Дмитрий Стешин
Священная военная операция: от Мариуполя до Соледара
26 марта 2022 года. «Иконостас Евросоюза», или «Перепрошивка» детей
КАК ОТДЕЛИТЬ РЯЗАНСКУЮ ОБЛАСТЬ?
Начальную школу в поселке Талаковка накрыла украинская артиллерия недели три назад. «Азовцы» или регулярная армия Украины (разницы между ними немного, уж поверьте), не упираясь особо, бросили свой погранпереход «Пищевик» и начали втягиваться в Мариуполь. Благо до него оставалось километров десять открытых полей и пологих холмов – не зацепишься. После обстрела школа лишилась всех окон и пары кабинетов на втором этаже, где вместо потолков теперь небо.
Два завзятых книголюба, я, спецкор «Комсомолки», и мой товарищ Влад Евтушенко, увлеченно роются в библиотечных завалах школы в Талаковке. Влад из Полтавы, уехал в Донецк в 2014-м, летом. Как говорит мне, «совершил самый главный поступок в своей жизни». Воевал, в том числе и в Донецком аэропорту, был ранен. Военкорствовал на республиканском телеканале и, как только началась спецоперация, вернулся на контракт в свой батальон «Восток». Об украинском свидомизме[3] и его метастазах Влад знает все, формулируя точные определения:
– Понимаешь, Дима, если Рязанскую область отделить от России на 30 лет и все эти годы рассказывать рязанцам об их исключительности, о злых и коварных московитах, что получится по итогам?
Ответа Влад не ждет. Ответ понятен. Где-то за школой, в степи, качает землю батарея нашей тяжелой артиллерии. Школа вздрагивает и сыпет на землю остатки давно разбитых окон.
Влад берет со стеллажа у входа брошюру: «Яка нацiональна iдея украiнцiв». Без знака вопроса, это утверждение. Влад хорошо знал украинский язык, но 8 лет войны слегка вытеснили эти знания многими печалями. Чуть запинаясь, он читает мне вслух:
«Служение международным организациям, славянским союзам, русофильским братствам – это продажа и предательство своего народа, среди которого живут такие антипатриоты. Хочешь служить россиянам – едь в Россию, хочешь служить ж. дам – едь в Израиль…» Влад захлопывает брошюру, с обратной стороны обложки два фото. Цветной снимок, современный, – нарядная малороссийская беленая хатенка подписана: «Украинская хата». А ниже унылый черно-белый снимок начала XX века, большая поморская изба из серой лиственницы. На фасаде сушатся какие-то рваные шкуры и дырявые портки. Подпись: «Русская изба». Все четко и понятно, как в «Майн кампф», только с картинками. И главное, украинская идея понятна, как и то, на чем она базируется – на русофобии.
Смотрю выходные данные – Киев, 2014 год, третье переиздание, библиотечный штамп и номер в каталоге, не отвертишься.
Было бы любопытно посмотреть на этого библиотекаря, но школа пуста. Вообще учителя и директор куда-то подевались, и правильно сделали. Вот только где школа в Талаковке теперь возьмет новых преподавателей?
ЖАБА ПРОПАГАНДЫ
По моему разумению, старые преподаватели были всего лишь аватарами международных организаций, фондов и НКО. Конторы эти обсели несчастную талаковскую школу, как мухи арбуз. На входе, под чинной табличкой уставного советского образца, целая икебана из табличек мельче, которые как бы говорят каждому входящему: «Все под нашим контролем». И на половине кабинетов то же самое – ЮНИСЕФ, Комиссия ООН по правам беженцев, IСТОК, USAID (Агентство США по международному развитию, их, кстати, вышвырнули из России), вездесущее ОБСЕ, какие-то корявые транскрипции «Сейв зе чилдрен Интернешнл в Украине»… На двери какого-то кабинета табличка с логотипом USAID – «Дружный простор для каждого», а под ней корявая подпись черным маркером, ее оставил наш сапер: «Проверено». Раз проверено, то мы заходим. В кабинете все засыпано штукатуркой и бетонной пылью, выдергиваю из пачки книжечку «Основы толерантности». Влад спрашивает меня:
– Слушай, а как все это сочетается: бандеровская, людоедская литература в библиотеке и вот эти сахарные сопли про терпимость?
Я не знаю, что ответить Владу.
В холле, на центральном входе в школу, мы натыкаемся на любовно оформленный стенд… нет, стенд слишком жалкое слово, скорее это иконостас Евросоюза. «Я – европеец» – написано синим, а ниже желтым: «Я – украинец». Дальше этапы перемог Украины на «европейском шляхе» начиная с 1991 года. Перемогли, нечего сказать. Во двор школы, куда мы спрятали нашу машину от вероятного обстрела, заезжает фронтовой микроавтобус с дырками от осколков, половины стекол нет. Из «бусика» выпрыгивают бравые молодцы:
– Мужики, здесь отдел МГБ (Министерство государственной безопасности. – Авт.)? Надо пленного сдать на допрос.
Мы заглядываем в микроавтобус. Там сидит юноша с испуганными глазками-бусинками, как у нашкодившего мышонка. Под носом у него еще ни разу не бритые «усики девственника». Одежда с чужого плеча, явно женская жилетка-пуховик, джинсы и расшлепанные, давно не чищенные армейские берцы. Боец объясняет нам:
– Из Мариуполя вышел. На брошенных дачах прятался, гаденыш, за едой выполз, тут мы его и отловили.
– Можно с ним поговорить? Мы журналисты.
– Пока нельзя. А вы сами-то чего тут делаете?
– Укропскую пропаганду собираем.
– А-а-а. А вон она сидит, пропаганда, притихла, жаба! С. ка, такой город развалили, мрази! Ладно, пока, мы поехали.
Автобус с ревом уносится, прыгая по мелким воронкам от минометных мин.
«НЕМЕЦКО-СОВЕТСКАЯ ВОЙНА»
Следующая школа, куда мы забрели, в поселке Володарский (после «декоммунизации» – Никольское), находится строго с другой стороны Мариуполя. И здесь уже чувствуется «цивилизация». Школа выкрашена в патриотические «жовто-блакитные» цвета, и сейчас в ней разместили беженцев из города. Люди спят на каждом свободном метре. Чтобы попасть в библиотеку, нам пришлось двигать матрас, на котором лежал не очень довольный дымчатый котенок по кличке БТР.
Но внутри мы нашли искомое – учебники для старших классов. И сложилась общая картина перепрограммирования детей. В начальных классах, как и в классических сектах, «бомбардировка любовью» от международных организаций. И они не жадничали, мы это видели в Талаковке. Столько дорогих конструкторов, да просто дорогих иностранных красок, клея, пластилина, не будет даже у ребенка из обеспеченной московской семьи. И ведь это обычная, деревенская школа!
Есть такая расхожая поговорка: «Отец не тот, кто зачал, а кто воспитал». В ней есть рациональное зерно. Судя по учебным пособиям, России для младшеклассников как бы не существует. Там, в России, даже язык другой! А язык – это самый важный критерий для самоидентификации. Вы уже догадались, что учебников на русском языке мы не нашли ни в Никольском-Володарском, ни в Талаковке. Только на мове.
«Иконостас Евросоюза» в поселке Талаковка, окраина Мариуполя
Но в классах старших уже начинается конкретика. Учебник «Защитник отчизны» для 10-го класса, издание 2018 года, разделы «Военной доктрины Украины», первый пункт:
«Российская Федерация определяется военным противником Украины».
С врагами определились. Дальше идет история вооруженных сил Украины. В главе «История Киевской Руси» собственно слово «Киев» встречается один раз. Автор М.Р. Гнатюк напирает на Галицко-Волынские дела и некую Галицко-Волынскую державу. К сожалению, совершенно захиревшую к 1340 году. Но настоящая услада автора – это новейшая история – какая-то выдуманная самостийная Карпатская Сечь, кончившаяся в 1945-м и примерно тогда же удавленная УПА. Про украинскую дивизию СС на службе Гитлера нет ни слова. Но есть картинка с бравым молодцем, насадившим на штык каких-то невнятных злодеев. И подпись: «За что борются украинские повстанцы? Ни за Сталина, ни за Суворова, ни за Гитлера, на разум хворого. За Украину, за безмежную, от Фрица и Йоськи незалежную!» Со следующей страницы как-то виновато улыбался легендарный советский летчик Кожедуб. Он попал в раздел «Украина в немецко-советской войне». Я долго вдумывался в это словосочетание, пытался постичь его сокровенный смысл – «немецко-советская война»! И не мог, не получалось. Мешали девять миллионов украинцев, погибших в Великую Отечественную. Не сходилось что-то.
ЛИЧНЫЙ ПОДАРОК ЗЕЛЕНСКОГО
Мы увлеченно копались в учебниках, пока не услышали, как за дверью стали отодвигать матрас с котенком и в читальный зал ворвалась встревоженная библиотекарь Наташа. Кто-то сообщил ей, что вооруженные люди грабят библиотеку. Разумом Наташа понимала, что люди, грабящие библиотеку, не могут быть совсем уж плохими. А когда женщина узнала, что нам нужно посмотреть на «бандеровские книги», совершенно успокоилась. Но предупредила строго:
– Мне нужно составить ведомость для списания. Художественную литературу могу и так отдать, ее все равно никто не читает…
Немного поговорили о детях и мобильниках, в которых они теперь живут. Историей не интересуются. Любопытно, что, по словам Наташи, этот поселок основал ее прапрапрадед Иосиф Гладкий, из беглых староверов, ушедших не в леса, а в дикую степь. Он и построил здесь хутор Гладкий. Не было оснований Наташе не верить, поэтому ее слова получили особый вес. В историческом контексте. И я спросил библиотекаря:
– О будущем думали?
Наташа прямо завибрировала:
– Конечно! У меня сын растет, будущий хирург. Военным врачом будет, наверное…
Я не согласился категорически:
– Почему? Конфликт закончится. И вот эти книги окончательно станут ненужными, все поменяется.
– Скорее бы. Света нет, газа нет. Последнюю зарплату в марте уже не заплатили, еды купить не можем. Мой отец, он инвалид, всю жизнь служил в Советской армии, ракетчиком, последнюю пенсию тоже не уже получил. Но он уже перерегистрировался как пенсионер, надеюсь, Россия его не обидит.
– Украина вернется?
Наташа как-то сжалась от этого вопроса:
– Мы не хотим, чтобы возвращалась Украина. Мы хотим как раньше, при Советском Союзе. Я Москву не видела, вообще можно будет ездить по другим городам и не бояться ничего!
На прощание Наташа вынесла нам три шикарные книги комиксов «Противостояние. Красный террор». И пояснила:
– Личный подарок Зеленского каждой украинской школе.
Графика была просто потрясающей. Содержание – по всем канонам шизофренически-инфантильной «марвеловской вселенной». Супергерой с чубом, в шароварах и гуцульской душегрейке был вооружен секирой, украшенной рунами. И лихо побивал ею комиссаров в буденовках с красными звездами. За то, что комиссары эти жгли огнеметами украинские хаты. Причем все комиссары и красная солдатня были с подчеркнуто дегенеративными лицами, но говорили по-русски (я сначала даже обрадовался), а все прочие громадяне – строго на державной мове. Для непонятливых. Сразу видно, кто у нас гад и злодей.
– Вы не поверите, – удивила нас Наташа-библиотекарь, – эти книги никто не читал. Историю и «Защиту отчизны» читали, это обязательные предметы. А вот эти – нет.
Действительно, страницы у комиксов были слипшимися, еще из типографии. Наташа не сказала, но я предположил – она эти подарки Зеленского просто засунула куда подальше, куда не доберется даже самый любопытный ребенок. Спасла чьи-то детские души. А это уже немало в такие злые времена…
28 марта 2022 года. Десятки могил в каждом дворе и сквере: репортаж из «мертвого города»
Из Новоазовска в Мариуполь пока нет прямой дороги, навигатор упрямо показывает расстояние в 40 километров, а потом начинает сходить с ума от петель, которые мы выписываем по только что освобожденным территориям. Кричу водителю в ухо: «Эти дороги мне еще год будут сниться!», он в ответ показывает мне большой палец. Говорить в машине невозможно, глушитель мы оторвали еще в самом начале операции, когда работали на позиции минометчиков под городом. Автомастеров в Донецке нет – всех мобилизовали, запчастей тоже нет. Машины моют так: водитель оставляет автомобиль на мойке с вечера, и хорошо, если к утру, падающая от усталости, бригада мойщиков до него доберется.
Донецк продолжает вбирать в себя бегущих из Мариуполя людей, и уже пошли первые метастазы. Знакомые бойцы нашего батальона рассказали, как в увольнительной били морды в своем же дворе какой-то эвакуированной пьяни, оравшей «Слава Украине!». Разные люди выходят из дымящегося Мариуполя. Бегут вэсэушники и нацбатовцы. Последние вскрыли на «Азовстали» склады со спецодеждой и стали переодеваться в новенькие робы «Метинвест».
Впрочем, эту уловку быстро раскусили. Сейчас в прифронтовой зоне, даже на неприметных проселках, возникают мобильные патрули – еще раз досматривают машины с обрывками простыней на антеннах и ручках дверей. Совсем уже в тыловых поселках везде на дорогах стоят мобилизованные резервисты с трехлинейными винтовками Мосина. Некоторые винтовки с гранеными казенниками, дореволюционные, Тульского или Сестрорецкого оружейных заводов. Знающие люди ценят их за очень точный бой. Хотя стрелять в этих местах, по сути, уже некуда.
Бульвар Шевченко, могила во дворе, одна из многих сотен могил, разбросанных по всему городу
Машин с беженцами, выезжающими из Мариуполя, стало на порядок меньше. Наметился даже обратный приток, и возникла импровизированная служба такси: возят людей и в Донецк, возят и на российскую границу, берут в гривнах, на рубли, от пяти до десяти тысяч за машину с водителем. Возле гигантского элеватора в поселке Калчик мы разъезжаемся со старой иномаркой, на крыше у нее закреплен гроб, тщательно замотанный в полиэтилен. С приходом весны и тепла Мариуполь с ужасом ждет, когда его погибшие жители начнут разлагаться. Служба эксгумации и следователи пока не добрались до города, им хватает работы в бывших прифронтовых поселках…
ЛЮДИ И НЕЛЮДИ
Утро в Мариуполе случилось хмурое, срывался дождь со снегом, а в искалеченных кварталах гулял ветер, бренчал металлом и сорванными рамами, тонко свистел в выбитых стеклах и дырах от осколков. Мы стоим на широченном газоне бульвара Шевченко, пожалуй, главного въезда в город. Здесь образовалось кладбище горожан, одно из десятка виденных. Я спрашиваю товарища, военкора Медведева:
– Ты слышишь, как поют флейты?
Пауза, Жора выдыхает:
– Я думал, это я один сошел с ума.
Пока снимаем могилы горожан, к нам подходит мужчина, и что-то в его внешнем виде наталкивает меня на мысль: учитель! Точно, учитель истории Андрей. Любопытно, что, в отличие от прошлых бесед с жителями Мариуполя, мы говорили не о том, «когда это закончится», а про мирную жизнь. Первым делом учитель спросил у нас, к кому обратиться: в его подъезде лежат два неразорвавшихся снаряда. Мы показали в сторону въезда в город, где стояла машина в цветах МЧС: мол, это их профиль. И тут наш собеседник просто поражает нас вопросом, бьет точно в мозг:
– Ребята, якобы тут по российскому радио говорили, что Россия договорилась с Китаем, что в обмен на годовые поставки газа он восстановит нам Мариуполь?
Я с трудом подбираю слова:
– Э-э-э-э, вы в Крыму явно не были после 14-го года, совершенно точно не были, там мы как-то сами справились. И Грозный сами не просто восстановили, его уже с Дубаем сравнивают. Но если китайцы помогут, не думаю, что нужно отказываться. Кроме Мариуполя весь Донбасс в военной разрухе…
Особенность Мариуполя сегодня – если в одном месте, пусть даже и на кладбище на газоне, начинает скапливаться больше пяти человек, моментально подтягиваются другие горожане. Люди живут в тотальном информационном вакууме, и, если бы я взялся читать уличную лекцию о международном положении, меня пришли бы послушать тысячи мариупольцев. Но подошедшая к нам женщина просила о другом:
– Ребята, к кому обратиться, у меня в квартире выше бабушка разлагается, уже запах пошел. Что делать? Мужиков не могу найти, чтобы вынести сюда…
Слева от нас, на газоне, появилась похоронная процессия. Принесли гроб и тело, завернутое в одеяло. Мужчина с деревянным крестом в руке объяснил мне:
– Мать хороню. Вскрыли магазин ритуальных принадлежностей. – Показал рукой через проспект на этот магазин и добавил: – Бои закончатся, верну им все до копеечки. Хоть мать похороню по-человечески. Думаешь, поймут?
– Поймут, люди же.
Мимо нас с ревом промчалась колонна танков, они шли туда, где последние нелюди еще яростно отстреливались, прекрасно понимая, что прощать их за Мариуполь не будут. Мы двинулись следом за танками.
СТЕКЛА НУЖНЕЕ ЕДЫ
Мы сами себе определили задачу – найти квартиры, где вэсэушники и нацбатовцы оборудовали огневые точки. Впрочем, этим же вечером мой сосед по располаге, прошедший «горячих точек» больше, чем я «цветных революций», цинично высмеял эту идею. Витя изрядно повоевал в разных городах еще со Второй Чеченской, и к его мнению стоит прислушаться.
– Дима, ну что за пропаганда! Какие огневые точки, чтобы туда из первого «шмеля» (ручной огнемет. – Авт.) задули? Отстрелялся – сменил позицию, отстрелялся – сменил. Если есть связь, если ты знаешь, кто от тебя слева-справа, ты успешно в городе воюешь. А вот сидеть на одном месте в домах еще в Берлинскую наступательную отучили.
И Витя был прав. И в то же время нет. Району Октябрь повезло меньше, его «азовцы» превратили в крепость, от высоток мало что осталось. В наших же поисках у бульвара Шевченко единственное место похожее на огневую точку мы нашли в квартире точно напротив Академии полиции. Окна снаружи были исклеваны пулями, а один бетонный угол просто выбит ответным огнем тех, кто сидел в этой академии. За академией в парке шел бой, хором работали по наземным целям крупнокалиберные пулеметы «Утесы» и зенитки. И их огонь сливался в сплошной гул. Но, совсем рядом, во дворах, было уже тихо. Женщина у подъезда варила что-то в кастрюльке. Я поинтересовался:
– Что на обед?
– Борщ!
Вчера все в доме получили гуманитарку. Но, по словам моей собеседницы, уже можно купить продукты. Коммерсанты из Донецка подсуетились, начали возить еду на продажу с наценкой в 25 % – «за риск», как они объясняют. Берут гривнами, рублей в городе нет.
– Но это не самый главный дефицит в городе. Я не так есть хочу, как хочу стекла вставить! Уже месяц по квартире ветер гуляет, ковром забили, не помогает.
За день мы накрутили многие километры по кварталам в окрестностях бульвара Шевченко, и вот что я заметил на основе своих наблюдений. В этом районе серьезно пострадали только внешние дома кварталов – квартиры выгорали этажами, но вот серьезных обрушений не так уж много. А в глубине встречаются дома и с целыми стеклами. Разумеется, так далеко не везде. Но если одна часть города уцелела процентов на 70, то надежда есть.
ГОРОД ПРОСТУЖЕННЫХ
Въезжая в Мариуполь, мы обратили внимание на толпу, занявшую парковку у гипермаркета «Метро». Но люди несли и везли на себе коробки с необычной маркировкой: георгиевская лента в виде буквы Z. Рыжая барышня охотно демонстрирует содержимое – макароны, масло, тушенка, сгущенка, рыбные консервы. Отдельно коробка с порошком, средством для мытья посуды в холодной воде, женские прокладки, одноразовые бритвенные станки. Выдают и воду в пятилитровых бутылях.
На входе в гипермаркет горожанам ставят номера на ладони – чтобы был порядок. Все терпеливо ждут своей очереди. Прошелся по людям. Записал скороговорку немолодого мужчины:
– Я, Подлесный Валерий Валентинович, передаю привет Романовой Инге Валентиновне в Москву. Я жив!
Внутри гипермаркета – бесконечно длинный стол из европоддонов, а на нем сотни телефонов, стоящих на зарядке. Связь украинских операторов иногда срабатывает, но все ждут, когда начнут выдавать сим-карты республиканского оператора. И лекарства. Мариуполь – город простуженных людей. Женщина просит волонтера:
– Я сегодня в шесть утра пришла, уже все лекарства разобрали. Вы мне посигнальте фонариком, я вон в той черной девятиэтажке живу!
Волонтер говорит, что сигналить не будет, но советует приходить к пяти утра. Женщина соглашается:
– Уже невыносимо в подвале сидеть, бои-то у нас закончились, а квартира выгорела.
Мы отъезжаем от Мариуполя километров на десять и встаем на обочине выпить кофе, про который совсем позабыли. Тут же возле нас останавливается потрепанный каблучок, весь в буквах Z. Ополченец высовывается в окошко:
– Мужики, сломались? Или бензинчика плеснуть?
– Спасибо, кофе пьем.
Мы протягиваем парню чашку, он отпивает и уносится в город. Мои спутники, воевавшие восемь лет назад, удивленно переглядываются:
– Ты смотри, как в 14-м году! Потом такие отношения сошли на нет, конечно, и вот, все по новой. Здорово!
Я замечаю:
– Сошли на нет, потому что бои продолжились в самом безнадежном формате. А больше их не будет. Значит, и отношения между людьми останутся, куда им деться теперь?
