Доктор Иваныч
Все байки старого психиатра
Грустный вызов
Вот как же так могло получиться? На улице никакой гололедицы нет и в помине, но, несмотря ни на что, я сумел-таки найти единственное скользкое место. Со всеми вытекающими последствиями. Короче говоря, совершил я столкновение с планетой Земля. Нет, планета не пострадала. А у меня теперь копчик побаливает.
На Центре обычная утренняя суета. Змейкой выстроилась очередь из сдающих и получающих наркотические укладки. И вдруг я увидел, не поверив своим глазам, фельдшера Илью Опарина. В новенькой форме, поправившийся, посвежевший. А удивление мое неспроста возникло. Дело в том, что в свое время Илья был запойным. Нет, на работе он никогда не пил, но в период критических дней запросто прогулять мог. Ну и прогуливал, конечно. Будь он бестолковкой посредственностью, то выгнали бы на раз. Но поскольку специалист он отличный, увещевали его до последнего, можно сказать, всем миром. А то самое последнее случилось после того, как на фоне очередного запоя угораздило его загреметь в наркологию. Нет, если б анонимно, за деньги, то ничего бы в этом не было страшного. Но ведь откуда деньгам-то взяться, если человек в многодневном крутом пике находился? Ну и поставили его на учет. Поставить-то легко, это дело нехитрое. А вот освободиться из учетного плена крайне проблематично.
– Илья, ты ли это?
– Я, Юрий Иваныч! Вот, первый день сегодня. Ведь я три года ждал, мне же тогда хронический алкоголизм поставили. Но ждал и держался. Пешим курьером работал. Ну а куда еще податься-то? В приличное-то место хрен возьмут, если ты учетный. А еще нарколог мой, козлина, сказал тогда, что меня к медицине даже на пушечный выстрел подпускать нельзя! Но ничего, все-таки сняли.
– Опять самостоятельно будешь работать?
– Нет, у меня же допуска к наркотикам пока нет.
– Взяли-то сразу, как пришел?
– Ну, как сказать… У Надежды Юрьевны сначала аж лицо перекосило, как меня увидела. Но потом все же приняли, правда, с испытательным сроком. Три месяца испытывать будут.
– А сертификат-то у тебя не просрочен?
– Нет, он у меня до двадцать третьего года.
– Ну что ж, Илья, удачи тебе!
– Спасибо, Иваныч!
Да, отрадно видеть, что человек не отдался во власть алкогольной зависимости, не опустился. Вот только, к величайшему сожалению, из всех скоропомощных коллег, расставшихся с медициной из-за пагубной страсти, Илья – единственный, кто вернулся.
Ну что, наркотики получил, нужные бланки взял, планшет – в полной боевой готовности. Теперь и посидеть можно, телевизор посмотреть да с коллегами потрепаться. Так, стоп, я не понял, а где моя куртка-то форменная? Ведь только что здесь висела!
– Так Макарова сейчас какую-то куртку сняла и унесла! Давай, Иваныч, начинай розыск! – сказал врач Комаров.
Фельдшер Макарова, дама лет под шестьдесят, личность весьма примечательная. Обладает она двумя замечательными способностями: лихо сморкаться на землю и беспрестанно говорить. Речь из нее льется бурным потоком, сметающим все на своем пути. Что у трезвого на уме, то у Ольги Федоровны на языке. Если вы, просто из вежливости, решите выслушать милую женщину с лицом доброй мамы, то горько об этом пожалеете. Через нестерпимо долгие три минуты, мысленно обругав свою излишнюю воспитанность, вы предпримите попытку удрать. Но так просто, от Ольги Федоровны еще никто не отделывался. Ее речевой поток не только не ослабнет, но и усилит напор. В конце концов, не в силах выдержать столь изощренную пытку, вы решительно уйдете. И что, небось думаете, Ольга Федоровна тут же обиженно умолкнет? Ха, не на ту напали! Монолог завершится лишь после того, как мысль будет досказана. А отсутствие слушателей не играет абсолютно никакой роли.
Госпожу Макарову нашел я в женской комнате отдыха. Сидела она на диванчике, увлеченно тыкая пальцем в смартфон. Куртка моя скромно лежала рядышком.
– Ольга Федоровна! …
– О, здра-а-асьте, Юрий Иваныч! Слу-у-ушайте, я как раз вам такой случай собиралась рассказать. Я в прошлую смену на вызове была…
– Ольга Фед…
– И вот там больная, такая странненькая…
– Ольга Федоровна! Стоп! Как пела Анна Каренина: «Постой, паровоз, не стучите колеса!» Что ж вы мою-то куртку утащили?
– Кааак?! А где же моя? Ну надо же, а? Так ведь моя-то, значит, в «телевизионке» осталась! Вот ведь как получилось-то! Подождите, Юрий Иваныч, не уходите, я же вам так и не рассказала!
– Потом, потом, Ольга Федоровна, мне срочно к старшему врачу нужно!
Ушел я быстро и не оглядываясь. К счастью, погони не было.
Вот и разогнали всех по вызовам. Из всех выездных только мы остались. Тишина настала, только телевизор бубнит. Уборщица Фаина Васильевна, без помех, чистоту наводит. Но умиротворение было враз разрушено вбежавшим мужчиной.
– Бегите быстрей, тут человека сбили! – закричал он, вытаращив глаза. – Что у вас за охранник, дебил какой-то, меня пропускать не хотел?! Я ему все <лицо> расшибу, козлу <пользованному>!
– Не надо никому ничего расшибать, успокойтесь, сейчас едем!
– Да чего ехать-то, вон он, прямо напротив скорой лежит!
– А вы что, предлагаете его на руках в больницу тащить?
– А, ну да, че-то я не подумал…
Пострадавший без сознания лежал на проезжей части. Все случилось банально: перебегал дорогу в неположенном месте и был сбит легковой иномаркой. Сказали, что приличное расстояние пролетел. А движение здесь оживленное, транспорт сплошным потоком едет, пытаться преодолеть эту дорогу вне пешеходного перехода, сродни самоубийству. Непонятно, что нужно иметь вместо головы, чтоб на такое решиться? Видать, экономия пяти минут дороже жизни и здоровья.
Ну, что мы имеем? Давление 100/70 мм, пульс 112 уд/мин. Дыхание частое, поверхностное. Анизокория, то бишь, зрачки разного диаметра. Из носа и левого слухового прохода сукровица выделяется. Сознания даже не предвидится. Налицо перелом основания черепа, открытая черепно-мозговая травма – ушиб головного мозга. И это, к сожалению, не все. Правая бедренная кость однозначно сломана, вон деформация какая. Да много там всего, точно уже в отделении сочетанной травмы диагностируют. А наша задача на догоспитальном этапе с шоком справиться, да жизненные функции поддержать. В общем, сделали мы все, что по стандарту положено и со светомузыкой в стационар свезли. К счастью, живого.
Ф-ф-фух, все, что нужно оформил, напряжение отпустило, теперь можно и освобождаться. Теперь поедем на «человеку плохо, причина неизвестна» к женщине пятидесяти девяти лет. Повод отвратительный. Все, что угодно может за ним скрываться: от поноса до огнестрельного ранения. И, как правило, виноваты в этой неизвестности не фельдшеры по приему вызовов, а сами вызывающие. Ну вот не нравится некоторым, когда им уточняющие вопросы задают. Думают, что ради пустой формальности их выспрашивают. А потому, раздраженно заявляют в ответ: «Да плохо человеку, вы не понимаете, что ли?! Приезжайте уже, чего болтать-то?!»
К счастью, больная была в сознании, да и вообще, живее всех живых.
– Здравствуйте, что с вами случилось?
– Ой, да прямо даже и не знаю, как объяснить… Мне так плохо, что даже слов нет! Голова болит, в груди какая-то тяжесть, сердце временами так колотится, что того и гляди выскочит. А еще у меня беспокойство непонятное, вот прямо сердце кровью обливается. Я уж у кого только ни была: и у эндокринолога, и у невролога, кучу всяких анализов сдавала. Ну а что толку-то? Так мне ничего определенного и не сказали.
– А хронические заболевания у вас есть?
– Да, гипертония, диабет. Я метформин принимаю, диету соблюдаю, сахар выше шести не поднимается. А давление тоже пока нормальное.
На кардиограмме ничего примечательного, незначительная синусовая тахикардия. Давление 135/80 мм. Дали метопролол и пять таблеток глицина под язык. О, глицин – это один из моих любимейших препаратов! Кстати сказать, в настоящее время, ни один нормативный документ не предусматривает его применение «скорой помощью». Однако у нас в укладках он есть. И это просто замечательно, поскольку этот препарат может применяться не только как лекарство, но и как надежное плацебо.
И вот, больной захорошело, повеселела она, душевно нас поблагодарила. Ну а я, этак ненавязчиво, аккуратненько, порекомендовал ей обратиться к психиатру. «С чего это вдруг?» – спросите вы. А с того, что у нее психосоматическое расстройство. Это значит, что физический недуг вызван психологическими проблемами. Стоит наладить психику, как состояние нормализуется. Хотя это лишь на словах легко, а в действительности, лечение может предстоять долгое и тернистое.
Вот и еще вызовок подкинули. Перевозка тридцатилетней больной из психоневрологического диспансера в областную психиатрическую больницу. Ну и ладненько, сейчас перевезем, дело нехитрое. Была у нас раньше фельдшерская бригада по транспортировке психически больных, но ликвидировали ее. Да, именно фельдшерская, ведь врача сажать на перевозки – роскошь непозволительная. А виноват в ликвидации был один из фельдшеров. Полез он, что называется, в бутылку из-за того, что им стали давать непрофильные вызовы. И с его стороны это была наглость вопиющая. Они, надо сказать, не на скорой дежурили, а в диспансере, у них там даже своя комнатка была, весьма уютная, кстати. За смену, максимум, три перевозки, а все остальное время – сплошное валяние дурака. Короче говоря, главный с начмедом, без лишних разговоров, взяли и уконтрапупили эту бригаду к такой-то матери.
Врач-психиатр диспансера Андрей Витальевич, отдав направление, рассказал:
– У больной «голоса», якобы соседи ей угрожают, постоянно «слышит» шум, стуки. Пошла к ним на разборки, пыталась драться, грозилась всех поубивать, квартиру спалить. Ее мама сюда привела, но на госпитализацию не согласна категорически. Я уж тут перед ней танцы с бубнами устраивал, но все без толку. Попробуйте, может, у вас получится? Но оставлять ее нельзя, иначе она черт знает чего натворит.
– А она первичная, что ли?
– Да нет, до этого была на консультативном наблюдении с расстройством личности, в отделении неврозов лечилась. Но психотика у нее появилась впервые.
– Ну что ж, все понятно. Вот только как интересно получается: уж третий раз у нас, что ни перевозка, то непременно дочка с мамой!
– Клонируются, наверное.
И тут в кабинет резко вошла молодая, весьма симпатичная женщина.
– Так, это вы ко мне приехали? Я – Кравченко, – деловито и напористо спросила она.
– Да, к именно к вам.
– На госпитализацию я не согласна и никуда не поеду! Все, я ухожу домой!
– Наташа, Наташа, успокойся, ну перестань, пожалуйста! – стала уговаривать мама.
– Так, а давайте-ка, мы выйдем из кабинета, иначе мы доктору сорвем прием. Пойдемте в фойе.
Но и там никакого конструктивного разговора не получилось.
– Я не поняла, вы чего от меня хотите-то? Я никуда не поеду! Мам, ну мы же договорились, что придем только лекарства выписать! Ну как так-то?
– Наталья Алексеевна, ваше заболевание на дому не лечится. Вам нужно обязательно полежать в больнице.
– Какое у меня заболевание, вы о чем?! Вы хоть знаете вообще что происходит?! У меня вся квартира в прослушке! Мне угрожают постоянно, оскорбляют по-всякому! Они обещали меня на весь город опозорить, а потом отравить! Я что, не имею права защититься, что ли?
– Наталья Алексеевна, успокойтесь, пожалуйста. В больницу нужно ехать, и это не обсуждается.
– Нет, обсуждается! Без моего согласия вы не имеете права! Я законы тоже знаю!
– Наталья Алексеевна, послушайте меня, пожалуйста. Мы вправе увезти вас без вашего согласия. Ну а больница обратится в суд, который узаконит ваше лечение.
– Нет, а что вы меня судом-то пугаете?! Я преступница, что ли, какая?! Нет, это вообще нормально получается: вместо того, чтоб защитить, меня в психушку хотят отправить?!
– Так, ну все, хватит.
– Да вы чего… Нет! Нет, я сказала! Руки! Руки убрали от меня быстро! Да вы чего творите-то?!
В машину, хоть и с трудом, но все-таки завели, вдоволь наслушавшись угроз и проклятий в свой адрес. Пока ехали, поуспокоилась она, а в приемном стала проситься в отделение неврозов. Вот только отказали ей, ведь с острой психотической симптоматикой туда никак нельзя. Так что, к сожалению, ей придется в закрытом отделении полечиться, тут уж без вариантов.
Да, долго мы волынились. Всего-то три вызова отработали, а уж время обеда подошло. Но нет, не судьба. Еще вызов дали: психоз у мужчины сорока шести лет. Ладно, что ж делать, поедем, посмотрим.
В прихожей нас встретил седой, пожилой мужчина.
– Здравствуйте! Я – дядя его, он мне сам сегодня позвонил, начал какую-то ерунду говорить. Все чего-то мерещится ему. Видать, допился уже до белой горячки. Он ведь человек-то хороший, образованный, кандидат наук. Совсем его сгубила эта пьянка чертова! И жена ушла, и работы лишился. Эх, Петька, Петька…
Квартира неухоженная, грязная, беспорядок кругом. На диване сидел мужчина со следами былой интеллигентности на обрюзгшем лице.
– Здравствуйте, Петр Владимирович! Что случилось, что беспокоит?
– Здравствуйте, да слушайте, я уже и сам ничего не понимаю. Не знаю, что со мной творится, – растерянно ответил он. – Сзади себя какие-то голоса слышу, неразборчивые. Как будто двое мужчин разговаривают. Умом-то я понимаю, что никого здесь нет, а все равно слышу. Потом какую-то собачку я здесь видел. Маленькая, черненькая, вроде чихуахуа. Дядя говорит, что никаких собачек нет, но я же своими глазами видел.
Сказав это, больной стал с удивлением разглядывать свои очки, которые держал в руках.
– А почему вы их так рассматриваете? С ними что-то не так?
– Да они раздваиваются! Вот, смотрите, их двое. О, а теперь, опять одни! Прям чудеса какие-то! А вон, вон, из той комнаты выглядывает! Иди, иди сюда, не бойся, ма-а-аленькая! Вот только даже и угостить-то нечем. Ну вот, опять спряталась, боится.
– Ну ладно, Петр Владимирович, давайте мы от собачки отвлечемся немного. Вы последний раз когда выпивали?
– Вчера утром попытался похмелиться, а не пошло. Как только ко рту поднесу, так сразу рвать! Одну стопку кое-как проглотил, а дальше не смог. Вот, второй день вообще ни капли не выпил, организм не принимает.
– А долго ли пили-то?
– Месяца полтора, примерно.
– Ну что ж, ладно, поедемте лечиться.
– А куда?
– В наркологию, разумеется.
– Да, конечно. Я уж и сам-то чувствую, что созрел.
Разумеется, настрой больного на лечение не может не радовать. Вот только неизвестно самое главное: будет ли у него мотивация на последующую трезвость?
Ну вот, наконец-то обед разрешили. У входа в медицинский корпус стоял и дымил старший врач Александр Викентич.
– Погоди, Иваныч, – сказал он с загадочной улыбкой. – Звонила мне мадам Коновалова, у которой ты был.
– Да, это дамочка с психосоматикой. И что?
– Ну так вот, она тебя и благодарила, и ругала.
– Это как?
– Благодарила за профессионализм, а ругала за то, что вы бахилы не надели и все полы обшлепали.
– Вот ведь зараза нехорошая!
– Во, во.
Ох, как хорошо, когда после обеда чайку накатишь, умеренно крепкого! Сразу бодрость духа ощутимо появляется. Ладно, теперь можно пойти, горизонтальное положение принять. Но вот вздремнуть не удалось. Нет, не из-за выпитого чая. Стыдно признаться, но я в тетрис играл на смартфоне. Как-то давно скачал, а тут вдруг вспомнил, этак не кстати. Эх и приставучая игрушка! Больше часа забавлялся, будто бы что-то путное делал. К счастью, игровой процесс прервал вызов. Травма головы у женщины на АЗС. Хм, далековато будет, за городом. Да и вообще, это территория второй подстанции, непонятно, почему на Центр-то передали? Но с Надеждой препираться бесполезно, на нее где сядешь, там и слезешь.
Возле входа стоял автомобиль Росгвардии. Никто не заправлялся, пусто вокруг. Ну наверняка какая-то криминальная бяка там приключилась. Внутри нас встретили двое крепких парней в бронежилетах и дрожащая, заплаканная женщина.
– Напали на нас! Рите, уборщице, он голову разбил, а мне пистолетом угрожал, заставил всю выручку отдать! – сказала она сквозь слезы.
Пострадавшая, женщина средних лет, сидела в подсобке, зажимая полотенцем рану на затылке.
– А чем он вас ударил-то?
– Я так поняла, что пистолетом. И он ведь не сразу напал. Он сначала у витрины и у холодильника отирался. А я как раз полы мыла. И вдруг, такой удар по затылку, что аж в глазах вспыхнуло! И тут же к Ире подскочил, пистолет на нее наставил! Потом Ира на «тревожку» нажала, конечно, ну а толку-то? Его уж и след простыл.
– Ну, наверное, его на камерах-то видно?
– Камеры ничего не дадут, он же в маске был.
– Сейчас вас что-то беспокоит?
– Голова очень болит и мутит меня, того и гляди, стошнит.
Ушибленная рана была глубокой, но, к счастью, кровотечение почти остановилось.
И вот подъехала следственно-оперативная группа.
– Ой, а вы ее увезете, да? – спросила девушка-следователь.
– Да, конечно. В пятую повезем.
– А что у нее?
– Ушибленная рана затылочной области, открытая черепно-мозговая травма – сотрясение головного мозга.
– Открытая?! Так у нее что, голова прямо до мозга пробита, что ли?
– Нет, там не все так печально. Просто нам дано указание диагностировать черепно-мозговую травму как открытую, если повреждены мягкие ткани.
– Понятно. А может, я ее сначала допрошу, а?
– Ну нет, извините. Мы тогда незнамо на сколько здесь зависнем.
– Ладно, давайте я тогда данные запишу.
Н-да… Жестокость разбойника совершенно непонятна. Уж уборщицу-то зачем бить? Можно подумать, она бы воевать начала с вооруженным бандитом. Нелюдь какой-то…
Вот и еще вызовок. И опять травма головы, но только у мужчины семидесяти семи лет. А, нет, там еще и травма руки, для полного счастья.
Больной встретил нас с перекошенным от боли лицом. На левом виске виднелась рана.
– Я цветы поливал на полках и со стула грохнулся. Да прямо виском об угол. Крови вытекло незнамо сколько. Как только жив-то остался? А еще я плечо левое повредил, вон, рука-то, как плеть висит. Так болит, что аж сил никаких нет! Вы уж сделайте мне, пожалуйста, обезболивающее!
Ну что, диагнозы прямо на больном написаны: ушибленная рана левой височной области и вывих левого плечевого сустава. Обезболили трамадолом, рану обработали и перевязали, плечевой сустав и руку шинировали. Ладно, хоть давление держит, в шок не уходит. И вот, боль отступила, страдалец перестал морщиться, разговорился.
– У меня ведь жена умерла в Рождество. И ведь особо-то и не болела ничем, не жаловалась ни на что, как живчик была. Думал, что уж меня-то точно переживет, а вот, видишь, как получилось. Вечером прилегла, собралась сканворд погадать и тут же умерла. Вот так, была и нету. В морге сказали, что обширное кровоизлияние в мозг. Господи, как мне тяжко-то! Я ведь сейчас, как брошеный ребенок, ничего не знаю и не понимаю. С Ольгой-то я как барин жил, на всем готовом. Даже и не знал, как за коммуналку платить, сколько чего стоит в магазинах. Да и готовлю-то я плохо, все какое-то невкусное получается. Обедать теперь в кафе хожу, там и недорого, и думать не надо, чего поесть сготовить.
– Ну что ж делать, держись, Николай Григорич, не падай духом. Со временем полегче будет.
– Держусь, куда деваться? Вот только легче не становится…
И этот грустный вызов был последним в моей куцей полставочной смене. Удивительно, но впервые за последнее время без переработки обошлось. А по пути домой заметил я магазин цветочный. Нет, видел я его и раньше, тысячу раз мимо проходил, не обращая никакого внимания. Но в этот раз будто автопилот меня туда привел. И купил я букет из девяти замечательных роз, оранжевых с красной каемкой.
Супруга посмотрела на меня настороженно.
– Юр, а что случилось-то? В честь чего букет?
– Ириш, в честь того, что я тебя люблю и ценю.
– Юр, а ты часом не выпил? Нет?
– Нет, Ириш, не пил я ничего крепче чая. Ну, ведь имею же я право хоть один разок сделать тебе приятное?
– Да имеешь, имеешь, конечно! – улыбнулась, наконец, она. – Вот только все равно как-то странно…
Этот мой цветочный порыв не сам по себе вспыхнул. Искрой послужил тот самый последний вызов. Хотя, любить и ценить своих близких мы должны не приступообразно, а всегда. Не дожидаясь, пока нас обожжет нечто печальное.
Все фамилии, имена, отчества изменены.
Два редких случая
Уж третий день оттепель. Развезло все, с крыш капает, под ногами отвратительное грязное месиво. Надоела зима. Хотя, по правде сказать, надоела она мне изначально, когда еще только первый снег выпал. Нет, больше не нужны мне ни морозы, ни оттепели, ни прочая зимняя симптоматика. Опротивели холодные пейзажи. Весны жажду, настоящей, полноправной, цветущей! И все сильней дает о себе знать синдром зависимости от леса и дачи. Абстиненция измучила. А чтоб полегче было, суррогатами балуюсь, отираясь по огородным да грибным блогам и сообществам.
Так, нашей машинки не видать, значит, на вызове еще. Ну и ничего, подождем, до начала смены еще есть времечко.
Врачебно-фельдшерскую конференцию объявили. Пойду, конечно, по старой привычке. Вот только, вряд ли, мы что-то полезное услышим. Деградировали наши конференции, непонятно во что превратились.
Ну точно, после весьма скомканного доклада старшего врача предыдущей смены, главный нетерпеливо спросил: «Коллеги, вопросы есть?»
– Есть! – ответила молоденькая фельдшер Настя Краева. – Вчера нас знакомили с новой должностной инструкцией. И вот там написано, что мы должны знать реаниматологию и анестезиологию. Это что значит, вы нас на учебу направите?
– Насть, да ты совсем, что ли?! – возмутилась фельдшер Дубинина, под началом которой работает Настя. – Тебе же вчера уже все объяснили!
Начмед Надежда Юрьевна аж раскраснелась и запыхтела от услышанного. Да, она всегда пыхтит, как паровоз, когда нервничает.
– Слушайте, да я… да я своим глаз… э-э-э, ушам не верю! Реаниматологию с анестезиологией вы изучали сначала в медколледже, потом на первичке по скорой и неотложной помощи. Вы что, хотите сказать, они мимо вас пролетели? Вы не умеете проводить сердечно-легочную реанимацию? Вы не знаете, как поддержать жизненно-важные функции организма? Вы не знаете, чем и когда нужно обезболивать?
– Да знаю, знаю, конечно! Просто я подумала, что нас будут учить на анестезиологов-реаниматологов.
– Ну, вообще-то, анестезиолог-реаниматолог – это врачебная специальность. А вы – фельдшер. Чувствуете разницу?
– Да, да, я поняла, извините!
– Ой, какой кошмааар! – сокрушенно сказала фельдшер Дубинина, опустив голову и прикрыв лицо рукой.
Н-да… Получается, что дипломированный специалист имеет весьма смутные представления о своей профессиональной деятельности? Но как бы то ни было, а здесь только одно радует: Настя самостоятельно не работает. Да и в будущем эта перспектива ей явно не светит.
Психиатрическая бригада, которую мы меняем, вернулась с последнего вызова аж без двадцати десять. Коллега мой Александр Владимирыч изрыгнул такой выплеск ругательств, что казалось, даже стены сморщились. Нет, нецензурная лексика мне тоже отнюдь не чужда. Вот только я по сравнению с настоящим Мастером всего лишь скромный подмастерье.
– Иваныч, ты представляешь, без четырех восемь вызов дала! За четыре минуты до конца смены, зараза такая! Боль в груди всучила, вообще на другом конце города! Ну и чего? Приехали, а там кардиогенный шок, давление девяносто на шестьдесят. Пока стабилизировали, пока госпитализировали, вот так время и ушло. Кстати, Иваныч, у чемодана одна ручка треснула. Серега ее пластырем замотал, пока держится нормально.
– Хм, как-то не особо прилично он смотрится. Да еще и обшарпанный весь, вон, чернота по углам. Нет, надо Наталью попросить, пусть новый даст.
– О-о-о, у мадам Натали фиг чего допросишься! Кстати, Иваныч, прикинь, за все сутки один единственный психиатрический вызов был! Единственный!
– Да-а-а, ну прям, чудеса чудесные! В былые-то времена, мы бы ото сна опухли!
– Да куда там! Как с утра начали все подряд давать, так дальше и продолжили. Ночью часа полтора поспали, не больше. По полной программе укатали!
Ну нет, с таким чемоданом работать позорно, как будто мы бригада бомжей. Попросил я Толика к старшему фельдшеру сходить, но не успел он и шага ступить, как вызов дали. Поедем на «человеку плохо, причина неизвестна» к двадцатилетнему юноше. Ну вот, опять эта дурацкая неизвестность!
Еще в прихожей, мама больного заполошно сообщила:
– Ему что-то совсем плохо сегодня! Ведь он же весь больной: у него и порок сердца, и несахарный диабет! Ой, бедный ребенок, и за что ему такое наказание?
– А кто все это диагностировал?
– Да вот в том-то и дело, что никто! Мы уж где только не были, а все прямо как сговорились, твердят одно и то же: «Он здоров! Ничего у него нет!» Конечно, у нас денег нет, а бесплатно лечить никто не хочет, все только пинают от себя! А терапевт нас вообще к психиатру послала, сказала, что надо психику лечить! Нет, вы представляете, а?!
– Так откуда же вы взяли, что у него порок сердца и несахарный диабет?
– Ну так по нему же сразу видно: задыхается, губы и ногти синие. А еще он и пьет очень много, и мочится то и дело. Мы в интернете читали, все сходится, прямо один в один. Да, кстати, а что за мадама у вас звонки принимает? Пристала ко мне, как банный лист, мол, объясните, что значит «плохо»? Она не врач, что ли?
– Вызовы принимают фельдшеры или медсестры. У всех, разумеется, есть медицинское образование. А подробности спрашивают, чтоб определиться, какую категорию срочности присвоить вызову и какую бригаду направить.
Но ответом мне были лишь скептически поджатые губы.
Окно занавешено наглухо, в комнате душно и мрачно. На кровати, поверх одеяла, лежал худощавый молодой человек с унылым лицом.
– Здравствуйте! Что случилось?
– Да вот сердце болит. Хотя не то, что болит, а какие-то приливы, ну как будто горячую воду туда пускают, а по груди мурашки бегают. А еще у меня с гипофизом проблемы очень серьезные. Он то чешется, то в нем, как будто пузырьки лопаются.
– Ну вообще-то, гипофиз, как и головной мозг, нельзя почувствовать.
– Но ведь я же как-то чувствую! А, да, у меня же еще ДВС-синдром!
– Хм, как интересно! И в чем же он у вас выражается?
– А вот, видите, как у меня вены надулись?
– А причем здесь вены? У ДВС совсем другая симптоматика.
– Нет, это точно ДВС-синдром, я же знаю!
Да, такие убийственно-бронебойные аргументы сразят наповал любого оппонента. Поэтому признал я свое позорное поражение и от продолжения спора наотрез отказался.
Ну что ж, как и ожидалось, ничего примечательного на кардиограмме не было. Давление идеальное: сто двадцать на восемьдесят. Дыхание нормальное, никакой одышки нет, сатурация девяносто восемь процентов. Губы, ногти и кожа здорового цвета, даже без намека на цианоз. С тяжелым сердцем сообщил я эту печальную весть болящему и его маме. Однако вопреки ожиданиям, скандала не случилось.
– Ну, ну, все с вами ясно, – с тихой скорбью произнесла мама. – Были бы у нас миллионы, то вы бы сразу зашевелились. Теперь вас всех только деньги интересуют, про клятву Гиппократа забыли. Но с нас-то взять нечего. В общем, все я поняла. Ребенок никакой помощи не дождется и пусть умирает…
– Послушайте, пожалуйста. Костя действительно болен, и я этого не отрицаю. Но его заболевание не соматическое, то есть не телесное. Вызвано оно серьезными психологическими проблемами. Вам нужно обязательно, лучше прямо завтра, прийти с Костей в психоневрологический диспансер. Вы сегодня туда позвоните, узнайте, как завтра работает врач по вашему участку. Вот, телефон я вам написал.
– Ладно, посмотрим… – неопределенно ответила она.
Конечно же, у Константина никакие не психологические проблемы, а серьезное психическое расстройство. Уж просто я им помягче сказал, чтоб не раздражать словами «психическое» и «психиатр». Ну а если точнее, то налицо сенестопатически-ипохондрический синдром. Костя убежден, что он страдает тяжелыми неизлечимыми заболеваниями. Прочность этой убежденности придают сенестопатии – необычные, тягостные ощущения («будто горячую воду пускают», «чешется и будто пузырьки лопаются»). И разубедить его не смогли даже результаты объективного обследования. Вот только этот синдром не само заболевание, а лишь его часть. А уж какое именно, пока неведомо. Поостерегусь я раньше времени диагнозами кидаться. Как говорится, поживем – увидим.
Что же касается мамы больного, то у нее так называемый «индуцированный бред». Проще говоря, «заразилась» она бредом от Кости. Такое редко встречается и возможно только между эмоционально связанными людьми. Причем связанными очень тесно. А лечение ей вряд ли потребуется. Вот когда госпитализируют Костю, тогда и спадет с нее этот морок, осыплется, как осенняя листва.
То, что этот вызов достался именно нашей, психиатрической бригаде – всего лишь случайное совпадение. Хотя, если разобраться, то какой от меня толк, если недобровольно госпитализировать Константина или назначить ему лечение я не имел права? С моей стороны был бы самый лучший вариант – передать информацию в психоневрологический диспансер. Вот только так поступить, к сожалению, нельзя. Можно лишь направить актив участковому терапевту, а уже тот, в свою очередь, перенаправит больного психиатру. Да, выглядит эта круговерть, мягко говоря, несерьезно, но никуда не денешься. Нужно подчиняться правилам игры, придуманным вумными дядями и тетями с солидными должностями.
Вот и еще вызовок подкинули. Поедем в отдел полиции к тридцатилетнему мужчине с психозом.
Виновник торжества во всей красе лежал на полу в дежурной части. Вся краса заключалась в голом торсе с тюремной живописью и в застегнутых сзади наручниках. Было весьма заметно, что к молчаливой философической задумчивости этот господин явно несклонен. Он изволил громогласно сквернословить и грозить страшными карами.
Один из полицейских рассказал:
– Его с улицы притащили. Бегал полуголый, к прохожим задирался. Кричал, что следят за ним, убить собираются.
Экспрессивный монолог утих лишь на несколько секунд, пока полицейские поднимали его и усаживали на скамейку.
– Э, слушай, ты, дятел, к кому я задирался?! Ты че, попутал, что ли?! Меня «заказали», «пасут» внаглую, а вам все по боку! Вы че, в доле, что ли?
– Уважаемый, а кто тебя преследует-то?
– Да пока еще сам не понял, но их там, походу, дофига и больше. Беспредельщики конченные, в них людского ничего не осталось.
– Ну и за что? Что же ты такого натворил?
– Да не знаю, вот … буду, в натуре не знаю! Мне ваще никто ничего не предъявлял, я сам в непонятках! Но это точняк не наша братва. С нашими пацанами у меня ваще все четко!
– Что употребляешь?
– <Название>.
– Давно?
– Месяца четыре.
– Ну что, поехали в больничку!
– А че, в натуре меня на больничку?! – обрадованно переспросил он.
