Дмитрий Сафонов
Энские истории
Мы сели в машину. Я развернулся и поехал обратно, на Фруктовую.
– А откуда вы знаете Сундука? – эта мысль не давала мне покоя: кто же он такой на самом деле?
– Сергей Сундуков – первый помощник и правая рука моего мужа, Ильи Ефимовича Квасного, – отчеканила она, как по писаному.
От неожиданности я вздрогнул: машина резко вильнула, и мы чуть было не свалились в кювет.
– Вот оно что! Так он… Значит… А кто же тогда отец ребенка? – я попытался хоть как-то упорядочить тот хаос, который царил у меня в голове.
– Илья Ефимович, конечно же! – она произнесла это с нескрываемым возмущением.
– Черт возьми! – вырвалось у меня. – Так я украл… Точнее, моими руками Сундук украл сына Ильи Ефимовича Квасного?! Тогда неудивительно, что он хотел меня убить – можно было все свалить на мертвого. Но зачем ему это понадобилось? Зачем похищать чужого сына?
– Как зачем? А разве это не вы звонили? Мне показалось, что голос похож…
– Куда звонил? Кому? Нет, я никому не звонил! А в чем дело?
– Понимаете, около часу дня кто-то позвонил и сказал, что ребенок похищен и спрятан в надежном месте. А если мы хотим снова увидеть его живым, то надо заплатить выкуп – сто тысяч долларов.
– Деньги! Вот оно что! Ну как же я сразу не догадался? Все это – ради денег. Точно! Теперь все ясно, как день! Сундук с моей помощью похищает ребенка своего шефа и требует за него выкуп. Сундук рассчитывает убедить патрона расстаться с деньгами. И при этом выступить посредником между похитителями и родителями. А на деле все гораздо проще – он хотел убить меня и присвоить денежки. А счастливому отцу – привезти назад сына. Понятно, зачем он подсыпал снотворное в сок – мальчик не должен был его узнать. Мальчик должен был все время спать. Чтобы отвести от себя даже самую тень подозрения, Сундук сооружает хитроумное алиби: он едет вместе с шефом в аэропорт – встречать партнера Квасного. Изящно! Молодец! Это ж надо – все так придумать! Его подвели мелочи: во-первых, я случайно попробовал этот сок и тоже уснул. Так у меня появились подозрения. А во-вторых, у меня появились предчувствия. А предчувствия – это вам не просто так. Это не глупости. Это что-нибудь, да значит! Правда? – воскликнул я, обращаясь к молодой красивой женщине, сидевшей рядом со мной – жене Квасного. Воскликнул и залился радостным смехом. Она посмотрела на меня – как-то очень странно. Наверное, решила, что я спятил.
– Вы мне не верите? А вот это что? – я вытащил из кармана пистолет, который отобрал у Сундука, и показал ей. – Как вы думаете, для чего ему был нужен пистолет? Я вам отвечу: чтобы убить меня. Этот пистолет нужен для того, чтобы убить меня, – громко повторил я. Зачем? Не знаю. Вырвалось. Помимо моей воли. Самое страшное, что так оно и оказалось на самом деле…
* * *
Мы подъехали к дому на улице Фруктовой. У подъезда одиноко застыла красная "копейка". Только сейчас я обратил внимание, что ни на одном из окон нет занавесок. Видимо, Сундук солгал, сказав, что жильцы наполовину выехали: скорее всего, в доме давно уже никто не жил. Тихое пустынное место – оно идеально подходило для злодейского убийства.
Женщина боязливо озиралась – я могу ее понять. Честно говоря, мне тоже было не по себе. Странно, но я так и не спросил, как ее зовут: мне почему-то казалось, что это не очень прилично.
Я услужливо распахнул перед ней двери подъезда, но она не шелохнулась. Мысленно выругав себя за неуместную учтивость, я первым шагнул в затхлый полумрак.
Поднявшись на площадку между этажами, я невольно посмотрел под ноги: пол был чистый. Я уверенно зашагал дальше. Открыл плоским желтым ключом квартиру и вошел, держа наготове пистолет.
Сундук, надежно связанный, лежал на полу и хрипел. Он уже очнулся. Веревка все сильнее врезалась ему в горло, поэтому он старался не двигаться и даже дышал неглубоко. Лицо его посинело и распухло, а на шее виднелась широкая красная борозда.
Мальчик по-прежнему мирно посапывал на обшарпанном диване.
– Ну вот, видите, – я торжествующе повел рукой. – Я вас не обманывал. Это все он, гад, – и ткнул пальцем в Сундука.
Молодая красавица судорожно вздохнула и, пошатнувшись, привалилась к стене. Обеими руками она ухватила себя за виски и закатила глаза.
"Только этого мне сейчас не хватало: чтобы она грохнулась здесь в обморок!" – недовольно подумал я; подошел к ней, взял крепко за локоть и спросил:
– Вам плохо?
Наверное, она почувствовала в моем голосе некоторую строгость; в ту же минуту она взяла себя в руки и через силу попыталась улыбнуться:
– Нет, все в порядке… А что мальчик? Он спит?
– Спит… И видит сны, – отвечал я. – Надеюсь, это хорошие сны. А когда он проснется, все уже закончится.
– Да… – она машинально кивнула. – Закончится, – и продолжала, не двигаясь, стоять у стены.
– Послушайте, – я немного встряхнул ее, чтобы привести в чувство. – Давайте действовать маленько побыстрее: мне кажется, здесь не самое лучшее место для того, чтобы предаваться раздумьям и мечтаниям.
– Хорошо, – сказала она. – Заберите мальчика и уедем отсюда.
– Это само собой разумеется, – заверил я ее. – А с ним что будем делать? – и показал на Сундука.
Он лежал и прислушивался к нашему разговору. Думаю, он все слышал, но сказать ничего не мог – мешала петля.
– С ним? – повторила она. – Оставим здесь. Я приеду домой, расскажу обо всем мужу, и он сам решит, что с ним делать. А вы что предлагаете?
– Да нет. Ничего. Меня этот вариант вполне устраивает, – поспешил согласиться я. – Лишь бы он больше меня не донимал. Ну, теперь-то вы верите, что я говорил правду?
– Да… – она затрясла головой. – Да, конечно. Берите мальчика и поскорее уедем отсюда.
Я понимающе усмехнулся (Боже, как я глупо тогда выглядел!) и направился в соседнюю комнату, чтобы взять ребенка, но она меня остановила.
– Нет, не оставляйте меня здесь одну! – с жаром сказала она и сжала мою руку изо всех сил. – Я боюсь оставаться с ним наедине. А вдруг он развяжется?
Если бы вы видели ее тогда! Восхитительные густые волосы, выгорев на солнце, пахли совершенно замечательно – неповторимой свежестью и теплом; так пахнут морские водоросли, выброшенные на берег пенным прибоем. Влажные карие глаза смотрели с мольбой; сверкающая слезинка катилась по румяной щеке, растрачиваясь на блистающую дорожку – так капля воска скользит по свече, освещенной изнутри собственным дрожащим пламенем. Сухие горячие пальцы нервно сплетались на моем запястье волнующим кружевом. Конечно же, я не удержался и заглянул в вырез ее платья (можно подумать, вы на моем месте поступили бы иначе); белая упругая грудь, как это принято писать в романах, вздымалась; на крупных коричневых сосках отчетливо был виден каждый рубчик.
Пытаясь успокоить, я прижал ее к своей груди и воровато поцеловал в макушку; и голова моя закружилась от чарующего запаха роскошных волос.
– Не бойтесь! Он не развяжется, – выдавил я из себя, весь залившись горячей краской.
Видимо, это обстоятельство лишило мои слова должной убедительности; она еще больше задрожала и, уткнувшись мокрым лицом в мои ладони, прошептала:
– Рядом с вами я не боюсь ничего… А без вас мне страшно! – я совсем размяк и потек, будто масло на сковородке. – Дайте мне хотя бы пистолет, чтобы я смогла защититься!
Конечно же, я лишился рассудка. Это очень даже просто, когда имеешь дело с ТАКОЙ женщиной. Я отдал ей пистолет. Снял с предохранителя, передернул затвор, дослал патрон в патронник и взвел курок. В общем, я не сделал только две вещи: не приставил ствол к своей голове и не нажал на спуск. Хотя мог бы, попроси она меня об этом.
Я отдал ей пистолет. Вошел в соседнюю комнату, бережно взял на руки ее сына и стал осторожно спускаться по лестнице.
Вышел на улицу, открыл машину и положил мальчика на заднее сиденье. Затем тихонько, чтобы не разбудить его, притворил дверцу джипа и вернулся к подъезду.
* * *
Вошел в подъезд. Гулко хлопнула дверь. Я нащупал гладкие холодные перила и стал подниматься. Когда поднялся до середины пролета, на лестничной площадке вдруг раздались быстрые шаркающие шаги, и буквально в паре метров выросла чья-то бледная тень. Это была она. Она держала в руке небольшой черный пистолет и целилась мне в грудь.
Оглушительно грохнул выстрел… Тугая волна пороховых газов ударила меня по щекам, и словно раскаленная спица вонзилась между ребер. Я опрокинулся навзничь. Последнее, что я успел увидеть – это легкое белое платье и черный зрачок пистолета, уставившийся мне в лоб…
* * *
Странно, но незнакомца это позабавило. Он раскатисто засмеялся приятным бархатным баритоном:
– Ну что же вы так, голубчик? Сплоховали-то? Право же, не знаю… Ну разве так можно? Почему вы верите всем без разбора? Нельзя же быть таким наивным, – он укоризненно покачал головой. – Рано или поздно терпение судьбы может иссякнуть, и она перестанет подбрасывать вам шансы и предоставлять возможности – все равно вы их не используете.
Я сокрушенно вздохнул:
– Да, вы правы… Бес попутал…
Незнакомец погрозил мне пальцем:
– Ну при чем здесь бес? Он-то как раз не виноват. Вы сами себя запутали, а мне теперь приходится искать концы и увязывать их друг с другом. Почему вы поверили этой женщине? Только потому, что она дрожала, прижимаясь к вам? Это что, по-вашему, веская причина? А я-то думал, вы все поняли, когда догадались, что с соком что-то неладно. Ну скажите, кто еще мог подсыпать снотворное в свежеприготовленный сок? Уж никак не Сундук, правда?
– А кто же? – я похолодел. – Неужели она? Мать?
Брюнет брезгливо поморщился:
– Какой вы, однако, скучный тип… И зачем я только взялся вам помогать? Что вы знаете об этой женщине? Сундук сказал, что она – мать ребенка. Ну так он много чего сказал, и все это оказалось неправдой. Стоит ли верить словам Сундука? – незнакомец поджал губы и покачал головой. – Нет. Попробуем зайти с другой стороны. Что вы знаете об этой женщине наверняка? Что она жена Квасного. Но из этого вовсе не следует, что она – мать его ребенка. Согласны?
Я молча кивнул, потрясенный ужасной догадкой.
– Она – не мать, – продолжал брюнет. – Она – молодая симпатичная мачеха, и сорванец при каждом удобном случае норовит заглянуть в вырез ее платья или под юбку. От этого нелегко удержаться, не так ли? А вы-то небось, подумали, что мальчишка одержим эдиповым комплексом? Полноте… Все эти фрейдистские выдумки – сущая ерунда. Открою вам один секрет: старик Зигмунд сам был не вполне здоров – вот откуда взялись его нелепые фантазии. Ну да ладно. Речь сейчас не об этом. Меня гораздо больше интересует то, как вы представляете себе получившуюся картинку. Теперь для вас уже не подлежит сомнению, что эта женщина действовала заодно с Сундуком?
– Но зачем? – недоумевал я. – Они что, любовники? Они хотели разделить выкуп?
Незнакомец сморщился, как от зубной боли, и замахал на меня руками:
– Мыслитель из вас, прямо скажем, никудышный. Зато рассказчик неплохой. Вы уж лучше продолжайте – может, чего и поймете по ходу дела. Ну? Так что было дальше?
* * *
– Я лежал в подъезде на холодном бетонном полу, и острые ребра ступеней впивались в мою коченеющую спину. Я хотел встать и уйти оттуда, но не мог. Тоскливый ужас медленно копился во мне. С каждым разом – ну, вы понимаете, что я имею в виду! – его становилось все больше и больше. Он не исчезал после пробуждения, он оставался лежать тяжким грузом на сердце. Еще немного – и он окончательно придавил бы меня к земле.
К счастью, я вскоре очнулся: от того, что кто-то закричал. Судя по всему, этот "кто-то" был я сам. Я пришел в себя самого, сидящего за рулем старой красной "копейки". Машина стояла под большим раскидистым кустом, который одиноко рос посреди широкого поля.
На заднем сиденьи мирно спал белокурый мальчик, подтянув колени к животу. Часы показывали ровно полдень. Все повторялось…
Все повторялось, и поэтому я повторяться не буду. Я не буду подробно рассказывать, как приехал на Фруктовую, как отключил Сундука, разбив об его голову бутылку, как связал его, достал пистолет и поехал к дому Квасного.
Я начну с того момента, когда я увидел его жену. Я окликнул ее, подозвал к забору и вкратце объяснил, в чем дело. Однако теперь я мог видеть чуть дальше собственного носа. Некоторые вещи вызывали у меня сильные сомнения.
Ну, во-первых, сок. С ним было что-то неладно. Скорее всего, в нем плавала лошадиная доза снотворного, которая свалила с ног не только маленького мальчика, но и меня, здорового крепкого мужчину.
Второе – документы на машину были поддельными. Сам Сундук ездил на дорогом джипе, а меня уверял в том, что у него – старая "копейка".
Это тоже не случайно.
Затем – пистолет. Зачем ему пистолет? Ведь не просто же так.
* * *
Мы уже ехали обратно, на Фруктовую. Она что-то говорила, но я почти не обращал внимания – был погружен в свои мысли.
– Откуда вы знаете Сундукова? – машинально спросил я, повторяясь.
– Сергей Сундуков – первый помощник и правая рука моего мужа, Ильи Ефимовича Квасного, – отчеканила она.
– А кто же отец ребенка? – спросил я, заранее предчувствуя, что услышу сейчас что-то важное. Что-то важное и почти предсказуемое.
– Как кто? – она произнесла это с легким возмущением. – Илья Ефимович, конечно же.
– Понятно, – меня это не удивило; теперь я ожидал любого поворота событий. – Выходит, Сундук моими руками украл сына у господина Квасного? Но зачем ему понадобилось красть ребенка у своего шефа?
– Как зачем? А разве это не вы звонили?
– Куда звонил? – репетиции не прошли даром; теперь эта роль давалась мне легко.
– Мне показалось, что голос тот же самый… Около часу дня раздался звонок: неизвестный сказал, что похитил ребенка и потребовал выкуп – сто тысяч долларов.
Я кивнул:
– Ну да. Нечто похожее я как раз ожидал. Но все же… – я не договорил. Точнее, договорил, но про себя: "Но все же мне непонятно, как Сундук смог добраться до свежеприготовленного сока, а кроме того, мне совершенно непонятно, почему ты, красавица, такая темненькая, а сын у тебя – беленький, словно одуванчик? И потом: если ему – лет восемь, то во сколько же ты его тогда родила? В пятнадцать? А забеременела – в четырнадцать? Ох, что-то не сходится…". Снова меня одолели предчувствия.
Я подъехал к дому, поставил машину и мы вместе поднялись в 32 квартиру.
Сундук уже весь посинел и тихонько хрипел. Я не удержался от соблазна: легонько ткнул его ногой в живот. Он дернулся, петля затянулась на шее, Сундук посинел еще больше, и его выпуклые, словно у морского окуня, глаза прямо-таки выкатились из орбит.
– Что мы с ним будем делать?
– Ничего. Оставим здесь. Как только я приеду домой, расскажу обо всем мужу: он разберется.
Я согласно кивнул:
– Надеюсь, это правильное решение. А сейчас – надо забрать ребенка и уезжать отсюда.
– Да, да… Конечно, – слабеющим голосом проговорила она и вдруг покачнулась. Я подхватил ее и усадил на стул. Она благодарно улыбнулась.
– Я возьму мальчика и отнесу его в машину. А потом вернусь за вами, – сказал я и направился в соседнюю комнату, но она меня остановила:
– Подождите! Не оставляйте меня наедине с этим подонком! Я боюсь – а вдруг он развяжется!
– Ну что вы! Не развяжется, – подбодрил я ее. – А впрочем, если боитесь… Вот, возьмите, – я протянул ей пистолет. – В случае чего – стреляйте без предупреждения.
Я бережно взял ребенка на руки и стал спускаться на улицу. Вышел из подъезда, аккуратно положил спящего мальчика на заднее сиденье машины и поспешил обратно.
* * *
Нащупав гладкие холодные перила, я стал подниматься по лестнице. Когда до площадки между этажами оставалось всего несколько ступенек, прямо перед моими глазами мелькнула бледная тень. Затем раздался… сухой щелчок, и больше ничего.
Женщина злобно вскрикнула и с досадой бросила пистолет на бетонный пол.
– А патроны? Как же вы собирались стрелять, если патроны – у меня? – я преодолел последние ступеньки, подошел ближе и, хорошенько размахнувшись, коротким хуком справа послал ее в нокаут. Она сильно ударилась головой об стену и сползла к моим ногам. Я считаю, расхожая мысль о том, что женщин бить нельзя – обычное заблуждение. Предрассудок, на который не стоит обращать внимания.
Я нашел на полу пистолет, достал из кармана обойму и вставил ее в рукоять. Передернул затвор, дослал патрон в патронник. Затем взвалил обмякшее тело на плечо и продолжил путь в злополучную квартиру № 32.
Сундука она развязать не успела. Да и не смогла бы – я так его взнуздал, что любая попытка освободиться от пут грозила немедленным удушением. Его веревки можно было только разрезать, а у нее даже пилочки для ногтей с собой не было.
Сундук лежал и хрипел. Поделом!
Я связал ее остатками веревки; петлю делать не стал, но для верности несколько раз пропустил концы позади батареи парового отопления.
Ну вот и все! Теперь я не боялся, что они смогут чудесным образом выпутаться, пока я буду ездить за Квасным.
Ведь он должен наконец узнать, кого пригрел на своей груди!
* * *
Илья Ефимович Квасной оказался тучным лысым человеком лет пятидесяти. Он вышел на крыльцо, спустился к цветнику, и тут я его окликнул:
– Илья Ефимович! Илья Ефимович!
Он подошел к ограде, и я быстро изложил ему суть дела. Дважды он прерывал мой рассказ короткими приглушенными проклятиями, а потом схватился за сердце, посерел и сказал осипшим голосом:
– Подождите, я схожу в дом – за лекарством, и сейчас же вернусь. Если все так, как вы говорите – им несдобровать! – и ушел, чуть прихрамывая.
Через пару минут он вернулся: вышел через калитку и, поминутно оглядываясь, поковылял ко мне. Я стоял, притаившись за одним из кирпичных столбов, на которых держалась ограда. В этот момент на крыльце дома показался очень колоритный персонаж: высокого роста красавец-брюнет, с тщательно зачесанными назад и набриолиненными волосами. На нем был изящный смокинг (несмотря на адскую жару), на шее красовалась бабочка и в петлице – алая роза. Перехватив мой удивленный взгляд, Квасной сказал:
– Это мой деловой партнер. Сегодня утром прилетел из Москвы. Мы ведем с ним важные переговоры. Так что давайте поторапливаться – у меня еще много дел.
Мы сели в черный джип, развернулись и поехали на Фруктовую. У меня было время, чтобы задать Квасному несколько вопросов.
– Скажите, Илья Ефимович, – спросил я, – а был ли телефонный звонок с требованием выкупа? Около часу дня?
Он пожал плечами:
– Не знаю. Я все время беседовал со своим партнером. Мне никто ничего не говорил об этом.
– Странно… Зачем тогда вообще потребовалось звонить? – недоумевал я. – Возможно, разговор записали на пленку… А может, никакого звонка и не было?
– Все может быть, – отрезал Квасной.
– Скажите, – продолжал я, – а ведь ваша нынешняя жена – не родная мать мальчика?
– Нет, – Квасной заметно нервничал. – Не родная. Его мать умерла не так давно. Я… хотел… залечить эту рану. Я думал, что женская ласка сможет хоть как-то облегчить для него тяжесть утраты… Поэтому и женился снова. Но, видимо, я поторопился.
– Да уж… Похитить собственного пасынка для того, чтобы вымогать деньги у мужа… На что они только рассчитывали? Вот для чего потребовалось столько снотворного – чтобы мальчик ничего не помнил. Ну, а из меня хотели сделать козла отпущения. Не вышло! – я рассмеялся.
Квасной достал из кармана большой платок и принялся вытирать лысину и шею:
– Ну что, скоро приедем?
– Да… Потерпите, осталось совсем немного, – успокоил я его. Мне были понятны его чувства.
Мы подъехали к дому на Фруктовой. Я поставил джип рядом с "копейкой".
Квасной грузно выпрыгнул из машины. Он широко открывал рот, словно рыба, выброшенная на берег, и тяжело дышал.
– Идите вперед, – сказал он мне, как человек, привыкший распоряжаться. – У вас пистолет, а я безоружен.
Я согласился и шагнул в подъезд первым.
* * *
Нащупав перила, я стал осторожно подниматься, держа оружие перед собой. Позади раздавалось свистящее дыхание Квасного. Он громко топал и вообще издавал много лишних звуков. Но мне было не до него; я ждал засады. Я пристально всматривался в темноту, сосредоточив на этом все свое внимание. Поэтому я не смог вовремя среагировать, когда за моей спиной послышалось зловещее металлическое лязганье. А когда до меня наконец дошло, что происходит, было уже поздно. Грянул выстрел. Меня отбросило вперед, и я упал на ступеньки, жадно хватая губами обжигающий воздух. Квасной взобрался чуть повыше; я почувствовал ствол пистолета, упертый в мой затылок; прогремел второй выстрел…
* * *
– Да… – незнакомец покачал головой, – вашей участи не позавидуешь. Однако ж вы снова проснулись?
– Да. В машине, посреди поля, под кустом. На заднем сиденьи спал мальчик. Часы показывали двенадцать. Я завел двигатель и приехал сюда. Я не знал наверняка о том, что будет дальше, но был готов ко всему. Сундук, молодая женщина, Квасной, – все они лежат здесь, связанные, – я махнул рукой за спину незнакомцу. – Но что толку? Я не могу обратиться в милицию: во-первых, моя вина слишком очевидна, а, во-вторых, Квасной очень влиятельный человек, и ему поверят скорее, чем жалкому бродяге. Просто оставить их здесь я тоже не могу. И как быть с мальчиком? У меня оставалась последняя надежда – это вы. Тогда я снова поехал к дому Квасного – и вот, привез вас сюда. Помогите! Прошу вас! Я не хочу мучиться этим кошмаром! Я не хочу постоянно погибать и лежать убитым в подъезде! Я не могу больше выносить эти ужасные пробуждения! Умоляю вас, сделайте что-нибудь! За что мне это наказание?! Помогите! Я знаю, вы можете все изменить!
Незнакомец ловко вылил остатки коньяка в мой стакан.
– Не кричите! Вот, выпейте.
Я выпил.
Он ласково потрепал меня по плечу:
– Успокойтесь! Уверяю вас, вы сильно преувеличиваете мои возможности. Я не могу ничего исправить. Все, что должно было произойти, произошло. Остановить Время – не в моей власти. Я – раб существующего положения вещей, и ничего не могу изменить. Но вы – можете.
Сердце мое радостно забилось, я покрылся горячим потом и закричал:
– Что?! Что я должен сделать?
Он улыбнулся:
– Немного. Хотя и немало. Вы должны совершить поступок. Тот, Кто Сдает Карты, не любит грустный финал. Особенно, если это касается невинных. Совершите поступок, и вам зачтется. Вы дважды пытались опередить ход событий – напрасный труд, голубчик. Попробуйте в последний раз – сделайте что-нибудь стоящее.
Я озабоченно посмотрел на незнакомца:
– Боюсь, я не совсем хорошо вас понимаю. Какой поступок? Не могли бы вы объяснить, что имеется в виду?
– Нет, – ответил он твердо, – объяснить не могу. Мне не позволено влиять на ваш выбор, – он ненадолго задумался. – Но я вам кое-что расскажу. Полагаю, это не будет нарушением правил. А? – обратился он к кому-то в пустоту и громко рассмеялся. – Так вот. Шесть лет назад милейший человек Илья Ефимович Квасной встретил очаровательную блондинку с годовалым ребенком на руках. Илья Ефимович влюбился, как мальчишка. Пользуясь бедственным положением красавицы, он все-таки добился своего. Не сразу, конечно, но добился – она стала его женой. Ребенка он усыновил.
Однако время шло. Вместе с ним прошла и любовь. И вот – примерно полтора года назад – Илья Ефимович встретил другую женщину. Шатенку. Ту самую, которая так замечательно готовит грейпфрутовый сок. Илья Ефимович снова влюбился. И снова захотел жениться. Но блондинка оказалась упрямой: сначала она не хотела выходить за Квасного замуж, теперь она не хотела с ним разводиться. Что делать? Верный слуга, господин Сундуков, предложил помочь. Квасной согласился. Через неделю блондинка умерла. "От сердечной недостаточности" – так было написано в официальном заключении. Что ж поделать, коли такая беда? Но Илья Ефимович недолго оставался вдовцом. Не успев снять траур, он снова побежал к алтарю.
А ребенок-то растет. Ему – восьмой год. И он никому не нужен.
Молодая жена вскоре беременеет. Она ловко пользуется этим: устраивает Квасному постоянные скандалы – "почему наш родной сын должен делить огромное наследство с приемным"? На Квасного это действует. А Сундуков, как всегда, готов помочь.
Каждый преследует свою цель: если мальчик исчезнет, то шатенка становится единственной наследницей. А Сундуков, в свою очередь, хочет покрепче "связать" шефа детоубийством. Дело пытаются представить так, будто мальчика кто-то похищает с целью выкупа. Квасной тоже не прост: он не очень-то доверяет Сундукову, и хочет избавиться от него, свалив на помощника вину за похищение ребенка. Но Сундуков предчувствует это и лихорадочно ищет выход. А тут подворачиваетесь вы. Идеальная кандидатура! Лучше не найти.
Накануне вечером Сундуков рассказывает мальчику, что видел в городе его настоящего отца. Он обещает помочь им встретиться. "Завтра приедет мой приятель и отвезет тебя к отцу", – заявляет Сундуков. А сам в это время вместе с Квасным едет в аэропорт – встречать делового партнера Ильи Ефимовича. Прекрасное алиби! Да еще и самолет задерживается на полтора часа – просто великолепно!
Правда, вы несколько спутали их планы: выпили половину сока. Доза снотворного была рассчитана таким образом, чтобы мальчик уснул и больше никогда не проснулся. Они, конечно, злодеи, но собственноручно убивать детей им раньше не приходилось. Это, знаете ли, дело весьма щекотливое. Одно дело – передозировка снотворного, и совсем другое – душить ребенка веревкой. А из-за вас – пришлось. Половина дозы – не смертельна. Вот откуда такая нервозность.
– Так они все-таки убили мальчика? – с трудом выдавил я из себя.
– Во многом – благодаря вам, голубчик, – устало подтвердил незнакомец.
– А то, что это все…? – мой язык вдруг перестал меня слушаться. Я бубнил что-то невнятное и старался жестами пояснить туманный смысл своих слов. – В той комнате… он спит… а они – все связаны… Как это?
Незнакомец долго смотрел на меня, а затем сказал:
– Это все фантомы. Блеф. Миражи. И коньяк-то вы пьете – не из разбитой бутылки. Она цела. Обратите внимание.
Сердце мое сдавила печаль, и я безмолвно заплакал. Брюнет встал и взял меня под руку:
– Ничего. Один шанс еще есть. Не упустите его.
Он подвел меня к двери:
– Отдайте пистолет.
Я покорно повиновался.
Мы вышли в подъезд и стали спускаться по лестнице. Я шел первым, незнакомец – за мной. Я едва смог расслышать, как раздались два выстрела…
* * *
Я очнулся от того, что кто-то закричал.
Отдышался, вытер пот со лба. Охлопал карманы в поисках сигарет и тут же сам на себя злобно выругался: времени и так нет, а я думаю о какой-то ерунде.
Часы показывали без пяти двенадцать. Я обернулся. На заднем сиденьи сидел белокурый кудрявый мальчик и улыбался:
– Ты отвезешь меня к отцу?
Я замялся в нерешительности:
– Да… То есть… Я хочу сказать… Я и есть – твой отец.
Он звонко рассмеялся:
– Ха-ха-ха! Ты врешь! Я знаю, что ты врешь!
Я вдруг сильно обрадовался от того, что моя бездарная, неуклюжая ложь оказалась ненужной. Я даже вздохнул облегченно:
– Конечно, вру. Это я так… Пошутил. Но обещаю, что мы найдем твоего отца. А если я чего обещаю – то обязательно делаю. Понял?
– Ага! – от нетерпения он подпрыгнул на месте.
– Ну тогда – поехали! – я завел машину и вырулил на шоссе. Выкрутил руль влево и дал газу до упора. Из-под задних колес вырвались фонтанчики щебня; маленькие камешки забарабанили в днище; над обочиной поднялись белые столбы придорожной пыли.
– А-а-а! – заорал мне на ухо сорванец и снова залился счастливым смехом.
Издалека послышался надсадный гул мощных моторов, рассерженное шуршание шин по пересохшему асфальту и обрывки веселой мелодии, разбросанные ветром как попало, безо всякого порядка. Навстречу нам, плавно покачиваясь, неспешно катились разноцветные фургоны передвижного цирка шапито. Они ехали в город, а мы – прочь от него…
* * *
Можете смело входить в подъезд – там лежит только мой окоченевший труп, а сам я далеко, ох, как далеко!; серая лента дороги медленно наплывает и, раскрученная колесами, стремительно убегает вдаль, куда-то за спину, а мы все едем и едем, и никак не можем остановиться; мы веселы и счастливы – я и кудрявый белобрысый мальчишка, чье хрупкое тело наспех закидано сухими трескучими ветками в безымянном лесном овраге…
Видно, не было для нас другого расклада…
