Дмитрий Распопов
Связь без брака

– Иван, идём, – издали позвал меня Артём Викторович, и я, извинившись перед ребятами, надел шиповки и побежал лёгкой трусцой к взрослому.

Глава 7

Время, которое я показал на двухстах метрах, тренерами воспринялось уже спокойнее, а мне его не показали, лишь объявили, что я так же прошёл сразу в финал, забеги на который состоятся после обеда. Те, кто прошёл на них, стали собираться и уходить в столовую школы, принимающей соревнование, я же просто сидел, поскольку собирался потратить деньги только по пути назад. Нести их в интернат было бессмысленно, всё равно отнимут.

– Иван, ты почему не идёшь обедать? – ко мне подошёл Артём Викторович.

– Это платно?

– Да, но там двадцать копеек всего за полноценный обед для участников, – удивился он.

Я задумался, двадцать копеек из двух рублей было не так уж и много.

– Собирайся, тут нечего думать, я угощаю, – тут же сообщил он.

– Уверены?

– Не обеднею, – хмыкнул тренер и повернулся к своим подопечным, – идём все вместе, те, кто закончил соревнования, можете после обеда идти домой или поболеть за оставшихся.

– Мы останемся! – заверил его один из парней, остальные согласно покивали.

– Шиповки пока верни, – тихо сказал мне Олег, – у тебя всё равно и сумки-то нет.

Я согласился и, ещё раз протерев их рукавом, передал парню, расставаться с таким сокровищем жутко не хотелось, в них бегалось намного лучше. Словно Голум, он, едва не бормоча: «Моя прелесть», – сам протёр их влажным полотенцем и, замотав в ткань, положил в сумку.

В толпе подростков мы направились в столовую, и я снова ощутил, что нахожусь в параллельной Вселенной. Баки с едой были одни на всех, без разделения на старшаков, преподавателей и всех остальных, все получали еду на подносах, из одних кастрюль, чай тоже наливали из одного чана. Зрелище было сюрреалистичным, так что даже пришлось помотать головой, чтобы иллюзия развеялась, но нет, очередь никуда не делась, как и баки с едой.

Когда пришла моя очередь, я взял два обеда, раз за меня платят, и, едва мы сели за стол, с жадностью набросился сначала на мясные котлеты с картофельным пюре и подливкой, а затем на куриный суп.

– Иван! Не ешь много! Как ты бегать будешь! – изумился Артём Викторович, когда, подойдя со своим подносом, увидел, как я жадно поедаю свои порции.

Всё было так вкусно по сравнению с теми помоями, которыми кормили в интернате, что я с полным набитым ртом едой и хлебом побулькал:

– Лучше поем нормально, а шестьдесят метров я и так пробегу лучше всех.

Он лишь в ответ покачал головой, но спорить не стал.

Съев быстрее и больше всех, я откинулся на табурете, довольно поглаживая живот.

«Живут же люди», – с завистью я посмотрел на окружающих меня школьников, которым эта еда не так сильно нравилась, как мне, поскольку они ещё и лениво ковырялись ложками в тарелках.

– Иван, а вас разве не кормят в интернате? – дочери тренера, видимо, наконец надоело дуться, и она решила со мной поговорить.

– Кормят, просто невкусно, – ответил я.

– Нужно пожаловаться! – немедленно заявила она. – В комсомольскую ячейку, которая шефствует над вами.

– Никуда никто жаловаться не будет, – покачал я головой, и Артём Викторович, наклонившись, что-то прошептал ей на ухо. Девочка вспыхнула, покраснела, но с разговорами от меня отстала.

Закончив обед, мы вернулись на стадион. Ребята улеглись на скамейки, сытно закрыв глаза, а я стал легонько разминаться, чтобы не уснуть, так сильно меня разморила вкусная и обильная пища. Стадион до начала финальных забегов временно превратился в лежбище тюленей, и только появление тренеров взбодрило всех. Школьники стали подниматься с мест и переодеваться в спортивную форму. Я последовал их примеру, а Олег безропотно вытащил шиповки из сумки и передал их мне. Он уже понял, что я так же бережно, как и он, за ними ухаживаю.

Артём Викторович вскоре пришёл за мной и ещё одним парнем из его подопечных, кто, оказывается, тоже вышел в финал на шестидесяти метрах.

Мы заняли позиции, и я после выстрела с лёгкостью занял первое место. Почти сразу прошли забеги на сто и двести метров, которые я так же с лёгкостью выиграл у более старших ребят. Когда забеги завершились, из подсобки выкатили пьедестал, и началась торжественная часть с награждениями. Тут были барьеристы и прыгуны в длину, так что пришлось долго ждать, ведь я три раза поднимался на первое место в своих дисциплинах. Под конец у меня оказались в руках три медали и три грамоты, подтверждающие занятие первых мест.

Ребята, с завистью косясь на мои медали, стали переодеваться, а я снял с себя две из трёх и протянул их Лиле.

– Ты можешь хранить их у себя, вместе с грамотами?

– Почему? – изумилась она. – Ты ведь их честно выиграл! Как можно этого стыдиться?!

Объяснять ей взаимоотношения с директором школы я точно бы не стал, поэтому просто ответил:

– Можешь или нет?

Она вздохнула и приняла у меня всё.

– Как пионеры мы должны помогать друг другу, но я отдам всё тебе по первому же требованию!

– Спасибо, и прости ещё раз, что накричал на тебя.

Она смутилась, но, поднявшись, помахала мне рукой, видя, как Артём Викторович зовёт их за собой, поскольку все стали расходиться. Соревнования были закончены, и подростки, кто радостный, показывая медали и грамоты, кто, наоборот, огорчённый, стали расходиться по домам, сопровождаемые своими тренерами.

Я же остался ждать, поскольку физрука всё не было, пришли за мной только спустя два часа, когда начало темнеть, и не он, а один из воспитателей.

– Идём, – показал он мне рукой.

– А где Николай Алексеевич?

– Пьяный лежит дома, – неприязненно сообщил он, – меня попросила забрать тебя его жена.

– Я могу и сам добраться, – предложил я ему, показывая медаль и грамоту, – я знаю дорогу.

Он забрал у меня документ, прочитал его и удивлённо посмотрел.

– Ты точно доберёшься? А то мне с тобой идти, потом возвращаться, два часа уйдёт.

– Конечно, я ведь не собираюсь никуда сбегать, – кивнул я головой, – зачем мне это?

Он согласно закивал.

– Хорошо, тогда в школе скажешь, что я довёл тебя до двери.

– Конечно, Никанор Филиппович.

Он обрадовался, полез в карман и выудил оттуда белые и жёлтые монеты.

– Держи, купи себе булочку.

Руки я мгновенно подставил, и жиденький ручеёк монет различного достоинства перекочевал ко мне. Я мгновенно посчитал, обрадовавшись, что там было пятьдесят пять копеек.

– Спасибо, Никанор Филиппович.

– Ну, бывай, – он махнул рукой в сторону школы, а сам пошёл в другую.

Избавившись от провожатого, я только обрадовался. Деньги жгли карман, а это значило, что можно было зайти в магазин, пока он не закрылся. Сорвавшись с места, я побежал туда, где знал, что продавались спортивные товары. До закрытия оставалось ещё десять минут, но продавщица уже закрывала магазин.

– Тётенька, – жалобно заныл я, показывая ей медаль и грамоту, – продайте майку и шорты, соревнования завтра, а у меня всё украли.

Она открыла было рот отбрить меня, поскольку лень было возиться, но медаль спасла положение.

– Ладно, только быстро, – смиловалась надо мной богиня торговли и открыла дверь, пропуская внутрь.

– Спасибо! – я сразу бросился к одежде и с ужасом понял, что денег хватает только на что-то одно.

«Тогда шорты, – решил я, хватая и примеряя их прямо на школьные брюки, – побегаю в майке, ничего страшного».

Заодно глянув, сколько стоят кеды, я покачал головой и бегом бросился к кассе.

– Ты же майку ещё хотел, – удивилась она, пробивая мне товар.

– Не хватает, – я расстроенно развёл руками.

– Как же ты бегать будешь?

– Главное, шорты есть, а там что-нибудь придумаю, всё равно спасибо вам, что помогли!

– Не за что, – отмахнулась она от благодарности.

После дорогостоящей покупки у меня осталось почти семьдесят копеек, из которых пятьдесят я отложил Губе, а на двадцать успел урвать сосачек «Дюшес». Конфета расплылась во рту давно забытым сладким вкусом, так что я даже блаженно зажмурился, в интернате конфет не было, лишь изредка давали булочки или же песочные пирожные с джемом между слоями. Но они редко кому доставались, старшаки целыми подносами уносили их себе в крыло, чтобы было с чем пить чай целую неделю, а потом так же подносами и выкидывали, когда привозили новые.

В весьма приподнятом настроении я отправился в интернат, вот только чем ближе я к нему подходил, тем быстрее уходила нега и расслабленность, а тело снова собиралось в сжатую пружину. Свобода закончилась. Время было уже довольно позднее, но вахтёр был предупреждён о моём появлении, так что просто пропустил, и я направился к себе, своим появлением вызвав фурор среди соседей. Во-первых, я разделил между ними поровну конфеты, введя их в священный экстаз, и они сразу по три штуки жадно запихали в рот, во-вторых, медаль и грамота им тоже понравились, ну и, в-третьих, мои шорты долго рассматривали и цокали языками.

– Что за шум, а драки нет, – дверь открылась, и на пороге появилась неизменная парочка. Настроение окончательно испортилось.

– Ты смотри, Губа, они тут конфеты жрут! – изумился Бык, забирая у всех «Дюшес», кроме тех, что были во рту.

– Ты принёс? – семнадцатилетка повернулся ко мне.

– Да, – признал я очевидное.

– Деньги добыл?

Я опустил руку в карман и высыпал пятьдесят копеек на тумбочку, а не в протянутую руку.

– О, можешь же, когда хочешь, – удивился он, сгребая всё себе, – в следующий раз принесёшь рубль, если ещё и на конфеты хватило.

– Что это у тебя, – открыл рот молчавший до этого Губа, показывая на мою кровать.

«Б…ть», – выругался я про себя из-за того, что не додумался спрятать шорты под матрас, как раньше это сделал с медалью и грамотой.

– Спортивные шорты, они нужны мне для бега.

– Лучше отдай мне, – он протянул руку.

– Нет, – я встал спиной к кровати, поскольку отдавать первую вещь, которую купил себе сам, мне не хотелось.

В комнате повисла тишина, затем мои соседи сами встали и вышли из комнаты. Бык закрыл за ними дверь, подойдя к товарищу.

– Я думаю, ты стал себе слишком много позволять в последнее время, – оповестил он меня, – давно в больничку не попадал? Так это мы сейчас обеспечим.

– Немой, лучше отдай тряпку, и всё, – Губа покачал головой, – ты знаешь правила.

Я бросился к кровати и рывком вытащил дужку, которую заранее ослабил и держал для подобного случая, когда нужно будет защищать свою жизнь.

– Ты сам подписал себе приговор, – они оба отодвинулись от меня, а Губа сказал: – Позови, Бык, ещё троих, нам понадобится помощь.

Тот кивнул и бросился бежать, а я, пошарив рукой за спиной, взял шорты, затем наступил на них ногой и разорвал почти на две половинки, бросив их ему.

– Надеюсь, тебе они будут в самый раз.

Губа оскалил зубы и готов был броситься на меня, но кусок металла в моей руке заставил его быть осторожным, и он дождался товарищей. Они пришли, кто с ножом, кто с такой же дужкой, и, окружая меня в не сильно широкой комнате, радостно заулыбались.

Чтобы ко мне не зашли со спины, пришлось отступить к окну, и когда я упёрся спиной в подоконник, а они поняли, что у меня другого выхода нет, парни бросились на меня вчетвером. Всё, что я успел, – это два раза отмахнуться, прежде чем дужка, такая же, как и моя, не опустилась мне сначала на руку. После чего табурет прилетел мне в голову. Сознание мгновенно поплыло, и я уже не чувствовал, как меня повалили на пол и стали жестоко избивать, зато отлично запомнил свёрнутый набок нос Губы, из которого хлестала кровь.

Глава 8

– Иван! Иван! – голос доносился до меня словно издалека, но он был настойчив, никак от него было не отвязаться. Я с трудом попытался открыть глаза. Картинка расплылась, но затем с трудом собралась в обеспокоенное лицо директора, сидевшего рядом на табурете.

Я попробовал пошевелиться, но мне это не удалось, всё тело было словно один большой синяк, к тому же на груди виднелись бинты. Всё, что я смог, – это оглядеться в поле своего зрения, чтобы понять, что нахожусь не просто в больнице, а, скорее всего, в реанимации.

– Иван! Ты слышишь меня?! – продолжал бубнить директор, так что пришлось кивнуть.

– Сейчас тебя будет опрашивать милиция, не вздумай им что-то сказать, – угрожающе сжал он мне загипсованную руку, и боль прострелила по всему телу, – если будешь молчать, я тебя награжу! Слышишь?!

Я лишь кивнул, не в силах ничего сказать, а он, удовлетворённый, вышел из палаты.

Через час вошедшая медсестра поставила капельницу, с жалостью глядя на меня, а через два, когда я наконец полностью пришёл в себя и мог хотя бы шевелить языком, в палату заглянул человек в синей форме, с накинутым на плечи белым халатом. Его я не знал.

– Иван, привет, я следователь из районной прокуратуры, – представился он, – хотел бы расспросить тебя о случившемся.

– Можете не стараться, – с трудом ворочая языком, хрипло ответил я, – ничего не было, я упал.

– У тебя три резаных раны, две колотых, был почти содран скальп и сломаны рёбра, – нахмурился он, – врачи говорят, просто чудо, что ты выжил.

– Ну, значит, упал в кучу острого металлолома, – пожал я плечами.

– Иван, ты должен помочь мне! Я человек новый, но мне уже надоели вызовы в больницу по детским переломам и травмам, которые постоянно происходят у вас в школе-интернате. Кого ни спросишь, все говорят, что упали. Помоги мне, расскажи, кто тебя избил!

– Вы идиот? – мне было так больно и хреново, что я хотел только одного, чтобы он наконец от меня отстал.

– В смысле? – удивился он. – Ты что себе позволяешь? Ты разговариваешь с представителем советской власти!

– Мы живём в интернате двадцать четыре часа в сутки до восемнадцати лет, – ответил я, – кто хоть слово скажет, тому там больше не жить. Так что прекращайте тут свою агитацию и идите лучше работать самостоятельно.

Он открыл рот, изумлённо покачал головой и сложил карандаш в планшетку.

– Ну, Добряшов, а ведь я хотел с тобой по-хорошему, – сказал он.

– Мне уже и сейчас так хорошо, просто сил нет, – ответил я и закрыл глаза, сил разговаривать и правда больше не оставалось.

***

Крепкий молодой организм быстро приводил себя в норму, мой лечащий доктор только всплёскивал руками на обходах, говоря, что я по темпам выздоровления дам фору любой бездомной собаке. На что я обычно отвечал, что хоть и бездомный, но не собака. Он улыбался, щупал меня, заставлял дышать, слушал лёгкие и в конце концов через две недели перевёл в общую палату, где меня встретили знакомые лица. Которые тут же, едва персонал вышел из палаты, вывалили на меня ушат новостей. В интернат приезжала милиция, и не простой участковый, а кто-то другой, поскольку директор бегал перед ними на цыпочках и вежливо улыбался. После их приезда целую неделю их вкусно кормили и даже выдали новую одежду, но, когда всё улеглось, одежду приказали сдать, а столовая вернулась на прежнюю выдачу помоев. Но все были рады и такому. Ещё из интересного, Губу выписали из больницы, но нос у него остался кривоватым, так что его иногда называли то Носом, то Губой, что его чрезвычайно злило.

Кстати, в интернате начался ремонт, говорят, делают новый актовый зал, так что все с нетерпением ждут, когда стройка закончится. От таких новостей у меня холодный пот пробежал по спине, поскольку никакого актового зала не будет, а строят там звуконепроницаемые комнаты, в которых будут встречать высоких гостей.

Вывалив на меня всё это, знакомые вернулись в свои кровати, а я задумался, правильно ли поступил. Ведь теперь время, проведённое в больнице, помножится ещё и на срок реабилитации, а бегать мне хотелось уже сейчас.

«В любом случае, надеюсь, сломанный нос отвадит от меня желающих присвоить вещи», – решил я наконец.

***

Ещё через две недели я смог наконец ходить, и выздоровление пошло ещё быстрее. Что было приятно – это гость, посетившей меня перед самой выпиской. Я тогда вернулся из туалета, поэтому сначала поразился тишине, царившей в палате, а затем заметил красную от смущения девушку, на которую пялились все до единого парни. Она же стояла возле моей кровати, сжимая в руке авоську, в которой лежали какие-то мелкие кульки, свёрнутые из газеты.

– Лилия? – удивился я. – Ты что здесь делаешь?

– Тебя проведать пришла, мы ведь друзья, – огрызнулась она.

– Да? Ну тогда давай лучше выйдем в коридор… друг.

Она пошла за мной и, когда мы оказались за дверьми и подошли к окну, тут же вручила мне кульки, а авоську забрала себе.

– Яблоки, к чаю там, – сказала она, сильно смущаясь.

– Спасибо, Лиля, – я покачал головой, – я не хочу, чтобы ты обижалась на меня, но, пожалуйста, не приходи больше.

– Почему? – вздрогнула она. – Я сделала что-то плохое?

– Нет, просто не хочу, чтобы ты пострадала. Такие, как я и они, плохая компания, – я показал поворотом головы в сторону палаты.

– Чем же они могут мне навредить? – удивилась она.

Тут я уже не выдержал её наивности и простоты.

– Затащат в туалет и вы…т тебя, так доступнее?

Она нахмурила лоб.

– Что такое вые…т? Это такая игра? Не знаю такой.

Я сделал рука-лицо и понял, что разговаривать с пионеркой бесполезно.

– Вечером, когда с родителями будешь ужинать, спроси у них значение этого слова, – посоветовал я, – они тебе популярно объяснят.

– Да? – удивилась она. – Хорошо, спасибо. Я попробую.

– Ну вот, так что спасибо, но больше не приходи.

Лиля пожала плечами и, повернувшись, зашагала к выходу, я же, вернувшись в палату, к визгу детей и радости подростков, разделил между всеми принесённые сладости. Получилось помалу, но зато честно.

А на следующий день медсестра, улыбаясь до ушей, принесла мне записку, на которой было написано всего два слова, но зато печатными буквами и с кучей восклицательных знаков:

«Ненавижу тебя!»

«Видимо, всё-таки спросила», – удовлетворённо понял я и съел записку, поскольку её некуда было выбросить, а кругом имелась куча любопытных глаз.

В остальном дни до выписки протекали скучно и единообразно, так что я стал делать гимнастику и ОФП, чтобы наконец начинать вспоминать нормальное состояние своего тела, и в интернат вернулся уже немного окрепшим, с горячим желанием добраться наконец до стадиона.

***

– Немой, к директору, – заглянувшая в дверь маленькая девочка крикнула сообщение и сразу убежала.

– Зачастил ты что-то к нему, – Пузо почесал пузо.

– Можешь сам сходить вместо меня, – предложил я.

Он тут же заверил, что просто пошутил. После той памятной драки, в которой я, оказывается, успел не только сломать нос Губе, но и переломал пальцы ещё одному старшаку, все парни моего возраста обходили меня стороной, старшие же разговаривали много спокойней, чем раньше.

Поход к директору всегда был событием, так что я сначала переоделся в школьную форму, повязал галстук, расчесался, взял с собой медаль, дневник, в который вложил грамоту, и, наряженный, отправился вниз.

– Вызывали, Андрей Григорьевич? – протиснулся я через щель и прикрыл дверь за собой.

– Да, Добряшов, присаживайся, – Пень явно находился в хорошем расположении духа.

Я тут же это сделал, скромно примостив попу на уголок стула и сложив руки на коленях.

– Мне сегодня письмо пришло с ГОРОНО, – он показал на конверт, лежащий перед ним на столе, – ты заявлен на районные соревнования, как победитель общешкольных. Что скажешь?

– Я ещё не восстановился после больницы, Андрей Григорьевич, – я показал ему бледную руку, – боюсь, не смогу выступить.

Мои слова заставили его нахмуриться.

– Подумай хорошо.

– Андрей Григорьевич, если вы скажете, я, конечно, пойду, но нужно ли нашей школе последнее место? – я не поднимал на него глаз.

– Хм, – задумался он, – доля истины в твоих словах есть, но нам бы не помешало сейчас скрасить то происшествие, виновником которого, кстати, ты был сам.

«Конечно, конечно», – изумился я от подобного уровня наглости, поэтому просто промолчал.

Видя, что я никак не реагирую на его слова, он подскочил с места и, подойдя ко мне, наотмашь дал оплеуху, удар был настолько сильным, что голова качнулась в сторону.

– Смотри на меня, когда разговариваешь с директором, щенок! – прошипел он и ударил ещё раз, а потом ещё, пока я нехотя не поднял на него взгляд. – Так-то лучше, – он достал платок, вытер ладонь от крови, которая текла у меня из разбитого носа и испачкала его руку, и вернулся на место. – Что нужно, чтобы ты достойно – я подчёркиваю – достойно выступил?!

Я задумался, если он и правда хочет победы, надо заламывать по максимуму, пока есть такой шанс.

– Мне нужно время, спортивная форма и приспособления для тренировок, – наконец ответил я.

– От занятий я тебя освобожу, это не проблема, формой обеспечу, а что тебе нужно для тренировок? Это же бег. Бегай, и всё.

– Две гантели по пять килограмм, шестнадцатикилограммовая гиря и крепкие железные санки.

– Санки? – удивился он. – Зачем? Вроде не зима ещё.

– Потом можно будет их не найти, лучше запастись сейчас, – соврал я, не моргнув и глазом.

– Вроде ничего такого, – он покивал головой, – а где хранить всё будешь?

– В подсобке у вахтёров, буду забирать перед тренировками и возвращать после, – быстро выкрутился я, добавив: – А то сопрут же.

– Это да, это у нас могут, – согласился он. – Медаль и грамоту оставь у меня, наверно, пора делать стенд с трофеями, и свободен, я постараюсь всё достать как можно быстрее.

– Могу я уже с завтра не ходить на занятия, а набирать форму?

– Конечно, – он покачал рукой, выпроваживая меня.

Поднявшись к себе, я зашёл в комнату, наткнувшись на любопытные взгляды соседей. Сняв куртку и затем рубашку, я увидел, что она вся в крови. Её и галстук придётся сегодня долго застирывать, чтобы отмыть кровь.

– Всё ещё хочешь сходить вместо меня к директору, Пузо? – показывая её, поинтересовался я.

– Нет, ты чё, Немой, я же пошутил, – испугался он, отводя от меня глаза, остальные так и вовсе притихли.

– Ну-ну, – вздохнул я и отправился в туалет.

Застирывал я, конечно же, лицом к двери, чтобы видеть, кто входит и выходит, так что ужасом стало, когда в дверь заглянул Бугор. Повзрослевший, похудевший и с ещё более злым взглядом, чем прежде.

– Немой? – глухо спросил он.

Я поднялся на ноги, сжав в кулаке мыло.

– Да.

– Будут проблемы со старшаками, зови меня, – оповестил он, – ясно?

– Да.

Он кивнул и вышел из туалета, оставив меня с отчаянно бьющимся сердцем и испариной на лбу. Я тут же бросился в комнату, где уже сидели хмурые соседи.

– Что в школе опять делает Бугор? – срывающимся голосом спросил я.

– Говорят, его и ещё двоих бывших выпускников приняли на работу сторожами и вахтёрами, – глухо ответил Пузо, – ты их не застал, но мрази те ещё, п…да спокойной жизни.

«Похоже, взамен тех, что отравил я», – мгновенно догадался я, так как директору явно были нужны послушные громилы, чтобы запугивать детей и прислуживать при доме увеселений, который строился на первом этаже стремительными темпами, словно и не в СССР мы жили.

О том, что Пузо оказался прав, мы узнали уже утром. Видимо, вне жизни за стенами интерната новоявленные сторожа не пользовались популярностью у женщин, поэтому, попав обратно туда, где могли спокойно беспредельничать, они втроём в первую же ночь изнасиловали девочку шестнадцати лет, которую затащили в комнату к Бугру и выпустили только под утро. Она не появилась на завтраке, как и в последующие несколько дней, а когда всё же вышла, на неё было невозможно взглянуть без жалости – жёлто-фиолетовая гематома на всю правую сторону лица и разбитые губы.

Я, вернувшийся со стадиона, где теперь пропадал целыми днями, забив на всё, старательно гнал от себя мысли о том, что это меня как-то касается. С шумом в столовую ввалились те, о ком я думал, а за ними, избитый и переодетый в девичье платье, шёл незнакомый мне мальчик. Старые порядки возвращались в интернат.

«Никита, это не твоё дело, – продолжал увещевать я себя, – ты Ире обещал помочь, а что сделал с тех пор? Ни-че-го! Тут того же хочешь?»

Мучаясь сомнениями, я поднял голову, когда почувствовал на себе взгляд, направленный от преподавательского стола. На меня строго смотрела Ангел, словно в чём-то укоряя. Не выдержав взгляда, я опустил голову и, закончив завтрак, отправился на стадион, забрав санки, две гантели, оказавшиеся просто приваренными к металлической короткой палке шарами, и самодельную же гирю, весившую точно больше шестнадцати килограмм, но в отсутствие весов я даже примерно не представлял себе, на сколько она потянет. Отложив гантели в сторону, я стал прикручивать гирю к санкам, а те привязывать к школьному ремню, который от тяжести стал весьма сильно растягиваться. Но у меня не было выбора, я мог бегать с утяжелёнными санками только так, других способов просто не имелось.

– Иван, – внезапно раздался тихий голос, и я, повернувшись, увидел Иру, которая махала мне рукой, зовя за деревянную трибуну. Плюнув от злости, я пошёл туда как есть, взяв гантели в руки, поскольку оставлять их без присмотра было чистым безумием.

– Ты с ума сошла? – я стал делать вид, что занимаюсь и не смотрю в сторону спрятавшейся за деревянной конструкцией девушкой.

– Как ты? – вместо ответа спросила она. – Прости, но я не могла навестить тебя.

– Уходи! – прошипел я. – Ещё не хватало, чтобы нас увидели вместе!

– Злюка! – она ничуть не обиделась. – Ладно, тогда о деле. Отец сильно загорелся идеей выставить тебя на соревнования, чтобы имя школы светилось в газетах и отчётах, а не только в сводках несчастных случаев, так что всем было приказано не трогать тебя.

– Это хорошо.

– Скоро будет достроен дом свиданий, – тихо сказала она, – а это уже совсем не хорошо. Ты что-то будешь предпринимать?

Она своими словами наступила мне на больную мозоль. Сомнения и страх, которые сопровождали мои мысли о противостоянии Бугру и его подручным, она разворошила ещё сильнее.

– Я простой подросток, что ты хочешь, чтобы я сделал?!

– Ты обещал мне! Сказал, что защитишь! Я доверилась тебе!

– Ира, я обычный подросток и ничего не могу сделать, – попытался отделаться от неё я, – просто хочу стать чуточку известным, чтобы моё слово что-то значило, и только после этого обличить всех!

– А сколько будет изнасиловано до этой поры? Сколько не доживёт? – прошипела она. – Зря я тебе поверила, ты такой же трус, как и все остальные!

– Пусть трус, зато живой, – огрызнулся я и, повернувшись, пошёл обратно.

Ругательства понеслись мне вслед, а настроение упало до такой степени, что заниматься совершенно расхотелось. Я сел на санки и, схватившись за голову, стал прокручивать наш разговор. Ей было легко говорить сделать что-то, но что я мог? Трав никаких не осталось, силы мои были далеки от того, чтобы противостоять сразу трём здоровым взрослым.

Ни к чему так и не придя, я вернулся к занятиям, чтобы хоть как-то выбросить из головы эти мысли. Так что закончил поздно и уже на закате, когда на улице никого не было, отправился обратно. Входная дверь была открыта, но, на моё удивление, на месте вахты никого не было. Пожав плечами, я подошёл к двери вахтёрки под лестницей и толкнул дверь, чтобы выгрузить свой спортивный инвентарь. Первое, что я увидел, – жопу, которая двигалась между белых ног со спущенными колготками и туфлями. Обладатель жопы не слышал, как я вошёл, поскольку был занят своим мерзким делом, а вот тот, кто под ним находился, тихонечко выл, сглатывая слёзы, на что первый не обращал ни малейшего внимания.

Мысли, душевные терзания и всё, что накопилось во мне за это время, заставили словно на автомате сделать два шага вперёд и опустить одну гантель, которую я держал в руках, на голову человека, находящегося сверху. Он моментально обмяк, завалившись на девушку, я уже видел, что внизу был не парень. Вой стал затихать, она попыталась столкнуть с себя насильника.

– Закрой глаза руками! – приказал я.

– Но… – снизу раздались всхлипывания.

– Закрой! Еб…е глаза руками!

Видя, как, несмотря на тяжесть, навалившуюся на неё, девушка, как смогла, закрыла глаза руками, я подошёл, с трудом сбросил с неё парня, оказавшегося одним из подручных Бугра, и, разорвав на нём майку, плотно завязал ей глаза сам. Хоть и было темно, я не хотел, чтобы она запомнила моё лицо, голос чёрт с ним, уже никак это не исправить.

– Вставай, оденься, – приказал я.

Она молча всё это проделала, дрожа от страха.

– Сейчас я отведу тебя в туалет, глаза не развязывай, подмойся и умойся, чтобы на тебе не было никаких следов, я подскажу, где смывать. Отвечать не нужно, кивни.

Она быстро закивала, и это было понятно даже в темноте.

Взяв её за локоть, чтобы не соприкасаться руками, я вывел девушку из вахтёрки, заперев помещение на ключ, и провёл до ближайшего туалета преподавателей, куда вход ученикам был запрещён, но в нём единственном имелась щеколда внутри. Запер её, девушка под моим руководством стала умываться и безропотно сняла трусы и колготки, помыв кустистый лобок, ноги и живот. Подождав, когда она оденется, я спросил:

– На каком этаже живёшь?

– На втором.

– Идёшь к себе, никому ничего не рассказываешь, ясно?

– Да я и раньше-то, – она пожала плечами, – не говорила. Какой смысл?

– Он не в первый раз? – понял я.

– Третий.

– Когда я развяжу глаза, идёшь и не поворачиваешься, ясно?

– Почему? Я всё равно никому ничего не скажу!

– Я сейчас верну тебя обратно и закрою с ним в вахтёрке, – спокойно сказал я, и она от моего голоса вздрогнула, замотав головой.

– Всё сделаю, что ты говоришь!

Открыв дверь, я сначала выглянул, убедившись, что на этаже никого нет, затем провёл девушку выше, но прежде чем снять повязку с глаз, решил перестраховаться и заставил её лечь на пол лицом вниз. Развязав обрывки майки, я взял их с собой и приказал ей считать про себя от десяти до одного, после чего идти к себе.

Едва она тихо сказала «десять», я рванул вниз, поскольку там осталось одно недоделанное дело. Замерев, я отдышался и стал прислушиваться, пытаясь определить, не пошла ли девушка за мной обратно. К счастью, ума этого не делать ей хватило, так что я добрался до вахтёрки и вытащил оттуда свои снаряды. Моя легенда будет завтра такая, что я пришёл, вахтёра не было, но, чтобы не оставлять снаряжение, я всё понёс к себе.

Зайдя внутрь, я посмотрел на лежащего человека, который внезапно пошевелился. Я чуть не заорал от ужаса, поскольку думал, что он умер от удара тяжёлой гантелей по голове, поэтому, нагнувшись, со страхом и гулкими ударами сердца в груди констатировал, что он ещё жив, а это была гигантская проблема для меня. Сопоставить удар тяжёлым предметом и то, что я фактически единственный, кто прихожу поздно, мог даже идиот, поэтому я был уверен, что так оно и случится, когда он очнётся.

Мысли метались как безумные, я не знал, что делать. Если он останется жив, меня точно сначала изобьют, а затем ещё и опустят, они с Бугром мне этого просто не простят. А это значило, что план нужно менять. Собрав волю в кулак, я занёс в вахтёрку свой инвентарь, затем снял с него ремень и сделал из него затягивающуюся петлю. С трудом подняв человека, я посадил его на санки и закрепил свободный конец ремня на железном крюке, на котором висели вёдра и другой садовый инвентарь, затем, приподняв санки за один край, смог пристроить его голову в петлю и отпустил. Насильник даже не пошевелился, но я надеялся, что длины ремня и веса его тела хватит как минимум на то, чтобы он стал задыхаться. Других вариантов, как сделать так, чтобы это не выглядело как убийство, я не знал. Протерев все предметы, к которым прикасался, кроме спортивных снарядов, я захватил с собой только обрывки его майки, которые собирался закопать завтра в земле, и ретировался, сначала приняв душ и только потом зайдя в комнату, где соседи лежали по койкам и тихо сопели. Раздевшись, я нырнул под одеяло и постарался успокоить едва не вырывающееся из груди сердце.