Дмитрий Яковлевич Оксенчук
Меняю адреса
СТИХИ
ПРО ВОЗРАСТ
Я уже не становлюсь старше – только старее.
Выстроив все свои замки из песка и стекла, я
веду свой бриг. Прошлое болтается на рее,
как кровью, глупыми идеями истекая.
Я уже не становлюсь лучше или умнее.
В сотый раз прошу не бросать меня в терновник.
Вытаскиваю, как занозы из-под кожи, сомненья,
да прячусь на бумаге в строчках неровных.
Я уже не становлюсь выше или сильнее,
а быстрее – и подавно не про меня песня.
За мельницами бесконечными не найти Дульсинеи,
и сюртук на спинку стула не повесить.
Точно в детской считалке, я – четыре на ниточке.
Вот-вот сорвусь, только замелькают зимы и вёсны.
Я уже не пообтесан, нет – я с точностью выточен.
Нервно смеюсь: «Прошлое? Пёс с ним!»
Свернуть бы на минуту. Свернуть на обочину,
постоять, лицо в солнечные лучи всунув…
Но прошлое смотрит окнами заколоченными
и звенит давно разбитой посудой.
Вот и ползешь, жизнь под ногти набивая,
Цедишь сквозь зубы время, как в парилке раскаленный воздух.
Цепляешься за эту ниточку, как за провод цепляются трамваи,
и молишься без конца: «Только б не было поздно,
Только б не было поздно…
Только бы…»
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
Вся жизнь моя – не святая, не вечная –
тихо сгорит. Луч заката над речкою
вспыхнет на миг и погаснет за тальником.
Я возле дома сижу на завалинке.
Вот весь мой путь – не прямой, да не праведный –
Скроет туман. Над зелеными травами –
Облачко пыли: душа на обочине.
Путь мой былой… Вдруг еще не окончен он?
Вечер, и дом наш, и сад старый с вишнями,
ласточек гнезда под серыми крышами
в Лету вольются однажды без памяти.
Снегом укроют холодные замети
песни и повести, беды и праздники.
Судьбы родные – тяжелые, разные,
вот и моя судьба – песенки строчкою:
несколько слов и в конце – многоточие…
Что же останется? Что же запомнится?
Небо в глазах твоих, локоны кольцами…
Вот и живем, и течет талой речкою
жизнь с любимой – святая и вечная.
Я возле дома сижу на завалинке.
Гаснет закат, догорает за тальником.
Из-под стрехи тихо ласточка выпорхнет.
Тихо вдохну…
И застыну на выдохе.
ИСПОВЕДЬ
За ложь и за притворство, господь, меня прости.
Прости, что не внимал твоим я знакам.
Что я в стремленье гордом свободу обрести,
Любовь и дружбу часто ставил на кон.
Что рьяных обещаний так много не сдержал,
Что сына редко обнимал за плечи.
Что ныне, на подходах к тревожным рубежам,
Мне откупиться от былого нечем.
За слабость убеждений, за верность миражам,
Прости за фальш в стихах или в поступках.
За то, что часто мысли и чувства выражал,
Надеясь на свою корысть подспудно.
Прости, что я молитвам никак не научусь,
И не найду в душе никак покоя.
Но ныне пред тобою, се, у дверей стучу.
И верю, как и прежде, что откроют.
ПРО ВРЕМЯ
Комкает время знакомые лица, как будто листки бумаги.
Пьет наши годы как старый пьянчужка – до самого дна баклаги.
Мы всё сражаемся с ним за минуты – не пропустить, не заснуть бы…
Время – гроссмейстер, гамбит за гамбитом вслепую играет судьбы.
Дав нам еще один чёт или нечет, еще один вдох и выдох,
Время в лицо нам так нагло смеется: «Сбежать от меня не выйдет.
Знайте: минут ваших жизней недолгих – я официальный дилер!
Смело меняйте мгновенья на баксы, или меняйте на мили!»
Нет, не свистят у виска те мгновенья – навряд ли промчатся мимо,
Все попадают без промаха в души, в тела наши неумолимо.
Ниже и ниже сгибаясь под грузом, шагаем путем без возврата,
Всех до костей пропитало нас время своим ядохимикатом.
Загнанно мечется маятник, стрелки давно циферблат истерли.
Время играет все главные роли, подставив других актеров.
Да, мы в репризе состаримся скоро, и взрослыми станут дети,
Хоть они сами не подозревают, не знают пока что об этом.
Я возле детской кроватки тихонько шепчу: «Засыпай, сынишка».
Ведь для тебя-то, чем старше – тем круче; чем старше пока – тем выше.
Время пока еще смирное, друг мой, и для тебя не опасно.
И над тобою оно будто небо, оно над тобой не властно.
ПРОВЕДИ
Ты проведи меня мимо домов,
Где в окнах осколки лиц,
Мимо сгоревших в пожаре томов
И целых пока страниц.
Там, где лишь эха далекого звук,
Украденных голосов,
Где не однажды ребенка слезу
Прольют на чашу весов.
Хоть не осталось ни слов для молитв,
Ни жил для того пути,
Там, где шаги – как по лезвиям бритв,
По краю, ты проведи.
Ты проведи меня мимо камней,
Которые – срок собрать.
Ты проведи меня мимо семей,
В которых – на брата брат.
Мимо пожаров, что вечно кипят,
Слепой проведи тропой,
Где чаще встретишь прикрывших себя,
Чем тех, кто прикрыл собой.
Мимо знамен и раззявленных ртов,
Всех тех, кто кричат вослед.
Там, где бабло, нефть и чью-нибудь кровь,
Всё варят в одном котле.
Где покаяния всякий просил,
Надеюсь, не всяк прощен.
Ты проведи, сколь останется сил,
Дай выйти на чернозем.
Кресты да могилы – бескрайняя доль,
Курганы пучат зобы.
Ты проведи, да запомнить позволь…
И разреши позабыть.
ПРОСТО ЖИТЬ
Просто жить бы на белом свете,
И не рвать ни рубах, ни жил.
Не по плану и не по смете,
Жить и знать, что не зря ты жил.
У груди не носить бы память,
Раскаленную добела,
Просто знать – все что было с нами,
Всё прошло давно, всё – зола.
То родной дом, то дом казённый,
Успевай только дни тасуй.
Просто верить бы, что несём мы
Каждый крест свой – и в этом суть.
Просто жить бы на белом свете,
Не монетой – струной звенеть.
Столько песен еще не спетых,
Просто слушать бы, просто петь.
И глядеть, как взрослеют дети,
И над вешней рекой стоять.
Просто жить бы на белом свете,
Да планида у всех своя.
Дней грядущих тревожней поступь,
И ты шепчешь опять: «Скажи,
Почему, Боже, так не просто
На земле этой просто жить?»
СТОЯЛА ДОПОЗДНА У ДОМА «НЕОТЛОЖКА»
Стояла допоздна у дома «неотложка».
Ночник в его окне горел, едва дыша.
Но на исходе дня скользнула из окошка
Испуганно его уставшая душа.
Лишь птицы вдалеке кричали оголтело,
И старый сонный двор был снегом занесён.
В распятие окна он на свое же тело,
Смотрел и понимал: вот, в общем-то, и всё.
А в вышине был свет. И к свету он поднялся –
Как будто в людный зал шагнул из-за кулис.
В толпе озябших душ кого-то, кто стоял с ним,
Забывшись, он спросил: «Найдется закурить?»
Его ухода мир, конечно, не заметил.
И шансов точно нет, чтоб жизнь сыграть на бис.
Вверху тонуло всё в прекрасном ярком свете,
Но он с печалью все ж смотрел куда-то вниз.
А что осталось там? Пять чатов в «телеграме»?
О том, что не успел, ведь слезы поздно лить.
Лишь жалко, что вчера не дозвонился маме,
А нынче уж никак не выйдет позвонить.
Морозы по утру над городом крепчали,
Потоки фар внизу уж начинали течь…
«Что дальше-то, друзья?» Но жали все плечами,
Хотя в помине нет у душ тех самых плеч.
А с высоты, где свет, им шли уже навстречу,
И вздрогнула толпа, устав от маеты.
Вдруг замер кто-то там, у крыш высоток-свечек,
Он посмотрел наверх и охнул: «Батя, ты?»
НОЧНОЙ СНЕГОПАД
Падал свет на падающий снег.
Во дворе фонарик невесомый
все горел. Артерии бессонной,
бился пульс, как мотылек, во сне.
Падал снег сквозь падающий свет.
Дом смотрел в прицел оконной рамы.
И следы колес кардиограмму
прочертили в снежной белизне.
Падал снег. Дрожал под кожей пульс.
Точно в той пульсирующей жилке
был ответ – что сбудется прожить мне,
и чего так жду я и боюсь.
Падал снег. И больше ничего.
Ты спала, а на краю картины,
к утру, что придет неотвратимо,
света луч тянулся бечевой.
ПОСЛЕ РАБОЧЕЙ НЕДЕЛИ
Душа моя вся истончилась, точно лен,
До дыр протерта на хребте и на коленях.
Но рад я, что пока небесный почтальон
С повесткой срочной не почтил своим явленьем.
Пускай же, как через соломинку коктейль,
Причмокивая, душу тянет время –
Свою рюмашку по-гусарски, на локте
Держу сегодня я, вонзивши ногу в стремя.
Сегодня верю, что душа, как альбатрос,
Парит в высотах и над всем земным смеется,
А не бежит привычный Мёбиуса кросс,
Или не прячет тело жирное в утесах.
Пускай пять дней ползу сизифовой горой
Я прямиком в финал икарова полета –
Но рад, что в дружбе я покуда с головой,
И дружен с радостью – хотя бы по субботам!
