Ворон, рослый, мудрый, черный
Над домами пролетал,
Наблюдал за всеми в окна
И поступки подмечал.
Кто ругается со свитом,
У кого в душе лишь моль,
Кто учился в программисты,
Ну а в ком растет король.
Ворон видел тот немало
И не просто так смотрел,
Стражем был в ворота ада,
Местом зачерствел совсем.
Шестьдесят на сорок с горкой
На земле идет борьба,
Зло довлеет полегоньку,
Побеждая у добра.
Все изменит один мальчик,
Подойдёт тот вещий срок,
Лампу алого заката
Он в тени миров зажжет.
Баланс наш будет восстановлен,
Добро немного поднажмет,
И лучше станет на работе,
В душе усталой тает лед.
А ворон тот, не раз подумав,
Работу сменит насовсем.
Когда войдешь в ворота рая,
Он проживет с тобой тот день.
Куски обломанной помады
Дрожали в свернутой руке,
И ноги жали на педали -
Плескалась жизнь на волоске.
Гора невымытой посуды
Желала пламенный привет.
Меня все это задолбало! -
Орала я себе в ответ.
И в отражении нету места,
Души утратилась молва.
Я до сих пор, ну если честно,
Желала жажды от тебя!
Я не бросалась на колени,
Я не ждала тех сладких встреч.
Будильник розового взвара
Я отматывала в сотнях свеч.
Ты не пришел ко мне ни завтра,
Ни после дикого костра,
А ждать я очень уж устала,
Обманута была сполна.
Ты главного, боец, не понял:
Я не такая как они.
Когда ты будешь на коленях,
Степную деву позови.
И я приду к тебе по зову,
Не попросив и пыль взамен,
Утратив милый дух в неволе,
Я заберу тебя в свой плен.
Коленей больше не послушав,
Уздечку держишь ты в зубах,
И нить реальности бывалой
Не ощущаешь на устах.
Родная, отпусти на волю,
Не дай мне силу загубить.
Родной, ведь ты давно на воле,
Осталась сон освободить…
Конвой из мыслей и суждений
Окутывает в сладкий плен,
Отдашь без боя ты оружье,
Не чувствуя своих колен.
Семью ты скоро позабудешь,
Друзья лишь вымысел и тлен,
И выходных теперь не будет,
В работу канешь насовсем.
Ты не живешь и жить не будешь,
А все, что было – лишь игра.
Пустые слезы лить не будешь?
Отправится бы нам пора.
Конвой из мыслей и суждений
Давно окутал в сладкий плен.
И нету пороха в патроне,
И совесть высохла совсем.
Когда ты думаешь, что спишь,
Тихонько ущипни за руку.
Я чувствую, что ты молчишь,
И мне не пережить разлуку.
Лежишь во сне уже давно,
Лицом ты истину рисуешь.
Давно ведь все предрешено,
А я неистово целую.
Мне не проснуться больше, нет
Меня и пепельных советов,
Забудь, как мило был одет
Тот розо-аловый рассвет.
И рук тепло назад шагает,
Давно переступив черту.
А лунный свет сопровождает
Линейно-алую строфу.
Мы вновь увидимся с тобою
На улицах златой Москвы,
В массандровой, родной пустыне,
Рисуя детские мечты.
Ты лучше, чем воздух.
Сильнее, чем сахар.
Твой тон полухлесткий
Дороже услады.
Меняешь ты кручи,
Гонимые ветром,
Ты мир поджигаешь
Своим ярким цветом.
И сладость от яблок
Внушаешь ты вишне,
Улыбка сияет
Фруктовей, чем в книжках.
Твой профиль холеный
Эфир излучает,
И кудри ванильные
Вкус обретают.
Ну вот же ты! Рядом!
Дай мне дотянуться!
Еще две секунды
И мне не проснуться…
Вдыхай так медленно и долго,
Как только сможешь опознать
Нить красную изломов тонких,
Она поможет боль унять.
Слова истошной веной льются,
В бокал – граненистую даль.
Там корабли, там волны бьются -
Чернильной красоты эмаль.
Прохлада веет отовсюду,
Маня извилистой рукой,
Подобно ангельскому чуду
Вновь припорошенной золой.
Везде теперь ты под защитой,
И бес к тебе забудет дверь.
Мука теперь белее будет
И голос звонкий, как капель.
Не забывай, что сердцу мило,
И крошки хлеба береги,
Возьми ты их с собой в могилу,
Дар робких мыслей сохрани.
Кусочек сыра отрезая
Дождливым пасмурным уютом,
Свой ломтик хлеба укрываешь
Чернильно-пепельным мазутом.
Готовишь завтрак в неглиже,
В окно большое солнце светит
На сорок первом этаже,
А снизу в мяч играют дети.
Воспоминания, как сон,
Из глаза в глаз перебегают,
А я свой черный папин зонт
Над головою раскрываю.
Не вспомнить больше тех котлет,
Так сладко-любленных тобою,
И у виска все сорок лет
Расплавились над мостовою.
Я толком про себя забыл,
Потратив много лет в исканье,
И думаю, что заслужил
Твое призренье и признанье.
Ну расскажи же мне уже
Свои оттерзанные муки,
Ведь я стою на этаже
В мельчайшем шаге от разлуки.
В моменте веки приподняв,
Сердца биение уняв,
Ты понимаешь, что не дышишь,
И мотыльки бегут по крыше.
И осознанье, что не мощный,
Придаст зеркальный отражейник.
Так сразу скинув в душу кости,
Не расцепляется ошейник.
Вода стоит уже два года,
Запрели боковые окна.
А я все тот же в отражении,
А ты ведь – не посланник Бога.
Я многое тебе доверил,
И свое имя, и весомость.
А ты ведь прежде, брат, не верил,
Не ощущая невесомость.
Мы не похожи, мы разлучны,
Как крендель и буханка хлеба.
А ты все тот же одиночник,
В сердцах искавший воскрешенья.
И не сыскать тебе замены,
Похожий, просто ведь изменник.
Твои глаза – синицы в небе,
Взлетающие в День Рождения.
Тебя забудут по привычке.
И спутают с изнанкой кожи.
А я все тот же, как и прежде,
Черт, намалеванный без рожи…
Дружище!? Думаешь ты спишь?
А одеяло под разлукой?
Ну что ж так долго ты молчишь?
Возьми, дотронься перед мукой!
Иль ты забыл, что в неглиже
Мы друг пред другом расставались?
На сорок первом этаже,
В любви друг другу смертно клялись.
Ведь я ждала тебя в тот час,
Что оговорен был тобою.
Я прогоняла сотню ласк,
За темно-алою чертою.
Мы неразлучники с тобой.
Так думалось мне пред прощаньем,
А ты, минуя сладкий вой,
Пронзил меня своим признаньем.
Я видите ли не нужна!
Запомню я молву, не скрою.
Ну так пускай сам Сатана
Займется тушей городскою!