Дмитрий Владимирович Потехин
Врата
– Короче, – начал он. – Давным-давно, когда наверху были только леса и болота, и когда все поклонялись деревянным болванам, один сумасшедший увидел во сне, что именно здесь пролегает путь к вратам… ада, если угодно. Хотя это не ад. Таких ворот на земле несколько.
– Что значит «ада»? – спросил Лёнька.
– Это значит, что через эти двери можно попасть в логово чудовища… или дьявола… или Оно, как мы его уважительно называем.
Гарцев резко обернулся, ослепив ребят лучом фонаря.
– Тот, кто захочет вернуться, будет искать дорогу сам! Это не лучшая мысль, предупреждаю.
– Мы… – Лёнька замешкался, понимая, что вопрос слишком страшен. – Мы встретимся с ним?
– Ни в коем случае.
Егор зашел Гарцеву за спину и, оглянувшись на друзей, быстро покрутил пальцем у виска. Впервые Лёнька видел страх на лице своего старого друга. Впрочем, это был страх иного рода: страх перед тем, во что он в отличие от Лёньки и Элины не мог даже попытаться поверить.
Георгий внимательно следил за стрелкой волшебного компаса, которая очевидно указывала ему дорогу. Каждый шаг, каждый хруст камешка под ногами отдавался в катакомбах зловещим эхом. Неизвестность в сочетании с бредовым рассказом про чудовище делала этот мрак и тишину совершенно невыносимыми. Лёнька чувствовал в легких нехватку кислорода.
Логово
Из тьмы навстречу путникам выступили тяжелые, черные ворота, украшенные грубым барельефом. Что он изображал, невозможно было понять.
– Стоять! – приказал Гарцев, хотя все уже прекрасно видели, что дальше пути нет.
Он прикоснулся рукой к воротам, снова начав шептать себе что-то под нос. То, что в первый раз показалось Лёньке простым монологом вслух, похоже, представляло собой заклинание или заговор.
Внутри ворот что-то глухо щелкнуло, но, когда Гарцев попытался их открыть, створки не поддались.
– Что ж ты хочешь? – с досадой проворчал Гарцев и оглянулся на ребят. – Идите сюда!
Он медленно обвел друзей взглядом.
– Это непростые ворота. Чтобы их открыть нужно… Один раз в жизни вы обязательно должны были увидеть Его. В вашем первом ночном кошмаре. Пусть каждый приложит руку к дверям и вспомнит этот сон.
Лёнька, Егор и Элина послушно дотронулись до бугристой, древней поверхности. Лёнька хорошо помнил свой первый кошмар.
Ему было года два. В тот вечер он очень сильно развеселился, дрался с папой и не хотел ложиться спать. Когда его уложили в маленькую кроватку, стоявшую у стены, он увидел, как в темноте, прямо по стене к нему подбирается черная, лоснящаяся тварь, похожая на бесформенный тюк кожи. Она рычала и похрюкивала, у нее были острые когти или рожки, которыми она, как паук, цеплялась за отстающие от стен обои. Вплотную подобравшись к Лёньке, безглазое чудище слегка укололо его своими когтями-рожками, словно решив попробовать на вкус. Лёнька заорал. Раздавшийся внезапно пронзительный вой напугал тварь, и она, злобно ворча, быстро уползла по стене обратно во тьму.
Лёнька рыдал. За окном страшно ревели сирены, и шевелилось багровое зарево. Что-то громыхало.
Мама подхватила Лёньку на руки.
– В подвал! – прозвучал папин голос.
После этого случая Лёнька долго боялся спать возле стены. Он был абсолютно уверен, что это был никакой не сон. Он даже прикидывал, где могло прятаться это неведомое существо при свете дня: в стенном шкафу, в антресолях на кухне или в той комнате, которая постоянно заперта? Несколько раз он видел его во сне, но не столько его, сколько свой страх перед его появлением, и именно во сне, а не наяву.
Ворота растворились сами собой. Гарцев и ребята вошли в просторный, темный грот, стены которого также покрывал непонятный барельеф, а потолок, кажется, имел куполообразную форму.
Посреди пещеры друзья увидели нечто вроде большой чаши, стоящей на высоком, каменном пьедестале и до краев наполненной водой. С высокого потолка в чашу каждые десять секунд звонко падала капля.
Позади чаши во мраке проступал силуэт огромной статуи, изображающей ни то человека, ни то зверя.
Гарцев медленно двигался вперед, поглядывая по сторонам, очевидно тоже впервые видя это место.
– Что там? – спросил Лёнька, указав на статую.
Гарцев направил свет фонаря в лицо монумента, и все ненадолго обомлели от страха.
Перед ними стояло подобие человеческого существа. Непропорционально длинные руки и ноги, тощее, костлявое тело и огромные кисти рук придавали ему сходство с богомолом. Почти все лицо, которое едва ли можно было назвать лицом человека, занимала оскаленная пасть и узкие, косые глаза, доходящие до самых висков. Несмотря на темноту и грубость, с которой была выполнена статуя, на «лице» очень живо читалось вожделение и порочное блаженство. В огромных ладонях существа Лёнька различил десятки маленьких фигурок, изображающих голых людей, которые сидели и лежали, прикрываясь руками, или же, напротив, стояли, протягивая руки навстречу исполину. Намеренья чудовища не вызывали никаких сомнений.
– Мамочка! – прошептала Элина.
– Это что за… ч-черт? – нервно проговорил Егор.
– Он самый.
Гарцев обвел лучом фонаря стены грота, и все увидели, что барельеф ничто иное, как тысячи человеческих лиц, застывших с выражением страха и боли. Некоторые из них ничем не отличались от обычных лиц, иные были совершенно неправдоподобно вытянуты, имели гигантские рты, высокие лбы, выпирающие скулы.
Подойдя к ногам статуи, Гарцев снял со спины вещмешок и вытащил из него громадный выдвижной циркуль, который в следующий миг стал еще больше. Быстрым движением Георгий очертил на полу пещеры круг, пылающий ярким, фосфорическим светом. Затем в руках у него появился тонкий выдвижной металлический жезл. Всех порывало спросить, что он делает, но слова застыли на языке. Зачарованные друзья наблюдали за тем, как Георгий с быстротой опытного профессионала рисовал на полу сложную пентаграмму. Жезл, служивший ему пером, летал из стороны в сторону, оставляя на камнях причудливые сияющие символы.
Когда Гарцев закончил работу, его лицо было неподвижным и мертвым совсем как у стоявшей у него за спиной статуи. Георгий извлек откуда-то небольшую алюминиевую флягу, опустил ее в чашу с водой, подождал, пока последний пузырь вынырнет из горлышка.
– Встаньте внутри пентаграммы, там, где лучи пересекают окружность! – скомандовал он хриплым голосом.
Лёнька, Элина и Егор молча выполнили приказ. Любопытство и предвкушение чего-то невероятного на какое-то время превратило их в самых покорных слуг.
Гарцев вошел в круг и по очереди заставил каждого отпить из фляги. Едва влага коснулась Лёнькиных губ, он сразу понял, что внутри вовсе не вода. Непонятная жидкость обжигала, как водка и при этом была невероятно холодной. Лёнька почувствовал, как лед на мгновение сковал его кровеносные сосуды. Желудок и легкие покрылись инеем. Язык онемел.
Гарцев отпил из фляги в последнюю очередь, с традиционным выдохом.
– За то, чтобы все мы снова увидели солнце! – промолвил он без тени сарказма.
В тот же миг полчища каменных лиц, глядевших на них из тьмы, озарились ярким, белым огнем. Ослепительное пламя вырывалось из ртов, ноздрей, глаз, оставляя от масок смутные очертания. Грот, в котором секунду назад ничего нельзя было разглядеть, превратился в огромную, распаляющуюся лампу. Из стен начал исходить оглушительный, вибрирующий звук, будто ожившие лица слились в каком-то адском хоровом пении.
Лёнька ослеп. Он видел перед собой лишь мутно-зеленое марево, в котором совершенно ничего не было, даже его собственного тела. Возможно это был лишь обман зрения.
Он вдруг почувствовал, что лишился одежды. Неизвестное вещество обволакивало его со всех сторон, подобно вязкому клею. Любое движение стоило громадных усилий, как это бывает в тяжелых, мучительных снах.
Лёнька заорал от ужаса. Паника полностью захватила все его существо, убив способность думать. Зеленая пустота равнодушно глядела в его невидящие глаза, постепенно темнея и становясь еще более муторной. В легких заканчивался воздух.
Неведомая сила вырвала Лёньку из плена. Он упал сначала на колени, потом на живот, ударившись лицом о каменный пол. Даже боль не могла притупить жажду и наслаждение, с которыми он судорожно глотал вожделенный воздух. Глаза снова начинали различать отдельные предметы.
Когда дыхание восстановилось, Лёнька, закашлявшись, перевернулся на спину. Над ним простиралось странное изумрудное небо, похожее на сводчатый потолок… или это и был очень высокий потолок? Лёнька удивился тому, насколько большим оказался грот, в котором они только что…
Он вскочил на ноги, ошарашенно глядя по сторонам. Друзья и Гарцев стояли и сидели в нескольких метрах от него. Вся одежда была на месте.
Это была пещера. Если возможно назвать пещерой огромное пространство, площадью с десяток футбольных полей, залитое холодным голубовато-зеленым светом. Высокие стены, переходящие в свод, простирались так далеко друг от друга, что походили на пустынный мираж. Их даже немного затуманивала висевшая в воздухе серебристая дымка. Вся пещера состояла из какой-то прекрасной голубой породы, мерцающей мириадами ярких бликов и огней. Многогранные драгоценные камни облепляли стены и пол, словно застывшие капли росы на листьях ранним утром. Огромные выпуклые прожилины в стенах напоминали ребра гигантского кита. А в центре… Лёнька чуть не заорал от потрясения и необъяснимого, сводящего с ума восторга. Посреди пещеры, зависнув прямо в воздухе в сотне метров над землей, рассыпаясь ослепительными лучами, переливался и пульсировал огромный шарообразный сгусток неведомого вещества, похожий на голубую звезду вроде Сириуса.
Это было непостижимо, волшебно… Лёнька теперь уже ни на секунду не сомневался, что спит и видит сон, поначалу страшный и темный, но под конец загадочный и восхитительный.
«Сейчас я проснусь, и все это покажется мне полной чушью и нелепицей: и похороны, и давка, и Гарцев-волшебник, и путь под землю к изумрудной пещере…»
Лёнька даже усмехнулся собственной наивности – надо же было принять такое за правду!
Он посмотрел на изумленных друзей, но уже не как на людей, а как на бессмысленные образы, рожденные заигравшимся мозгом.
«Как жаль, что к себе в сон нельзя пригласить друзей!» – подумалось Лёньке.
Элина застыла, молча раскрыв рот и вытаращив глаза. Егор тоже молчал, тупо моргая и медленно поворачивая голову.
– Ни хрена себе! – вдруг заорал он так, как никогда не кричат персонажи сновидений. – Это же… это… Вот (непечатное слово)! Е-е-мое! Надо было фотоаппарат у отца… (непечатное слово)! Это что вообще, а?!
Гарцев выглядел совершенно невозмутимым, хотя вид миниатюрной звезды, похоже, впечатлил и его.
– Спокойно! – негромко приказал он, и его взгляд озарила нешуточная тревога. – Тут не место для восторгов…
– Где мы? – прошептал Лёнька.
– Двадцать километров под землей.
Под землей! Значит они по-прежнему в этом мире…
В голове у Лёньки всплыло что-то из уроков географии, которой он никогда особо не интересовался: земная кора, мантия, ядро…
– Все, что вы здесь видите, существует только для вас. Не для геологов.
Это было самое короткое исчерпывающее объяснение, после которого задавать вопросы уже не имело смысла.
– Пошли.
Гарцев двинулся в направлении парящего шара.
Внезапно Лёнька сообразил, что раз это не сон, то и опасность никуда не исчезла. Он не знал, что случится в следующую секунду и подозревал, что Гарцев не знает тоже. Иначе откуда у него эта ледяная суровость готового ко всему смертника?
Пройдя немалый путь, они приблизились к звезде. Свет под ней был на столько яркий, что у Лёньки начало рябить в глазах. Казалось, наверху вовсю трудится бригада электросварщиков.
Гарцев снял вещмешок и, поставив на землю, стал вынимать из него какие-то удивительные инструменты, сделанные из легкого, светлого металла и напоминающие огромных насекомых. Оказавшись на свободе, каждый из предметов самостоятельно распрямлял тонкие, изящные лапки, резко увеличиваясь в размерах. Среди содержимого мешка были и такие привычные вещи, как горелка, пробирки, змеевики. На глазах у ребят посреди пещеры создавался незнакомый аппарат, похожий на огромного членистоногого обитателя океанического дна или на фантастическую марсианскую машину. Гарцев работал с изумительной быстротой. В заключении он вынул из небольшого мешочка пригоршню серебристых шариков, похожих на капли ртути и подбросил их вверх. Лёнька видел, как крохотные шарики зависли на мгновение в воздухе, но вместо того, чтобы упасть стремительно унеслись в направлении пылающего шара, словно притянутые его излучением.
Текло время. Аппарат работал с тихим шипением, время от времени выбрасывая голубую искру. Гарцев напряженно глядел то на него, то на висящий шар, то на стрелки наручных часов. Никто не осмеливался спросить, что происходит.
Внезапно звезда начала менять цвет из голубовато-зеленого в зеленый, а потом и в желтый.
– Есть… – прошептал Гарцев, словно охотник, подстреливший налету глухаря.
Пышущий желтым огнем шар начал распадаться на тысячи маленьких, кружащихся в воздухе подобно рою снежинок светлячков. Изумрудная пещера на глазах превращалась в янтарную.
– Есть! – заорал Гарцев.
Лёнька впервые видел, как его мертвое, злое лицо пылало от радости.
– Сделано!
Он подбежал к Лёньке. На миг Лёньке почудилось, что Гарцев, свихнувшись от счастья, решил обняться с ним. Вместо этого Георгий вынул скальпель и схватил мальчика за руку.
– Засучи рукав!
Не дожидаясь, пока Лёнька поймет в чем дело, он сам рванул рукав Лёнькиной рубашки, да так, что обе пуговицы отлетели прочь.
– Нужна боль!
Он сделал небольшой, но болезненный порез на тыльной стороне руки повыше запястья.
– Вон они, видишь! – Георгий указал на огромную стаю кружащихся по всей пещере светлячков. – Твоя где-то там!
Лёнька в недоумении посмотрел на Гарцева.
– Дурак, зови ее! Мысленно зови, через воспоминания! Вспоминай, как она тебе пела на ночь и… все такое! Любовь и боль – лучшая приманка!
Лёнька принялся лихорадочно выискивать в памяти самые ранние, нежные воспоминания. Песни на ночь, книжки, первая ссадина, речка, луг… Кровь из пореза струилась по руке и капала на янтарный пол.
Он видел, как тысячи светлячков стали опускаться к нему, танцевать вокруг него, окутывая до самых пят золотистой пургой. Лёньке нужен был лишь один из них.
Он почувствовал это. Не увидел, но почувствовал. Она вновь была с ним. В нем. Внутри его тела.
Огненный сгусток внезапно стал наливаться оранжевым.
– Нет… – в испуге прошептал Гарцев.
Как по команде светлячки вдруг устремились обратно в шар, мелькая точно светящиеся пули.
Из оранжевого шар стремительно превращался в красный, затем кроваво-багровый, начиная походить на зловещую умирающую звезду. Прежде янтарная пещера теперь уже казалась рубиновой и напоминала внутренности разрезанного гранатового плода.
– Вот сволочь! – простонал Гарцев, не в силах поверить в крушение всех своих надежд.
В воздухе по нарастающей стал раздаваться клокочущий, ритмичный звук, в котором было что-то неуловимо схожее со злорадным хохотом.
По затухающему багровому шару ползали черные пятна.
– Уходим! – заорал Гарцев, брызжа слюной. Его перекошенное лицо дышало неподдельным ужасом.
Он схватил за руку Лёньку, Лёнька – Егора, Егор – Элину. Второе прохождение сквозь зеленое ничто пугало не больше, чем заплыв под водой.
Они очутились посреди темного грота с чашей и статуей. Гарцев включил висящий на ремне фонарь и достал из-под тулупа что-то похожее на пистолет. Только вместо дула этот предмет имел два коротких спаренных жезла, соединенных кольцом, внутри которого шевелился зеленый огонек.
– Держаться вместе!
Они медленно вышли из ворот. Гарцев яростно всматривался во тьму тоннеля, держа перед собой «пистолет» и компас. Друзья в ужасе скучились у него за спиной. Каждый пройденный метр стоил величайшей смелости и невыносимого страха. Едва они достигали поворота, Гарцев молниеносно оборачивался, выставляя вперед оружие, готовый увидеть приближающегося из черноты минотавра или что похуже. Такого холодного, безжалостного, беспросветного кошмара Лёнька не знал даже в ту минуту, когда потерял маму.
Егор прижимал к себе Элину, тихо плачущую от страха, и сам похоже был готов зарыдать. Всем казалось, еще чуть-чуть и им навстречу, сгибаясь под сводами тоннеля вылезет костлявое существо с огромными ручищами и оскаленной пастью.
– Стоять! – прошептал Гарцев.
Что-то живое преграждало им путь.
История братьев
Однажды, когда еще не было ни пространства, ни даже времени, из ничего появился Создатель. Появился и подумал: раз уж я сумел создать себя, создам и весь мир. И начал было создавать, но вдруг понял, что, не очистив себя от всего лишнего, не сможет достигнуть совершенства в работе. И Создатель вынул из себя все лишнее, и убрав в сторонку, приступил к строительству вселенной. Да только, пока он творил, из лишнего родился его младший брат. Брат этот не умел создавать, зато жаждал разрушения.
– Ты меня таким сделал, – сказал он. – Ну так я тебе отомщу! Уничтожу все, что ты создаешь! И тебя уничтожу следом!
Создатель не стал прислушиваться к лепету братишки и продолжал работать. Он и не замечал, как братец поедал плоды его труда, становясь все больше и сильнее. Когда младший брат почти сравнялся в размерах и силе со старшим, то внезапно напал на него.
Началась битва. Создатель победил, и злой брат, сжавшись до ничтожных размеров, растеряв всю свою мощь, позорно бежал с поля боя и спрятался внутри одной из далеких планет. В том краю вселенной, куда Создатель почти не заглядывал.
Планета была самая обычная. Но поскольку ослабшему Разрушителю нужно было чем-то питаться, он решил попробовать создать собственный мир, который будет давать ему жизненную силу. Созидание оказалось для младшего брата тяжелейшей мукой. Все получалось совсем не так, как у Создателя, а гораздо хуже, смешнее, нелепей.
Он достал где-то воду, создал живых существ, заставил их расти и множиться. Эти существа давали ему ничтожное количество энергии.
Время от времени на планету прилетали метеориты, сводившие на нет плоды его тяжкого труда. Разрушитель плакал от злости, впадал в глубокое уныние. Кроме того, не научившись как следует управлять своей планетой, он сам допускал досадные промахи, устраивая землетрясения, извержения вулканов, перепады температур.
Впрочем, со временем у него начало получаться. Когда на смену случайно убитым динозаврам пришли млекопитающие, Разрушитель понял, что дела резко устремились в гору.
Эти существа с более развитым интеллектом давали ему куда больше энергетической пищи. Когда же на планете появились люди, у которых помимо инстинктов еще было сознание, Разрушитель впервые за миллиарды лет смог отъесться вдоволь.
Люди стали его основным и самым любимым детищем. Он очень аккуратно и последовательно увеличивал их популяцию, заботился о том, чтобы общество становилось более сложным и, как следствие, более конфликтным, устраивал войны.
Правда очень скоро он обнаружил, что люди не совсем такие, какими ему хотелось их видеть. А, может, и совсем не такие.
Во-первых, люди, догадываясь о его существовании, не желали признавать его своим родителем. Свои молитвы и упования они по какой-то необъяснимой причине возносили Создателю, о котором уж точно не должны были иметь ни малейшего понятия, ведь он никак не участвовал в их создании. Именно старшего брата люди почитали своим отцом, а в своем истинном отце видели только зло и неустанно осыпали его проклятиями и хулой. Это было неприятно и оскорбительно, ведь Разрушитель вложил в создание людей немало сил и считал себя вправе ожидать от них хоть какой-то благодарности. Он не мог понять, откуда это и почему. Быть может, его брат таким образом решил посмеяться над ним. Но нет… если бы Создатель узнал, где он прячется, то наверняка пришел бы и добил его.
Кроме того, помимо производства вещей, которые могли бы облегчить их физическое существование, люди с самых ранних лет зачем-то начали заниматься бессмысленным созиданием под названием «искусство». Эта работа не приносила никакой пользы и стоила им огромных усилий и душевных терзаний, но, как ни странно, именно ее результаты очищали души людей, делая их менее плодоносными. Ведь пищу для Разрушителя представляли только темные стороны человеческого существа: страх, ненависть, страдания и те всепоглощающие, разлагающие страсти, которые у всех без исключения народов именовались пороками.
Во-вторых, среди людей появились те, кто совершенно точно знал о существовании Разрушителя. Их называли по-разному: друиды, волхвы, шаманы, маги, вайделоты, а позднее просто волшебники и чародеи. Люди с рождения обладающие способностями, которые он в них не закладывал. Это были самые настоящие смутьяны и бунтари, паршивые овцы. К счастью, их было очень немного, и они не имели возможности делиться своими необычными свойствами с другими.
