Дмитрий Силлов
Путь якудзы
«Вот те раз! И „братан“, оказывается, из той же серии! Куда ни плюнь, одни шпионы и диверсанты! Домой приеду и ни капли не удивлюсь, если Сева-Франкенштейн африканским агентом окажется».
– К сожалению, мастеров твоего уровня у нас нет, – продолжал Макаренко.
– Стихия Земли – это тоже неплохо, – сказал Виктор. – Не думал, что и у нас спецслужбы готовят согласно древним традициям ниндзюцу.
– Смотря какие спецслужбы. Нас – готовят. Но способностью перехода мы не владеем. Слишком высокий уровень.
– И что вы хотите от меня?
Глядя прямо в глаза Виктора, майор произнес:
– Мы хотим, чтобы ты отправился на «Базу двести одиннадцать». Действовать придется по обстановке. Как минимум – узнать все, что только сможешь. В последних сообщениях «Красной капеллы» была информация о том, что фашисты готовят экспансию. Куда – неизвестно. Но в какую бы точку земного шара ни был направлен их удар, это будет катастрофа для всего мира. Потому что и на этот раз их целью наверняка будет весь мир, а не отдельно взятые страны или даже континенты. Они слишком долго готовились, для того чтобы на этот раз ограничиться малым…
Макаренко говорил что-то еще, но Виктор уже не слушал его.
Все было ясно и без этого.
Майор, видя реакцию собеседника, замолчал.
И тогда после непродолжительной паузы заговорил Виктор:
– Итак, если я правильно понимаю, дело обстоит примерно так. Начиная с разгрома американской эскадры в сорок шестом году и передачи нам атомной бомбы живых немцев никто больше не видел.
– Имеются косвенные сведения о сотрудничестве западных государств с Новой Швабией, а также о сбитых американскими ПВО летательных аппаратах необычной формы, сведения о которых тут же были засекречены…
– Но прямых доказательств их существования нет?
– Нет, – покачал головой Макаренко.
– И сейчас вы собираетесь отправить меня в никуда потому, что кому-то вздумалось передать вам сообщение, больше похожее на отрывок из радиопьесы о Великой Отечественной?
– Боюсь, что у тебя нет выбора, – жестко сказал майор. – Убийство гражданина Японии вкупе с угоном судна и попыткой провоза через государственную границу России двух иностранных шпионов не оставит выбора суду. Похоже, это тот самый случай, когда судьям не останется ничего другого, как вынести крайне редкий в наше время приговор по сто пятой статье УК части второй. А именно – смертная казнь.
Виктор устало рассмеялся.
– Что смерть, отвечу я вам? – произнес он. – Каждый год облетают листья с деревьев и каждой весной возвращаются из праха. Чем человеческое тело важнее праха? И к чему скорбеть о неизбежном? Боятся ли листья ада, и есть ли он для них? Мыслят ли они о смерти? Нет, они просто живут, трепеща на ветру. Раньше ли слетит лист с дерева, позже ли – что в том дереву? Придет весна – и будут новые листья.
Макаренко не спеша убрал авторучку в нагрудный карман.
– Не думал, что в школе ниндзя помимо основных предметов изучают запрещенные гримуары[16]. Жаль, что я зря потратил столько времени. Что ж…
Он начал подниматься из-за стола.
И вдруг застыл на середине движения в нелепой позе на полусогнутых, держась рукой за спинку отодвигаемого стула…
Воздух посреди камеры задрожал и стал быстро сгущаться, пока не превратился в облако легкого серого тумана. Из которого неслышным призраком шагнул на пол камеры маленький человечек в традиционном ярко-оранжевом одеянии тибетского монаха. Облако за его спиной еще вибрировало несколько мгновений, после чего внезапно растаяло, оставив после себя легкий аромат неведомых трав, замешанный на прохладе чистейшего горного воздуха.
Монах даже не взглянул на майора, продолжавшего оставаться неподвижным, словно статуя. Сложив вместе ладони, он степенно произнес:
– Намасте[17], Оми-но ками.
– Намасте… – ответил Виктор, также складывая ладони перед собой, – и не нашел слов, чтобы продолжить приветствие. Впрочем, для человека, появившегося прямо из воздуха, вряд ли требовалось большее, чем приветствие в его лице бога. Тому, что он понял монаха, Виктор уже не удивлялся. Знания ками, с которым Виктор объединил свою душу, были воистину безграничны.
– Ты хорошо читал «Книгу листьев»? – без предисловий спросил монах.
– Ну… нормально читал, – в некотором замешательстве ответил Виктор. – Даже вот кое-что запомнил…
– Плохо читал, – покачал головой монах. – И запомнил не то, что нужно.
– А что нужно?
Монах потихоньку начинал раздражать. Крут он был, бесспорно. Судя по одеждам и озону, прямо с Тибета перешел четко в центр камеры. Виктор вспомнил свой первый опыт перехода – в башне, и то на целый этаж промахнулся. Но вот так с ходу объяснять незнакомому человеку, что он не так читал и не то запомнил, – это по меньшей мере хамство. Даже для тибетского монаха, которым по факту их крутизны дозволено многое. Хотя почему незнакомому? Похоже, он Виктора неплохо знает, судя по тому, что с ходу назвал его именем, данным ему в Школе клана Якудзы. Жаль только, что знание это одностороннее…
– Там, где видишь, что нет пути, – иди смело. Сам умрешь – другие увидят путь… Не жалей то, что не твое. Не жалей того, чем не владеешь, но в пользовании твоем. А не владеешь ты ничем, помни об этом.
Ищущий путь навсегда останется ищущим. Он смотрит себе под ноги и видит лишь камни да грязь. Не ищи путь, ищи знаки, ведущие к нему. Сумей понять сокрытое от других, но данное лишь тебе. Не поймешь – время упущено. А другого знака не будет, ведь ты уже сошел с пути и бредешь в темноту…
– Что ты хочешь сказать, Хранитель Запретов секты Агарти? – неожиданно для себя прорычал Виктор. – Что я утратил Путь Воина?
– Истинный Воин никогда не утратит Путь, – тихо сказал монах. – Он лишь может потерять направление. Сейчас на Юге скопилось слишком много темного. Равновесие может нарушиться.
– Давно ли Черный Орден[18] стало беспокоить нарушение равновесия?
Монах опустил голову.
– Мы всего лишь люди, Оми-но ками, – произнес он. – Люди ошибаются. Хорошо, когда есть возможность исправить ошибки прошлого. А если ее нет, то хотя бы предупредить новые.
– Почему же тогда вы сами не вмешаетесь?
– Однажды мы уже вмешались, – ответил монах. – И это вмешательство чуть не погубило весь мир. Я пришел к тебе, воин, так как увидел, что ты на распутье. Но знай – Пустота не примет тебя. Пока ты сам не поймешь своего предназначения и не выполнишь его до конца…
Фигура монаха стала таять в воздухе. Сначала она стала плоской, словно нарисованной, а затем расплылась бесформенным оранжевым пятном в облаке серого тумана, который вновь из ниоткуда возник в центре камеры.
Потом все исчезло.
А майор, продолжив прерванное движение, наконец встал со стула.
Несколько мгновений он внимательно смотрел в центр камеры.
«Синоби Стихии Земли чувствует остатки энергии перехода, – понял Виктор. – Но не может понять, откуда она взялась. Похоже, Агарти научились сжимать личное время тех, с кем общаются, подгоняя его под свое. Как в замедленном воспроизведении фильма. Кстати, еще один вариант бессмертия – только в своем мире, который практически не меняется. Обычному человеку будет казаться, что монах не двигается вообще – если он не двигается. Когда же он шевельнется, то для этого человека просто исчезнет вследствие несовпадения временных отрезков».
Макаренко с силой зажмурился и вновь открыл глаза. Только что ему показалось, что пространство посреди камеры дрогнуло, словно вода, в которую бросили камень.
И камень тот был оранжевым.
«Да, неслабо меня долбанул этот российский ниндзя, – подумал он. – Или я снова пытаюсь объяснить необъяснимое? Впрочем…»
– Впрочем, у тебя есть один час на размышление, – сказал Макаренко. – Если что – зови дежурного, меня вызовут…
– Я согласен.
– Не понял, – запнулся на полуслове майор. – Только что…
– Прошла целая секунда, майор, – сказал Виктор. – Много это или мало для того, чтобы принять решение? Вот только как вы собираетесь меня туда отправлять? Самадхи не помогло тому, кто сбился с Пути. Сейчас мне не хватит силы даже для того, чтобы перейти в соседнюю камеру.
– Думаю, что этот вопрос решаем, – сказал Макаренко. – Сейчас тебе принесут обед – не одной силой силен воин-синоби, есть ему тоже надо. А потом я кое-что тебе покажу.
* * *
От стен пахло сыростью, несмотря на то что они были недавно выкрашены свежей темно-бурой краской. Похоже, обновляли их довольно часто – кое-где, особенно в углах, виднелись плохо прокрашенные участки того же цвета, но потемневшие от времени. Хотя, возможно, это была и не краска…
Сырой воздух подвала имел слабый сладковатый привкус, который могло почувствовать лишь специально тренированное обоняние. А понять, что значит этот запах, мог лишь человек, которому неоднократно доводилось с ним встречаться.
Но помимо запаха, который невозможно было истребить никакой краской, было еще кое-что.
Мощнейшее энергетическое поле.
Черное поле тяжелой энергии смерти, которое почти осязаемо давило на плечи.
А посреди подвала под светом лампочек, запакованных в частые сетки металлических плафонов, несколько человек заканчивали собирать странное сооружение, похожее на деревянные ворота с двумя перекладинами наверху. На сборщиках была та же иссиня-черная форма, что и на Макаренко, только звезды на погонах были поскромнее. Однако офицерские звания нисколько не мешали им сноровисто справляться с незамысловатой столярной работой.
– Интересно, а что бы было со мной, если б я не согласился? – спросил Виктор. – Меня бы тоже расстреляли, как и тех, кого приводили сюда раньше?
– Я был уверен, что ты согласишься. Рано или поздно. А здесь давно уже никого не расстреливают, – мрачно бросил Макаренко, теребя завязки длинного свертка, который передал ему подполковник, ждавший их у выхода из камеры. – И не надо ерничать. У каждого народа имеются в истории темные пятна. А что касается Поля Смерти – ты же знаешь, что там, где проходили казни, навсегда остаются всплески энергии последних мгновений, которые практически не затухают со временем. К тому же тюрьма сама окружена полем, сквозь которое не может пробиться никакое магическое воздействие – ни снаружи, ни изнутри. Его поставил еще царь Петр вместе с Меншиковым, Лефортом и другими членами «Нептунова общества».
– И зачем?
– Здесь раньше был Казенный двор, в котором хранились государственные регалии и сокровища русских царей. Странно было бы не оградить такое место. Потому и сбежать отсюда практически нереально никому, даже такому мастеру, как ты.
«Ага. То-то сквозь ваше непроходимое поле тибетские монахи шастают туда-сюда как по проспекту. Да и, помнится, несколько лет назад все-таки пара человек отсюда свинтила. Так что одно из двух – или поле от времени слегка прохудилось, или майор Макаренко не в курсе истинных способностей некоторых отдельно взятых специалистов».
Тем временем сноровистые парни, собиравшие ни на что не похожую деревянную конструкцию, закончили свою работу. П-образные двухметровые ворота со слегка загнутыми кверху концами верхней балки были выкрашены ярко-красным лаком, которому тусклый свет потолочных лампочек придавал зловещий кровавый оттенок.
– Узнаешь? – спросил Макаренко.
– Гильотина без топора? – предположил Виктор. – Или виселица для ниндзя, которые слишком долго думают над предложением, от которого невозможно отказаться?
Майор внимательно посмотрел на Виктора.
– Ты действительно обучался в Японии?
– Было дело, – хмыкнул Виктор. – Потому и странно видеть тории, стоящие в тюремном подвале. Этим словом обозначают ворота в мир ками, которые по определению не могут стоять в помещении. Поэтому сейчас я вижу только четыре бревна, сколоченных вместе.
– Видимо, не все открыл тебе твой наставник, – усмехнулся Макаренко. – Сам подумай – стали бы практичные древние японцы по всей стране Ямато городить тысячи абсолютно нефункциональных ворот?
– Нууу… почему нефункциональных? В «Кодзики»[19], например, написано, что…
– Если ты о мифе об освобождении богини Аматэрасу из каменного грота, так там все за уши притянуто современными толкователями фольклора. В «Кодзики» нет ни слова о тории, – отмахнулся майор. – Гораздо ближе к истине легенда о том, что это ворота, обозначающие путь в места обитания ками. Хотя те же древние считали, что вся Япония и есть место обитания ками. Типа, в остальном мире ками не водятся. Тории же ставили в основном перед храмами. Сопоставил?
– Сопоставил, – задумчиво протянул Виктор. – То есть, типа, тории – это порталы…
– Для того чтобы монахам и жрецам-каннуси было удобнее совершать паломничества от храма к храму. Через пространство.
– А между путешествиями сидели они себе в медитации и копили силу для следующего перехода…
– Может быть, и так.
– Может. Да только с силой-то у меня по-прежнему неважно, – покачал головой Виктор.
– Не сказал бы, – хмыкнул Макаренко. Грудь и спина, там, где впечаталась в нее спинка железного стула, болели до сих пор.
– А, это ерунда, – поморщился Виктор. – Для перехода сквозь пространство нужно намного большее.
– Что ж, попробуем большее.
Макаренко кивнул парням, устанавливавшим ворота, и те слаженно встали полукругом позади ворот. После чего синхронно сели на пятки и, сложив пальцы в фигуру «докко», закрыли глаза. И почти сразу Виктор почувствовал, как колыхнулось пространство подвала, пронизываемое невидимыми нитями намерения.
И намерение это было очевидно.
Виктор всем корпусом развернулся к Макаренко.
– То, что вы собираетесь сейчас сделать, есть одна из низших ступеней некромантии, – сказал он. – Вы осознаете последствия? Не для меня – для вас?
Макаренко опустил голову. Видно было, что слова давались ему с трудом.
– У нас нет выбора, Виктор, – тихо произнес он. – Если информация выйдет из этих стен, начнется паника, расходящаяся по миру, словно круги по воде. Страны начнут грозить «Базе двести одиннадцать» ядерным оружием, но, скорее всего, не решатся его применить. И тогда руководство Базы применит своё…
Что это – мы не знаем, но нам достаточно секретного отчета полярной экспедиции сорок шестого года, для того чтобы понять, с чем мы столкнемся. Это белые самураи, Витя. Самураи с фашистской свастикой и невообразимыми по мощи технологиями. И они ни перед чем не остановятся.
У нас есть не только косвенные, у нас есть и прямые доказательства их возможностей, и их перечисление займет слишком много времени. Которого у нас с тобой нет. Дорога каждая секунда. Там, где ничего не смогут сделать армии, возможно, что-то удастся сделать синоби из клана Сумиеси-кай. И что значат по сравнению с этим души восьми офицеров группы «К»? За все приходится платить. И возможно, что сейчас мы не просто отправляем тебя в логово зверя – мы искупаем грехи наших предков по отношению к тем, кто погиб здесь… и кто в последний раз поможет нам сегодня…
Пространство подвала, пронизанное нитями намерений, уплотнялось. Багровые стены дрожали, словно живые существа, когда по ним скользили смутные тени, осторожно касающиеся невидимой границы между миром живых и тем, который японцы называют страной Токоё – страной вечного мира, смерти и бессмертия.
Макаренко потянул концы завязок, опутывающих продолговатый сверток, и осторожно развернул ткань. В его руках лежал меч Виктора, завернутый в матерчатый чехол-хикихада.
– В деревянном тубусе, который был у тебя, находилось оригами[20] Японского Общества Сохранения Искусства Мечей, свидетельствующее о ценности и древности этого клинка. А также российские документы о том, что он куплен тобой в московском антикварном салоне господина Исимори. Причем господин Исимори из десяти предложенных фотографий покупателей выбрал именно твою. Я уж не говорю о российских экспертизах Государственного исторического музея и Министерства культуры, подтверждающих культурную и историческую ценность этого оружия. Причем абсолютно подлинных экспертизах.
«Сихан постарался на славу, – мысленно восхитился Виктор. – Причем все это сделать он мог лишь до того, как меч оказался на дне озера. Выходит, он ясно видел будущее. Так не для сегодняшнего ли момента тренировал он меня все эти долгие месяцы?..»
– Но там, куда ты отправляешься, документы не понадобятся, – продолжал Макаренко. – Поэтому, если ты сочтешь нужным, можешь взять свой меч с собой.
Майор протянул его хозяину вместе с тканью, не касаясь пальцами даже кожаного чехла, не говоря уж о сокрытых под ним ножнах и рукояти.
Виктор мысленно усмехнулся.
Ох, вряд ли спецы из этой группы «К» столько месяцев не притрагивались к мечу. Но, по крайней мере, сейчас майор полностью соблюдал древний ритуал, стараясь ни малейшим движением не оскорбить ни меч, ни его хозяина. Что ж, и на том спасибо.
Не говоря ни слова, Виктор принял свое оружие, извлек его из чехла, на короткое мгновение приложил ножны ко лбу в ритуальном жесте, после чего отработанным движением распутал сагэо и привязал меч за спину.
– Как я понимаю, там, куда я сейчас отправляюсь, со связью будет плоховато? – на всякий случай поинтересовался он.
Майор покачал головой.
– Полагаю, что все связные уничтожены эсэсовцами. Но на всякий случай запомни один номер.
Макаренко назвал комбинацию цифр. Виктор повторил.
– Хорошая память, – отметил Макаренко.
– Начинайте, – сказал Виктор.
Он видел, как нити намерений сплетаются в шар светлой энергии, расположенный в центре ворот. И как к этому шару тянутся темные тени, выползающие из стен, которые вдруг потеряли кирпичную твердость и стали зыбкими, словно густой кисель.
Тени тянулись не только к шару. Одна из них приблизилась к коленопреклоненному лейтенанту, замерла, словно в задумчивости, – и вдруг стремительно окутала его, словно накрыла одеялом цвета ночи. Фигура человека все еще угадывалась под этим одеялом, когда нить его намерения изменила цвет.
Теперь она напоминала веревку, скрученную из черных и светлых нитей.
Все большее количество теней заполняло подвал, погребая под собой человеческие фигуры. А шар, пульсирующий в воротах, менял цвет.
Светлое подменялось темным. Черное пятно появилось сбоку и медленно стало заполнять собой пульсирующее пространство…
Оно достигло середины – и по центру шара пролегла извилистая граница, грозящая вот-вот прорваться в ту или иную сторону.
«Так вот откуда взялся символ инь-ян… – пронеслось в голове Виктора, – противоборства и союза двух начал».
Виктор понял, что не стоит дожидаться, пока светлое победит темное. Или наоборот. Пора было действовать.
– Удачи, майор, – сказал он. – Береги душу.
И шагнул в ворота.
* * *
Сначала ему показалось, что ничего не произошло. Ослепляющая вспышка – и он шагнул из темноты… в темноту.
Виктор обернулся. Сзади маячили такие же ворота-тории.
И какие-то тени шевелились вокруг.
Первой мыслью было: «Не получилось!»
Но потом, когда глаза слегка попривыкли к темноте, щедро разбавленной лунным светом, он разобрал, что стоит не в подвале, а в саду среди разросшихся метелок мисканта.
Неподалеку маячили словно вырастающие из земли необработанные гранитные глыбы, рядом с которыми петлял искусственный сухой ручей из гальки, полузасыпанный опавшими кленовыми листьями.
«Неухоженный сухой ручей в японском саду? Такое возможно лишь в том случае, если хозяин умер или серьезно болен. Или…»
Его рука сама метнулась к рукояти меча.
– Я бы не стал этого делать, – раздался совсем рядом насмешливый голос, говоривший на немецком.
Виктор даже не удивился тому, что понял произнесенное, – недаром же отец сихана был награжден Железным крестом. Вряд ли он сумел бы несколько лет тренировать фашистских диверсантов, не зная их родного языка.
Из-за ближайшей глыбы гранита вышел высокий офицер в форме с пистолетом в руке.
Такую форму и оружие Виктор видел лишь в старых фильмах о Великой Отечественной войне. Возможно, это и задержало его на мгновение – порой трудно поверить в очевидное. Особенно если ты ожидаешь чего-то подобного, при этом внутренне не допуская даже возможности его существования, – и вдруг оно ни с того ни с сего сваливается тебе как снег на голову.
Мгновение было упущено.
Из-за камней выходили люди в касках, с автоматами в руках. На груди у них, подвешенные на цепях, висели металлические горжеты с фосфоресцирующей в темноте надписью на немецком «Фельджандармерия». Над надписью той же краской был выведен раскинувший крылья орел, держащий в когтях круг со свастикой внутри.
– Военная полиция СС, – сказал офицер с погонами унтерштурмфюрера, поигрывая пистолетом. – Вам придется пройти с нами. Сдайте оружие.
На нем не было каски. Вместо нее на голове офицера была надета фуражка с черепом и скрещенными костями. А еще в размытой утренним светом темноте Виктор рассмотрел знак, которым много десятилетий назад в Третьем Рейхе награждали карателей, отличившихся в борьбе с партизанами, – меч, воткнутый в клубок живых змей.
Дула нескольких автоматов красноречиво смотрели в живот Виктора. Автоматы были те самые Мр-40, которые в старых советских фильмах почему-то называли «Шмайссерами». В принципе, так себе машинка по современным меркам, вообще в основном предназначенная для стрельбы с бедра. О точности стрельбы на дальние расстояния говорить не приходится, но с расстояния в десять метров от цели особая точность и не требуется. Превратят в решето за милую душу, будь ты хоть суперниндзя, хоть Бэтмен во плоти.
Однако имелось одно обстоятельство. После перехода силы у Виктора осталось кот наплакал – ненасытный энергетический инь-ян выпил все, что оставалось. Но для того, чтобы почувствовать разницу между офицером и его жандармами, особых способностей не требовалось.
Намерение, исходящее от офицера, было очевидным.
Но странным.
Его нити тянулись лишь к подчиненным, минуя самого Виктора. Иначе говоря, несмотря на браваду, стрелять унтерштурмфюрер не собирался. А собирался он всего-навсего отдать команду, лишь только Виктор пошевелится.
У подчиненных же намерения не было вообще.
И этого не могло быть.
Потому что живой человек всегда чего-то да хочет.
Сейчас, например, жандармам полагалось тянуть к Виктору толстые светящиеся энергетические жгуты, совмещая их с мушками своих Мр-40.
Но ничего подобного не наблюдалось. Как у тех обитателей «пресс-хаты», которых Виктор в свое время превратил в растения, полностью лишив их намерения.
«Людям в состоянии кататонического ступора не дают в руки оружия. Даже если это оружие предмет антиквариата, – мелькнула мысль. И сразу за ней другая: – Чтобы уничтожить разбойников, надо прежде схватить главаря. Чтобы развязать твердый узел, отдели сначала главаря, а потом все само распустится»[21].
Эту мысль он уже додумывал в действии. Расслабленное тело едва заметно дернулось, метнув левую руку в горло офицера секретным ударом «сань цзе гунь[22], летящий навстречу ветру». Суставы расслабленной руки выскочили из суставных сумок, удлинив ее на несколько сантиметров, необходимых для того, чтобы кончики сложенных вместе пальцев воткнулись в межключичную впадину.
Удар был несильным – как-никак, Виктор стоял в двух шагах от унтерштурмфюрера, – но вполне достаточным, чтобы тот поперхнулся готовой сорваться с губ командой. Дальнейшее не представляло труда.
Используя инерцию удара, Виктор тенью скользнул вперед, готовясь вторым ударом довершить начатое…
Но тут сверху в него ударила молния.
И этого тоже не могло быть.
Потому что бесшумных прямоугольных черных облаков не существует в природе.
Уже корчась на земле, Виктор увидел, как прямоугольник цвета окружающей ночи проплыл над его головой. И как шевельнулся короткий ствол под его днищем, словно раздумывая – не добавить ли?
Добавлять не пришлось.
Перестав хватать ртом воздух, унтерштурмфюрер наконец отдал команду. И жандармы с автоматами тут же ожили.
Один, приблизившись, сноровисто развязывал тлеющее сагэо, другой тянул меч, мешая напарнику и путаясь в одежде, прогоревшей на плече от удара молнии, третий примеривался, как бы половчее садануть Виктору кулаком в грудь – то ли первую помощь собирался оказать, то ли просто душу отвести. Хотя наличие души у этих существ было под большим вопросом.
Едва ли не больше, чем удар искусственной молнией, поразило Виктора то, что лица жандармов были абсолютно одинаковыми. Светлые волосы, гладкая, без намеков на морщины или эмоции кожа и пустые, ничего не выражающие голубые глаза.
Но тут рявкнул офицер – и суета мигом прекратилась. Сорвав меч со спины Виктора, жандармы отпрянули. Двое подняли его на ноги, крепко держа за локти. Ствол автомата красноречиво уперся между лопаток.
Потирая горло, к пленнику подошел офицер.
– Неплохой удар, – сдавленным голосом произнес он. После чего наотмашь ударил Виктора по лицу.
– Привык отдавать долги как можно быстрее, – пояснил он. – Добро пожаловать в Новую Швабию.
Во рту стало солоно. Виктор усмехнулся и посмотрел вверх.
«Все-таки Антарктида».
Высоко-высоко над ним нависал темный свод. На котором четко, будто нарисованные, выделялись знакомые созвездия. А над зарослями мисканта и полуоблетевших кленов по куполу неба равномерно разливались лучи занимающегося рассвета. Слишком равномерно, будто кто-то аккуратно и не спеша увеличивал яркость искусственного солнца.
* * *
Ему завели руки за спину, на запястьях защелкнулась сталь наручников. Виктор не сопротивлялся. Да и стоит ли корчить из себя супермена, когда тебе в живот смотрит десяток стволов? Тем более что, даже если и удастся вырваться, через час ловить его будет вся подземная Швабия. Гораздо разумнее дождаться удобного случая, перед этим разузнав как можно больше о месте, в которое он попал.
Его провели по саду мимо домика, выстроенного в воздушном японском стиле. Виктор отметил, что стена дома не только изрешечена пулевыми отверстиями, но и прожжена наискось чем-то гораздо более серьезным, словно по ней рубанули огненным мечом, – практически разрезанный пополам домик чудом не разваливался на две половинки.
Виктор тут же вспомнил голос в диктофоне Макаренко.
«Красная капелла».
И знак за борьбу с партизанами на груди унтерштурмфюрера.
И соленый привкус крови во рту, подтверждающий, что он не спит и не бредит после того, как его приложило молнией…
Его вывели на улицу.
Это была самая настоящая улица с выполненными под старину фонарями и утопающими в зелени аккуратными домиками, выстроенными как в японском, так и в европейском стиле.
В одном из дворов садовник подрезал кусты, старательно не замечая того, что происходит на другой стороне улицы. По его напряженной спине было понятно, что он бы и рад был убежать или спрятаться где-нибудь за домом, но очень боится, что это покажется подозрительным тем, кто сейчас вел Виктора к… средству передвижения.
Потому что назвать это автомобилем было затруднительно.
Средство передвижения представляло собой непроницаемо черный прямоугольный параллелепипед, три метра на пять и на два в высоту, без какого-либо намека на колеса. На боку параллелепипеда той же светящейся краской был нарисован тот же орел со свастикой в когтях, что красовался на нагрудных бляхах фельджандармов. На его крыше размещалась покатая башня, из которой торчал ствол пулемета.
«Где ж у нее дверь-то?»
Словно в ответ на безмолвный вопрос Виктора треть боковой стены прямоугольника беззвучно поднялась кверху.
Виктора бесцеремонно втолкнули внутрь отсека, судя по скудости убранства, предназначенного для перевозки преступников. После чего стена так же беззвучно встала на свое место.
В отсеке имелся один-единственный предмет интерьера – приваренная к полу металлическая лавка.
«Почти как дома», – мысленно съязвил Виктор.
Через несколько мгновений по тому, как внутренности потянуло книзу, стало ясно, что черный параллелепипед взмыл вверх.
«Вот это я понимаю, автозак! – невольно восхитился Виктор. – Не то что у нас – все дыры в асфальте пересчитает, пока доедет».
Одна стена отсека была прозрачной – видимо, чтобы конвой был в курсе того, чем занимается арестант. И чтоб у арестанта не было сомнений, что конвой не дремлет.
Место водителя размещалось впереди «автозака» и было недоступно для рассмотрения по причине высокой спинки водительского кресла. В салоне летательного аппарата фашисты с одинаковыми лицами, отгороженные от Виктора толстым стеклом, чинно сидели на лавках вдоль стен. Наверх, в пулеметную башню, вела легкая лесенка. А посреди салона на станине стояло громоздкое орудие, стволом уходящее в прозрачную сферу, вмонтированную в пол. На вращающемся стуле около орудия восседал унтерштурмфюрер, беседуя с кем-то по самому обычному мобильному телефону и время от времени бросая на Виктора взгляды, не сулящие ему ничего хорошего.
«Вот из этой хреновины, похоже, меня током и долбанули, – подумал Виктор. – Интересно все-таки, за счет чего этот автозак летает? Ни рева двигателей, ни тряски, ни советов пристегнуть ремни».
Тем временем желудок снова начал опускаться в район кишечника – знакомый эффект скоростного лифта. Значит, «автозак» пошел на снижение. Лишним подтверждением этому факту стали одинаковые жандармы, синхронно вскочившие со скамеек.
Однако в их услугах более никто не нуждался. Они так и остались стоять навытяжку внутри «автозака». Когда стена поднялась кверху, унтерштурмфюрер уже маячил в проеме, делая Виктору ручкой – пошли, мол, хватит рассиживаться, приехали.
– Ну приехали так приехали, – пробормотал Виктор, вылезая наружу и щурясь от яркого солнечного света. Судя по всему, переход от глубокой ночи к полуденной иллюминации здесь не занимал слишком много времени.
«Автозак» стоял во дворе старинной крепости.
На высоких стенах, сложенных из грубо отесанного камня, реяли знакомые по фильмам красные полотнища со свастикой посредине. Тяжелые, приземистые башни с каменными зубцами наличествовали во всей красе, отдавая дань средневековой моде. Только верхние площадки башен от зубцов и выше были дополнительно накрыты черными сферическими колпаками, из которых во все стороны торчали пушечные и пулеметные стволы.
Одна из башен, сложенная из иссиня-черного камня, поражала своими размерами и высотой. Создавалось впечатление, что своей верхушкой она упирается прямо в нереально чистое, голубое небо. Откуда-то из глубин памяти пришло название «донжон» – главная башня средневекового замка.
А прямо перед Виктором возвышался величественный замок – крепость внутри крепости. Высокие стены, узкие окна-бойницы, кованые ворота, даже небольшой подъемный мост через ров, заполненный проточной водой. По краям рва рос невысокий кустарник, что, наверное, по замыслу местных дизайнеров должно было освежить мрачноватый средневековый пейзаж.
– Готично, – хмыкнул Виктор.
Помимо замка внутри крепости имелось еще множество различных построек – прямо небольшой город, выдержанный в том же стиле, что и основные здания. Рядом с коттеджем, смахивающим на многоэтажный ДОТ, стояло несколько человек в эсэсовской форме.
