сделай милость. Без тебя дел невпроворот. Надежда Киселева сама приняла решение уйти из жизни, сама прыгнула. Крэкс, фэкс, пэкс, была девочка, стала трупиком. Ничего особенного. Загляни в сводку по городу, каждый день такие в наличии: вешаются, травятся, стреляются, из окон сигают! Хорош болтать.
И он шлепнул трубку. Я в задумчивости выглянула в окно. Позиция Мишки понятна. Он имеет в производстве с десяток дел, на каждое из которых определен срок сдачи. Лишняя головная боль господину Ларионову ни к чему, поэтому он постарается всеми правдами и неправдами избавиться от дополнительной докуки. Вот Вовка, тот не такой, Костин, словно охотничья собака, хватает след сразу. Но майор выбыл на какое-то время из игры. Небось проболеет неделю, если не больше. И что получится?
Выйдет Вовка из больницы, возьмется за свои дела и обнаружит, что хитрый Ларионов уже списал папочку в архив. Естественно, Володя возмутится, он не первый раз ругается с ленивым Мишкой, только время будет безвозвратно утеряно.
Я открыла форточку и поежилась от ледяного воздуха. Как правило, Костин помогал нам, теперь настал мой черед. Займусь расследованием сама, зря, что ли, занимаю пост начальника оперативно-следственного отдела, соберу факты, систематизирую… Костин часто говорит:
– Преступление хорошо раскрывать по горячим следам.
Вот выпишется Вовка, а я ему на стол папочку!
Воодушевленная до крайности, я полетела во двор. Поеду на работу, сообщу Федоре о том, что нашла клиента. Правда, не ясно, кто оплатит мне работу по делу Киселевой… Ладно, черт с ними, с деньгами. «Не догоню, так согреюсь», – говорит петух, преследуя курицу. Вот и я не заработаю, зато получу наконец интересное занятие. Господь явно предназначил меня для детективных расследований.
Убедившись, что Капа, весело напевая, возится на кухне, я схватила куртку и выскочила на улицу. Первым делом съезжу к Анюте Шаховой, уж она-то точно знает, кто и почему ненавидел Надюшу. На улице гололед, поэтому сяду в метро. Анюта целыми днями толчется дома. Объясняется сей факт просто: она переводчица, причем хорошая. Переводит серьезные, толстые книги по психологии, философии, социологии. Я всегда ей завидовала, видя, с какой легкостью Анюта переходит на немецкую речь. Мне так и не удалось выучить как следует хоть один язык, все детство провела в обнимку с арфой. Сначала была музыкальная школа, потом консерватория. Моя мама, оперная певица, считала, что дает дочке в руки стабильную, очень хорошую профессию. Никто ведь не знал, что грянет перестройка и симфонические оркестры станут практически не нужны.
Вот почему я теперь настаиваю, чтобы Лиза и Кирюшка вызубрили как следует английский. Знание языка – это кусок хлеба с маслом, часто с сыром, а иногда даже с икрой. Мало ли, как жизнь повернется, всегда можно пойти репетировать двоечников. Но Анюте нет необходимости носиться, роняя тапки, по квартирам тупоголовых деток. Она дорогой гость в издательствах, выпускающих научную литературу. Люди, занимающиеся переводом, живо объяснят вам, что человек, «перетолковывающий» прозу, и индивидуум, занимающийся научной литературой, – это разные люди. Фразу «Оголенный проводник пролегает под полом», «литературные» переводчики мигом переведут как «Голый кондуктор бежит под вагоном». И так во всем, поэтому Нюшу, спокойно говорящую на научном суахили, холят и лелеют. Меня всегда удивляло, как в одном человеке одновременно уживаются хамство, беспардонность, ум и отличное владение иностранным языком. Потому что Шахову можно назвать нахалкой, а вот идиоткой нет.
– Это ты, – разочарованно протянула Аня, открыв дверь.
– Ждешь кого-нибудь? – бодро поинтересовалась я, делая вид, что не вижу ее кислой мины.
– Нет, – пробубнила Аня и со свойственной ей хамской откровенностью добавила: – Тебя тоже не ожидала.
– Значит, это сюрприз, – подвела я итог и, не дожидаясь приглашения, пошла на кухню.
Пришлось Аньке, скривившись, доставать из шкафчика кофе, а из холодильника кусок сыра.
– Уж извини, – пробубнила она, – конфет нету.
– И не надо. – Худеешь? – неодобрительно окинула меня взглядом Нюша.
– Не-а, – заявила я, – просто не хочется.
– Хорошо тебе, а меня прямо трясет при виде шоколадок, да уж в 52-й размер не влезаю, – вздохнула Аня, – ну что надо, выкладывай.
– Знаешь, где я работаю?
– В сыскном агентстве, – хмыкнула Нюша, – на мой взгляд, отвратительное место, совершенно не подходящее для интеллигентного человека.
– Ага, – кивнула я, – верю, но сейчас на моем столе очередное дело – об убийстве Нади Киселевой.
Хорошенькая красненькая чашечка в белый горошек выпала у Нюши из рук. Стукнувшись о стол, чашечка перевернулась, коричневая жидкость ручейком устремилась на пол.
– Ты чего, – забормотала Аня, пятясь к столу, – что такое врешь… про Надьку.
Я прикусила язык, но было поздно. Слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Да уж, сваляла я дурака. Надюша погибла этой ночью, откуда бы Аньке знать о происшествии? На часах только полдень.
– С ума сошла, – бормотала Нюша, махая руками, – совсем плохая, да?
Пришлось рассказать подробности. Узнав детали, Нюша посерела и села на табуретку.
– Господи, – застонала она, – говорила же ей! Сколько раз предупреждала, нет, ей словно глаза затмило. Богданчик, Богданчик… Вот, дождалась.
– Чего? – осторожно поинтересовалась я.
– Того, – рявкнула Нюша, – в ответ на свою любовь. Ах он, сукин кот, и она хороша, дрянь!
– Кто?
– Богдан! – заорала Нюша, теряя самообладание, – Богданчик, любименький. Вы-то все его обожали, одна я правду знала, да молчала, Надьку жалела. Намекала ей изредка, но с Надюхи все прямо стекало. Не понимала, что я имею в виду, или не хотела понимать…
– Ты о чем?
– Изменял он ей, – взвизгнула Анька, – баб имел кучу, про одну точно знаю! В туристическом агентстве «Ник-трэвел» работает. Такая блондиночка, серенькая, поглядеть не на что, а туда же, с женатым связалась. Гнида! Звать ее Марфой, ну и имечко! Такое же противное, как и сама бабища!
– Послушай, – не выдержала я, – ты не врешь случайно, а? Богдан обожал Надю. У них был прочный брак, основанный на любви…
– Вот и нет, – затопала ногами от злости Нюша, – он всех обманул, вокруг пальца обвел!
– Откуда ты знаешь, да еще с такими подробностями, про имя и место работы этой особы?
– Ха, слушай.
Два года назад в Нюшиной жизни появился кавалер из военных. Ни по уму, ни по образованию он Шаховой в подметки не годился, но у Аньки напряг с мужиками. Очевидно, нюхом чуя исходящую от дамы редкостную стервозность, лица противоположного пола убегают при виде Нюши, словно резвые сайгаки. Поэтому, когда Константин предложил Шаховой провести с ним майские праздники в санатории под Москвой, Анька решила наплевать, что кавалер неправильно ставит ударение в половине слов и не читал Пелевина. В конце концов, когда тебе за тридцать, нужно хоть разок сбегать замуж, а потом, противно морщась, бормотать: «Ну уж больше никогда под венец не пойду, хватит, накушалась».
Только из этих соображений Анюта и поехала с тяжелым сердцем в «Лесные зори». Она надеялась, что Константин сделает ей предложение. Но все оказалось очень плохо. В доме отдыха ее кавалер столкнулся с двумя сослуживцами и мигом напился.
Нюша распсиховалась и убежала в номер. Примерно через час Константина буквально принесли и швырнули в койку. Дама не пожелала ложиться рядом с отвратительно воняющим кавалером. Переполненная злобой, она стащила матрас, бросила его в ванну и улеглась на импровизированное ложе, старательно обдумывая, что выскажет пьянчуге завтра.
Сон не шел. Как назло в соседнем номере поселилась парочка, весьма довольная друг другом. Мужик и баба самозабвенно занимались сексом, причем выбрали они для этого ванну. Нюше было великолепно слышно все: охи, ахи, стоны. Мужик без конца бормотал:
– Чья это попочка? Ну чья это попочка?
Нюша вертелась под одеялом, надеясь, что страстные любовники утомятся. Куда там, создавалось такое ощущение, что у этих ребят просто неисчерпаемый источник сил. Услыхав в сотый раз «чья это попочка?», Нюша сначала хотела заорать: «Разберитесь, наконец, где чья жопа, и дайте спать». Но хорошее воспитание удержало ее от подобного поступка. Потом в соседнем номере начало твориться нечто невообразимое. Любовники, очевидно, переместились в комнату, потому что раздался треск, скрежет, гром… В конце концов Нюша, полная ярости, влезла в халат и вышла в коридор. Она постучала в дверь соседнего номера и уже совсем было собралась сказать его обитателям все, что о них думает, но слова застыли в глотке. Дверь распахнулась, на пороге возник одетый в роскошную шелковую пижаму… Богдан.
Принято считать, что самую долгую паузу держат актеры МХАТа в последнем акте бессмертного произведения Гоголя «Ревизор». Поверьте, немая сцена в коридоре санатория оказалась более эффектной. Первой пришла в себя Анюта и от неожиданности ляпнула глупость:
– Ну надо же! И вы с Надькой тут!
Богдан стал похож на перезрелую клубнику.
– Ну… это… Я… мы…
– Что случилось? – послышалось из глубины номера.
Из-за спины Богдана вынырнула тоненькая блондиночка, смахивающая на лабораторную мышь, ничего общего с красавицей Надюшей не имеющая. Богдан потерял сходство с клубникой и стал похож на баклажан.
– В чем дело? – настаивала ничего не понимающая блондиночка.
– Своими визгами вы не даете нам отдыхать, – сообщила Аня и ушла.
Настроение у нее совсем испортилось. Если говорить откровенно, Нюша частенько завидовала Наде, имевшей счастливую семью. И вот такое приключение. Неожиданно Анюта заплакала, сама не понимая почему. В чувство ее привел легкий стук в дверь.
– Открой, – прошептал Богдан, – поговорить надо.
Аня вышла в коридор. Надин муж принялся болтать чушь о большой любви к жене, об огромном, светлом чувстве… Просил сохранить тайну…
– Не дрожи, – оборвала его Аня, – я ничего не скажу, но не потому, что хочу тебя выручить. Надьку жалко, она умрет, ежели узнает.
Утром Богдана и след простыл. То ли не захотел встречаться больше с Нюшей, то ли еще почему, но парочка прервала каникулы и уехала. Аня спустилась к администратору и спросила:
– Простите, кто занимает шестнадцатый номер?
– Шевцовы, – ответила дежурная, – а что?
– Они просили у меня книгу Марининой почитать, – бодро соврала Нюша.
– Они уехали еще до завтрака, – сообщила тетка, – оплатили десять суток, а умелись раньше.
– Шевцовы, – протянула Нюша, вспомнив, что это фамилия Богдана, – муж с женой, что ли?
– Ага, – кивнула дежурная, – Богдан и Марфа, ну и имена. Просто сказка! Первый раз такие услыхала.
– С чего вы решили, что они семейная пара? – недоумевала Анюта.
– Так я паспорт видела, – пожала плечами женщина, потом хитро прищурилась и поинтересовалась, – вы вроде с ними в соседнем номере, в 17-м?
Аня кивнула. Администраторша захихикала.
– На них уже жаловались из пятнадцатого. Говорят, всю ночь шумели, прямо эфиопские страсти.
Анюта улучила момент и заглянула в книгу регистрации жильцов. Шевцова Марфа Георгиевна, место работы – «Ник-трэвел».
– Вот он какой, – шипела Аня, – двуличный мерзавец… Водил Надьку за нос! Сколько раз меня так и подмывало правду ей рассказать, еле удержалась! Бедная, бедная моя Надюшка, господи, за что? Имей в виду, Лампа, если кто и желал ее смерти, так это та дама, Марфа. Ишь, женой прикидывалась, сучара гладкая! Хотя скорее всего дежурная наврала, никакого паспорта она не видела, небось сунул ей Богдашка деньги и все дела.
