Дмитрий Сафонов
Роман с демоном
Глава 9
– Странно, – полковник Надточий, начальник отдела МУРа по расследованию убийств, вытянул над столом длинные руки и громко хрустнул пальцами. – И почему меня это не удивляет?
Рюмин не знал, что ответить. Вообще-то, ответа и не требовалось. К своей репутации неуживчивого скандалиста капитан не добавил ровным счетом ничего.
– Товарищ полковник… Андрей Геннадьевич… Я, собственно говоря, хотел рассказать, как продвигается расследование…
– Не трудись, – ядовито сказал Надточий. – Я вижу. Может быть, все-таки снимешь очки?
– Зачем? Они защищают глаза от солнца, – возразил Рюмин. – И потом, они мне очень идут.
– Хочешь сказать, что в них ты выглядишь лучше?
– Значительно.
– Хорошо. Пусть так, – согласился Надточий. Он вздохнул и тоскливо посмотрел в окно. – Начинай. Я слушаю.
Рюмин, обрадовавшись, что воспитательная работа на время откладывается, положил на зеленую скатерть тонкую картонную папку.
Кратко и по существу, за несколько минут он рассказал все события вчерашнего дня, обойдя стороной самые щекотливые моменты.
– Ты обозначил круг возможных подозреваемых? – спросил начальник.
– Наиболее вероятная кандидатура – господин Рудаков.
– Мотив?
– Он состоял в любовной связи с жертвой. Убийство из ревности. Или – из мести. Буду работать в этом направлении.
– Основания?
– Мне кажется, Рудаков знал о смерти девушки – еще до того, как подруга убитой обнаружила тело. Поэтому и дал ей ключ, чего раньше никогда не делал.
– Это могло быть простым совпадением.
– Я не верю в совпадения, когда речь идет об убийстве, – заявил капитан.
– Доказательная база? Улики?
– Никаких, – честно признался Рюмин.
Надточий покачал головой, встал из-за стола и в задумчивости прошелся по кабинету. Он остановился рядом с сейфом, дважды повернул ключ и открыл бронированную дверь.
– Теперь я тебе кое-что скажу. А ты – постарайся меня услышать, – казалось, полковник колебался, не зная, с чего начать. Наконец решился и перешел к самой сути. – Взять Рудакова нам никто не даст. – Начальник увидел, что капитан готов оспаривать его слова, и добавил. – Даже если окажется, что он виновен.
Рюмин резко встал, сунул под мышку папку и вытянулся по стойке «смирно».
– Товарищ полковник! Разрешите идти?
– Да хватит, – поморщился Надточий. – Прекрати пустое позерство! Ты думаешь, мне очень приятно это говорить? Нас никто не слышит. Свидетелей нет. Так что – засунь свою гордость туда, где солнце не светило! Я тебе не приказываю, только – советую. На правах старшего товарища. Ты можешь делать все, что хочешь, но не забывай: до суда дело не дойдет. Мне уже четко дали понять, что его развалят по дороге – слишком могущественные у этого Рудакова покровители. А у тебя единственный покровитель – я, и меня всю ночь гоняли, как пса паршивого, за твои выходки!
– Я должен извиниться? – насупился Рюмин.
– Перед моей женой, – улыбнулся Надточий. – Она была очень недовольна поздними звонками, которые не давали ни спать, ни… В общем, ей бы хотелось, чтобы эта ночь была более содержательной.
– Я могу чем-то помочь? Чтобы она стала более содержательной?
– Косвенным образом, – с нажимом сказал полковник.
– Закрыть дело?
– Ни за что! От тебя требуется прямо противоположное. Продолжай работать, но… Не копай под Рудакова. Забудь!
– Его уже назначили невиновным?
– Да. И еще. Его адвокат сказал, что господин Рудаков ждет твоих извинений – как подтверждение лояльности и благоразумия. В противном случае, – начальник повысил голос, предвидя возражения капитана, – он напишет заявление. Превышение служебных полномочий, нанесение легких телесных повреждений, оскорбление действием, – в этом букете будет много цветов. Выбирай все, что душа пожелает.
Надточий достал из сейфа лист бумаги с адресом модельного агентства, принадлежащего Рудакову, и положил на стол перед Рюминым.
– Решай сам, – сказал полковник.
Капитан молчал. Темные стекла очков скрывали его глаза. Невозможно было понять, куда он смотрит. То ли – на начальника, то ли – на листок с адресом.
– Андрей Геннадьевич! – наконец сказал он. – Противно? Гнуться-то?
Надточий с грохотом захлопнул сейф. Ключ дважды проскрежетал в замке. Полковник вернулся к письменному столу, тяжело опустился на стул и посмотрел на Рюмина.
– Продвижение по служебной лестнице предполагает определенную гибкость позвоночника. И чем выше чин – тем больше гибкость. Только не говори, что никогда об этом не знал.
– Догадывался, – вздохнул Рюмин. – Но смутно. Наверное, поэтому я все еще капитан.
Он взял листок, лежавший на столе, сложил вчетверо и сунул в карман.
– Разрешите идти?
– Хорошие очки, – похвалил Надточий. – Они тебе действительно идут…
Глава 10
Вяземская стояла в коридоре боксового отделения и смотрела на обнаженное тело «безумной Лизы».
– Вы сказали ей раздеться? – спросила она надзирательницу.
Женщина в форме поджала бледные жесткие губы. Глубокие складки, тянувшиеся от носа к углам рта, дрогнули и разошлись, словно трещины в камне. Казалось, ее лицо, походившее на лик гранитной статуи, явственно хрустнуло.
– Нет.
– Значит, она сделала это сама? – удивилась Анна.
– Да, – подтвердила немногословная надзирательница.
– Интересно… – пробормотала Вяземская.
Женщина в ответ пожала плечами. Связка ключей, висевшая на поясе, тихо звякнула.
«Перестань! – одернула себя Анна. – Зачем анализировать поступки психически больного человека с помощью обыкновенной логики? Так можно нафантазировать что угодно, вплоть до того, что она умеет читать мысли».
Панина внезапно пошевелилась. Губы ее дернулись, словно она пыталась что-то сказать. Это было так же странно, как увидеть цветок, пробивающийся сквозь бетонный пол. Анна застыла, обратившись в слух, но толстый плексиглас скрадывал все звуки.
– Вы уверены, что она спит? – спросила Вяземская.
Надзирательница шагнула к стеклу и несколько раз стукнула крепким кулаком. Глухая дрожь пробежала по полу, но густой и вязкий воздух оставался неподвижен – низкие и мрачные своды боксового отделения убивали эхо.
– Хорошо. – Анна подкатила к плексигласовой стене небольшой столик на колесах и указала на бронированную дверь, обшитую металлическими полосами. – Открывайте.
Надзирательница посмотрела на нее: удивленно и в то же время – снисходительно, почти ласково. Так мать смотрит на свое чадо, объявившее вдруг, что знает, откуда берутся дети.
– Подождите, – сказала она.
Вяземская мысленно упрекнула себя за излишнюю торопливость; она до сих пор не привыкла к особенностям режима в боксовом отделении.
Со стороны лестницы, ведущей на первый этаж, послышались шаги. Огромная решетка, преграждавшая вход в коридор, отворилась, и в боксовое отделение вошел здоровенный охранник в черной форме и черных сверкающих ботинках. Ремни новенькой скрипящей портупеи перекрещивали широкую спину. От них исходил запах свежей, неношеной кожи – пожалуй, самый приятный запах на минус первом этаже. Охранник щелкнул замком, закрывая за собой решетку. Он кивнул, приветствуя обеих женщин, и осторожно отстранил их от бронированной двери.
Мужчина снял пристегнутую к поясу дубинку и достал из кармана портупеи электрошокер.
– Я готов.
Надзирательница сдвинула тяжелый засов. Под ним оказалась замочная скважина. Женщина вставила ключ и сделала три быстрых оборота. Дверь не распахнулась и даже не сдвинулась ни на миллиметр, но Вяземская вдруг отчетливо ощутила, что запоров больше нет. От этой мысли по спине Анны пробежал холодок. Она непроизвольно сглотнула слюну, увлажняя моментально пересохший рот, и с надеждой посмотрела на охранника.
Тот не торопился. И надзирательница не спешила вытаскивать ключ из замочной скважины. Они оба пристально смотрели на спящую, но Панина не шевелилась. Тогда охранник кивнул, с видимым усилием открыл дверь и вошел в третий бокс.
Он не шел, а крался, стараясь ступать бесшумно. Вяземская поймала себя на мысли, что со стороны это может показаться нелепым и даже смешным: большой сильный мужчина боится худой невысокой женщины, которая лежит, обнаженная, и спит под действием аминазина. Но это только со стороны. Надо быть справедливой: охранник не боялся, он опасался. А это все-таки разные вещи. Да и кто бы на его месте не опасался, зная историю «безумной Лизы»?
Охранник подошел к Паниной и медленно провел над ее головой дубинкой. Никакой реакции. Он зажал резиновую палку под мышкой и осторожно отвернул матрас.
По обеим сторонам полки, примерно посередине, к раме были прикручены металлические кольца. К ним крепились короткие ремни с пряжками. Охранник взял руку Паниной и обхватил ремнем запястье. Затем то же самое проделал с другой рукой. Потом настала очередь ног.
Мужчина убедился, что пациентка надежно зафиксирована, взял дубинку за оба конца и стал у изголовья, готовый в любую секунду надавить «безумной Лизе» на горло и обездвижить ее.
– Входите.
Вяземская, толкая перед собой столик на колесах, вошла в третий бокс. Надзирательница стала по левую руку, у ног Паниной.
Анна достала из кармана халата стерильную упаковку с перчатками и, совладав с легкой дрожью в пальцах, сорвала пергаментную облатку. Надела перчатки и набрала в шприц кубик галоперидола.
На локтевом сгибе «безумной Лизы» отчетливо проступали вены. Анна протерла белую кожу спиртовым шариком. Острая игла проколола кожу и мягко вошла в сосуд. Вяземская оттянула поршень; в шприце заклубилась капля темной крови. Анна медленно ввела препарат, наблюдая за реакцией.
Тело Паниной обмякло, дыхание стало более глубоким и редким.
– Можно приступать, – сказала Анна.
Надзирательница вытерла тело пациентки влажной салфеткой. От Паниной пахло потом, грязь отслаивалась от кожи и скатывалась в плотные серые катышки. Анна смочила марлевый тампон в перекиси водорода и размыла бурые корки, покрывавшие царапины. Затем сняла перчатки и взяла фотоаппарат.
Повреждения на теле Паниной располагались симметрично: три поперечных царапины на животе и три продольных – на груди. Шесть глубоких кровоточащих бороздок, напоминавших некую причудливую разметку. Анна считала, что их расположение носило отнюдь не случайный характер, но какой во всем этом был сокрыт смысл? Вяземская не могла найти подходящего объяснения, а надеяться получить его от «безумной Лизы» было по меньшей мере глупо.
Видоискатель цифрового «Кэнона» показывал тело неподвижно лежащей женщины. Анна нажала на спуск. Плотный белый свет заполнил крохотный объем третьего бокса. Вяземская изменила ракурс, затем дала двукратное увеличение. Она сделала пару десятков снимков и решила, что этого достаточно. В ординаторской она скопирует их на жесткий диск компьютера и затем сможет рассмотреть во всех деталях. Задерживаться в третьем боксе без особой причины совсем не хотелось.
Анна убрала фотоаппарат и снова надела перчатки. Дело оставалось за малым: обработать повреждения зеленкой и залить медицинским клеем – инструкция запрещала применять в таких случаях бинт или лейкопластырь, поскольку они могли быть использованы больным, как веревка.
Вяземская еще раз промыла царапины перекисью. Внезапно на коже проступила еле заметная белая линия. Она то тянулась параллельно царапине, то наслаивалась на нее.
– Что это? – пробормотала Анна.
В боксе не было ламп – приходилось довольствоваться светом, проникавшим из общего коридора через плексигласовую стену. Вяземская напрягала глаза, но так и не смогла разобраться, действительно ли она это видит, или ей только кажется?
– Дайте мне фонарик.
Надзирательница отцепила от пояса фонарик и протянула Вяземской. Анна нажала черную кнопку и направила яркий узкий луч на кожу пациентки.
Так и есть! Ей не показалось! Анна внимательно изучила все шесть царапин и везде рядом с ними обнаружила тонкие белые линии.
«Но это же многое меняет! – подумала Вяземская. – И почему это не описано в истории?».
Ночью она еще раз перечитала историю болезни Паниной, но упоминания о шести белых линиях нигде не встретила. Возможно, коллеги, занимавшиеся «безумной Лизой» раньше, не придали им значения, но, скорее всего, они их просто не заметили, удовлетворившись поверхностным осмотром. Другого объяснения Вяземская не находила.
Анна обработала раны Паниной, взяла запястье и нащупала лучевую артерию. Пульс был невысокий и ритмичный, около шестидесяти ударов в минуту. Глаза пациентки по-прежнему оставались широко открыты.
– Все в порядке, – сказала Вяземская. – Она спит.
Надзирательница помогла Анне выкатить столик в коридор. Охранник расстегнул ремень, стягивавший левую руку «безумной Лизы». Остальное она должна была сделать сама, когда проснется. Левой руки достаточно, чтобы освободить правую, ну, а снять путы с ног, имея в распоряжении обе руки – вообще не проблема. Пятясь спиной вперед и ни на секунду не выпуская Панину из поля зрения, он направился к выходу из бокса.
Надзирательница закрыла за ним дверь и заложила засов. Охранник выглядел повеселевшим; наверняка он был доволен, что все закончилось быстро и без происшествий.
– Я могу идти? – спросил он.
Анна рассеянно кивнула.
– Да. Спасибо.
Надзирательница проводила охранника долгим взглядом и, дождавшись, когда глухой стук ботинок затих вдали, обратилась к Вяземской:
– Доктор! Что-то случилось?
Анна не знала, что ответить. Безусловно, что-то случилось, но что именно – этого она понять не могла.
Наличие на теле Паниной старых шрамов, в точности повторявших свежие царапины, вносило дополнительные штрихи в общую картину. Возможно, это, хотя бы отчасти, могло объяснить причины, толкнувшие «безумную Лизу» на убийство мужа.
Шрамы на животе и груди Паниной напоминали рубцы после пластических операций – такие же тонкие и едва заметные. Раны, их оставившие, были нанесены инструментом, имеющим острое и узкое лезвие. Может быть, скальпелем… Но, скорее всего…
«Она изрезала мужа бритвой, – вспомнила Вяземская. – Бритвой…».
– Мне нужно изучить снимки и во всем разобраться, – сказала Анна. – Вы не поможете поднять столик в ординаторскую?
Глава 11
Модельное агентство «Модус» занимало отдельное здание в Грохольском переулке. Двухэтажный особняк из стекла и бетона фасадом выходил на улицу, а задней частью – примыкал к ботаническому саду МГУ.
Рюмин припарковал «восьмерку» на стоянке, подумав, что, прикати он сюда на велосипеде, и то, наверное, смотрелся бы не так глупо.
Особняк выглядел шикарно. Огромные окна первого этажа служили витринами. Манекены, одетые в роскошные наряды, поражали неестественно-серебристым цветом лица. Они словно играли в детскую игру «замри!», соревнуясь, кто застынет в более идиотской позе. По мнению Рюмина, первенство безоговорочно принадлежало некой пышноволосой брюнетке, изображавшей Кармен – примерно за шестнадцать секунд до того, как Хосе прирезал ее своей навахой.
– Бой между чувством меры и дурным вкусом остановлен в первом раунде за очевидным преимуществом последнего, – пользуясь боксерской терминологией, заключил капитан.
Он подошел к большим стеклянным дверям; фотоэлемент услужливо распахнул створки. Из-за небольшой конторки, стоявшей справа от входа, поднялся охранник в сером костюме и темно-синем галстуке, на котором красовалась большая золотистая буква «М».
– Вы к кому? – спросил он, с нескрываемым неодобрением оглядев помятую физиономию Рюмина, которую не могли скрасить даже темные очки.
Этого парня не было вчера в парке – а то бы он проявил немного больше почтения.
– К господину Рудакову, разумеется, – ответил Рюмин. – А что, разве здесь кто-то еще заслуживает моего внимания? – он смерил охранника с головы до ног, вернув ему пренебрежительный взгляд. Противники обменялись уколами, и счет стал один-один.
– Как вас представить?
– Торжественно! Желательно – под звуки кавалерийского марша! – воскликнул опер. – Странствующий рыцарь, капитан Рюмин. – Он показал удостоверение. – МУР, отдел по расследованию убийств.
– Подождите минутку, я узнаю, примут ли вас.
Охранник склонился над селектором, нажал кнопку и что-то тихо сказал. Выслушал ответ и обратился к капитану:
– Проходите. Михаил Наумович вас ждет.
– Куда?
– Второй этаж, по коридору до конца направо.
«По коридору до конца направо», – напевал про себя Рюмин, поднимаясь по ажурной лестнице. Он не знал, каким образом сложит разговор с Рудаковым – надеялся на импровизацию. Цель визита ясна – так чего ходить вокруг да около?
Капитан шел, разглядывая портреты, висевшие на стенах – знаменитости в туалетах от «Модуса». Коридор упирался в широкую позолоченную дверь, украшенную вензелем – буквой «М». Немного не доходя до кабинета Рудакова, капитан остановился и принялся увлеченно рассматривать очередную картинку. Он отступал на шаг, подходил ближе, менял угол зрения и пару раз даже присвистнул: то ли от удивления, то ли – от восхищения.
Наконец дверь открылась, и на пороге кабинета показался Рудаков. Сегодня на нем не было ни парика, ни бархатного жилета – простой черный костюм со строгими линиями и белая рубашка.
– Рюмин! – строго окликнул он капитана. – У меня не так много времени!
Рюмин смущенно всплеснул руками.
– Простите великодушно! Арс лонга, вита бревис! Жизнь коротка, искусство вечно! Поневоле залюбовался! Это ж надо – такая красота!
Рудаков посмотрел на портрет, привлекший внимание капитана. На нем был изображен мужчина с пышной куафюрой, в фиолетовом фраке и бледно-желтом шейном платке, завязанном тяжелым бантом.
– Нравится? – с подозрением спросил он.
– Очень! – горячо заверил Рюмин. – Особенно – рамочка!
– Проходи… – Рудаков хотел сказать что-то еще, но промолчал.
Интерьер кабинета был выполнен в некогда модном эклектичном стиле. Массивные бронзовые канделябры и статуэтки с фальшивой патиной сочетались – точнее, не сочетались, но в этом и заключался оригинальный замысел дизайнера – с изящным журнальным столиком из металла и толстого стекла.
Рюмин, не дожидаясь приглашения, уселся в широкое кресло, обтянутое оранжевой кожей, и даже слегка попрыгал на нем, проверяя мягкость подушек.
Рудаков занял место за письменным столом вишневого дерева, стоявшим у окна.
– Так и будешь паясничать? – спросил он. – Хочешь обратить все в милую шутку?
– Это от смущения, – пояснил Рюмин. – Поверьте, я переполнен искренним раскаянием и очень хочу извиниться, но… Просто не знаю, с чего начать.
– Начни с главного, – посоветовал Рудаков. – Ты затеял драку – в присутствии многочисленных свидетелей. Ты осознаешь, что это может очень плохо для тебя кончиться, поэтому дрожишь за свою задницу. А ложно понятая гордость мешает тебе в этом признаться. Так?
Рюмин согласно кивнул.
– Именно. Но у меня есть смягчающие обстоятельства, и я надеюсь, что вы примете их во внимание.
– Какие же? – Рудаков откинулся на спинку стула и сцепил перед собой пальцы. – То, что ты – лицо официальное и находился при исполнении служебных обязанностей?
– Нет-нет, что вы… – замахал руками Рюмин. – Все гораздо хуже. Всему виной моя мама. Она умудрилась внушить мне огромное количество вздорных мыслей, и среди прочего – ту, что обижать женщин нехорошо. И уж тем более – нельзя бить их по лицу. Поверьте! – он перегнулся в кресле и заговорщицки подмигнул Рудакову. – Я – нормальный человек, и мне тоже иногда так хочется забить какую-нибудь старушку ногами до смерти, но… Ничего не могу с собой поделать – перед глазами сразу возникает мысленный образ мамы. Она грозит мне пальчиком и говорит: «Сережа, не смей!».
– Вон оно что… – Рудаков заерзал на стуле. – Хочешь повернуть дело таким образом… – Он уставился на репродукцию пастельного рисунка Дега – «Голубые танцовщицы». – Понимаешь, это – шлюхи. Слетелись в Москву отовсюду – в поисках сладкой жизни и сказочных принцев… Вот только белые кони давно уже сдохли, но они пока об этом не знают. Этих девок надо держать, – он сжал кулак, – строго, иначе на шею сядут.
– Не буду оспаривать вашу точку зрения, – улыбнулся Рюмин. – Наверняка она основывается на богатом личном опыте. Но… Женщина все равно остается женщиной, и, по-моему, вы очень умело используете это обстоятельство.
Рудаков оторвался от репродукции. Взгляд его стал жестким.
– Здесь нет темы. Давай прекратим словоблудие.
– Будем считать, что я извинился? – спросил Рюмин.
– Будем считать, что мы квиты, – Рудаков выразительно посмотрел на лицо капитана.
– Отлично! Значит, я могу идти? – Рюмин сделал вид, будто собирается подняться с кресла.
– Постой! – осадил его Рудаков. – Ты ничего не хочешь рассказать мне об этом деле?
– Все, что знал, я уже рассказал полковнику Надточию. Поинтересуйтесь у него. Насколько я понимаю, эта услуга обходится вам бесплатно.
– Ты – оригинальный тип, Рюмин, – усмехнулся Рудаков. – Образец вымирающей фактуры. В наше время превыше всего ценится умение дружить, а ты постоянно нарываешься на конфликт. Зачем тебе это нужно?
– Сохраняю мировую гармонию. Кто-то торгует собой, кто-то устраивает балы, кто-то нарывается на конфликт. Таким образом поддерживается равновесие.
Рудаков подпер кулаком подбородок и некоторое время смотрел в пустоту. Потом – глубоко вздохнул и перевел взгляд на капитана.
– Хочу, чтоб ты знал… Тот факт, что ты еще не работаешь постовым где-нибудь в Зажопинске, означает только одно – я надеюсь, что ты найдешь убийцу. Со своей стороны – обещаю тебе помочь. Сделать все, что в моих силах.
– Хорошо, – Рюмин отбросил ернический тон и стал серьезным. – Тогда ответьте мне, Михаил Наумович, почему вы дали Этель ключ от квартиры Оксаны Лапиной?
Лицо Рудакова налилось пунцовой краской. Он достал из кармана платок, вытер лоб и затылок.
– Что успела наболтать тебе эта мерза…
– Очаровательная девушка, – закончил за него Рюмин. – То, что ни для кого не является секретом – вы состояли с убитой в близких отношениях.
– Я женат, Рюмин, – вздохнул Рудаков. – Понимаешь? Слухи – слухами, они крутятся всегда. Но жена не должна знать, что у меня есть ключ от квартиры Ингрид. Был ключ… – поправился он.
– Это равносильно признанию, – сощурился Рюмин. – Получается, вы знали наверняка, что, открыв дверь, обнаружите в квартире убитую девушку. Поднимется шум, и, как следствие, обо всем станет известно вашей жене.
Рудаков резко встал. Стул на колесиках откатился к окну и ударился о подоконник.
– Ищи убийцу! – сказал Рудаков.
– Найду, можете не сомневаться. Кстати, – Рюмин покрутил головой. – У вас нет ничего выпить?
– А мне говорили – ты в завязке, – удивился Рудаков.
– Ребра болят, – развел руками капитан. – Видимо, надо поменять матрас. Или – поменьше драться. Что-то одно, еще не решил, что выбрать.
– Хм…
Рудаков подошел к стеллажу со старинными фолиантами. Книги, как и предполагал капитан, оказались чистой бутафорией – одни корешки, за которыми скрывался бар.
– Коньяк?
– Капельку. Я за рулем.
Рудаков плеснул немного «Хеннеси» в пузатый бокал. Рюмин встал с кресла, пересек кабинет и протянул руку к рисунку Дега.
– Настоящая?
– Не трогай! – заволновался Рудаков. Он грубо отстранил капитана и сунул ему бокал. – На!
– Спасибо за гостеприимство, – Рюмин еще раз обвел взглядом кабинет. – Знаете, чего здесь не хватает? Ящика с кубинскими сигарами. Во всех фильмах злодеи курят кубинские сигары и предлагают их направо и налево.
– Ты злоупотребляешь моим терпением, – с угрозой сказал Рудаков. – Это лишнее.
– Согласен.
– Держи меня в курсе. Если что-то найдешь, позвони, – Рудаков дал капитану визитку, которую тот принял с легким полупоклоном.
– Беседа была плодотворной, – констатировал Рюмин. – Провожать не обязательно.
Не дожидаясь ответа Рудакова, он повернулся и вышел из кабинета. Рюмин миновал коридор, выплеснул коньяк в кадку с раскидистой пальмой и стал спускаться по лестнице.
– Шеф останется доволен, – сказал капитан. – Я был утонченно вежлив.
Рюмин завернул бокал в носовой платок и положил в карман френча. Меньше всего он был склонен доверять человеку, который обменивает девушек на фишки и не стыдится напяливать на голову дурацкий парик.
