Дмитрий Воротилин
Ложный вакуум
– Я подключился к камерам города и запустил программу распознавания лиц. Если Урусов и появится где-нибудь, программа его обнаружит.
– Предполагаю, что это будет долгое ожидание, поэтому давайте убьем время, программа все сделает за нас.
– И что же вы предлагаете?
– А расскажите о себе, капитан, – сказала Ада. – Вы знаете наше досье, а мы о вас совсем ничего не знаем.
– Наверно, это и к лучшему, – холодно произнес капитан. – Вся моя жизнь засекречена, и все, что вам дозволено знать, это то, что я капитан имперской разведывательной службы.
– И даже нельзя узнать, участвовали ли вы в каких-либо войнах? За последнее время их было предостаточно, – не успокаивалась Ада и, даже не дожидаясь ответа, добавила с огнем в глазах: – Вы убивали?
Капитан пристально посмотрел на нее, будто старался понять, здорова ли она, но немного погодя сказал в прежней интонации:
– Подчеркиваю: ничего. Но смею вас заверить, что я дослужился до капитана, да не где-нибудь, а в имперской разведывательной службе, не за свои милые глаза.
– Я вижу, что вы очень гордитесь этим достижением, – Ада вцепилась в него своими коготками. С каждым словом в ее голосе проявлялось все больше язвительности, отчего Андрей подумал, что это ее выражение мести за недавнее обращение капитана с ней, а значит, она хотела огня.
– Представьте себе, но это вся моя жизнь, с самого рождения, – спокойно ответил капитан. – Давайте лучше поговорим о том, что не является столь запретной темой. Например, вы всегда вместе?
Андрей и Ада переглянулись.
– Последние полтора года мы вместе совершаем миссии, – сказал Андрей.
– И все миссии касаются только истории?
– Да, это не только полезно для науки как таковой, но и позволит составить карту изменений, – сказала Ада.
– Это благодаря карте изменений вы понимаете, что можно изменять?
– Ну, самой картой непосредственно мы не занимаемся, с ней работают вычислители, – Ада слово перенесла весь огонь в свои разъяснения, но впоследствии он стал потухать: – мы же непосредственно изучаем историю.
Андрей смотрел на нее с полным пониманием: она все также желает видеть и касаться истории, а не собирать разрозненные данные, кормя квантовый компьютер, с которым работают вычислители.
– А как же насчет тех, кто решает проблему Темноты?
– Физики, математики, работающие с этим, занимают четвертый и пятый этажи Института, – ответил Андрей. – Они, в основном сидят в своих кабинетах или проводят эксперименты в лабораториях. Иногда они сотрудничают с историками, чтобы незаметно внедрить в космические аппараты местных и другие исследовательские проекты технологии, чтобы изучать вселенную до появления Темноты, а может и заметить первые её очаги. Это не так-то просто, приходится изощряться, чтобы местные ничего не заметили.
– Значит, так они и работают?
– Ну, вы же не ожидали, что они с линейкой и карандашом пустятся измерять вселенную? Вы ж как разведчик, думаю, понимаете, что такое терпение?
– Разумеется, мы медленно движемся во вселенной к моменту, из которого эта же вселенная нас и прогнала.
– А вы, капитан, довольно по-философски относитесь к данной проблеме.
– Кто сейчас не такой?
– Да, пожалуй, я понимаю, – сказал Андрей, с интересом глядя на капитана. Что-то в нем есть. Только вот что?
– Эти физики хоть что-то могут сейчас сказать о Темноте?
– Боюсь огорчить, но они мало распространяются на эту тему, да если и говорят, то метафорами, ибо математический аппарат, коим они оперируют, крайне сложен.
– Это какими же?
– Ну, например, мой знакомый оттуда Анри часто говорил про концепцию ножниц, как он сам ее называет. Он хочет понять, почему Темнота иногда движется быстрее скорости света, но постоянно натыкается на несокрушимую стену. Ничто не может двигаться быстрее света. Даже наше устройство работает на основе идей Стокума. Устройство создает особое поле, отличающееся от всего, что нас окружает, но позволяющее двигаться что-то… вроде… внешне… относительно обычного пространства-времени, цепляясь за временеподобную кривую, расположенную между двумя участками времени. Проблема в том, что это не противоречит теории относительности, в отличие от Темноты, которая противоречит всему, что доселе было известно человечеству.
– Так в чем же смысл?
– Терпение, только терпение. Концепция ножниц… вы ведь знаете, что такое ножницы?
– Нет.
– Это два лезвия, соединенных в одной точке, – Андрей соединил перпендикулярно свои ладони запястьями и медленно стал их сводить, – местные используют их для того, чтобы резать одежду. Представьте, что кончики лезвий стремятся друг к другу на световой скорости, но точка смыкания самих лезвий движется еще быстрее.
– И что это значит? – капитан явно проявлял любознательность, чего Андрей не ожидал, когда в первый раз увидел его и посчитал машиной для исполнения приказов.
– Но. Эта точка не есть материальный объект. Она не переносит ни энергии, ни информации. Анри считает, что Темнота тоже не материальна. Она есть ничто. Только вот незадача: никто не знает, что такое ничто. Даже вакуум не пуст, в нем постоянно появляются и исчезают частицы.
– Это шутка? Ответ в том, что наша вселенная становится ничем?
– Это еще не ответ, а только догадка, над которой предстоит много работать.
– О, не сомневаюсь, – протянул капитан, – получается, мы все по-своему спасаем вселенную, только вот всегда видимо найдутся те, кто поставит столь высокую цель в сторону, подальше от своих личных.
Как удивительно капитан повторил мысли Андрея, только вот оператору показалось странным, а как же тот спасает ее. Он не то что не спасает, он просто сохраняет, да и не вселенную, а империю, на верность которой тот присягнул. Все служат великой цели. Тогда почему Андрей применил это сомнение и относительно своей службы? Служит ли он империи? Нет. Спасает ли он вселенную? Нет. Он лишь связующее звено в грандиозном плане. В принципе, как и капитан, посланный устранить проблему, угрожающую самому плану. Тогда в чем разница? Что же проскочило в его сознании, оставив за собой лишь бесформенный след, ведущий в новом даже для понимания оператора направлении?
– И какие, по вашему мнению, цели преследует один из вот этих людей, – вызывающе поинтересовалась Ада.
– Будем действовать согласно плану, ждать.
– Этот человек догадался использовать трансферы взамен навигатора, чтобы за ним не следили, – сказал Андрей, – не думаю, что он настолько глуп, чтобы попасться на какую-то камеру.
– Поправка: не чтобы не следили, а чтобы усложнить эту задачу. Как ни как, но мы все же проследили за ним до этого времени, этого города, идя по не столь отчетливым, как если бы работал маячок, но все же следам.
– Это понятно, но сама вероятность держится на предположении, что он будет действовать быстро, не задерживаться на одном месте слишком долго, и тому доказательство его мимолетное времяпрепровождение в предыдущих временах, а тут задержался. Возможно, он уже нашел то, что искал.
– Хм… Хомский, сам сейчас сказал, что он мог бы уже обнаружить предмет своих поисков, чем бы это ни было. Но люди не идеальны. Даже, идя по тонкому канату над пропастью, в конце пути они могут расслабиться и сорваться.
Как бы Андрей не превозносил значимость интеллекта, он понимал Бегишева: никто не идеален. Тем более парень не мог понять мотивацию своего товарища не иначе как срыв. Точнее он хотел, чтобы это было так. Разум же твердил об обратном.
– Вот лучше скажите, что могло бы стать причиной его своевольного поведения, – не унимался капитан, немного понаблюдав за реакцией Андрея на его предыдущее замечание. – Что-то, что не могло войти в его служебную характеристику.
– Я вряд ли могу что-то добавить, – уверенно произнес Андрей. – Учился изначально вместе со мной, на инженера, еще до того, как нам предложили стать операторами. Его родители издалека, с окраин… – он задумался, ведь Тимур хоть и свободно говорил про свою семью, но было одно обстоятельство, возможно, именно благодаря которому он никогда не посещал свой родной дом. – Они погибли, когда ему было семь. Далее воспитывался своими дальними, как он говорил, родственниками на Хагуре.
– Значит, он не сбежал ради изменения реальности, скажем, чтобы спасти своих родителей? – как бы невзначай проговорил капитан, жестикулируя правой рукой с раскрытой ладонью. – Знаете ли, это слишком далекое место для столь тривиальной цели.
– Проблема в том, капитан, что операторов изначально обучали не изменять реальность, а изучать, рассматривать ее как абстракцию, являющую собой статичный и неизменный результат движения цивилизации сквозь пространство и время, – с улыбкой высказалась Ада.
Капитан недоумевающе посмотрел на нее, а Андрей с некой гордостью взглянул ей в глаза, вызвав ее смущение. Ада поспешила разъясниться перед капитаном:
– Все операторы любят порассуждать на тему парадоксов, изменений. Мои поверхностные познания в этике путешествий были значительно дополнены речами любого оператора, с которым я имела честь завести разговор на данную тему, – она по-дружески улыбнулась глазами Андрею. – И это при том, что они строго относятся к практической стороне вопроса. Наверно, сами рассуждения и приводят к страху перед этим зверем, которого, в свою очередь, стремятся контролировать любой ценой.
– А как же историки? Вы ведь имеете такое же отношение к этике путешествий, как и операторы.
– Да, нам это известно. Однако история не знает сослагательного наклонения. Парадоксами больше интересуются операторы. К тому же только оператору дозволено управление устройством.
– Поразительно, – ухмыльнулся Андрей, – а я ведь думал, что тебе они скучны, эти речи. И, по-твоему, это именно страхи?
– Это интересно, – задумчиво произнес капитан, но более уверенно добавил, заметив на себе вопрошающие взгляды: – Я имею в виду не зверя, а именно саму этику путешествий. Что она вообще собой представляет? Урусов тоже говорил на эту тему?
– Этика путешествий, или претэтика, представляет собой не сколько строгую дисциплину, сколько плавающую систему философских размышлений на тему важности каузальных связей при работе с пространством-временем, – отчеканил Андрей. – Хотя, данное определение не совсем корректное, но это скорее проблема молодости сего направления… суть не в этом. Представьте, вы отправляетесь в недалекое прошлое с целью изменить какое-то неприятное событие. Что произойдет, если у вас это получится? Одна проблема, если вы исключите из истории саму причину вашего путешествия, а может и сделаете невозможным ваше дальнейшее существование. Это классический парадокс убитого дедушки. Но что, если парадоксы являются лишь бесплодным страхом человечества, а время их спокойно допускает. Вы изменили энный факт истории, мирно возвращаетесь домой, не замечая отсутствия в вас самих того, что раньше определяло решимость влиять на уже произошедшие события. Так есть ли хоть какой-то смысл уничтожать тот смысл, что формирует вашу личность? Ведь на смену предыдущему, не допущенному к существованию, смыслу придет новый, который также может стать недопустимым. Это что-то вроде коррекции личности на этапах, когда об этой коррекции и речи не может быть. Можно ли назвать это управление своей судьбой или, с позволения сказать, радикальным методом управления самим собой?
– Это крайне странно, – капитан словно сам с собой разговаривал.
– Что странно? То, что знание может быть причиной желания искоренения самого же знания? Не лучше ли оставить это знание, говорящее о том, почему же оно такое, и ведущее таким образом к желанию своего уничтожения, ведь все это в результате может привести к геноциду собственных желаний, если применять со столь мелочным умыслом устройство. Или то странно, что человечество издавна мечтало об устройстве, о том, на что оно способно?
– А как же карта изменений?
– Она-то и нужна для предотвращения всяких извращений истории по мере выполнения плана, который может растянуться на неопределенно долгий срок, – Ада произнесла, будто вкладывала какой-то глубокий смысл в эти слова, после чего глотнула кофе.
– А если рассматривать все человечество, его историю в целом?
Андрей немного заколебался, но, поняв, о чем говорит капитан, ответил:
– Что есть история человечества без историй отдельно взятых людей?
– А что же насчет Урусова? Как он понимал этику путешествий, то есть претэтика? – капитан высказал то, что держал в своем уме на протяжении всего разговора.
– За образованием операторов жестко следили, и, не знай Тимур прететики, он бы им не стал.
– А теперь позвольте, я порассуждаю, – сказал капитан и после недолгих раздумий начал: – Допустим, Урусов не сошел с ума, но и не является внедренным агентом. Тогда остается вариант, что он желает исправить что-то в истории. Но сделать это с минимальным изменением самого себя, а может и не допустить парадоксов. Вероятно, что он не просто так скакал по временам прямолинейно вглубь.
– Хотите сказать, что он здесь нашел что-то такое, чье изменение не допустит как нежелательного события, так и нежелательных изменений? – Ада с плохо скрываемой восторженностью повторила мысль капитана. – Как с Институтом, то есть остановиться не слишком далеко, но и не слишком близко, чтобы колебания времени затухали, не доходя до актуального времени, и чтобы проводить исследования.
Андрей смотрел на капитана с неподдельным удивлением, но скорее из осознания гениальности идеи, вероятно направляющей Тимура в последнее время. Если у него все получится, он может стать пионером в области, до которой еще не дошли сотрудники Института, находящиеся только на этапе сбора необходимой информации. А дальше что, новая должность, доселе никем не занятая, новый отдел по корректировке событий. Однако сам Тимур этого не получит. Тот здесь разве только ради своих интересов, за которые он поплатится не только карьерой, но и свободой, а может и жизнью.
– Если это действительно так, то план розыска должен немного расшириться, – сказала Ада.
– Например? – поинтересовался капитан.
– Будем действовать согласно плану. Но добавим вот ещё что. Поднимем данные о жителях города, их связях с другими городами, проезды, проживания, смерти. Выведем самые актуальные пересечения, исходя из возможности минимального искажения будущего уже только для Тимура.
– Отлично! Значит, нам нужен архив.
– Да. Хоть здесь и не используют уже бумажных носителей, нам придётся вручную загрузить данные. Архив переместили недавно и сейчас тщательно охраняют. Прежнее здание подожгли. Но уничтожить данные не смогли.
– Разделимся. Всё вместе заходить не будем – привлечём только больше внимания. Вот здесь отличное место для обзора тому, кто останется снаружи.
Бегишев вывел на общий экран какое-то публичное заведение с широкими окнами, выходящими практически на нужное им здание с архивами.
Глава 9. Инструмент
Временный штаб генерал-полковника Симпсона был стремительно, в считанные часы развернут на границе города в двух километрах от силового барьера. Полифункциональное двухэтажное здание уже было домом для него. Он уже привык к этому безразличному кабинету: стены, потолок, рабочий стол – все является частью сложной конструкции, которую может собрать всего лишь взвод солдат. Но гений инженера, отца этого грандиозного творения, не отражался в серой поверхности стола, будучи растворенным во всем существе здания.
Однако Симпсона это уже давно не поражало, в отличие от молодых офицеров, впервые увидевших процесс сборки. Однако и они со временем начинают относиться к этому, как к чему-то обыденному.
Симпсон стоял перед окном и наблюдал на разобранный силами двух взводов аэродром. Солдат копошились вокруг колоссального вида грузового самолета. перед ним разгружали ангар, чтобы принять его. Рядом выскакивали маленькие истребители, которые уже загоняли в другой ангар гораздо меньших размеров. Сжигающий нервы шум двигателей доносился до сознания Симпсона, вызывая в нем воспоминания о многочисленных боевых действиях, в которых он принимал участие, в которых ему довелось выжить. Будучи молодым старлеем, по выпуску из учебки он уже успел познать всю жестокость металла, которую обычно относят к чему-то человеческому, что способно действовать. Но Симпсон так не считал. Жестокость открывается, как только люди прячутся за металлом. Времена первой кампании против Альянса все было в наивных знаменах о свободе и правах. Ужас, сменивший их при первой встрече с разрывающими на мелкие ошметки мяса металлом, разразился истошным криком в умах тех юнцов. Симпсон с тех пор стал смотреть на все это как на театральное действие, сценарий которого известен только командирам. Не оставляя в покое Симпсона, сценарий заставил его двигаться вверх по карьерной лестнице, не задерживая подолгу внимание ни на товарищей, ни на подчиненных. Он строил планы, мастерил стратегии, учитывающие в первую очередь выживание его людей даже в самой поганой ситуации. Однако он отлично осознавал, что это до тех пор, пока они находятся в его подчинении. Эти люди есть сила войны, знают отлично сами, на что идут. Он же стремится творить сценарий. Также стремительно прибыв на место несения службы, сразу после назначения в новую для него должность – командующего восточным фронтом обороны. Даже поставленные сроки опередил.
Симпсон всмотрелся в приближающийся к аэродрому транспорт, сперва не поверив собственным глазам, но все же осознав, что человек внутри кабины еще в юности питал слабость к антиквариату.
Ионолеты пожирали слишком много энергии и были громоздкими чисто из-за сетки электро-статического движителя, под которым скрывался фюзеляж. Уже давно ионолеты используются в оборонке, а позже и в качестве общественного транспорта, однако со временем их популярность падала. Людей волновала и эстетическая сторона прогресса. Все же есть сегодня многие, кто предпочитает бесшумность и незаметность скорости и эстетике. Один из таких вот ионолетов завис над посадочной площадкой, дожидаясь разрешения на посадку. Этот экземпляр, видимо, был создан для перевозки четырех, максимум шести человек. Получив разрешение, он плавно, вертикально сел.
Симпсон не видел, как из кабины выбирается человек, но уже вышел из штаба тому навстречу. Дежурный отдал ему честь, но тот проскочил мимо, не обратив внимания. Команир уже вышел на свежий воздух. Шум пыхтения над транспортником предстал перед ним. Это не задержалось в поле его внимания, даже не сколько из-за привычности к этому, сколько из-за проворности гостя, уже стоявшего перед ним. Этот мужик слегка растолстел, его черные волосы стали длиннее, тяжелые брови, горбатый нос, подвижная нижняя челюсть – все осталось таким, каким Симпсон помнил. На нем была полицейская форма, погон указывали на звание генерал-майора. Несмотря на грузность своего тела, его выправка могла заставить завидовать любого офицера. Он встал прямо перед Симпсоном.
– Здравия желаю, генерал-полковник! Начальник полиции города Хартов генерал-майор Вишневский…
Равик Вишневский, а ты мало изменился, подумал Симпсон, взирая на своего гостя. Он махнул рукой, дав понять Вишневскому, что ему не нужен его доклад. Вместо этого он протянул тому руку. Вишневский холодно посмотрел на нее, но все же пожал руку.
– Генерал-майор полиции! – с гордостью в голосе сказал Симпсон.
В ответ молчание.
– Что ж, не будем терять ни минуты. Прошу в мои апартаменты, – заторопился Симпсон.
Мужчины вошли в здание штаба, безликое снаружи и пустое внутри. Симпсон шел впереди, однако краем глаза заметил любопытствующий взгляд Вишневского. Тот осторожно осматривал все углы, складки конструкции подобно сканеру. За все время, что Вишневский шел до кабинета, тот не проронил ни звука. Войдя в кабинет Симпсона, он остановился в четырех шагах от его стола. Генерал-полковник нажал на панель управления на поверхности своего стола и любезно указал на стальной стул, выпрыгнувший со скрипом из-под пола. Вишневского заинтересовало, все ли в этом здании управляется отсюда. Он присел, вслед за ним присел и Симпсон.
– Ну, здесь мы можем поговорить по душам, – слащавая улыбка не сползала с лица Симпсона.
– Так точно, генерал-полковник, – сухо ответил Вишневский.
– Ну что ты такой чинный? – Симпсон откинулся на спинку своего стула. – Словно и не знакомы. Сколько времени прошло-то?
– Много, – все также механически ответил Вишневский.
Симпсон ожидал чего-то подобного, поэтому не стал напирать дальше. Он решил действовать издалека.
– Я заметил, как ты осматриваешь мой штаб, – сказал генерал-полковник, обводя глазами пространство вокруг себя. – Это настоящая находка для путешественника.
Вишневский сам слегка покрутил головой, после чего его внимание снова вернулось к Симпсону.
– Она может захлопнуться, когда кто-либо находится внутри?
– Хех, хороший вопрос, но смею тебя заверить, что здесь повсюду датчики, следящие за тем, что происходит внутри. Если будет обнаружено что-то лишнее, он не будет становиться переносной сумкой, как ни старайся, – улыбка на лице Симпсона стала только шире после этих слов.
– Значит, обмани датчики, скажем, измени минимальный вес содержимого внутри, то ты получишь консервную банку, – Вишневский же спокойно наседал относительно возможности оказаться запертым в переносной сумке.
– Хм. Верно, но здесь полимодальные датчики. Они следят не только за весом, но и за движением, температурой, которые разнесены друг от друга, так что измена одного, не вызовет измены в других. Да и для этого понадобится непосредственный доступ к закрытой системе. Дистанционно это сделать невозможно! – победоносно заявил Симпсон.
Наверно, в его голове сейчас кровавые консервы, как он сам выразился. Это ему первым пришло в голову при виде чуда инженерной мысли? Симпсон видел ионолет, что посчитал все той же частью консерватизма, но никак не мог взять в толк, почему того не поражал его штаб? Может он настолько не любит перемены и прогресс?
– Осмелюсь предположить, что вы вызвали меня сюда не любезничать, – спокойно сказал Вишневский после недолгой паузы. – Нужна сводка? Или вы желаете лично ознакомиться со служащими города Хартов?
Дружеский запал слегка погас у Симпсона, который разрывался между необходимостью соблюдать субординацию и желанием высказать своему гостю причины аудиенции. Как Вишневскому удается соблюдать спокойствие, проявляя при этом такую наглость? Да что там говорить? Все тот же старый Равик Вишневский, еще будучи кадетом внушавший Симпсону трепет и уважение своей непоколебимостью. И эти чувства до сих пор таятся в нем.
– Что ж, давай по делу. Каковы энергозатраты?
– Данный вопрос не совсем находится в рамках моей власти, однако могу вам доложить об исправности работы ТЯЭС. Если что-либо пошло не так, это стало бы известно. Что-то не так с барьером?
– Нет, я лично удостоверился в исправности как основных, так и запасных генераторов.
На лице Вишневского застыло лишь ожидание.
– Не слишком ли неудобен ионолет? – Симпсон словно сквозь джунгли пробирался своими вопросами, держа в руках лишь палку.
– Как раз-таки наоборот. Даже очень подходит для городских условий.
– Вот как? – протянул Симпсон, который дождался подходящего момента. – Хорошо. Помогает ли с этим вот?
Он, проведя рукой по панели управления, вызвал экран на поверхности стола. Высветилось изображение полуразрушенного здания, на котором, закрывая практически все здание, красовался плакат, изображавший оскалившегося солдата. Это все было, однако, лишь фоном для группы людей в черных масках.
– Говорят, что после объявления возможности мирных переговоров, да не где-нибудь, а в Хартове, здесь усилилось националистическое движение, вроде этого, – Симпсон ткнул пальцем в изображение. – Сначала были противники войны, а теперь это.
Вишневский молча смотрел на изображение, крутя своей челюстью в раздумьях.
– Подобных толков не было с тех пор, как разобрались с национальной партией, ее же идеи оказались очень живучими, однако, – продолжал Симпсон, подталкивая тем самым своего гостя к ответу.
– Не партия, но идеи, – заявил Вишневский.
– Что?
– Партия может и мертва, но идеи – это нечто более живучее. И более опасное.
Вишневский положил на стол небольшое устройство, включил его, после чего данные передались на экран стола. Появилось изображение длинноволосого человека, прикованного к стулу, в котором он полностью обмяк и опустил голову, походя на труп, в комнате с голыми стенами, да к тому ж без окон.
– Идеи опасны от их непонимания, – подытожил Вишневский. – Это студент четвертого курса технологического университета Хартова. Его группировка называет себя «Красные знамена», о чем мог свидетельствовать красный фон на их плакатах. Название самое тривиальное. Это в основном молодые студентики, решившие, что они будут бороться за свободу, по-своему, – Вищневский аж подчеркнул последнее слово, выражая тем самым свой нейтралитет в политике. – Он много успел рассказать, например, про своих товарищей. Мы уже отлавливаем их. Однако на свободе остается их лидер, лица и имени которого никто даже не знает.
Симпсон приоткрыл рот, но тут же спохватился, вновь став инспектором.
– Кто-либо еще знает об этом? – сказал он, кивнув на изображение пленного.
– Лишь ограниченный круг людей, которым я доверяю. И ему не причиняли физического вреда. Использовали только методы со времен нашего обучения, – спокойно сказал Вишневский.
– Они террористы, и для них существует специальная статья в законе.
– Я знаю. Они подрывали с помощью самодельных бомб государственные учреждения. Изначально обходились без жертв, однако последний теракт затронул жизни двоих моих людей… – в голосе Вишневского наконец-то стали проявляться эмоции. – Мы почти предотвратили тот последний теракт, однако ж немного опоздали. Это опоздание дорого обошлось. Поэтому, если изволите, я сам займусь их жизнями.
Вишневский жаждет мести? Но он же не настолько импульсивен, чтобы карать своих обидчиков. по крайней мере не сейчас. Он ждет. Но чего? Хочет сдать их государству? Он явно не абы где держит этих студентиков. Видимо, все предусмотрел. Еще с юности ратовал тот за справедливость. Борьба та подвела его. Но что ж теперь? Может быть, в столице у него есть друзья, обладающие властью и для этого грязного дела? Что за история с секретной тюрьмой? Он также полностью уверен, что может спокойно показать подобные фото Симпсону и уйти по своей воле.
– Ты ведь не забыл меня, Равик? – спросил Симпсон.
– Нет… Карл, – Вишневский буквально натянул эти слова на их содержание.
Симпсон вытащил из стола бутылку с темной жидкостью и две рюмки.
– Местный коньяк. Говорят, он также хорош, как и столичный.
– Врут, – вздохнул Вишневский, но от рюмки не отказался, залпом опрокинул ее и, поморщившись, поставил ее обратно.
Симпсон и сам понял, что врут. Явно намешана какая-то дрянь для вкуса, чтобы противопоставить его какому-то потному привкусу. Но лишь противопоставить, не скрыть. Не получилось бы. Однако он хорошо продается. Местные привыкли небось, а для некоторых, особенно проезжих, это может быть источником новых вкусовых ощущений.
– Прошлое в прошлом, Карл. Зачем ты вообще здесь?
Симпсон вздохнул. Несмотря на возможность вертеть Вишневского, как только ему вздумается, он все еще питал уважение к этому человеку. Даже побаивался.
– Равик, я прибыл сюда, чтобы следить за развитием ситуации на границе с Альянсом. Но как бы то ни было, я должен сказать, истинная причина нашей беседы менее тривиальна.
Вишневский обратился целиком и полностью вниманием своим к Симпсону.
– Президент лично отдал мне приказ прибыть сюда и проследить за возможным пересечением границы группой диверсантов.
Дыхание Вишневского несколько замедлилось. Симпсон понял, что выбрал правильный момент для последующих слов.
– Так вот. Накануне мирных переговоров в Хартове. Это попытка срыва планов нашего государства. Об этом никому неизвестно, за исключением малого круга высокопоставленных лиц. Президент решил сыграть с этим: нет диверсантов – есть мирные переговоры, есть диверсанты – есть возможность выставить Альянс в неблагоприятном свете перед всем мировым сообществом. Разведка указала приблизительные координаты перехода диверсантов через барьер.
Вишневский вскинул брови, нижняя челюсть выпятилась вперед.
– Да, я и сам скептически отнесся к этому. Барьер способен остановить тяжелую технику. Что уж говорить про людей. Но им удалось. Полтора часа назад трое неизвестных перешли барьер. Мы узнали об этом только потому, что поставили датчики гораздо дальше барьера, в указанном заранее секторе, да к тому же проверяли напряжение в сети. Напряжение подскочило. Это могли бы и не заметить. Диверсанты имели практически стопроцентную, как мне сказали, маскировку. На данный момент они вот-вот войдут в Хартов.
Симпсон вывел на экран карту, на которой было изображена прерываемая дважды линия, идущая от линии барьера до границы самого города.
– За ними следят, используя высокочувствительные датчики. Держим их на расстоянии. Есть подозрение, что они скоро всплывут в этой части города.
Он ткнул пальцем в место на карте, которая была обозначена как «Старый город».
– Это и есть предмет столь сложной игры «Будет – не будет»? Для того что бы в случае форс-мажора разобщить силы Альянса их пропустили?
– Они сумели преодолеть силовой барьер, который мы раньше называли непроницаемой стеной. Одни лишь высокие технологии, подобные этим, могут заставить их задавать друг другу неудобные вопросы, ну а сели им плевать, то можно указать на то, что это акт агрессии во время мирных переговоров.
– Но зачем так рисковать? Они же не идиоты. Или же они подставят наше правительство?
– Ты, Равик, как всегда весьма проницателен, – Симпсон улыбнулся, однако в ответ ничего не получил. – И вот здесь мы подходим к тебе.
– Слушаю внимательно.
Симпсон опрокинул еще одну рюмку, и он тут же признал, что это пойло только на раз. Хотя есть существенный плюс – алкоголь. В данном случае этот плюс все-таки слабоват.
– Я понимаю, что это твой город, Равик. Мне нужен человек компетентный, знающий этот город. Ты должен следить за ними. Военное вмешательство в данном случае запрещено. Ты подходишь для этой роли как никто другой.
Повисла тишина. Вишневский опрокинул рюмку, причмокнув, после чего сказал:
– Я согласен.
Внутри Симпсон ликовал. Да! У него получилось.
– Но при одном условии, – добавил Вишневский.
– Что же за условие?
Ликование Симпсона приутихло.
– Ноги твоей и твоих людей в Хартове не будет.
Кто кем манипулирует, пронеслось в голове у Симпсона. Он раскрыл перед ним карты, пригласив к беседе, как друзья. Вишневский же все это время подвергал его границы проверке на прочность, и он, генерал-полковник армии, понял это только сейчас.