Дмитрий Правдин
Байки бывалого хирурга
– Ты, терпила недорезанный! – вновь оживился приподнявшийся на локтях Сливов. – Что ты как баба здесь нюни распустил! Пристал тут к доктору со своим пальцем. У меня вон кишки вылезли наружу, а ты с какой-то ерундой лезешь.
– Почему вы так со мной разговариваете? Кто ты такой?
– Я – больной хирургического отделения. И потяжелее тебя буду! А ты, фуфел, здесь цирк устраиваешь, потому что тебе просто лень в травпункт съездить. Вот ты и приперся куда поближе. А тут вот. – Сливов отогнул прикрывавшее его одеяло и, скрипя зубами, сорвал с живота наклейку, явив окружающим тускло поблескивавшие кишки.
– Сливов, вы чего? – ужаснулся Денисов и быстро пристроил наклейку на место. – Нельзя же так!
– Да ладно, доктор, я же вижу, как этот чудак на букву М вас достает со своим гребаным пальцем.
– Ну, погодите у меня! – давясь собственными словами, забубнил внезапно побледневший бузотер, медленно продвигаясь к выходу. – Попляшете у меня! Еще не раз вспомните мой палец.
– Давай, дерзай! Только пиши без ошибок! – громко закричал ему вслед, отчего-то повеселевший Сливов, затем, повернув лицо в сторону катившего его к лифту Денисова, добавил: – А вы, доктор, не переживайте, если выкарабкаюсь, я вам благодарственное письмо напишу и, если надо, то с вами и в прокуратуру или еще куда схожу.
– Я сейчас больше переживаю, чтоб у вас кишка не омертвела. А для этого нужно как можно быстрее начать операцию. – Зина, Валя? Вы где?
– Мы тут, – раздался сзади голос дежурных медсестер, – давайте, доктор, мы уже сами его в операционную поднимем.
– Давайте, – согласно мотнул головой Денисов и уступил каталку со Сливовым подбежавшим девушкам в белых халатах. – А то мне еще анестезиологов нужно предупредить, чтоб наркоз дали.
– Наркоз – это хорошо! – уже из кабины лифта донесся необычайно бодрый голос Сливова…
Наложив на операционную рану последний шов, Денисов машинально посмотрел на большие круглые часы, висевшие напротив операционного стола. На блестящем циферблате черные стрелки показывали десять минут второго.
– Обошлось малой кровью и всего за сорок минут! – радостно произнес ассистировавший Денисову хирург Виталий Березов. – Любо дорого посмотреть! Кишки не пострадали.
– Во время взяли, – улыбнулся в ответ Денисов, срывая с рук выпачканные кровью перчатки и кидая их в стоящий рядом таз для мусора. – Еще бы с полчаса и пришлось бы кишку резецировать.
– Да, этот Сливов такой вредный! – включилась в разговор операционная сестра Галина. – Такой беспокойный: ничего не хочет слушать. Все куда-то рвется. Он через час после первой операции с разрезанным животом уже попытался самостоятельно встать и пойти в палату.
– Нормальный мужик, – произнес стоящий у головы больного врач анестезиолог Владимир Петрович, монолитного вида дядька с огромными, как клешни, руками. – Все юморил перед наркозом. Все какую-то историю про некоего козла с пальцем рассказывал. Что там за скандал, Иваныч? – Он посмотрел на снимающего в углу операционной забрызганный кровью халат Денисова.
– Да так, ерунда, – отмахнулся хирург. – Не бери в голову.
– А-а-а, это вы про этого скандалиста с порезанным пальцем? – оживился Виталик. – Ох, он меня внизу достал. Я стою в перевязочной, разбитую в хлам голову зашиваю, под дверями еще двое сидят: один с вывихом плеча, другой с разрубленной ногой, натурально кровью истекает. И этот чудило лезет туда без очереди: пальчик ему перевяжите. Так он, выходит, вас пошел доставать?
– Пошел, – вздохнул Денисов.
– И как?
– Виталик, забей! – Денисов энергично махнул рукой. – Пускай едет в травпункт. Занимайся своим делом. Иди в приемник, уже вон наяривают. – Он повел глазами на лежащий на подоконнике мобильный телефон напарника, на экране которого требовательно высвечивалась надпись «приемник».
– Ух, ты! – присвистнул Виталик. – Шесть пропущенных звонков.
– А зачем ты звук отключил?
– А чтоб не доставали, – широко ухмыльнулся Виталик. – Ладно, раз я пока не нужен, я побежал вниз.
Денисов, из-за недостатка среднего и младшего медперсонала, помог переложить анестезиологу проснувшегося Сливова на каталку и спустился к себе на этаж. В планах было написание протокола операции. Но им не суждено было сразу осуществиться. У дверей ординаторской его ожидала целая толпа взволнованных родственников.
– Сколько же можно ждать? Ни одного врача? Безобразие! – неслось в сторону Денисова со стороны посетителей.
– Извините, я был на операции.
Два часа. (Целых два часа!) Денисов, как мог, отбивался от наседавших со всех сторон участливых родственников, отложив в сторону все свои важные дела. Самое любопытное, – думал он, – что каждый раз одно и тоже: как сделаешь обход, то у тех пациентов, что только что не предъявляли никаких жалоб, внезапно начинают выдвигать массу претензий их взволнованные родственники, что пришли проведать своего близкого в воскресный день. И, самое интересное, что львиная доля жалоб адресована именно к лечащим врачам, которые, по сложившейся уже давней традиции, выплескивают на врача дежурного.
Когда уже постовая медсестра принесла третью подряд историю вновь поступившего пациента, Денисов не выдержал и, мягко говоря, послал всех родственников с их просьбами и жалобами к лечащим врачам и заведующему отделением. Тем самым пополнив копилку жалоб на себя.
Осматривая одного из вновь поступивших, Денисов заподозрил, что хирург приемного покоя не разглядел у него острого аппендицита. Подтвердив тем самым, что это одно из самых коварных заболеваний в экстренной хирургии.
Без пяти четыре Денисов уже стоял за операционным столом и под светом бестеневой лампы отточенными движениями выделял воспаленный аппендикс. Ассистировавший ему Виталик грустно оправдывался:
– Но у него же почти нормальные анализы. Как же вы определили аппендицит?
– На клинику нужно ориентироваться, на клинику, мой юный друг, и тщательней собирать анамнез заболевания.
После удаления червеобразного отростка, почти без перерыва пришлось вскрывать запущенную флегмону руки. Едва трезвый мужчина почти неделю лечился алкоголем домашнего производства. А когда понял, что сие лекарство не очень ему помогает, вызвал «скорую помощь». Итог: почти стакан гноя из воспаленной руки и заблеванная скудной закуской гнойная перевязочная.
В 18–10 Денисова срочно пригласили в приемный покой. Напарник Виталик зашел в тупик. Спустившись на первый этаж, ответственный хирург чуть не наступил на отдыхавшую прямо на затоптанном полу еще не старую женщину в застиранном домашнем халате. Первый этаж находился в стадии вялотекущего ремонта. Его центральный проход был заставлен разного рода составляющими. Там и сям покоились мешки с цементом, возвышались голубыми холмиками стопки кафельной плитки, мотки скрученного в бухты электрического провода, какие-то непонятные доски и листы толстостенной фанеры. А над всем этим рабочим беспорядком царили грубо сколоченные строительные леса, кое-как приткнутые к стенам, но все равно частично загородившие проход. Рабочие – молодые парни восточной наружности явно никуда не спешили, и весьма умело, с завидным постоянством, переставляли строительные декорации с места на место, имитируя кипучую деятельность.
Утомившаяся посетительница, как оказалось, доставленная в приемник «скорой помощью» с ушибами мягких тканей лица недельной давности, умудрилась, пока ждала рентген-снимки черепа, употребить сорокаградусное лекарство. Спряталась за строительными лесами и в одиночку опорожнила пол-литровую пластиковую бутылку какой-то дряни, остро пахнувшей токсичной сивухой. Да не рассчитала дозу и прямо здесь рухнула на мешки с цементом, заботливо выложенные кем-то вдоль стенки в виде своеобразного лежака. После, потеряв контроль, тихо скатилась на замызганный пол, крепко зажав в левой руке пустую тару.
Добродушный Денисов попытался хоть как-то растормошить сраженную суррогатным алкоголем и тяжелым сном брошенную тетеньку. Но осознав, что это довольно неблагодарное занятие, по-отечески взял и пристроил ее обратно на цементное ложе, подперев размякшее тело одним из мешков. В коридоре в воздухе витал специфический запах отделочных работ с долей выдыхаемого алкоголя и засохшей краски. Вдоль наполовину отремонтированной стены, под закрытыми дверями малой операционной сидели, стояли или просто прохаживались семенящими шажками неопределенного возраста люди обоего пола. Часть из них уже замотана в бинты, другим это еще предстояло пройти. Но объединяло их всех одно: они ждали, когда же доктор Березов освободится и, наконец, зашьет их полученные в боях с алкоголем повреждения, и выдаст справку о спасении жизни. Причем, почти у всех физиономии были еще те: без слез не взглянешь.
– Иваныч, – тут небольшая проблемка нарисовалась, выглянул из-за двери перевязочной одетый в окровавленный белый клеенчатый фартук Виталик. – Если вам не трудно, то гляньте там, в смотровой, ребенка – девочка с болями в животе. Там мама ее уже откровенно скандалит. Я просто зашиваюсь. – Он обвел взглядом томящуюся под дверями толпу и затем кивнул в сторону перевязочной. Где, на забрызганном кровью операционном столе, лежа на животе, ожидал своей участи заплаканный очень расстроенный дяденька, белевший оголенными рыхлыми ягодицами. Насколько мог судить Денисов, одна из них была развалена острым предметом чуть ли не напополам. – Жена постаралась, – устало вздохнул Виталик, перехватив профессиональный взгляд старшего хирурга, – кухонным ножом.
– Бывает, – понимающе согласился Денисов. – Так, где говоришь ребенок?
Осмотрев хмурую, неразговорчивую девочку лет семи, он пожал плечами и сообщил не спускавшей с него внимательного взгляда матери, что ничего страшного нет. Что ее дочь не нуждается в хирургическом лечении.
– А вы уверены, доктор? – с немалой долей сомнения в голосе громко переспросила молодая женщина, годившаяся Денисову в дочери.
– Вполне, у нее даже жалобы на боли в животе отсутствуют. И живот при осмотре абсолютно мягкий, и сданные анализы спокойные. Не нужно так волноваться.
– Да, но вы даже УЗИ живота ей не сделали?! Один рентген. Как же так? Как можно без УЗИ поставить правильный диагноз?
– Очень даже можно, – улыбнулся Денисов, – ведь когда еще УЗИ и прочих дополнительных методов обследования не было и в помине, мы уже успешно ставили правильные диагнозы и грамотно лечили. И поверьте, неплохо справлялись и до сих пор справляемся. Согласен, УЗИ иногда помогает развеять сомнения при постановке диагноза. Однако, целиком и полностью на него уповать не стоит.
– Безобразие! – расширила она узкие ноздри. – Как вы тут работает?
– Что такое? – как черт из табакерки нарисовался длинный субъект с розовыми прыщами на впалых сероватых щеках и с жидкой косичкой пшеничных волос на голове, туго перетянутых обычным белым шнурком от кроссовок. – Что с моей дочерью?
– Ничего страшного, – повторил Денисов, смерив новоявленного отца быстрым взглядом. На вид так, типичный любитель зеленых излишеств. – Вашей дочери хирург не нужен. Сейчас передадим ее педиатру.
– Леопольд, представляешь, они Катюше даже УЗИ не сделали. И говорят, что без УЗИ можно исключить аппендицит.
– А че? Мне без всякого УЗИ аппендицит поставили и прооперировали, – обнажил щербатые зубы обдолбанный Леопольд и весело посмотрел на жену.
– Ты что такое говоришь? – замахала она на мужа руками.
– Да нормально все! Док, – он развязано посмотрел на задумавшегося хирурга, – так че, нет у Кати аппендицита?
– Нет, – сухо отрезал Денисов, – похоже на детскую инфекцию. Сейчас приглашу педиатра.
– Послушайте, – неожиданно окрысилась Катина мама, преграждая ему путь, – если с моей дочерью не дай бог что-то случится, то вам здесь всем не поздоровится! А вам в первую очередь! Так и знайте!
– Послушайте, – Денисов отогнал от себя мрачные мысли и в упор посмотрел на собеседницу, – что у вас за странная манера общения с врачом? Чуть что, сразу пугать? Вы, к примеру, знаете, что у нас в больнице нет ни детского хирурга, ни отделения деткой хирургии? И УЗИ никто в выходные дни не делает.
– Как так? – опешила девушка. – А зачем же нас тогда к вам привезли? Нам на «скорой» сказали, что нас посмотрит и хирург, и педиатр, и УЗИ выполнят.
– Педиатр вас посмотрит (Денисов не стал ей объяснять, что детский врач дежурит только два раза в неделю: в понедельник и четверг, а в остальные дни детей принимает обычный терапевт приемного покоя). Хирург в моем лице вас уже осмотрел. Только я, официально, не являюсь детским хирургом.
– Так зачем же нас сюда привезли? – повторила она свой вопрос.
– Вас привез не я, а «скорая помощь». В больнице, да, есть лицензия по детской хирургии. А всего остального нет. На мой взгляд, у вашей девочки острой хирургической патологии не наблюдается. Если вам что-то не нравится, то вы вольны ехать в специализированное учреждение. Тем более что до ближайшего отделения детской хирургии всего каких-то километров двадцать. В Питере полно детских больниц. Мы же, в конце концов, с вами не на необитаемом острове.
– Хорошо, отправьте нас туда! Выделите машину!
– Да, – кивнул волосатый, тряхнув своей зашнурованной косичкой, – дайте нам машину, и мы поедем в детскую больницу, раз такое дело.
– Я, простите, машинами не распоряжаюсь, а своей у меня нет. И переводим мы в детскую хирургию только по строгим показаниям и по предварительному согласованию. Если вы сами желаете, то, пожалуйста, пользуйтесь своим транспортом. А так ничего не выйдет.
– Что у вас за больница! Что за отношение к людям! Теперь нам что, по-вашему, умирать нужно?!
– Я же вам русским языком сказал: не вижу у девочки острой хирургической патологии. Зачем же сразу умирать. Мы вам в помощи не отказываем. Сейчас пригласим педиатра.
– Ага, не видит он, осмотрели без УЗИ, да еще и не являясь детским хирургом.
– Острую хирургическую патологию увидит любой хирург, – еле сдерживая себя, четко произнес Денисов и, не прощаясь, вышел из смотровой, привлеченный подающим ему из-за приоткрытой двери какие-то знаки Виталиком.
– Федор Иваныч, опять ваша помощь нужна! Вывих нижней челюсти. Не знаю, чего делать? Вы когда-нибудь вправляли?
– Доводилось. Иди, позови к ребенку терапевта, а я пока вправлю. Где пациент, в смотровой?
– В смотровой. Так нашей патологии у девочки нет?
– Виталий, разумеется, нет! Абсолютно мягкий живот. Неужели ты не видел?
– Да, видел, только там мамаша такая стерва. Все с УЗИ доставала.
– Да-а-а, уж, – протянул Денисов. – Что есть, то есть. Ладно, не бери в голову. Пускай ими теперь терапевт, он же педиатр, занимается.
Посередине перевязочной, на обтянутом потрескавшимся бордовым дерматином стуле сидела молодая полная девушка с неестественно приоткрытым ртом. В уголках ее грустных глаз скопились прозрачные слезы. Денисов приоткрыл окно, разбавив спертый удушливый воздух, пахнущий уже въевшимся перегаром и еще чем-то кислым, свежей струей морозного вечера. И встал напротив зажмурившей глаза девушки.
– Не волнуйтесь, – как можно мягче попросил ее Денисов, обматывая кончики больших пальцев рук марлевыми салфетками. – Расслабляйтесь. И постарайтесь меня не укусить.
– Угу, – с трудом выдавила из себя пациентка и еще больше зажалась.
– Так, спокойно, не волнуйтесь. – хирург ловко завел в рот обмотанные тканью большие пальцы и, зафиксировав их на коренных зубах нижней челюсти, остальными ухватил выступающие костные углы. Хоп. Раздался характерный щелчок, и челюсть быстро встала на место. – Черт!
– Ой, доктор! – расцвела девушка, потрогав свою вновь открывающуюся челюсть. – Извините, я не нарочно.
– Ничего страшного, – поморщился Денисов, снимая салфетки с укушенных пальцев.
– Вам сильно больно?
– Нормально. – Он через силу улыбнулся и осмотрел кожу. Вроде не прокусила. В другой раз нужно будет побольше салфеток намотать.
– А у меня это второй раз уже. И все время при зевании. Сегодня вот тоже зевнула, а она раз и выскочила.
– Осторожней надо зевать.
– Так вы не сердитесь на меня? Как-то само собой получилось!
– Все хорошо. Идите в кабинет к хирургу, он вам справку напишет.
Не успел Денисов подняться на хирургию, как в кармане халата зазвонил мобильный телефон. В реанимацию поступил сорокалетний мужичина с тяжелым желудочно-кишечным кровотечением. У него из заднего прохода буквально ручьем вытекала теплая кровь, а при постановке зонда в желудок вишневый поток хлынул и оттуда. Срочно в операционную!
Виталик на операцию пойти не смог: зашился в приемнике. Время всего 19–10, а там яблоку негде упасть. И в основном везут одну травму. Медсестры в перевязочной нет. По штату положена, а по факту нет желающих за копейки заниматься тяжелой, нескончаемой работой. Вот ему приходится и гипсовать, и поправлять сдвинутые кости одному. Да и ведение документации никто не отменял. Если ответственный хирург не занят, что бывает очень редко, то приходит на помощь. А так хирургу приемного покоя, в основном, приходится рассчитывать только на себя.
Пришлось Денисову пригласить к себе в помощь дежурного гинеколога. Им не привыкать. Так как по, сложившейся уже давно традиции, именно гинеколог и участвует в операциях хирургов в ночное время в качестве ассистента. Якобы у гинеколога меньше всех работы. А к ним иногда и на самом деле не так много больных поступает.
Случай оказался непростым. Огромная язва двенадцатиперстной кишки буквально разъела питающие ее стенку сосуды, и из них продолжалось серьезное кровотечение. Только удаление части органа могло в данном случае спасти человеку жизнь. Денисов отважился на резекцию, несмотря на крайне тяжелое состояние оперируемого пациента.
Четкая и слаженная работа в операционной: хирурги, молчаливо склонились над узким колодцем срединной раны, уверено оперируют. Анестезиолог стоит рядом – поддерживает наркоз и одновременно переливает кровь, операционная сестра внимательно следит за работой врачей, готовая в любую секунду прийти им на помощь. В покрытом от пола до потолка бирюзовым кафелем зале царит умиротворяющая тишина, разбиваемая только мерной работой дыхательного аппарата и короткими фразами хирурга. Все присутствующие сейчас – единая команда. Они сосредоточены и подчинены одной цели – спасти человеку жизнь.
Вот давление быстро скачет вниз, пульс частит, анестезиолог скользит пристальным взглядом по цветным цифрам на экране монитора, затем, встав на цыпочки, заглядывает через широкую, чуть ссутулившуюся спину Денисова в операционную рану. Она еще сравнительно молодая девушка, три года как вышла из университетских стен, но уже успела поднатореть в профессии. Ничего не ускользнет от ее зорких девичьих глаз.
– У вас кровит?
– Да, – в полголоса сокрушается Денисов, – сполз зажим с правой желудочной артерии. Прилично плюхнуло. Что давление, сильно упало?
– Упало. Чем помочь?
– Спасибо, Антонина Петровна, кровотечение уже остановили. Заканчиваем мобилизовать двенадцатиперстную кишку. Было бы неплохо восполнить кровопотерю.
– Уже, – коротко бросает Антонина Петровна и отходит от стола, чтоб зарядить в капельницу очередные пакеты с размороженной плазмой и теплыми эритроцитами.
И вот вновь наступает умиротворенная тишина, колеблемая только искусственными легкими. Операционная сестра втайне любуется четкой работой врачей: ни одного лишнего движения. Все строго по делу. Ни каких тебе истеричных воплей и отвязной ругани. Только одни четкие команды: зажим, салфетку, шить. Анестезиолог тоже умница: молодая, а уже отлично справляется с непростым наркозом. Причем одна, без медсестры. Сестры – анестезистки здесь тоже в цене. Не на каждом дежурстве присутствуют и помогают врачам. Проблема с кадрами – здесь весьма насущный вопрос. Бедным анестезиологам приходится все делать самим, включая и переливания крови. Хотя, это против всех современных правил ведения наркоза. Врача – трансфузиолога так и не заманили в больницу коротким рублем.
Незаметным движением выбросив удаленный орган в стоящий рядом алюминиевый тазик, Денисов скользнул взглядом на висевшие напротив него на сияющей безукоризненной чистотой кафельной стене круглые часы: 21–03, и громко нарушил тишину:
– Коллеги, поздравляю, мы пересекли экватор.
– Какой экватор? – нахмурилась Галина, операционная медсестра, не спускавшая глаз с операционного поля.
– Экватор дежурства, – весело отозвался хирург, разминая затекшую спину, поворотами вправо – влево. – Половину вахты уже отстояли.
– Вы все шутите, – улыбнулась она в ответ.
– Так, а что, плакать что ли? Все замечательно: кровотечение остановили, кровопотеря восполняется, больной орган удалили. Сейчас сошьем между собой, что осталось, и полный порядок.
– А там еще кого-нибудь подвезут, – обреченно вздохнула операционная медсестра.
– Привезут, так спасем! Мы же врачи, мы на это учились.
– Да, Федор Иваныч, с вами не соскучишься.
– И без работы не останешься, – улыбнулся ассистировавший Денисову гинеколог Лев Семенович.
– По мне, лучше в операционной жизнь кому спасти, чем свою собственную портить в общении с неадекватными родственниками.
Через час Денисов закрыл стерильной наклейкой операционную рану, разогнул спину и оторвался от стола. Тут только почувствовал, как помимо спины, затекли еще простоявшие два часа без движения, ставшие сразу чужими ноги. Скинув окровавленные халат и полиэтиленовый фартук в кучу грязного белья, он плюхнулся на пустующий стул анестезиолога и в блаженстве вытянул негнущиеся конечности. Да, что-то стал сдавать в последнее время. Лет двадцать назад даже бы и не заметил, какое-то там двухчасовое стояние у операционного стола. А сейчас все прямо гудит и ноет. И что обидно, ну никак вот не ожидал от себя такого подвоха. Думал, что здоровья надолго хватит. Недаром утверждают, что хирурги живут меньше других представителей различных специальностей.
– Что, уже все закончили? – Денисов услышал рядом с собой энергичный голос Виталика, прервавшего его философские рассуждения. – А я только-только вот всех внизу раскидал. Сорок человек уже обратилось в приемный покой. Пятерых госпитализировал, не считая этого. – Березов кивнул на лежащего на операционном столе просыпающегося пациента с белой наклейкой на коричневатом от обработки йодантом животе.
– Сорок? – вздрогнул Денисов и с нескрываемым уважением, снизу вверх, посмотрел на напарника.
– Доктора! Доктора, там ножевое ранение к нам в приемный покой только что привезли! – прямо с порога трагичным голосом закричала запыхавшаяся медсестра приемника, полная женщина постпенсионного возраста, утирая пот с покрасневшего лица сложенным вчетверо носовым платком. – В живот! Очень тяжелый! Нужно срочно идти к нам. До вас, как всегда, не дозвониться.
– Федор Иванович, ну, вы пока отдохните чуток, а я пойду, гляну. У них всегда так: наговорят с три короба, а, по сути, окажется какой-нибудь обычной ерундой. Вот на прошлом дежурстве привезли одного алкаша. «Скорики» уже по рации застращали, что ранение в сердце, что весь кровью забрызган – с ног до головы. А оказалось, что он просто красным вином весь облился и…
– Виталик, иди уже глянь, – усталым голосом перебил молодого хирурга Денисов. – Я сейчас напишу направление на гистологию, и присоединюсь.
Слегка уязвленный Березов бросил недовольный взгляд на ответственного хирурга и торопливо вышел из операционной. Денисов, кряхтя, встал со стула и тяжелой поступью отправился писать бумажки. Не успел он заполнить первый экземпляр бланка направления на гистологию, как в кармане недовольно затрясся поставленный на вибрацию мобильный телефон.
– Иваныч, что-то здесь не совсем понятно. – Березов заметно нервничал. – Ножевое ранение в живот. Рана слева от пупка. Входное отверстие маленькое, крови на одежде и вокруг раны почти нет, но общее состояние крайне тяжелое: бледный, давление низкое, тахикардия, кожа холодная на ощупь. Странно как-то.
– Ничего странного, – Денисов отложил в сторону недописанные листы, стремительно поднялся со стула и, продолжая разговор, быстрыми шагами двинулся из операционной в приемный покой, – как ты рассказываешь, так это очень напоминает внутрибрюшное кровотечение. Возможно, задеты сосуды брыжейки. Я уже близко. Закатывай пока его в перевязочную.
Молодой киргиз – мигрант, двадцати двух лет от роду, худющий, словно скелет, подрабатывал таксистом. Вез полчаса назад трех, приличных с виду, парней от метро в элитный коттеджный поселок. Вдруг ни с того ни с сего те отказались платить. Удар узким и длинным ножом в живот. Удрали, бросив раненого водителя в машине на произвол судьбы. Подобрали и привезли его в больницу проезжавшие мимо добрые люди. Цена человеческой жизни… триста рублей!
Рана на самом деле небольшая и при осмотре на первый взгляд не вызывает опасения. Похожа на узкую щель для монет в советских телефон-автоматах. Чуть левее пупка, не кровоточит. Однако раненый похож на белую простыню, которую скрутили жгутом, стонет, закатывает глаза, скрипит зубами. По-русски говорит хорошо, просит не говорить о случившемся матери. Денисов надел стерильную резиновую перчатку и аккуратно мягким зажимом пощупал раневой канал. Не встречая препятствия, инструмент свободно проваливается в брюшную полость.
– Виталий, подавай его срочно в операционную!
– А рентген груди, живота, ЭКГ делать, анализы?
– Думаю, не нужно терять время. У него продолжается кровотечение. Скорей всего, брыжейка повреждена. По дороге завезите в рентген, щелкните грудь, а ЭКГ и анализы уже на столе. Не мешкай ни минуты.
– А меня с собой на операцию возьмете? – как-то весь сразу напрягся Виталик. – Я в приемнике всех раскидал. Вот он последний.
– Возьму, только давай шевелись. А я пойду, предупрежу анестезиологов.
Операцию начали еще быстрей, чем предполагал Денисов. В 23–05 он уже входил в живот раненого. Кровопотеря критическая. В брюшной полости огромное количество жидкой крови и сгустков. Что повреждено, не видно, так как все внутренние органы буквально залиты липкой красной жижей, в которой плавают синеватые кишки и вишневые комки уже свернувшейся крови.
– Дайте стерильную банку или металлический черпак, – тоном, не терпящим возражений, потребовал Денисов, натянув руками стенки живота вверх, чтоб плескавшаяся внутри кровь не проливалась наружу.
– Что вы хотите? – испуганно поинтересовалась операционная сестра.
– Я хочу собрать и перелить кровь. Не тяните резину. Давайте банку, черпак! Все, что есть сейчас под рукой!
– Вы что, реинфузию решили сделать? – У Виталика от удивления вытянулось лицо. – Нам же ее вроде бы как запретили? Или я ошибаюсь?
– Ошибаешься – громко сказано! Покажите мне хоть один документ, запрещающий переливание собственной излитой крови пациента? Ты его видел?
– Нет, – замялся Березов, – но уже давно все используют консервированную кровь. Даже не кровь, а ее компоненты: эрмассу, плазму, тромбоциты и прочее.
– Все это здорово, – пробурчал себе под нос Денисов, зачерпывая пол-литровой стеклянной банкой, поданной операционной сестрой, красную жижу, – но хватит рассусоливать! Займись делом! Держи стенки живота, чтоб кровь не выливалась. Вот когда мне покажут приказ, где черным по белому будет сказано, что переливать собственную кровь человека категорически запретить. Тогда я подумаю. Галя, а что меньше-то банки нет? Парень худющий, таким калибром не совсем сподручно в его узком животе разворачиваться. Где специальный черпак для реинфузии? – Он повернул свое сосредоточенное лицо к сестре, которая в этот момент накрывала на своем столике другую такую же стерильную банку восемью слоями марли.
– Нет, – пожала она плечами, – уже года два, как велели их убрать. – Хоть банки есть стерильные для разных растворов и то спасибо.
– Спасибо, – кивнул Денисов и передал ей полную банку с теплой кровью, – смотри не разлей.
Галина поспешно перелила собранную из живота кровь во вторую банку с марлей, стоящую перед ней на стерильном столике. А потом, старясь не пролить ни капли, заполнила уже профильтрованной кровью стерильный пол-литровый флакон из-под физраствора, который держала в своих руках девушка-анестезиолог.
– Открывайте флаконов шесть. Весь физраствор не сливайте, оставьте чуть меньше половины, – четко подавал команды Денисов, делая второй заход банкой в живот.
– А гепарин разве не нужен? – покосилась на него Антонина Петровна.
– Это лишнее. Смешанная с физраствором кровь тоже не сворачивается. Эх, как много крови излилось, а таким макаром мы еще долго будем колупаться.
– Я сейчас позову Нину Григорьевну, второго анестезиолога. Она сегодня на палате. Пускай с кровью поможет. Владимир Петрович, наш третий доктор заверил, что продержится на палате один. Прикроет реанимацию.
Через десять минут в операционной наладили четкую работу кровевосполняющего конвейера. Денисов собирал из живота в банку кровь, передавал ее Галине, та фильтровала и переливала ее в открытый стерильный флакон с физиологическим раствором. Нина Григорьевна, пришедшая на помощь второй доктор-анестезиолог, средних лет симпатичная женщина, довольно умело и без потерь заполняла и запечатывала флаконы с собранной кровью. Антонина Петровна в это время ставила второй подключичный катетер – слева. Начали переливать кровь в две центральные вены.
Наконец показалось дно живота и сухие кишки. Денисов быстро пробежался руками по ним и нашел маленькую дырочку в брыжейке тощей кишки, идущую в забрюшинное пространство левее позвоночного столба. Из нее пульсирующими толчками поступала алая кровь. Неужели аорта задета? – мелькнуло у него в голове, и кончики пальцев рук предательски завибрировали.
– Нашли источник кровотечения? – устало спросила Нина Григорьевна, ставя последний набранный флакон с профильтрованной кровью на свой анестезиологический стол.
– Пока нет! Боюсь, как бы ни аорта оказалась задета.
– Не может быть! – Нина Григорьевна заглянула в живот через правое плечо Денисова. – Наверное, если бы аорту задели, то мальчик бы давно умер. Хотя, не исключено: мы вон, сколько собрали: почти три литра жидкой крови, и, – она покосилась на тазик рядом с хирургом, где покоились куски свернувшейся крови, – вы выкинули около литра в сгустках. Чудовищная кровопотеря. Особенно для такого худого юноши. Можно сказать – у него вся кровь вылилась. Хорошо, вовремя начали переливание.
– А вот не умер, – поморщился Денисов, пытаясь длинным зажимом определить ход раневого канала в брыжейке кишки. – Да, идет в забрюшинное пространство. Виталик, оттяни тут крючком, я осмотрю аорту.
Привычно мобилизовав органы живота, и отодвинув их в сторону, Денисов обнажил левое забрюшинное пространство, где проходит у человека аорта – самый крупный кровеносный сосуд, выносящий кровь напрямую из сердца и дающий ветви ко всем органам человека. Его повреждение тождественно ранению сердца.
