Дмитрий Половинкин
Константин Петрович Победоносцев: великий инквизитор или рыцарь православной монархии?
В наше время, кто решился бы объявить себя свободным от государственной власти, не платить податей, не несть воинской повинности, никого не слушать и не подчиняться никому, быть самому себе государством, такого человека объявили бы безумцем, каким считался безверный в средние века, только не предали бы его сожжению, но принудили бы его или подчиниться государству, или уходить из государства вон. Он ушёл бы в другое государство, где бы также или привели бы его в послушание, или выгнали вон… Ныне можем мы свободно уклониться от религии и от церкви, но от государства уклониться не можем. Государство обеспечивает нам полноту общественной жизни, а церковь уже не господствует над общественной жизнью так, как прежде господствовала…
Людей невозможно считать только умственными машинами, располагая ими так, как располагает полководец массами солдат, когда составляет план баталии. Всякий человек вмещает в себя мир духовно-нравственной жизни; из этого мира выходят побуждения, определяющие его деятельность во всех сферах жизни, а главное, центральное из побуждений проистекает от веры, от убеждения в истине… Доверие массы народа к правителям основано на вере, то есть не только на единоверии народа с правительством, но и на простой уверенности в том, что правительство имеет веру и по вере действует…
Свободное государство может положить, что ему нет дела до свободной церкви, только свободная церковь, если она подлинно основана на веровании, не примет этого положения и не станет в равнодушное отношение к свободному государству. Церковь не может отказаться от своего влияния на жизнь гражданскую и общественную…
Вот какие действительные опасности скрывает в себе прославляемая либералами-теоретиками система решительного отделения церкви от государства. Система господствующей или установленной церкви (то есть современная К.П. Победоносцеву практика церковно-государственных отношений в России. – Д.П.) имеет много недостатков, соединена со множеством неудобств и затруднений, не исключает возможности столкновений и борьбы. Но напрасно полагают, что она отжила уже своё время».
В главе «Печать» обер-прокурор подвергает резкой критике периодическую печать и сам принцип «свободы печати».
«С тех пор как пало человечество, ложь водворилась в мире, в словах людских, в делах, в отношениях и учреждениях. Но никогда ещё, кажется, отец лжи не изобретал такого сплетения лжей всякого рода, как в наше смутное время… Так нам велят верить, что голос журналов и газет, или так называемая пресса, есть выражение общественного мнения… Увы! Это великая ложь, и пресса есть одно из самых лживых учреждений нашего времени…
Кто же эти представители страшной власти, именующей себя общественным мнением? Кто дал им право и полномочия – во имя целого общества – править, ниспровергать существующие учреждения, выставлять новые идеалы нравственного и положительного закона?
Любой уличный проходимец, любой болтун из непризнанных гениев, любой искатель гешефта может, имея свои или достав для наживы и спекуляции чужие деньги, основать газету, хотя бы большую. Ежедневный опыт показывает, что тот же рынок привлекает за деньги какие угодно таланты, если они есть на рынке, – и таланты пишут, что угодно редактору. Опыт показывает, что самые ничтожные люди – какой-нибудь бывший ростовщик, жид-фактор, газетный разносчик, участник банды червонных валетов – могут основать газету, привлечь талантливых сотрудников и пустить свое издание на рынок в качестве органа общественного мнения…
Мало ли было легкомысленных и бессовестных журналистов, по милости коих подготовлялись революции, закипало раздражение до ненависти между сословиями и народами, переходившее в опустошительную войну? Иной монарх за действия этого рода потерял бы престол свой; министр подвергся бы позору, уголовному преследованию и суду; но журналист выходит сух из воды, изо всей заведенной им смуты, изо всякого погрома и общественного бедствия, коего был причиной; выходит, с торжеством улыбаясь и бодро принимаясь снова за свою разрушительную работу…
Можно ли представить себе деспотизм более насильственный, более безответственный, чем деспотизм печатного слова? И не странно ли, не дико ли и безумно, что о поддержании и охранении именно этого деспотизма хлопочут все более ожесточённые поборники свободы, вопиющие с озлоблением против всякого насилия, против всяких законных ограничений, против всякого стеснительного распоряжения установленной власти? Невольно приходит на мысль вековечное слово об умниках, которые совсем обезумели от того, что возомнили себя мудрыми».
В главе «Народное просвещение» К.П. Победоносцев пишет о несовместимости европейской системы образования с российской действительностью. Он возвращается к мысли о том, что не всякое механическое накопление знаний можно считать благом.
«Нет спора, что ученье свет, а неученье тьма, но в применении этого правила необходимо знать меру и руководствоваться здравым смыслом… Сколько наделало вреда смешение понятия о знании с понятием об умении. Увлекшись мечтательной задачей всеобщего просвещения, мы назвали просвещением известную сумму знаний… Мы забыли или не хотели осознать, что масса детей, которых мы просвещаем, должна жить насущным хлебом, для приобретения коего требуется не сумма голых знаний, а умение делать известное дело». Кроме того, если во вновь открытых школах поставить учителями недоучившихся «ходоков в народ», то от этого будет больше вреда, чем пользы.
«Понятие о народной школе есть истинное понятие, но, к несчастью, его перемудрили повсюду новой школой. По народному понятию, школа учит читать, писать и считать; но в нераздельной связи с этим учит знать Бога и любить Его и бояться, любить Отечество, почитать родителей».
«Девятнадцатый век справедливо гордится тем, что он век преобразований. Но преобразовательное движение, во многих отношениях благодетельное, составляет в других отношениях и язву нашего времени».
В главе «Болезни нашего времени» автор ставит диагноз одной из них, осуждая при этом требование «прогресса» и неустанных преобразований.
«Слово „преобразование“ так часто повторяется в наше время, что его уже привыкли смешивать со словом „улучшение“. Итак, в ходячем мнении поборник преобразования есть поборник улучшения, или, как говорят, прогресса, и, наоборот, кто возражает против необходимости и пользы преобразования какого бы то ни было на новых началах, тот враг прогресса, враг улучшения, чуть ли не враг добра, правды и цивилизации… Кредитом пользуется с первого слова тот, кто выставляет себя представителем новых начал, поборником преобразований и ходит с чертежами в руках для возведения новых зданий. Поприще государственной деятельности наполняется всё архитекторами, и всякий, кто хочет быть работником, или хозяином, или жильцом, должен выставить себя архитектором… Мудрёно ли, что лучшие деятели отходят, или, что еще хуже и что слишком часто случается, не покидая места, становятся равнодушными к делу и стерегут только вид его и форму ради своего прибытка и благосостояния… Вот каковы бывают плоды преобразовательной горячки, когда она свыше меры длится… „Не расширяй судьбы своей! – было вещание древнего оракула: – Не стремись брать на себя больше, чем на тебя положено“. Какое мудрое слово! Вся мудрость жизни – в сосредоточении силы и мысли, всё зло – в её рассеянии».
Здесь можно усмотреть и критическое отношение К.П. Победоносцева к результатам правления Александра II, и предостережение современным ему государственным деятелям.
В главе «Вера» обер-прокурор с беспокойством отмечает, что «мы переживаем такое время, когда начинает, по-видимому, оживать давно прошедшее язычество и, поднимая голову, стремится превозмочь христианство, отрицая и догматы его, и установления, и даже нравственные начала его учения; когда новые проповедники, подобно языческим философам древнего века, со злобной иронией обращают к остатку верующих горькое слово: „Вот к чему привело мир ваше христианство; вот чего стоит ваша вера, исказившая природу человеческую, отнявшая у ней свободу похоти, в которой состоит счастие!“ Что же, неужели погибает перед напором древнего язычества „победа, победившая мир, вера наша“? Нет, она остается целой в святой Церкви, о коей Создавший её сказал: „Врата адовы не одолеют её“. Она хранит в себе ключи истины, и в наши дни, как и во все времена, всяк, кто от истины, слушает гласа её. В ней под покровами образов и символов содержатся силы, долженствующие собрать отовсюду рассеянное и обновить лицо земли. Когда это будет, ведает Един, времена и лета положивый в Своей власти».
При этом народная вера не зависит от внешних факторов, и заблуждается тот, кто хочет отнять эту веру у народа во имя мнимой исторической истины, и даже грубая вера благотворнее просвещённого неверия.
«В массе религиозное представление, религиозное чувство выражается во множестве обрядностей и преданий, которые с высшей точки зрения могут казаться суеверием и идолослужением. Строгий ревнитель веры возмущается, негодует и стремится разбить насильственной рукой эту оболочку народной веры, подобно тому, как Моисей разбил тельца, слитого Аароном по просьбе народа, в то время когда пророк пребывал в высоком созерцании на высотах Синайских. Отсюда – доходящая до фанатизма пуританская ревность вероучителей.
Но в этой оболочке, нередко грубой, народного верования таится самоё зерно веры, способное к развитию и одухотворению, таится та же вечная истина. В обрядах, в преданиях, в символах и обычаях масса народная видит реальное и действенное воплощение того, что в отвлечённой идее было бы для неё нереально и бездейственно. Что если, разбив оболочку, истребим и самоё зерно истины? Что если, исторгая плевелы, исторгнем вместе с ними и пшеницу? Что если, стремясь разом очистить народное верование под предлогом суеверия, истребим и самоё верование? Если формы, в которых простые люди выражают свою веру в живого Бога, иногда смущают нас, подумаем, не к нам ли относится заповедь Божественного Учителя: „Блюдите, да не презрите единого от малых сих верующих в Мя“».
В главе «Власть и начальство» красной нитью проходит мысль о том, что власть является особым служением, на которое обречён человек. «Несть власть, аще не от Бога» – заповедал нам святой апостол. «Слово это обращено подвластным, но оно относится столь же внушительно и к самой власти, и о когда бы сознавала всякая власть всё его значение! Великое и страшное дело – власть, потому что это дело священное. Слово священный в первоначальном своем смысле значит: отделённый, на службу Богу обречённый. Итак, власть не для себя существует, но ради Бога, и есть служение, на которое обречён человек. Отсюда и безграничная, страшная сила власти, страшная тягота её…
Дело власти есть дело непрерывного служения, а потому, в сущности, дело самопожертвования. Казалось бы, естественно людям бежать и уклоняться от жертв. Напротив того, все ищут власти, все стремятся к ней, из-за власти борются, злодействуют, уничтожают друг друга, а достигнув власти, радуются и торжествуют. Власть стремится величаться и, величаясь, впадает в странное мечтательное состояние, как будто она сама для себя существует, а не для служения, а между тем непререкаемый, единый истинный идеал власти – в слове Христа Спасителя: „Кто хочет быть между вами первым, да будет всем слуга…“
Власть как носительница правды нуждается более всего в людях правды, в людях твёрдой мысли. Только такие люди могут быть твёрдою опорою власти и верными её руководителями. Счастлива власть, умеющая различать таких людей и ценить их по достоинству, и неуклонно держаться их. Горе той власти, которая такими людьми тяготится и предпочитает им людей склонного нрава, уклончивого мнения и языка льстивого…
Народ ищет наверху, у власти, защиты от неправды и насилий, и стремится там найти нравственный авторитет в лице лучших людей, представителей правды, разума и нравственности. Благо народу, когда есть у него такие люди в числе его правителей, судей, духовных пастырей и учителей возрастающего поколения. Горе народу, когда в верхних, властных слоях общества не находит он нравственного примера и руководства: тогда и народ поникает духом и развращается…
Я буду приказывать – мечтает иной искатель власти, – и слово мое будет творить чудеса; мечтает, воображая, что одно властное слово, подобно магическому жезлу, само собою действует. Но бедный человек! Прежде чем приказывать, научился ли ты повиноваться? Прежде чем изрекать слово власти, умеешь ли ты выслушивать и слово приказания, и слово возражения, прошел ли ты школу служебного долга?»
Завершает главу о власти рассуждение о нравственном критерии, «мериле праведном», которое «даёт силу судить каждого по достоинству и воздавать каждому должное, не ниже и не свыше его меры. Оно научает соблюдать достоинство человеческое в себе и в других и различать порок, которого терпеть нельзя, от слабости человеческой, требующей снисхождения и заботы. Оно даёт крепость веленью, исходящему от власти, и властному слову присваивает творческую силу. Кто утратил это мерило своим равнодушием и леностью, тот забыл, что творит дело Божие, и творит его с небрежением».
«Что основано на лжи, не может быть право. Учреждение, основанное на ложном начале, не может быть иное, как лживое. Вот истина, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений» – таким категоричным утверждением К.П. Победоносцев начинает ключевую для «Московского сборника» главу «Великая ложь нашего времени», которая за двенадцать лет до выхода сборника, в 1884 году, была издана в виде статьи в еженедельнике «Гражданин».
«Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени Французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции, – и проникла, к несчастию, в русские безумные головы. Она продолжает ещё держаться в умах с упорством узкого фанатизма, хотя ложь её с каждым днём изобличается всё явственнее перед целым миром.
В чём состоит теория парламентаризма?.. Народ должен переносить своё право властительства на некоторое число выборных людей и облекать их правительственною автономией. Эти выборные люди, в свою очередь, не могут править непосредственно, но принуждены выбирать ещё меньшее число доверенных лиц – министров, коим предоставляется изготовление и применение законов, раскладка и собирание податей, назначение подчинённых должностных лиц, распоряжение военною силой…
В самых классических странах парламентаризма выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководятся собственным произвольным усмотрением или расчётом… Министры в действительности самовластны… Они вступают во власть и оставляют власть не в силу воли народной, но потому, что их ставит к власти или устраняет от неё могущественное личное влияние или влияние сильной партии. Они располагают всеми силами и достатками нации по своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей на счёт народа, – и притом не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте, а большинство поддерживают раздачей всякой благостыни с обильной трапезы, которую государство отдало им в распоряжение. В действительности министры столь же безответственны, как и народные представители. Ошибки, злоупотребления, произвольные действия – ежедневное явление в министерском управлении, а часто ли слышим мы о серьёзной ответственности министра?..
На фронтоне этого здания (парламентской формы правления. – Д.П.) красуется надпись: „Все для общественного блага“. Но это не что иное, как самая лживая формула; парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Всё здесь рассчитано на служение своему „я“. По смыслу парламентской фикции представитель отказывается в своём звании от личности и должен служить выражением воли и мысли своих избирателей; а в действительности избиратели – в самом акте избрания отказываются от всех своих прав в пользу избранного представителя… Избиратели являются для него стадом для сбора голосов, и владельцы этих стад подлинно уподобляются богатым кочевникам, для коих стадо составляет капитал, основание могущества и знатности в обществе…
Вот как практикуется выборное начало. Честолюбивый искатель сам выступает перед согражданами и старается всячески уверить их, что он, более чем всякий иной, достоин их доверия. Такому человеку не стоит труда надеть на себя маску стремления к общественному благу, лишь бы приобрести популярность. Своим положением и тою ролью, которую берёт на себя, он вынуждается лицемерить и лгать… Какая честная натура решится принять на себя такую роль? Изобразите её в романе: читателю противно станет; но тот же читатель отдаст свой голос на выборах живому артисту в той же самой роли…
Много зла наделали человечеству философы школы Ж.-Ж. Руссо. Философия эта завладела умами, а между тем вся она построена на одном ложном представлении о совершенстве человеческой природы и о полнейшей способности всех и каждого уразуметь и осуществить те начала общественного устройства, которые эта философия проповедовала. На том же ложном основании стоит и господствующее ныне учение о совершенствах демократии и демократического правления…»
Далее автор сравнивает монархию и демократию, и это сравнение выглядит у него явно не в пользу последней.
«Вместо неограниченной власти монарха мы получаем неограниченную власть парламента с той разницей, что в лице монарха можно представить себе единство разумной воли; а в парламенте нет его… Политическая свобода становится фикцией, поддерживаемою на бумаге, параграфами и фразами конституции; начало монархической власти совсем пропадает; торжествует либеральная демократия, водворяя беспорядок и насилие в обществе, вместе с началами безверия и материализма, провозглашая свободу, равенство и братство – там, где нет уже места ни свободе, ни равенству».
В целом о сборнике можно сказать, что если «Курс гражданского права» – это главный, фундаментальный труд К.П. Победоносцева как учёного-правоведа, то «Московский сборник» – это квинтэссенция его мировоззрения как идеолога, государственного и политического деятеля.
10. Последние годы
Восшествие на императорский престол Александра III усилило роль К.П. Победоносцева в политической жизни России, хотя он остался в прежних своих должностях. В течение целой четверти века, с 1881 по 1905 год, Константин Петрович являлся самым влиятельным сановником империи. Влияние К.П. Победоносцева на политику российской государственной власти было влиянием не властителя, которому повинуются под страхом наказания или добиваясь наград, но идеолога, завораживающего логикой своих суждений. Публицист М. Ростовцев, откликаясь на его смерть, писал в газете «Пензенские губернские ведомости»: «В русской „гражданской“ истории мы знаем две таких крупных типичных фигуры: Сперанский и Победоносцев, кстати, оба из духовного звания. Не по родству или свойству, без заимствования и унижения пред сильными мира эти два человека выдвинулись на роль первостепенных государственных деятелей. Говоря о последнем, можно сказать, что его деятельность в течение 25 лет – история России за этот период. Победоносцева считали злым гением России, но его логике, точно загипнотизированные, подчинялись все те, которые от него нисколько не зависели».
Самодержцам, сначала Александру III, а затем – первую половину своего царствования – Николаю II, требовался в качестве помощника – «серого кардинала» в первую очередь государственный деятель – идеолог. К.П. Победоносцев подходил на эту роль во многих отношениях лучше других из сановного окружения императоров.
Интересно мнение о герое нашего повествования Л.Д. Троцкого: «Восьмидесятые годы стояли под знаком обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева, классика самодержавной власти и всеобщей неподвижности. Либералы считали его чистым типом бюрократа, не знающего жизни. Но это было не так. Победоносцев оценивал противоречия, кроющиеся в недрах народной жизни, куда трезвее и серьёзнее, чем либералы. Он понимал, что если ослабить гайки, то напором снизу сорвёт социальную крышку целиком и тогда развеется прахом всё то, что не только Победоносцев, но и либералы считали устоями культуры и морали. Победоносцев по-своему видел глубже либералов. Не его вина, если исторический процесс оказался могущественнее той византийской системы, которую с такой энергией защищал вдохновитель Александра III и Николая II».
Одной из своих главных задач обер-прокурор Святейшего синода считал развитие народного образования. «Чтобы спасти и поднять народ, – писал он, – необходимо дать ему школу, которая просвещала бы и воспитывала бы его в истинном духе, в простоте мысли, не отрывая его от той среды, где совершается жизнь его и деятельность». В письме к Александру III (1883 год) он приводит доводы о том, что таким учебным заведением должна быть церковно-приходская школа. «Для блага народного, – полагал Константин Петрович, – необходимо, чтобы повсюду, поблизости от него и именно около приходской церкви, была первоначальная школа грамотности, в неразрывной связи с учением закона Божия и церковного пения, облагораживающего всякую простую душу. Православный русский человек мечтает о том времени, когда вся Россия по приходам покроется сетью таких школ, когда каждый приход будет считать такую школу своею и заботиться об ней посредством приходского попечительства и повсюду образуются при церквах хоры церковного пения. Ныне все разумные люди сознают, что именно такая школа, а не иная должна быть в России главным и всеобщим средством для начального народного обучения».
Церковно-приходская школа – это в полном смысле слова излюбленное детище К.П. Победоносцева, на неё он возлагал все свои надежды на обновление России и потому все свои силы отдавал развитию сети таких школ. Проклиная российское чиновничество, презирая высших сановников, он верил в русский народ и считал, что со временем народ, пройдя повсеместно эти центры просвещения, обретёт твёрдую Веру и осознанную церковность.
Устроению этих школ он уделял наибольшее внимание и считал это самым важным делом, которое необходимо для народа. Поэтому наряду с заботой о сельском священнике как главном руководителе церковно-приходской школы, он на первый план выдвигал заботу и о народном учителе, рисуя себе его в идеале по типу Рачинского11. Народный учитель в его представлении должен после законоучителя быть главным проводником в народную массу церковных идеалов, религиозно-нравственных начал и исторических национальных традиций. «Школе, – писал обер-прокурор, – прямое место при церкви и в тесной связи с церковью. Она должна быть проникнута церковностью в лучшем, духовном смысле этого слова». По его мнению, «народная школа должна быть не только школой арифметики и грамматики, но прежде всего школой добрых нравов и христианской жизни».
Император Александр III будучи глубоко верующим человеком, старался для православной церкви сделать всё, что считал нужным и полезным. По ходатайствам обер-прокурора в распоряжение духовного ведомства выделялись большие средства для развития именно церковно-приходских школ и церковного просвещения народа. Благодаря этому если в 1881 году в России существовало 4440 церковных школ для народа, то в 1903 году число их достигло 44 421.
Не ограничиваясь делами церковными, К.П. Победоносцев существенно влиял на деятельность министерств – народного просвещения, юстиции, внутренних дел. Выезжая в губернии, он нередко собирал там для координации их деятельности местных светских и духовных деятелей. При этом режим работы, установленный для себя обер-прокурором, был на пределе его сил и возможностей. У него не было секретаря, часто весь день, с утра лишь позавтракав, без перерыва проводил в работе. Доходило до того, что во время совещаний он падал в обморок от усталости.
С осени 1885-го и в течение 1886 года К.П. Победоносцев преподавал семнадцатилетнему великому князю Николаю Александровичу, ставшему после восшествия на трон его отца цесаревичем (наследником престола), юриспруденцию. Константин Петрович был в своё время очень сильно привязан к сыну Александра II, безвременно ушедшему из жизни цесаревичу Николаю Александровичу, видел в нём признаки выдающегося государственного деятеля – надежду России на лучшее будущее. Повторение полного имени его любимого ученика в сыне наследника престола Александра Александровича (будущего императора Александра III) непроизвольно внушало ему надежду на повторение и достоинств личности.
В 1877 году, побывав в комнате девятилетнего великого князя, К.П. Победоносцев с удовлетворением писал Александру Александровичу, пребывавшему в то время на Русско-турецкой войне: «Я в первый раз смотрел в подробностях, в ожидании детей, помещение Николая Александровича. Очень хорошо и совсем просто… Слава Богу! Все здоровы, все об Вас думают, все Вас ждут, Все о вас молятся. У Николая Александровича на спальном столике лежит славянская тетрадка – молитвы о победе над врагами, которые принёс Янышев. Дай-то Боже ему вырастать в силу и в разум и любить всей душою Россию, которая уже наверное его любит. Храни его Боже и Вас и весь дом Ваш!»
Учебная программа, по которой занимался будущий император Николай II, была весьма насыщенной: она предполагала изучение им всех основных юридических наук. Об этом свидетельствует короткий отчёт о занятиях с Николаем Александровичем, поданный К.П. Победоносцевым императору 27 февраля 1886 года. В нём Константин Петрович писал: «Занятия мои с его Императорским Высочеством Великим князем цесаревичем начались 11 октября 1885 года и продолжаются в течение 2 часов каждую неделю. Для первого курса избран мною круг общих понятий сведений, относящихся к так называемой энциклопедии законоведения, с применением к особливому положению слушателя. Так пройдены и разъяснены по возможности общие понятия о праве и отличительных его свойствах и признаках, о законе и его значении, о системе и разделении прав и властей в государстве с кратким обозрением общей истории законодательств и кодификаций. Затем пройдена в главных явлениях история русского законодательства с наглядным указанием на главнейшие его памятники, до издания свода законов. После того происходило последовательно обстоятельное обозрение всех томов и частей законов, дабы ознакомить великого князя со всеми главными предметами русского законодательства в современном его содержании и составе. По временам мы останавливались, возвращаясь к прежде пройденным предметам, дабы удостовериться, какое об них понятие осталось в уме у цесаревича. В течение следующего года предполагается ещё пройти с его высочеством учение о лицах с их правами и обязанностями и о разных родах имуществ, а затем перейти к предметам государственного права, конечно, к изложению учреждений государственных».
Смерть императора Александра III, случившуюся 20 октября 1894 года, Константин Петрович воспринял как трагедию для себя и для России. «Скорби нашей и плачу о возлюбленном государе нет меры и пределов» – такими словами он начал своё письмо наследнику императорского престола цесаревичу Николаю Александровичу. Для него смерть Александра III была двойным горем: он потерял не только отца, но и прежнюю беззаботность. На следующий день ему предстояло взойти на трон. Казалось бы, его наставник должен был в данной ситуации искать слова утешения. Однако К.П. Победоносцев и в столь трагический день остался верен себе. «Но в эту страшную минуту надобно думать о России и о Вашем Императорском Величестве, – наставлял он цесаревича. – Вся Россия жаждет видеть невесту Вашу православною. Она сама жаждет этого; этого желал в Бозе почивший родитель Ваш. Вы этого желали всей душой. В его болезненном состоянии трудно было приступить к нему с решением этого великого дела, и оно не успело состояться до кончины его. Теперь какое было бы счастье, какое утешение для народа, если можно было бы приступить к нему немедленно – пускай посреди горя, но на самом пороге нового царствования.
Завтрашний день – день восшествия на престол, считается днём не траурным. Что препятствует завтра же совершить священнодействие? Оно не требует ни оповещения, ни присутствия многочисленных официальных свидетелей, может совершиться просто и тихо; вся семья собрана теперь в Ливадии. Приготовлений никаких не нужно.
Но в тот же день последовал бы от имени Вашего манифест о сём, который поднял бы дух во всей России и для Вашего Величества был бы великим актом вступления, так сказать, в народную душу. В манифесте можно было бы всё это объяснить прекрасно».
Молодой император сделал всё, как советовал К.П. Победоносцев. 21 октября был издан высочайший манифест «О восприятии Её Великогерцогским Высочеством, Принцессою Алисою Гессенскою Православной веры». Николай II сообщал в нём: «Сегодня совершилось Священное Миропомазание над Наречённою Невестою Нашею. Прияв имя Александры, она стала Дщерию Православной Нашей Церкви, к великому утешению Нашему и всей России».
У самого же обер-прокурора семейная жизнь протекала в любви и согласии. Екатерина Александровна Победоносцева заведовала Свято-Владимирской женской церковно-учительской школой, открытой в 1889 году в память 900-летия крещения Руси с целью подготовки учительниц для церковно-приходских школ Петербургской епархии. Школа эта пользовалась большой известностью и многие родители из разных слоёв общества стремились отдать в неё своих дочерей. Но установленные правила приёма разрешали принимать только девочек из простого народа.
В письме к князю А.В. Шаховскому от 21 августа 1901 года К.П. Победоносцев, отказывая в приёме в школу дочери его бывшего камердинера, объяснял ему, кто и как поступает в это учебное заведение: «По уставу Владимирской школы принимаются туда исключительно крестьянки из деревни, притом лучшие ученицы церковно-приходских школ; приём бывает раз в два года, о чём оповещается Училищным советам всех губерний и оттуда присылаемые подвергаются строгому экзамену, так что извергаемых бывает очень много. Приводят до двухсот и более девочек, а принимаются только двадцать пять. Это для жены моей поистине страдная пора».