Дмитрий Янковский
28 лет спустя. Цикл ГРАНЬ
Глава 3
Серый сменил менее опытного канонира, а тому пришлось спрыгнуть с палубы. Колеса буера раскрутились уже прилично, поднимая позади тележки пыль и песок. Люди и собаки начали отставать, и Макс понял, что насчет стакселя, действительно, погорячился. Ложка хороша к обеду, и скорость тоже нужна когда надо, и сколько надо. Без фанатизма к ней следует подходить. Да и вообще не вредным будет натаскать себя в парусном деле и ветровой навигации. Если уж заручился доверием Кира, раз он уже в который раз назначает командиром, надо изучать все аспекты военного дела по полной программе, а не только то, что и так хорошо получается.
Здания попадались все реже и реже, в основном уже одноэтажные, так что ветер перестало крутить, и он налился присущей ему у моря ходовой силой. Буер продолжал медленно, но уверенно, разгоняться. Максу даже пришлось вытравить шкоты гика, чтобы изменить угол паруса на менее эффективный, для снижения скорости.
Серый, будучи весьма опытным артиллеристом, шарахнул из орудия без команды, пушка шарахнула, выплюнув из жерла около десяти килограммов шрапнели, но особо результативным этот выстрел трудно было назвать. Улицы у окраины были шире, здания стояли реже, а потому хрипуны двигались группами, а не сплошным потоком, и уже не получалось их косить из орудий, как сочную траву в оазисе. Но ладно бы еще хрипуны! То и дело видно было, как с крыши на крышу перепрыгивают юркие прыгуны, а они, в непосредственном столкновении могли не мало бед натворить.
Сразу после выстрела Серый открыл казенник, давая ветру возможность выдуть из ствола частицы догорающего пороха, для ускоренной перезарядки. Но это на рефлексах, Серый тоже понимал, что результативность орудийного огня в создавшейся ситуации будет низкой.
– Орудийный огонь отставить! – приказал Макс. – Ахмед, Джамиль, живо на палубу! Джамиль, бери винтовку и гаси прыгунов. Ахмед и Cерый будут бить из ружей по хрипунам. Спокойно, прицельно! Попусту не палить!
Когда еще двое стрелков забрались на буер, нагрузив его своим весом, скорость заметно упала, и Максу пришлось снова подтягивать гик, чтобы ее добавить.
Джамиль, совсем молодой парень, которому на вид было лет восемнадцать, хищно улыбнулся и начал распаковывать замотанную в брезент снайперскую винтовку тридцатилетней давности. За всем оружием старого времени ухаживали по высшему разряду, а потому оно всегда пребывало в идеальном состоянии. Впрочем, и доверяли такое оружие далеко не каждому, и только при необходимости. Джамиль же, не смотря на возраст, был одним из лучших снайперов Клана.
Снарядив винтовку, он уселся на канонирскую платформу, плотно упершись плечом в орудийный станок, и вскинул оружие к плечу. Линза оптического прицела ярко сверкнула на солнце. Через несколько секунд грохнул выстрел. Не такой гулкий и долгий как у ружья, а сухой, резкий, словно кто-то щелкнул кнутом. Пуля, разогнанная пороховой энергией до сверхзвуковой скорости, покинула ствол в яркой, почти невидимой вспышке пламени, и, бешено вращаясь после прохождения по нарезам, прошила воздух от дульного среза до черепа мутанта, готового к прыжку на другую крышу. На такой колоссальной скорости любая преграда изрядно деформирует пулю, а потому, в момент пробивания лобной кости, носик ее искривился, оболочка лопнула, а свинец вокруг стального сердечника расперло во все стороны. К тому же, в жидкой среде головного мозга, пуля, летящая быстрее звука, создала мощный гидравлический удар, от которого череп твари разлетелся как перезрелый арбуз, оставив в воздухе облачко кровавой пыли. Обезглавленное тело прыгуна, сделав неуклюжее сальто в воздухе, рухнуло на песок между зданиями.
Несколько хрипунов не удержались, и накинулись на погибшего сородича, разрывая его руками на части. Чем дальше мутанты уходили от пролома, в недрах которого плескались сточные воды, тем меньше у них оставалось желания продолжать преследование, тем чаще они останавливались пожрать своих, тем меньшим пищевым раздражителем для них делались люди или собаки.
Причем, это наблюдалось всегда и везде. Чем ближе вода, тем мутанты были активнее, сильнее, быстрее. Чаще всего такой водой являлась вода пресная – реки, озера, водохранилища, искусственные водоемы у скважин в оазисе, колодцы, канализационные стоки. В море мутанты тоже чувствовали себя превосходно, и на побережье тоже возрастала их сила и скорость, но если в доступной близости была пресная вода, твари жили именно в ней. Отсутствие влажности производило на мутантов обратный эффект – они теряли силу, ловкость, скорость, а потому далеко от воды не отходили. Люди этим охотно пользовались.
Именно поэтому тридцать лет назад группа Вадима, рискуя жизнями, проделала путь от сырого болотистого Петербурга в сухую жаркую Африку, и именно поэтому Клан обосновался в глубине пустыни, там, где не ступала нога мутанта, и где до воды, находящейся под землей, пришлось рыть колодцы и бурить скважины. Зато, хоть в какой-то мере, можно было ощущать себя в безопасности. И еще в пустыне почти не бывало дождей. Дожди же давали мутантам возможность в короткое время преодолевать огромные расстояния между удаленными водоемами, захватывая те пространства, где они изначально не властвовали.
Следом за первым винтовочным выстрелом прозвучал второй, оказавшийся настолько же результативным – один из прыгунов на противоположной стороне улицы, потеряв большую часть головы, повис на парапете плоской крыши. По хрипунам, оказавшимся особо прыткими и вырвавшимися вперед, ударили ружья. Каждое из них могло без перезарядки сделать четыре выстрела картечью, что с дистанции в пятьдесят шагов уверенно валило мутантов. Четыре таких залпа оставили лежать больше десятка тварей. Остальные, ощутив, как далеко от воды забрались, прекратили погоню и принялись рвать на части павших сородичей. Повышенное упорство проявляли лишь прыгуны, но их было немного, и Джамиль хладнокровно их отстреливал.
Макс, держа одной рукой штурвал, другой нажал тангенту рации.
– Эдик, Максу на связь, – вызвал он бойца, охраняющего оставленные за городом буера.
– На связи! Что у вас? Слышу пальбу!
– Забей, все в порядке. Поднимай гроты. Мы на подходе.
– Принял! – радостно ответил Эдик.
Вскоре по краям улицы, вместо домов, потянулись бетонные остовы недостроенных зданий, а потом кончилась и сама улица. Последней мелькнула по правому борту давно опустошенная Кланом автозаправочная станция. Без помех можно было разглядеть четыре буера, оставленные под охраной стрелка и трех собак. Эдик уже поднял один парус, распустив гик по ветру, и заканчивал поднимать другой. Щелкнул последний винтовочный выстрел, сразив особо настойчивого прыгуна, все еще продолжающего преследование.
Стрелки, не занявшие места на платформе, уже заметно отстали, но когда мутантов мало, когда они не прут волной, и когда рядом больше двадцати собак, беспокоиться не о чем.
Макс вытравил шкоты гика, снизив тягу паруса до нуля, продолжая подруливать штурвалом, затем потянул за рычаг стояночного тормоза. Тележка остановилась, шлейф пыли, поднятый колесами, начало сносить ветром на юг.
– Стрелки, в оборону! – поднявшись в полный рост, командовал Макс. – Рабочие распределяют собак по буерам. У нас потери, так что команды на буерах будут не полными. Хорошо хоть рулевые все целы.
– Стаксельный один погиб, – произнес Серый, слезая с борта
– Значит, туда пойдешь ты. Связь тоже на тебе.
– Понял. – Серый соскочил с в песок и отправился к другому буеру.
Джамиль бережно упаковал драгоценную винтовку, подхватил ружье и присоединился к стрелкам.
Через несколько минут все пять буеров были готовы к маршу. Один из них, флагманский, под управлением Макса, пришлось укомплектовать неполной командой, поэтому туда загрузили больше собак и лишь одного стаксельного по имени Ахмед. Предстояло преодолеть шестьдесят с лишним километров, часть из них через плодородную зону, часть по пустыне.
Макс, подруливая на малом ходу, вывел флагманский буер в авангард кильватерного строя. Еще несколько часов ветер будет устойчиво дуть с севера, поскольку воздух над раскаленной пустыней поднимается вверх, создавая область низкого давления. И чем сильнее будет раскаляться песок, тем крепче и устойчивее будет дуть. Макс не считал себя великим знатоком ветровой навигации, но и ему было известно, что самый выгодный курс, это, что называется, в полветра, или, как говорили древние мореходы – галфвинд. Это когда ветер дует не в корму судна, как многие думают, а точно ему в борт. Именно при движении галфвиндом оба паруса, и грот, и стаксель, могут быть установлены под таким углом к ветру, который дает максимальную скорость.
Если бы поселение находилось точно на западе, то можно было бы вообще не думать, а гнать на всех парусах. Но, к сожалению, поселение Клана лежало к юго-западу, а значит, следовало посоветоваться с более опытным в навигации Ахмедом.
– Какой курс предложишь? – напрямую спросил Макс, не думая о том, что таким образом может потерять авторитет командира.
– Думаю, надо пройти плодородную зону на галфинде, – ответил парень. – Чтобы, если вдруг дикие там шастают, не могли нас догнать на верблюдах. А вот потом, когда окажемся в пустыне, можно будет увалиться на бакштаг, и двигаться прямым курсом на поселение. Там уже небольшая потеря в скорости не повредит.
– А если наоборот, прямо отсюда, двигаться с небольшим уваливанием под ветер? Думаешь намного упадет скорость?
– Намного не намного, но упадет. А оно нам надо? Плодородной зоны тут всего девять километров, проскочим и не заметим. И дальше уваливание не будет очень уж большим, с учетом пятидесятикилометровой дистанции.
– Ну да, Пифагор умер, не успев отменить свою теорему. – Макс усмехнулся. – Ты прав. Тогда, я сейчас правлю точно на запад, а как вырвемся в пустыню, надо будет свериться с одометром и взять новый курс.
– Из тебя классный капитан скоро получится, – подмигнул Ахмед.
– Ага, если не мутирую раньше.
Ахмед хмыкнул и суеверно поплевал через левое плечо, чтобы хоть на время отогнать неизбежное. Макс обнулил установленный на консольной панели одометр от автомобиля и снял чехол с большого яхтенного компаса, стоящего на карданном подвесе. Не смотря на чехол, бумажная шкала компаса изрядно выгорела на солнце, но пока деления на ней еще можно было различить без труда.
– Погнали! – крикнул он, отпуская стояночный тормоз.
Ахмед подтянул шкоты гика, выставляя угол паруса на максимальную эффективность. Буер, хрустя колесами по песку, начал уверенно разгоняться.
– Поднять стаксель!
Закрепив шкот, чтобы намертво зафиксировать грот в нужном положении, Ахмед бросился поднимать стаксель. Когда дело было сделано, ветер охотно надул второй парус, такелаж заскрипел под нагрузкой, а буер все быстрее набирал ход. Стрелка автомобильного спидометра отклонялась, постепенно замедляя ход, пока не остановилась на отметке в сорок пять километров в час. Но вместе с тем значительно возросла продольная нагрузка на мачту, из-за чего левая двойка колес вжалась в песок, а правая, наоборот, так и норовила оторваться от грунта.
– Ахмед, переведи собак на правый борт! – приказал Макс.
Конструкция буера была прочной и проверенной временем, в ней использовалось много заводских деталей старого времени, снятых с автомобилей, в том числе и амортизаторы, но на неровностях его все равно трясло нещадно, из-за чего голос при разговоре становился похожим на звук старого патефона. Руки на штурвале тоже трясло, от этого они быстро начинали зудеть, но рулить попеременно то одной, то другой Макс пока остерегался. Если слишком сильно заложить к ветру, буер запросто мог опрокинуться на бок, а на такой скорости это чревато последствиями. Лучше чаще меняться с Ахмедом, толку будет больше, да и опыт управления у него побольше, чем у Макса, не смотря на меньший возраст.
Неизбежность и неожиданность мутаций заставляла людей Клана подходить к обучению с максимальной эффективностью. Рождаемость была нормальной, грех жаловаться, поэтому людей хватало, особенно в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет. Но очень короткая средняя продолжительность жизни не давала возможности обучать их всему, чему захочется, или нескольким направлениям одновременно. Такую роскошь могли себе позволить разве что долгожители, вроде Макса или Бориса, да и то, лишь в том случае, если уже овладели чем-то в той мере, которая может принести пользу Клану. Праздные знания были не в чести. Поэтому, если человек брался овладевать каким-то навыком, на это бросал все силы не только он сам, но и Клан, инвестируя в молодого специалиста массу усилий и времени. Так что умельцами все были хорошими, не умельцами даже, а мастерами, вроде Джамиля, Ахмеда, и сотен других членов Клана. Если общество старого времени могло себе позволить тратить силы и ресурсы на обучение дипломированных специалистов, которые никогда не будут, и даже не собираются, работать по специальности, если оно могло кормить ничего не производящих офисных менеджеров, всевозможных брокеров и риэлтеров, просто переводящих биржевые активы из одного фонда в другой, а так же миллионы других дармоедов, то Клан не мог себе позволить такого извращенного милосердия.
Макс невесело усмехнулся. Вроде бы только что с трудом отбились от мутантов, да и то, с потерями, но ведь не чудовищные твари были главным врагом Клана. Нет, не они. Главным врагом людей был сам вирус, неведомая зараза, поразившая разом все человечество. И хотя Макс был слишком молод, и не мог быть свидетелем страшных событий, произошедших двадцать восемь лет назад, но он читал написанные Киром исторические зарисовки. После ознакомления с ними, в представлении Макса вирус стал чем-то вроде божественной кары, постигшей человечество именно когда оно, как некогда легендарный Содом, расплодило в себе многочисленные извращения, возвело в ранг нормы дармоедов, циничных убийц и проституток всех мастей, от уличных до политических. Когда оно пало ниц в своей священной, бескорыстной и всеобъемлющей любви к тому, что стало считаться единственной неоспоримой ценностью. К деньгам. Когда понятия чести, справедливости и закона утратили признаки абсолюта, когда их стало можно трактовать, как угодно, и применять в разной степени для разных людей. Именно тогда и низверглась на человечество кара, в виде вируса. Он убил треть людей, треть превратил в жутких мутантов, а одну треть, словно в издевку, оставил жить. Вот только не долго. С перспективой в любой момент превратиться в злобную тварь, на глазах у бывших товарищей.
И хотя Макс, вполне серьезно, считал вирус божественной карой, но он не считал эту кару справедливой. Да, с одной стороны, судя по прочитанным книгам, человечество совершило массу грехов. Но, с другой стороны, Макс каждый день видел, как люди повсеместно доказывают, что давно искупили грехи человечества, что оно уже давно не состоит из бездельников, чревоугодников и половых извращенцев, что оно, почти целиком, давно уже состоит из героев, которые совершают подвиги, спасают других, таких же обреченных, как они сами, гибнут, терпят лишения, без всякой перспективы на изменение ситуации.
Эти мысли были тяжелыми, и, когда они возникали, Макс старался их отогнать. Но они упорно возвращались. Слишком уж гладко вписывались они в окружающую реальность, слишком уж слились с ней. Настолько, что чем бы ни занялся, так или иначе, подумаешь о главном. Мысль была привычной, но свыкнуться с понятием обреченности было нелегко. Как ни крутись, а конец один. И если предки реально провинились в чем-то, то он, Макс, в чем не прав? И в чем не правы другие люди Клана, каждый день борющиеся с окружающим хаосом за то, чтобы, в отличии от диких, все же оставаться людьми.
Хотя, конечно, дикие не виноваты, что одичали. У них нет Кира. Дети Клана с пяти лет начинают чему-то усиленно учиться, чтобы уже с десяти лет приносить пользу обществу, когда они гарантированно не могут мутировать. А дальше – сколько получится. Но чтобы учиться, надо иметь знания. Точнее того, кто ими обладает, кто способен их сохранить и передать. Раньше это делали взрослые. Но теперь взрослых нет. Ни у Клана, ни у диких. Взрослые есть у собак, взрослые есть у мутантов, а вот у людей нет. И это являлось главной проблемой.
Единственным известным Максу взрослым, среди людей был сам Кир. Почему-то он не мутировал. Почему, не знал даже он сам. Ходили домыслы, предположения, даже была легенда, что, дескать, каждый из Клана мог иметь какие-то особые гены, и тоже не мутировать никогда, подобно Киру. Но, как ни крути, Кир был единственным.
На самом деле Кира звали Кириллом, но в Клане не любили длинных и сложных имен, поскольку, зачастую, имя являлось еще и позывным в эфире, а в бою не до словесных изысков. Женщин иногда звали длинно и витиевато, но как раз потому, что в боях они участвовали до крайности редко. И хотя многие из них не хотели с этим мириться, но основной их функцией было деторождение. Это был их фронт, такой же тяжелый, болезненный и опасный, как для мужчин война и добывание ресурсов. Все ради выживания Клана.
А Кир был стержнем. Носителем знания. Он единственный из Клана жил при старом мировом порядке, умел обращаться со сложными штуками из старого времени, понимал, как они работают, как их можно починить, где взять новые. Он был хранителем письменного знания, он инструктировал преподавателей, которые учили детей читать, он не давал языку упроститься, требовал его правильного использования. Он был Знанием, Законом и Властью в одном лице. И никому бы и в голову не пришло эту власть оспорить.
А у диких не было Кира, и они за двадцать восемь лет, в частой смене поколений, очень быстро деградировали во всем, опустились до примитивных первобытных умений, в которых и лопата – высокая технология. Они жили, чтобы есть, и ели, чтобы жить. Почти как мутанты. Клан не считал их врагами, но у Клана было много ресурсов, что временами побуждало диких пытаться эти ресурсы отнять. Дикие были слабее мутантов, но намного умнее, а убивать их было жалко – люди ведь. Так что иногда они становились неприятным противником. Этнически дикие состояли в подавляющем большинстве из арабов, и говорили на совершенно диком слэнге, выродившимся из каирского диалекта.
В Клане же общепринятыми были два языка – русский, как родной язык Кира, и каирский диалект арабского, который являлся языком предков почти для трети населения Клана. И хотя чистых этнических арабов в клане почти не осталось, но все же не мало было тех, кто с удовольствием считал себя потомком местных. В разговорной речи доминировал русский, но письменность, наоборот, чаще использовалась арабская, причем, по причине вполне понятной. Дело в том, что все надписи в окружающем пространстве, на вывесках, на заборах, на заправках, в газетах и книгах, которые можно было найти, были на арабском. Так что читать по-арабски и писать на нем, для всех было привычней, даже для самого Кира, давным-давно. Впрочем, такое двуязычие никому кроме Кира, наверное, странным не казалось – привыкли. Макс подозревал, что если бы не Кир, то народ, сам по себе, быстро бы целиком перешел на арабский, но Кир следил за сохранением русского, а потому в устной речи общались все преимущественно на нем, да еще и гордились этим, так как это отличало людей Клана от диких.
Чем больше буер удалялся от города, тем меньше его трясло. В отсутствие зданий ветер дул ровно, без турбулентностей, а потому и песок ложился гладко, словно его катком укатывали. Руку на румпеле перестало долбить, зубы уже не клацали, и можно было расслабиться. Впрочем, песок покрывал далеко не все пространство, которое охватывал взгляд. Ближе к морю раскинулась плодородная зона, там почва и влажность были такими, что можно было кинуть семечко, забыть про него, а через положенный срок просто идти собирать урожай.
Этим вовсю пользовались дикие, не умевшие бурить скважины. Они не могли создавать плантации прямо в пустыне, как это делал Клан, они зависели от естественных и искусственных водоемов, от разливов рек, а значит, постоянно рисковали нарваться на мутантов. И нарывались периодически, из-за чего их численность постоянно менялась, на смену вымирающим племенам откуда-то приходили новые, и никогда не получалось предсказать, где с ними встретишься, а где нет. Вроде еще вчера тут видели диких, а сегодня уже никого. Но больше всего диких жило на некотором удалении от озера Мариут. В самом озере мутантов было не счесть, но далеко от воды они не бродили за ненадобностью, потому что вокруг полно было сочной травы, и козы расплодились в невероятных количествах. Козы были чем-то вроде буфера между мутантами и дикими. И те и другие их ели, но коз меньше не становилось. Мутанты вообще дальше двух километров от воды старались не выдвигаться, а при наличии хорошей еды, так и вовсе не делали этого никогда.
Когда плодородная зона с ее потенциальными опасностями осталась позади, Макс, посоветовавшись с Ахмедом и сверившись с картой, взял новое направление, чуть ниже к ветру, что соответствовало курсу бакштаг и являлось прямой линией до поселения. Правда и скорость снизилась до тридцати пяти километров в час, а это означало, что дорога займет часа два.
Макс вздохнул, представляя, как придется отчитываться перед Киром. Вернулись без топлива и с потерями. Неудачный рейд, сказать нечего. Но что-то говорить все же придется. И в глаза Кира смотреть тоже придется.
Впрочем, куда важнее и неприятнее было другое. Заправка, разрушенная провалом, была последним разведанным источником топлива. Все станции западнее уже осушили, а продвигаться на восток означало продвигаться к озеру Мариут, со всеми вытекающими из этого опасностями. Но, как ни крути, топливо являлось основной жизненной силой Клана. Без него никак. Значит, снова придется идти на риск и на жертвы.
«Господи, выведи нас из этого тупика… – подумал Макс. – Или хотя бы дай знак, что выход есть. А мы постараемся, мы отыщем».
Но ответа не было, и не было знаков. Лишь раскаленное солнце полыхало в выгоревшем от жары небе, почти белом, с едва заметным намеком на голубой цвет. Буер мерно катился вперед а ветер надувал паруса и свистел в тросах такелажа. Все как обычно. Ничего нового. Но надо было взять себя в руки и не киснуть. Зачем? Ответа на этот вопрос у Макса не было. Да и ни у кого в целом мире, наверное. По крайней мере пока.
