Дмитрий Перцов
Дикополье. Слово Шубина
– Не берут, – в конце концов сказала она и дала отбой.
– Ну? – я как будто даже выдохнул. – Что я говорил?
– Да господи, Саш. Они уехали. Наверняка. Света вообще говорила как-то, что они переезжать собираются. А может, я не знала, что всё-таки решились. В конце концов, не так уж близко мы общались…
– Не веришь – не надо, – обиделся я и отказался от ужина.
Мама удостоверилась, что температуры у меня нет, но на всякий случай поставила на тумбе возле кровати порезанный чеснок, потому что от ужина я не отказывался никогда, и я лёг спать.
Ворочаясь в голодном бреду, я медленно уносился в какую-то муть. Мне приснился гроб на вершине холма, обмотанный стальными цепями. Одна за другой они с громким лязганьем обрывались. И тени кругом, сонмы теней, и деревья – мёртвые. Во сне я был уверен, что стал Святогором, и всё в моей власти, и сразить я кого угодно сумею. И тем не менее это было настолько страшно, что я не решался подходить ближе к гробу, хотя давно научился смотреть беде в лицо. Кто внутри – я не знал. И не хотел узнавать. Только чтоб этот гроб так и оставался на том месте, где он есть, – вот и всё, чего мне хотелось.
Утром я с трудом, как ржавые двери лифта, открыл глаза, а после чистки зубов пальцем (ненавижу щётки!) сделал всё, как велел Горнячок. Правда, из упражнений руками я знал только отжимания и сделал их где-то восемь раз, зато на кулаках. Пресс, раз не просили, качать не стал, но поднял над головой компьютерное кресло.
Устал.
Школа номер 47 находилась на расстоянии троллейбусной остановки от дома, и ходил я туда пешком. Первым уроком стояла биология, вторым ещё что-то с тем же учителем – значит, химия, но я не вникал. Всё думал о том, что случилось с Илюхой. Это событие настолько повлияло на мою жизнь, что даже знакомство с Горнячком его не перебило.
Илюха был главным человеком в моей жизни после мамы и папы с тех пор, как мы переехали в новый район. Единственный, кто не отказывался слушать мои истории. Он даже записывал их на диктофон! Мы обсуждали “Звёздные войны”, ходили на турники, точнее, один раз только сходили, я тогда разбил губу о перекладину, и Илюха больше меня не звал. Сам он был крутым парнем, с такими ребятами я никогда не дружил и вряд ли подружусь впредь.
Несколько месяцев назад он позвал меня взобраться на глыбу-террикон возле стадиона “Шахтёр”, место, где концентрируются силы глубин и Земного ядра. Мы с ним болтали, смотрели на звёзды, а затем – пух! – я просыпаюсь у себя дома. И ничего не помню. А Илюхи нет. Нигде его нет. Трубку не берёт, дома его нет. Пропал. И никого не волнует, что был человек – и нет человека. И шлют меня на все четыре стороны с моей паникой. Тогда-то я и начал бегать через дорогу… Наверное, чтобы вспомнить, что произошло там, на терриконе.
Затем я познакомился с Алиной. Она жила в Гладком княжестве недалеко от Планетария. Как и я, любила сочинять истории. Но из дома не выходила. Мы общались исключительно по переписке. Илюху она мне не заменила, но хоть немного скрасила унылые ночи.
– Саш?
– А?! – вскочил я от неожиданности.
Надо мной нависал Виталик Корбуненко, здоровенный одноклассник, который с другими такими же громилами вечно сидел в углу и обсуждал машины и видеокарты radeon.
– Слушай, – он почёсывал немытую голову и подбирал слова, – мы тут с ребятами подумали, а ты не хочешь сходить с нами в кино? “Человека-паука” показывают. Прикинь, фильм сняли, судя по рекламе, там полный атас.
Я посмотрел на него. Виталику Корбуненко и других имён придумывать не надо – он прям вот Виталик Корбуненко, совершенное олицетворение своего имени. Его предложение мне не понравилась, даже взбесило немного. В голосе сквозила жалость, а это меньше всего мне надо.
– Да, конечно, – сказал я.
– Лады! Тогда после уроков встретимся во дворе и пойдём.
После уроков я просидел в туалете, а когда вышел, никто меня не ждал. Хотя опоздал я на каких-то двадцать минут. Что и требовалось доказать.
Зато во дворе я встретил Мишу. Он сидел на чёрном железном заборчике, положив ноги на чемоданчик. Махал мне и лыбился во весь рот.
* * *
Насколько я знаю, Виталик тоже живёт в Москве. Женился, вроде ребёнок даже появился, судя по фоткам в соцсетях. Но я никогда ему не писал. Хоть и понимал, что в тот день в кино он позвал меня без всякой задней мысли… Виталик жутко тогда на меня обиделся и не заговаривал до самого выпускного. На выпускном он, собственно, тоже со мной не заговорил.
Когда я вошёл в лифт своего подъезда, то увидел на стенке написанное от руки объявление:
Собираем на помощь детям Домбаса.
И телефон.
Не знаю, хороший ли я человек. Давно не думал о себе в этой системе координат. Проще, наверное, сказать, что я – никакой. Просто есть. Был – переехал. Где зло, а где добро – не знаю, не различаю. Спотыкался на этом столько раз, а один раз – и вовсе – критически…
Так или иначе, я взял маркёр и исправил “Домбаса” на “Донбасса” – потому что это производное от “Донецкий бассейн”. Мелочно, неправильно, но кто они такие, чтобы коверкать это слово, от которого ёкает сердце всякий раз, когда случайно слышишь его в трамвае или по радио в парикмахерской? Пусть они ничего дурного и не имели в виду. Я тоже не имел.
Лифт приехал. Я вышел. С надеждой, что вместе со мной вышла и совесть, не оставшись навеки в том лифте.
* * *
– Дело у нас с тобой, Саша, – сказал Миша. – Тебе послание передали?
– То, что я должен поупражняться? Передали.
– Чудово[6]. Ты, как мне удалось понять, опасность котируешь?
– Ну… Есть такое.
– Я предлагаю тебе лучший риск. Отборный! Ибо в опасности наше с тобой Дикополье. Тебе понравится.
– И что мне грозит, интересно?
– Увидишь. Главное – мать свою и отца предупреди, что вернёшься ближе к ночи, скажи, что гулять пойдёшь или с девушкой встретишься… В общем, сам придумай.
Ага, с девушкой. Рассмешил.
Мы ехали на троллейбусе по центральной улице города – имени Архимага Артёма – до площади Ленина, которой я так и не придумал альтернативного названия. Ленин – он Ленин везде. Вышли напротив драматического театра, а затем спустились по брусчатке к Усу Кальмия – главной реке… Дикополья. Не считая, пожалуй, Днепра Широкого.
– А можно спросить?
– Ты уже спросил, Саша.
Я замолчал.
– Ладно, спрашивай.
– А кто, кроме Горыныча, бывает?
Хоть я ещё не до конца не верил в произошедшее, на всякий случай решил, что называется, прощупать почву.
Миша призадумался. Он так сильно махал чемоданчиком, что прохожие обходили нас стороной.
– Да всё бывают. Богатыри. Гремучий дедушка. Ты бываешь. Я бываю. А кого пока не придумали – того ещё придумают. Правда, здесь, на нашей земле, они не такие, как ты привык считать.
– А какие?
– Местные, – коротко ответил Миша.
Я всмотрелся в воды Уса Кальмия.
– Что, и водяной есть?
– Конечно. Мы, к слову, к нему и идём, – тут Миша очень театрально прыснул в руку, – только не называй его водяным! Здесь он привык к другому величанию – по фамилии. Водянов. Так и говори – Водянов. А лучше – ничего не говори. Сложно с ним беседы беседовать.
Набережная Уса Кальмия – место средоточения прогрессивной молодёжи города.
Здесь тусовались все: поэты, юные политики, олимпиадники-физики. Да и простая шантрапа. Главный плюс этого места – разрешение на распитие алкоголя, но только тем, кому есть восемнадцать. Мне ещё не стукнуло, поэтому я не пил, да и в принципе на тусовках Набережной бывал лишь однажды – Илюха приводил, у него здесь было много знакомых. Я тогда не нашёл с ними общий язык и вернулся домой. Илюха остался.
– Ладно, я тогда тут немного ещё потусуюсь, – сказал он тогда, а я только и повторил за ним эхом:
– Ладно.
Про Водянова я тоже слышал. Мужичок, помогающий всем подряд с написанием курсовых, дипломных и рефератов задарма. Он называет это – “Налить водицы”. Кто бы знал, что Водянов – настоящий водяной! Впрочем, Миша мог меня и разыгрывать. С другой стороны, я припоминал загадочные слухи вокруг фигуры Водянова: мол, он всегда сидит на Набережной, а иногда исчезает, поминай как звали, и никто не в курсе куда, пока не возникнет на одной из скамей откуда ни возьмись.
– Миша, всё это какая-то хрень, – высказал я то, что вертелось на языке.
Миша рассмеялся.
– Хрень не хрень, а с Водяновым будь осторожнее!
Мы подошли к пухлому парню. Закинув ногу на ногу, он изучал лист с партитурами. Рядом стоял чехол – не то от гитары, не то от виолончели (я слишком далёк от мира музыки, чтобы различать их чехлы).
– Здоровенькi були! – жизнерадостно поздоровался Миша.
– О, привет, – музыкант пожал руку Мише, потом мне. – Как оно?
– Та ну такое… – Миша очень живо изобразил лёгкий украинский акцент. – Водянова ищу. Видел?
– Видел. Там толпа вон. Он в ней. Ты как вообще?
– Говорю ж – такое.
– Ага… Слушай, а… Ты кто?
– Потом как-нибудь расскажу. Ну, давай.
Мы отошли.
– Я не понял, вы знакомы или нет? – спросил я.
– Не знакомы, – звонко ответил Миша. Голос его снова изменился, вернулся к благородным ноткам.
Мы протиснулись сквозь толпу. В центре её разглагольствовал Водянов, человек с круглым лицом, не менее круглым носом и такими же круглыми глазами.
– Ой, да я тебя умоляю – Красное море! – говорил он кому-то. – То ли дело Адриатическое, я его называю – “Потомственное”, потому что досталось оно нам в дар от сил, нам неподвластных. Попомните моё слово: ещё грядёт миссия “Розетта”[7]! Озёра озёрам – рознь, а реки – нет, так и знайте, дети болот.
Несмотря на то, что слова Водянова при рассмотрении не имели никакого смысла, люди слушали его с интересом. Завораживало, как он говорил: словно ручеёк льётся, журчит, и синтаксические волны такие – бух, бух о берег спокойствия.
– Хватить лить воду, Водянов! – воскликнул Миша, и все покосились на него. Сначала с неудовольствием, а затем, когда узнали (или не узнали на самом деле?), – с улыбками. – Всем привет! Можно украсть оратора на пять бесконечно быстрых минут?
Описать походку Водянова хотелось одним словом: он плыл. Широкие, на пять размеров больше положенного, брюки, подпоясанные дряхлым ремнём, болтались, как мешки с песком, а выглаженная рубашка синего-синего цвета отчего-то хрустела, как галька на черноморском пляже. Когда мы остановились у воды, я увидел под глазом Водянова фингал подводного цвета.
– Кто это тебя? – спросил Миша.
– Это у тебя мне спрашивать надо! Подобно тому, как…
– Стоп, стоп, – Миша, очевидно, знал, что давать Водянову волю на разговор не стоит, заболтает водянистыми словами да обтекаемыми фразами. – Говори по делу: кто?
– Шубин-то твой защиту сулил. Оберегать нас обещал. Ан не уберёг, не защитил, обещанное не исполнил, клятву не…
– Водянов! – строго сказал Миша, включив выражение отца перед двоечником-сыном.
– Понял, понял. Это я ещё сбежать сумел, дождь-то покатил, укрыл. А кто то был – не ведаю. Как выглядел – не знаю. Одно понял: опасный чёрт. Я бы с такими не якшался. Ах да… Без головы он.
– Без головы?! – воскликнули мы с Мишей хором.
– А я так и сказал! Без головы на плечах, а значит – неоткуда у него мозгам взяться и думать… Короче. Ты Шубину так и передай: обещанная защита надобна, как никогда.
– Мы потому и здесь, – мягко сказал Миша и положил ладонь на плечо Водянова. Тот кивнул и оглядел меня с ног до головы.
– А школьник кем будет?
– Помощником.
– Шубин никак армию набирает, а? – ухмыльнулся Водянов. – Войско, орду?
– Нет, – сказал Миша. – Поведай лучше, Водянов, о чём тут молодёжь толкует? Что нового? Шубин чувствует: нечто на нас наступает, большое и опасное. Молодые такое ощущают, наверняка обсуждают.
Мне было странно слышать, как Миша о других говорит: “молодёжь” и “молодые”, учитывая, что и сам он двадцати лет не прожил, дай бог достиг совершеннолетия.
Водянов воодушевился.
– А что, расскажу! Толкует молодёжь, и много толкует. Аж рябь по воде идёт. Да только чушь они всякую несут несусветную… – Водянов сплюнул, посмотрел на реку и вздохнул. – О нечисти всякой. Один из них работу пишет, как это называется, научную – никак кандидатскую. Вадичкой Писаренко зовут. Подходил ко мне, советовался, я-то водички полить люблю, сам знаешь. О смертоносном Ваське-убийце пишет, что ночами приходит в ложе к младенцам. О Цветочном монстре, итить его. О Длинной леди…
Я встрепенулся. Миша тоже.
– Длинной леди? – спросил он.
– Ага. Я им говорю: вы ерунду-то не городите, итить вашу, забор чуши не воздвигайте! Вон, знаете ли, нормальная нечисть существует себе – и хорошо, и нормально! Ан нет, выдумывают. Ты Шубину скажи: с этими новичками строго надо. Не пущать. А лучше – изничтожать, как Чингисхана когда-то.
Миша задумался, почесал подбородок.
– Подскажи-ка, Водянов, кто тот студент, что работу пишет? Где его найти?
– Я его с неделю не видал. А найти известно где – на этом самом… филфаке, во.
– На Университетской?
– А я знаю?! Я у речки токма улицы запомнил: проспект Ильича, бульвар Шевченко и ещё – с десяток.
– Ясно. Спасибо, Водянов. Шубин защиту обещал – будет тебе защита. Но ты и сам осторожнее будь.
– Да чего ж не быть… Буду, Миша. Буду. Ну, штиля тебе в нутро. Бывай!
* * *
Мы медленно шли по Набережной. Нас обдувал приятный Ветерок Ветерокович родом с запада; по мосту неслось такси “Фаэтон”.
– Миша.
– Да?
– А почему Водянов ждёт от Шубина защиты?
– Видишь ли… Есть особый род представителей… Сейчас попытаюсь сформулировать. Короче говоря, нечисть и прочие сказочные существа – они на месте не сидят. Тоже по миру ездят. Это потому что о них рассказывают. Переходят из уст в уста и переезжают, множатся. Вот явился Водяной и помог ему Шубин… как это говорят сегодня… ассимилироваться. Но приехал Леший – и не прижился, поскольку, сам знаешь, на Донбассе не так всё хорошо с лесами… В Щуровских жил-был, Лехой его там звали, да так и убежал восвояси. Не дал ему Шубин пожить-попоживать.
– А почему Шубин этим занимается?
– Потому что он единственный тут – изначальный. О нём каждый шахтёр знает. Вот Шубин одним приезжим помогает, других – прогоняет, а с третьими – борется. Но грядёт то, с чем бороться нужно нам всем. Проклятье невиданное… Потому-то я тебя и нашёл. Только ты поможешь мне – и Шубину – справиться с Длинной леди. А затем – и со всеми остальными. И обнаружить источник проклятья.
– Почему я?
– А потому что.
Я подумал-подумал, да и спросил:
– А ты-то кто?
Но Миша, увы, не ответил.
Глава 3. Длинная леди
Мы перешли мост и оказались в районе Рыжей Калины. По левую руку на добрых пару километров тянулся забор, за ним – областная хирургическая больница, диагностический центр и кампус медицинского университета. Алина мечтала сюда поступить. А Илюха, занимаясь карате, приезжал на соревнования – главный тренер ДОАТК[8] одновременно был заведующим кафедрой физподготовки будущих медиков.
– В доме – домовой, а в морге – морговой, – вдруг сказал Миша.
– Что? – не понял я.
Он кивнул в сторону забора.
– Так патологоанатомы шутят. Тут-то за клиникой морг, бывал я там по поручению Шубина. Морговой пугал одного санитара. Палкой по кушеткам стучал, подвывал, ну не дебил? Приструнили мы моргового. Вручили халат, указку и отправили на кафедру – пущай студентов накануне экзаменов морально поддерживает и хирургам руки – чтобы не дрогнули. А затем возвращается себе в морг и делает что хочет. Да вот только после проделанной работы ничего, кроме спать, хотеться ему не будет.
Что-то в Мишиных историях было настолько родное, что я слушал его с благоговением. Роднее даже той игрушки трансформера, что у меня с шести лет, папа из командировки привозил. А ещё от его историй нестерпимо хотелось есть.
Мы купили по шаурме, я тут же откусил приличный кусок, и соус полился мне на кроссовок.
– Мы уже недалеко, – сказал Миша, деликатно объедая лаваш. И впрямь: минут через пять мы протиснулись меж двух девятиэтажек, из тех, что вечно воняют мусоропроводами, и остановились у подъезда в большом дворе. Этот двор отличался от того, куда привёл меня Горыныч, – здесь властвовал незримый огонь, из-за него казалось, что в воздухе жарче положенного, хоть бери и делай дополнительный прогноз погоды.
– Кто тут живёт? – спросил я.
– Один паренёк по имени Никита. Славный малый. Родился в…
– Подожди, дай угадаю. Родился в Дзержинскстане, фамилия – Доленко. Любит копаться в технике и мечтает изобрести самолёт нового поколения. Ну? Сколько попаданий?
– Сказать по правде, ни одного. А чего это ты?
– Люблю угадывать.
– И как, часто получается?
– Так да. В десяти случаев – железно.
– Из скольки?
– Из миллиона.
– Понял. Это интересно. Только сейчас ты немного промахнулся. Никита Коваленко…
– Блин! Коваленко! Точно.
– …родился в Снежном.
– Блин! Только не в Снежном, а в Заснеженном.
– Ага. Родители переехали в наш дикопольный град, когда ему было четыре. Чем увлекается – я не знаю, но точно не изобретательствами, он гуманитарий до мозга костей, как и ты. С детства Никиту дразнят за маленький рост – сначала в садике, а теперь – в школе.
– И Длинная леди… – прошептал я.
– Именно. Терроризирует его, окаянная.
– Но откуда она взялась? Это всего лишь легенда из интернета, её кто-то придумал. К слову, не очень хорошо. Я бы придумал лучше.
Миша присел на корточки, оторвал кусок травинки, пожевал и выплюнул.
– Не люблю разговоры об этом разговаривать, – сказал он. – Как оно, мол, появилось, и всё такое прочее. Что было сначала – нечисть или рассказ о ней? Всё взаимосвязано, и одно без другого существовать не может. Данность такова, что Длинная леди явилась на земли Дикополья, а уж каким образом – то не нам выяснять. Нам необходимо решить, что с ней делать, и только. Ты взял тормозок[9]?
– Нет. Горнячок об этом не говорил.
Миша набрал полную грудь воздуха, чтобы тяжело вздохнуть. Затем вздохнул. А после этого переступил через ограду на клумбу, чудом не оборвав цветок, и стукнул два раза ногой по земле:
– Горнячок! А ну сюда иди, негодяй! – ничего не последовало. – Горнячок? Дважды повторять не буду. Шубину расскажу.
Я услышал ворчание. Утробное, словно кто-то, заживо в гробу захороненный, решил причитать на судьбу, а не орать “Помогите!”. Над землёй показалась кирка. Р-р-раз! – она взрыхлила землю, и перед нами возник Горнячок собственной персоной.
– Забыл я! Запамятовал! – вопил он. – Много поручений для Горнячка! Привет, Саша.
– Привет.
– А ну кыш пошли с моего палисадника! – закричала с первого этажа старушка, Валентина Петровна. – Сейчас милицию вызову!
– Извините, пожалуйста, – сказал ей Миша, взял за шиворот Горнячка, и мы втроём зашли в подъезд.
* * *
Дверь с мягкой коричневой обивкой была исцарапана снизу кошачьими когтями. Миша посадил Горнячка в чемодан, что вызвало волну протестов, но спорить с помощником Шубина, видимо, – себе дороже.
– Особых правил и указаний от меня не будет, – серьёзно сказал Миша. – Главное – не пугай Никиту. Мы его друзья, помочь пришли. Будь дружелюбным.
– Понял, – сказал я. – Но я всегда дружелюбный.
– Добро.
Миша позвонил в дверь. По ту сторону раздалось неприятное стрекотание, и через минуту хриплый голос спросил:
– Кто?
– Мы из ППДЛ, подразделения по борьбе с Длинными Леди, – Миша заговорщически мне подмигнул, – пришли помочь. Никита Коваленко здесь живёт?
«Как официально!» – подумал я. Ещё бы удостоверение сделать, и, считай, новое подразделение готово. Дверь открылась. На пороге стоял худой парень с неестественно вытянутым телом, судя по лицу – лет пятнадцати. Пижама, явно не по росту, смотрелась нелепо: штаны – по колено, кофта – по локти, виден пупок.
– Какой ты высоченный! – воскликнул Миша.
– Да? – немного смутился парень и попытался натянуть кофту на живот. – Вы заметили?..
– Конечно. Саша, заметил?
– Заметил, – подтвердил я.
Никита обрадовался. Он отошёл в сторону, давая нам пройти, и закрыл дверь на замок.
– А родители ничего не заметили. Валера, друг мой, тоже заметил, он, кстати, в комнате сейчас, вы вот заметили, я тоже, а родители нет. Офигеть, да? Вы обо мне откуда узнали?
– Шубин подсказал.
– Шубин?
– Да. Слышал о таком?
– Естественно. У меня папа шахтёр. Рассказывал о Шубине много всякого. Он его вроде как спас однажды, от обвала отвёл… Но я думал, это просто байки.
Миша улыбнулся, но ничего не ответил. Его фирменная харизма работала без перебоев – Никита совершенно не смущался незнакомцев (нас) в квартире. Мол, раз пришли, значит, так надо.
Хорошо, что Миша не пользуется этим ради грабежей! Или пользуется?.. Будем надеяться, что нет.
Мы разулись. Я повесил на тремпель ветровку и уловил со стороны кухни запах разогретого борща. Несмотря на съеденную шаурму, во мне пробуждался аппетит, и я буквально чувствовал, как сметанно-бурячная юшка льётся мне в рот. Решил, что Никита если предложит, то перекусим, а если нет – то нет.
– Куда идти? – спросил Миша.
– А куда нам надо? – не понял Никита. Его бледное лицо почти сливалось с ландышами на обоях.
– Туда, где ты увидел Длинную леди впервые.
– Тогда в мою комнату. По коридору и направо.
Никита предложил нам тапки. Миша отказался, а я надел – не люблю пачкать носки, хотя, помню, в детстве бегал по терриконам чуть ли не босиком.
Впереди шёл Миша, за ним – я, замыкал шествие Никита. В конце коридора стояло трюмо с кучей косметики, феном и узким, но высоким зеркалом. Когда Миша завернул в комнату, я бросил взгляд на отражение, и увидел, что за Никитой следует женщина – худая, как спичка, чёрная, как фон на заставке Star Wars.
Я обернулся, но никого не обнаружил. Снова посмотрел в зеркало – пусто.
– Что-то не так? – спросил Никита. Он возвышался надо мной маяком или каланчой какой-нибудь.
– Всё не так, – честно признался я.
– Согласен. Ты из какого класса?
– Из десятого.
– И я. Школа – говно.
– Согласен.
В комнате творился настоящий кавардак: разбросанные всюду конфеты, фантики, какие-то крошки, печенье, даже кусок недоеденного торта на блюдце. В центре комнаты на табуретке стоял парень в жёлтой футболке с дырой в рукаве и чёрных джинсах. Он подвязывал к люстре верёвку с бантиком на конце.
– Только не говорите, что Матюкливого гнома вызываете, – покачал головой Миша.
– А почему нет? Я прочитал, что он может не только матюкаться, но и помогать… – сказал Никита.
– Ясно. Вот только в Дикополье не так его вызывать надо.
– А как?
– Ник, кто это? – парень, сделав своё дело, слез с табуретки.
Мы познакомились. Валера, друг детства Никиты, учился на класс старше. Выглядел он заряженным на свершения.
– Бант не на верёвку, а на дрот[10] нужно подвязать, – объяснил Миша. – Баять[11] громко нельзя, даже заклинания. Наш гном тишину любит. К слову-то, называют его тут иначе – Халабудный Стервец. Стало быть, если вы планировали покрывало на себя накидывать…
Миша вопросительно посмотрел на ребят. Те кивнули.
– …это не сработает. Халабуду построить надобно, простую, с четырнадцатью прищепками с жестяными кольцами. А затем – выключить большой свет. Вместо свечи – фонарик. У меня есть, но нужен, Никита, твой, раз Стервец тебе помогать будет. И три раза повторить: “Халабудный Стервец, приди, полакомись…”. Вопросы?
Никаких вопросов. Никита и Валера принялись безропотно исполнять поручения Миши, а я присел на край кровати.
– Зачем нам Матюкливый гном? – спросил я, когда они вышли из комнаты в поиске необходимых артефактов.
– Всяка помощь не повредит, – ответил Миша. – Поглядим.
Из-за шевелящихся занавесок по комнате гулял мерцающий свет. Я дёргался от каждой тени, шороха за окном, стука веток о стекло. Ощущалось чьё-то присутствие, но спокойный вид Миши, восседающего на кресле, компенсировал мои переживания.
Уже тогда я подумал, что хорошо бы Мише всегда быть рядом – успокаивать своей беспечностью и уверенностью и, возможно, хоть как-то наполнять пустоту, оставленную во мне с исчезновением Илюхи.
Вскоре необходимые предметы были собраны. Сложность составили только прищепки, за которыми пришлось стучаться к соседям. Мы быстро соорудили маленький шалаш и утрамбовались в него вчетвером. Никита, сгорбившись, прижал острые коленки к подбородку.
– Днём как-то и не страшно, – сказал Валера.
– А дня быть и не должно, – с ударением на первую “о” сказал Миша. После чего дважды хлопнул в ладоши, и сквозь покрывало перестал пробиваться солнечный свет. За окном в мгновение ока наступила ночь.
– Это как так?! – воскликнул дрожащим голосом Валера. Я сам как будто захлебнулся наставшей одномоментно ночью и не смог вымолвить ни слова.
– Спокойно, – Миша положил ему ладонь на плечо, и Валера быстро взял себя в руки и глубоко вздохнул. Я тоже успокоился, хотя очень крепко выругался про себя. – Ночь только у нас. Остальные дикопольцы всё ещё ловят лучи.
– Магия какая-то? – заинтересованно спросил Валера.
– Всего-лишь одолжение, – улыбнулся Миша. – Караульщик огневого камня – твой, кстати, тёзка, Никита, – забирает и отдаёт свет, когда это требуется Шубину или мне.
– Что ещё за караульщик?
– Смешной дядька! Камни угольные своими считает, а они на солнце блестят, вы бы видели. Вокруг него вихрь чёрный вьётся. Кафтан грязный, изгвазданный, да ермолка на голове. Вот всё, что я о нём знаю. А как он свет себе подчинил – того не ведаю. Возможно, так с углями сроднился, что подземную тьму себе подчинил.
– А Шубин не подчинил?
– А Шубину это не надо. С тьмой он в друзьях ходит, а не в хозяевах.
– Мне отец рассказывал о Шубине… – сказал Валера.
Обстановка к историям располагала, это правда. Было в ней что-то из детства, оно как будто возвращалось с каждым словом и движением рядом с Мишей, и хотелось укутаться в неё, словно в одеяло, нависающее над нашими головами. Казалось, даже тени здесь оживают, только не злые – добрые, на защиту нашу встают, от Бабая стеречь, от всего того, что только детская фантазия способна себе накрутить.
Появление Миши переселило меня в загадочное Дикополье. И я зацепился за свой новый дом и всеми силами просил, чтобы это мгновение не заканчивалось. Кого просил? Да кого угодно… Пусть даже и Шубина, о котором продолжал рассказывать старшеклассник Валера.
– Шубин был рабочим на шахте в царское время.
– Просто рабочим? Не духом?
– Да нет! Духом он потом стал!
– А кто был царь?
– Не знаю, какой-нибудь Константин, наверное…
– Ну какой Константин, мы ж не в Византии!
– Да неважно! Ну Александр пусть. Или Екатерина. Я там знаю? Так вот, как-то шахтёры устроили забастовку против маленькой зарплаты. И Шубин был их предводителем! Вот.
– И что?
– Ну, царские солдаты его в кандалы и заключили. И прибили прямо на дне шахты. А когда вернулись за трупом, никого не нашли.
– Жуть, – сказал Никита и ещё крепче обнял колени.
– Зато теперь Шубин помогает всем шахтёрам, которых обижают.
– Цари? – спросил я.
– Да кто угодно.
– И такое рассказывают, – подтвердил Миша.
Я, к слову, слышал совсем другую историю, но рассказывать её не стал. Мало ли – может, она неправдива, а у Валеры – правдива и я сейчас попаду впросак?
– Не будем терять времени, – сказал Миша. – Никита, фонарик хороший, добротный. Положи его вот здесь, нехай наверх светит. И-и-и… Берёмся за руки!
Мы взялись.
– Халабудный Стервец, приди, полакомись… – произнёс Миша. Мы повторили. А затем все хором, но тихо: – Халабудный Стервец, приди, полакомись! Халабудный Стервец, приди, полакомись!
И притихли, вслушиваясь. Просидели так минут пять, но ничего не произошло. Никита разочарованно вздохнул, и мы выбрались из своего убежища.
– Надо было по-моему вызывать, – сказал Валера. – Никто не пришёл.
– Он придёт, когда время придёт, – философски заметил Миша, включил настольную лампу (солнечный свет пока что нам не нужен, мол) и попросил Никиту рассказать, что с ним случилось, ничего не утаивая.
Но Никита вдруг как скрючился, как взревел – и за шею схватился!
– Больно! – крикнул он и больше ничего ни крикнуть, ни сказать не сумел. И без того длинный и худой, он начал вытягиваться прямо на наших глазах. Точно цилиндр теста в руках пекаря.
К Никите подбежал Валера, но незримая сила оттолкнула его, и парень пролетел через всю комнату, пока не стукнулся о стену.
Миша, стремительно отщёлкнув замки чемоданчика, извлёк шахтёрскую каску с закреплённым на лбу фонариком, навёл луч на Никиту…
И мы увидели Длинную леди.
Голова под потолок. В чёрных лохмотьях. Подранные окровавленные ступни. С тяжёлым взглядом, направленным сквозь грязные ошмётки волос. Страшная. Чудовищная.
Сердце моё запрыгало. Миша был прав: такая опасность мне и не снилась! А если и снилась, то в тех снах, что утекают под утро и никогда не возвращаются.
Длинная леди завизжала, точно в её гортани сидела тысяча свиней. Свет спугнул её, и спустя мгновение она растворилась. Никита беспомощно повалился на пол. Валера пришёл в себя, и мы втроём вернули худого школьника в сознание. Длинная леди вытянула его голосовые связки настолько, что говорить Никита больше не мог.
– Недолго ему осталось, – сказал Миша. – Ждать нельзя.
– Ты достанешь свою кочергу и отмутузишь Длинную леди? – с надеждой спросил я, оглядываясь по сторонам. – Дай мне тоже, хочу драться.
– Не так всё просто, – покачал головой Миша. – И не торопись драться с противником, которого не познал до конца. Выманим её. Явись она в следующий раз по своей воле – обязательно застанет нас врасплох. Нам нужен кто-нибудь низкий. В качестве наживки.
Миша бросил взгляд на чемодан. Оттуда донёсся голос Горнячка:
– Я высокий.
– У вас там кто-то сидит?.. – спросил Валера.
– Кроме того, нам потребуется помощь, – проигнорировав вопрос Валеры, сказал Миша. – Есть у меня на примете одна весьма привлекательная женщина.
* * *
Горнячок насупленным воробушком сидел посреди коридора, сжимая в руках кирку. Я наблюдал за ним через зеркало, на котором Валера рисовал помадой Никитиной мамы дверцу и лесенку.
– Матюкливый гном не явился, – сказал Валера. – С чего вы взяли, что Пиковая дама придёт?
– Она всегда приходит, – ответил Миша. Вокруг рисунка Валеры он чертил какие-то знаки куском угля. – И не Пиковая дама, а Вальяжная Сменщица. Тут у неё легенда иная. Вальяжная Сменщица не в игровой карте живёт, а в карточке-пропуске на завод, без подписи, с фотографией никому не знакомой женщины. Рабочие говорят, что найти такую карточку где-нибудь под станком – не к добру, сменят тебя или уволят.
– Круто, – сказал Валера.
Я вспомнил, что один папин коллега якобы видел такую карточку, но подбирать не стал – от греха подальше.
Миша в четвёртый раз пересказал план. Мы должны прочитать заклинание (оно не очень отличалось от вызова Халабудного Стервеца – нужно сказать три раза: “Вальяжная Сменщица, приди”) и спрятаться в комнате Никиты. А Горнячок должен при этом жаловаться на маленький рост, громко и жалобно.
Горнячок, к слову, долго не соглашался – “Нормального росту я, нормального!” – но под натиском Миши и угрозой, что тот позовёт Шубина и всё ему расскажет, маленький человечек сдался.
