Дмитрий Новак
Гнев и Голод
– Ладно, – сказал Вальдман, – Где мои вещи, кстати?
Ему никто не ответил.
– Я что, вот так пойду в гости? – он развёл руками, показывая, что на нём нет ничего, кроме штанов, и не было с позавчерашнего дня.
– Всё здесь, Вальдман, – раздался голос из-за стойки, – я сохранил, всё как было.
Это был тот наивный паренёк, что разделил когда-то с эльфами тушку и каким-то чудом теперь стоящий здесь, живой и почти здоровый. Сейчас он опирался на стойку и медленно потягивал из кружки разведённый ром.
– Они лежат в нашей с ребятами комнате, – продолжал он, -…и ещё…вот.
Парень нетвёрдой рукой взял со стола широкополую шляпу и протянул её Вальдману. Шляпа была насквозь залита уже порядочно подсохшими густыми чернилами.
– Что это? – спросил капитан.
– Всё, что осталось от нашего командира, – ответил стрелок.
Люди в комнате ненадолго затихли, каждый задумался о своём, кто-то в дальнем конце холла, у коридора в кухню, плакал.
Вальдман положил шляпу на стол и, посмотрев в глаза капитану, сказал:
– Сейчас буду.
Через несколько минут трактир опустел, и к полковнику отправилась весьма пёстрая компания. Серьёзные лица людей сочетались с их же полным беспорядком.
Тут был и странного вида оборотень, и рыцарь, от богатой брони которого осталась теперь только железная пряжка, и шатающийся при каждом шаге гоблин, и матерящийся на всех и вся одноглазый сержант, видимо, пивший то же самое, что и гоблин. За ними поспешали солдаты не пойми какой армии, а позади всех хвостом семенил отряд рейтар, стараясь не отстать.
Все они были перевязаны, зашиты, заштопаны и в целом производили впечатление инвалидной команды, однако бывалые кирасиры почему-то расступались перед их натиском.
Сир Вагнер, видимо, никогда не позволявший себе касаться чего-то не состоящего из железа голыми руками, открыл дверь. Разумеется, исключительно с пинка.
– Где полковник? – спокойно спросил он с порога.
– Н-наверху, – ответил заикающийся юноша, находившийся ближе всех к двери и прямо-таки на себе ощутивший, как солнце внезапно исчезает с лица небосклона.
– Благодарю, – ответил рыцарь.
Затем команда повернулась и двинулась разновеликими шагами по широкому людскому коридору, медленно добралась до кабинета и вошла внутрь.
Отряхнув со стола мелкую дверную щепу, полковник спросил:
– Что вам угодно, сир Вагнер.
– Мне угодно получить от вас деньги, разъяснения и ещё больше алкоголя, – сгустив брови, ответил бородач.
– Деньги у советника, – начал полковник, – алкоголь у интендантов, а разъяснения по какому именно поводу, позвольте полюбопытствовать?
– Не прикидывайтесь идиотом, герр – процедил сквозь зубы рыцарь, – Почему мы под стражей?
– Один из вас находится в розыске, – ответил полковник.
– Он враг Империи? Совершил ли он преступления против Императора и Инквизиции? – Вагнер повернулся назад, в коридор, и посмотрел на стрелка, – Он что, верующий или похож на такого?
– Нет, – ответил полковник, взгляд которого был направлен на своё отражение на поверхности шлема.
– Тогда какого чёрта вы себе позволяете, герр Шаубенахт?! – прорычал Вагнер.
Полковник отвёл взгляд от отражения и, не переводя на рыцаря, сразу остановил его на фигуре Вальдмана.
– Вы, герр, – обратился он к нему, – сейчас стоите гораздо больше, чем весь этот полк и весь этот город вместе взятые. Это не имеет никакого отношения к имперским властям, просто некое частное лицо объявило за вашу голову баснословную награду.
Затем Шаубенахт обратился к рыцарю.
– Разве по имперским законам должностным лицам, находящимся при исполнении служебных обязанностей, запрещено заниматься охотой за головами? Или каким-либо иным способом заниматься коммерческой деятельностью, не противоречащей обязанностям?
Глаза рыцаря под густыми бровями медленно наливались кровью.
– Я так и думал, что нет, – закончил полковник, – Мои обязанности здесь закончены, так что я не намерен упускать свой шанс, мне бы очень этого не хотелось.
– А нам сейчас не хотелось бы упустить шанс заставить вас танцевать ногами в воздухе. Но не все здесь мечтатели, – заявил обозлённый верберд,
Глаза его стали ещё чернее, чем прежде. В воздухе запахло нервным срывом и, как следствие, новым конфликтом, который мог закончится с обращением Вальдмана в полную фазу, а уж тогда…
– Где бы найти такой же милый кинжальчик, как у вас? – полковник явно шёл на обострение конфликта, кажется, от явного ареста его что-то останавливало.
– У вас под рёбрами, если не прекратите этот балаган, – ворвался в разговор рыцарь, – Хотя, мы вполне можем договориться, в конце концов, лучше синица в руках, чем…
«Чем пуля во лбу», – мысленно закончил за него Вальдман.
Шаубенахт какое-то время молчал, безэмоционально глядя на собравшихся, затем, всё-таки произнёс.
– Что ж, полагаю, это вопрос нам можно обсудить. С глазу на глаз.
– Сейчас здесь состоится дипломатия, – объявил сир Вагнер, – потому прошу всех убраться отсель куда подальше и калитку прикрыть.
Спокойный холод в его голосе заставил людей и нелюдей повиноваться. Все поспешили последовать совету и вышли в приёмную.
Очень долго в коридоре стояла напряжённая, багровая тишина, словно воздух замер в ожидании и не входил в лёгкие людей. А затем из кабинета, разлетаясь по стенам всё дальше и дальше, полетел чистейший, практически осязаемый мат. Тот, который можно было отливать в чеканные монеты и отправлять контрабандой в страны противника для подрыва их экономики.
Подробный, интересный, с полным разъяснением того, где чьё место было на момент битвы, до битвы, после битвы, а, главное, в далёком детстве. И кончилось всё это тем, что командование, охотников за головами, администрацию, чиновников и казначеев облили смачной, рыночной грязью.
Затем, наконец, наступила тишина, из предбанника в коридор вышел довольно подавленный солдат и, недовольно бубня, пригласил собравшихся вернуться в кабинет.
В кабинете царила постбатальная тишина. Совершенно ясно, что благородные пэры не скупились на эпитеты и, судя по красным лицам и тяжёлой отдышке, оба они сказали всё, что хотели.
– Поговорив со своим…коллегой, – начала полковник, – я решил поступить следующим образом: придётся отпустить вас. Всех, однако вознаграждение ваше останется при мне, в качестве неустойки.
– Почему это? – спросил Вальдман.
Он уже мысленно просчитывал, в каком порядке будет очищать комнату от лишних людей.
– Поймите меня правильно, – в голосе офицера проснулись эмоции, – Если кто-то узнает, что я выпустил вас просто так, без выкупа, то моя репутация может сильно пострадать. Ни я, ни вы этого не хотим.
Грод толкнул Вальдмана в бок, заметив, как у того на шее начинает пробиваться шерсть.
– Его деньги, герр, – обратился гоблин к полковнику, – его деньги. Очень надеюсь, что ваше решение не распространяется на остальных. Я тут, знайте ли, кое-что насобирал…
И с этими словами Грод с трудом поднял мешок и вывалил всё его содержимое на стол. Это оказалась целая гора окровавленных круглых лезвий.
– У остальных тоже немало, – продолжил он, – потому и денюжка нам причитается двойная. Сколько это будет в талерах, ну-ка скажите-ка мне?
Полковник внимательно смотрел на заваленный лезвиями стол и, особенно, за теми пилами, которые при падении с хрустом воткнулись в пол.
– Состояние, – спокойно заключил он.
– Вооооооот…– гоблин был очень доволен собой, – поэтому вас всё должно устраивать, как есть. Что наши деньги останутся при нас, а вы при этом не уйдёте домой без штанов. Ну что, соберёте себе немного на пенсию, а, герр?
Половник продолжал молча смотреть на стол.
– А теперь, – потирая руки, продолжил Грод, – обсудим все детали…
***
Всадник стремглав мчался по горной тропе. Над его головой о вековые скалы снова и снова разбивался яростный ветер, он старался сбросить посланника виз. Камни слетали в пропасть под копытами перепуганной лошади, но всадника это почти не волновало.
Он спешил, и на его высохшем, уже побелевшем языке чертополохом болталась тяжёлая дурная весть. Мозг снова и снова, до отупения, заставлял произносить слова, чтобы не растерять их по пути. На самом деле, вестник хотел выболтать из послания весь смысл, чтобы произнести его было как можно легче: излюбленный приём всех гонцов. А затем избавиться от слов, как от надоевшего груза.
Добравшись до ворот, всадник быстро передал поводья в руки серьёзного человека и бросился прямо к цитадели замка. Он чуть не ударился головой о потолок, когда влетал вверх по лестнице и оказался на самом последнем этаже.
Затем, вестовой оказался перед дверью, которую видел впервые, но куда он должен был попасть, и остановился перед ней, как вкопанный. Отдышавшись, он осторожно открыл дверь и произнёс прямо с порога:
– Они разбиты.
Ответом ему послужила покойная сладкая тишина, нарушаемая лишь шумом ветра за окном. Воспользовавшись паузой, гонец смог отдышаться и занять место у двери по стойке смирно, как обычно, не боясь, что пот будет заливать ему глаза. Затем из-за высокой спинки кресла донёсся спокойны ровный голос:
– Не важно.
В комнате было жарко, под огнём потрескивали поленья, над потолком витало лёгкое опиумное облако. Где-то рядом лёгкий поток воздуха, пробивающийся из-за закрытых окон, шевелил алые альковы.
– Я всегда говорил, что дисциплина нужна только кретинам, – продолжал голос, – но она им всё-таки нужна, как ни крути, иначе они просто впадают в ступор. И как тогда ими воспользоваться? В общем, разбили, не страшно.
Голос затих, гонец мучительно топтался с ноги на ногу.
– Прошу прощения, – наконец не выдержал он, – простите меня, если сую нос не в своё дело…а зачем вы тогда посылали туда этих…существ?
Из-за спинки кресла раздался скрипучий умиротворяющий вдох, потом под потолок поднялась очередная струйка дыма.
– Меня не интересовала бы не их победа, не их поражение – проговорил голос сквозь дымную пелену.
Тонкая рука с длинными ногтями показалась из-за спинки кресла и положила на стоящий рядом маленький резной столик длинную ореховую трубку. Курьер обратил внимание, что зелье в чаше уже почти погасло и теперь уныло догорало, пожирая остатки углей.
– Главное другое, – тут же продолжил голос.
– Что же? – терпеливо спросил гонец, стараясь перекрыть любопытством ноющие ступни.
В ответ – лишь молчание, насыщенное при этом долгой трескучей негой. Вестник постепенно начинал привыкать, что с хозяином кресла в разговоре не следует торопиться.
Наконец, голос произнёс:
– Что всё идёт по плану.
Глава 2. Безоблачное будущее.
Вальдман шёл по тракту, мрачный, словно дитя Чугунного Бога.
Рядом скакал Грод и, словно маленькая зелёная уродливая девочка, напевал песенки и звенел кошельком, до отказа заполненным монетами. Настроение стрелка было самым что ни на есть, поганым, особенно, не радовала пустота, душевная, физическая, моральная, финансовая.
Символ на руке Чёрного настораживал, почему-то складывалось ощущение, что он причастен к его, стрелка, внезапной популярности среди лихого люда. Обычно, внимание со стороны головорезов льстило, даже развлекало, но сейчас оно начало мешало работе, а это уже было недопустимым.
«И всё-таки, кто же оказался таким богатым?»
До ближайшего села было не так далеко, где-то около дня пути пешком. У местного старосты остался перед Вальдманом кое-какой должок, и сейчас стрелку очень хотелось ему об этом напомнить. А заодно и поесть …
Но больше всего бесило то, что в ушах звучал один и тот же голос:
– Далеко ещё до твоей корчмы?
– К вечеру будем, – в очередной раз ответил стрелок, – Дождёмся Даэвина, и двинем дальше, к деревне. А там – куда дорога выведет.
– Неплохой план, – подытожил гоблин, – А знаешь, чё у меня есть?
Он в очередной раз подбросил мешок с талерами высоко в воздух, но на этот раз Вальдман, а не Грод, успел его перехватить.
– Так будет надёжнее, – спокойно сказал он.
Товарищи продолжали путь, держась тропинки и стараясь не сворачивать с неё на обочину. Здесь, в этом краю, где брали своё начало безраздельные владения Империи, далёкие от границ, почва становилась особенно плодородной, а хозяйства – куда безопаснее. Поэтому крестьяне, простые и непуганые люди, каждый год засеивали прямо вдоль дорог огромный поля отличной пшеницы.
Поля созревали быстро и простирались от горизонта до горизонта во все стороны, отчего край действительно выглядел золотым. Особенно, когда наступало настоящее жаркое лето.
Здесь всё было по-другому: упитанные люди жили в богатых домах, летом, как положено, грелись в тёплых солнечных лучах, а зимой пили эль, зная, что на улице не очень холодно. Даже трактиры здесь водились очень приличные, тихие и чистые.
Минусом же при всё при этом оставалось то, что именно та часть экономики, что так благоухала вдоль дорог каждое лето, и стала основным сырьём местного производства. Всего, вообще всего: хлеба, каши, водки, супа, корма для скота, одежды и мебели. В особенности, знаменитым слыло здешнее пшеничное пиво, всегда имевшее лёгкий привкус микстуры от кашля на сильном спирту и отдающее в голову с лихвой.
Сейчас Вальдман шёл и мысленно просил судьбу о том, чтобы в корчме нашёлся хоть какой угодно другой пенный напиток, зная, в прочим, что его желаниям сбыться не суждено. Хотя, на кое-какую завалящую свининку он, в прочим, надеяться мог.
Сумерки постепенно сгущались, облачное небо начинало тревожно темнеть, и никому бы не хотелось оказаться сейчас посреди пшеничного поля в непроглядной темноте. Особенно, в такие неспокойные времена, а если ещё дождь пристанет…
К счастью, впереди, у подножия холма, всё-таки показалась глиняная низенькая корчма. Светящая маленькими окошками, пышущая каким-то сельским уютом и полностью белая, как фонарь.
Само заведение очень напоминало какую-нибудь горницу, проще говоря, было милым, прибранным, но чертовски скучным, не желающим остановить на себе внимание. Здесь не гремели кости, не звенела гитара, не хохотали женщины, не дрались мужики, не орали пьяные песни, не рыгали, не портили воздух, не сквернословили, в общем, не веселились.
Корчмарём здесь был вежливый толстяк, похожий на пивную бочку, улыбчивый и краснолицый. К тому же, он был из той породы людей, которые рады каждому чужаку и ещё и знают их всех, как самого себя, и обожают за просто так.
В общем, идеальное место, чтобы без забот пропивать себе мозги.
***
– Какая же тоска, мать вашу за ногу, а …– взвыл Грод, обращаясь к пенной жидкости на самом дне глубокой глиняной кружки.
Они торчали здесь уже три дня, пили дрянное пиво и слушали старого заунывного слепого гусляра, который, надо полагать, когда-то отпочковался от ещё более старого, и ещё более слепого гусляра, прямо на этом самом месте прямо с гуслями в руках.
Голос его был надрывным, высоким, и музыка наводила на нечто среднее между тоской и желанием пригвоздить свою голову к ладоням так, чтобы её потом невозможно было от них отнять. Вальдман уже подумывал, чтобы как-нибудь ночью придушить певца во сне его же собственными струнами.
Хроническое безделье уже начинало плавить мозги. Ведение беспредметных разговоров и рассказов о былых временах постепенно превращалось в облегчённое молчание, особенно, по вечерам. Стол постепенно обрастал всё большим количеством кружек, чтобы в них падали лицами каждую ночь утомлённые ожиданием и алкоголем товарищи.
Они так и не вставали с места. Попытки выйти на улицу для чего-то ещё, кроме как справить нужду, приводили к мощнейшей пшеничной контузии. После чего оба быстро возвращались назад, чтобы глотнуть холодного пивка. Пшеничного, конечно.
И так три дня.
– Дуй к стойке, нам тут ещё долго куковать, – толкнул гоблина стрелок, – И возьми снова того мясного пирога!
– Это почему я? – попытался возразил Грод.
– Потому что у меня в карманах свищет мышь… – клонясь в сон, тихо пробубнил Вальдман.
Где-то на четвёртый день, когда товарищи очередной раз не вязали лыка, морок рассеялся, дверь распахнулась, и в зал вошёл Даэвин. Своими ногами, не шатаясь и сохраняя бодрость духа. На его утончённом лице краснели царапины, а левый глаз венчал большой, красивый, искусный фонарь, синий и блестящий.
Не говоря ни слова, он сел напротив Вальдмана и, не спрашивая, залпом осушил одну из стоящих на столе кружек. Огоньки свечей синим отблеском отражались на его блестящем, как гладь реки, фингале.
– Не свети, – с еле заметной улыбкой сказал стрелок.
Эльф усмехнулся.
– Я тоже рад тебя видеть, – ответил он.
– Как отдых? – лениво спросил Вальдман, – Приятно, наверное, хоть немного пожить, как человек.
Он протянул Даэвину ещё одну прохладную кружку, заполненную до краёв, и подождал, пока тот наконец осушит её. Утолив жажду и изящным движением смахнув пену с губ, эльф ответил:
– Признаюсь тебе, у меня было полно времени, я очень много думал.
– И что решил? – с интересом спросил стрелок.
– Что дома мне делать теперь совершенно нечего, – честно признался Даэвин, – Вернуться туда без отряда – позор, да и смысла я в этом никакого не вижу. Потому подамся в столицу, посмотрим, что из этого выгорит. Нам с тобой, надеюсь, по пути.
Вальдман немного поразмыслил.
– Деньги есть? – наконец спросил он.
Кожаный кошель упал из утончённых рук на стол с приятным уху звоном.
– Тогда по пути, – кивнул верберд, – По пути нужно будет заглянуть в одно место, оно совсем рядом, если хочешь, можешь оставить мне компанию. Может случиться так, что, там будет жарко, а лишний клинок в такое время не помешает.
– Конечно, – ответил эльф, а потом добавил, – Кстати, Грод.
Грод оторвался от кружки и уставился на Даэвина осоловелыми глазами.
– Это ведь ты стрелял тогда в орка? – спросил эльф.
Грод молча кивнул, стряхнув с ушей капли пива.
– Почему ты тогда спас именно меня? Ведь, если бы ты отрубил руку Чёрному, когда он истязал Морохира, ты бы и меня избавил от страданий. Неужели дело было только в свинине, которой я с вами поделился?
Грод ни секунду не задумывался над ответом.
– А я и хотел избавить тебя от страданий, – сказал он, – я просто не попал. Да и Морохир, этот гадёныш, мне не нравился никогда. К тому же, у меня оставался тогда последний заряд, и я не хотел рисковать.
Эльф долго молчал, а затем, не говоря ни слова, снова выпил.
А потом они выпили ещё, затем ещё, и ещё, и ещё немного, затем начали болтать и проболтали так до самой темноты. Они не торопились, никто из них не видел смысла соваться к селянам на ночь глядя, несмотря на то, что в этих тихих краях было относительно безопасно. Одни боги знают, что творится в головах простого люда, когда наступают сумерки.
К тому же, все трое уже изрядно перепились, а ещё им нужно было отметить победу, потому средства господ казначеев начали осваиваться, как нельзя лучше. Товарищи выпили за удачу, за храбрость, три порции отошли и на пол, в память о погибших, в особенности, о Штраухе и его ребятах.
Потом битый час наёмники разбавляли местный чистый колорит своими радужными рассказами о пролитой крови и былых проделках. Истории всех троих блистали интересными моментами, некоторые – даже вполне забавными, но светлого в них не обнаружилось ни на грамм. Так что исчезла даже до сих пор завывавшая музыка.
Корчмарь не стал ничего говорить, он просто оставил не раскупоренную бочку пива на столе, сгрёб в ладонь оставшиеся за сегодня деньги и ушёл спать. Остальные же просидели в крепком подпитии до тех пор, пока сон не сморил их окончательно.
***
Внезапные признаки беды отрезвили всех, сразу, за одно мгновение.
Наёмники быстро двигались по тропе, подставляя лица шуршащему в поле ветру, старательно избавляясь от магии хмеля. На улице ещё было темно, только-только начало светать, и тело, покидая помещение, ощущало на себе очень много…свежести. Желание побыстрее вернуться обратно и завернуться калачиком, чтобы экономить тепло, казалось непреодолимым.
В таких случаях лучше всего широким шагом двигать по делам, пока на сердце не порхнуло осознание их полной бесполезности. И сейчас товарищи молча шествовали по тропинке среди уже подросших зелёных ростков пшеницы к небольшому ответвлению от своей судьбы, чтобы набраться там новых сил. По крайней мере, так они считали.
Первым на странный ворох запахов обратил внимание чуткий медвежий нос. Вальдман остановился, принюхался, попытался распробовать отдельные нотки в воздухе, но полевой дух сбивал голову с толку.
– Что-то не так, – заключил он.
– Что именно, Вальдман? – спросил Даэвин.
Глаза верберда беспокоили эльфа, они вообще всегда были странными, но сейчас…
– Не знаю, – продолжал Вальдман, – Пахнет…недобро.
– Ничерта не чую. – отрезал Грод, – проклятая пшеница перебивает все запахи.
Какое-то время они спокойно стояли на тропе, лишь чуть-чуть дыша и держа руки на рукоятях клинков.
– Псина, – отозвался гоблин.
– Ага, – подтвердил Вальдман, – метрах в трёхстах отсюда.
– И в двухстах, – добавил Грод, – ближе подходят.
– Что будем делать? –спросил Даэвин.
Гоблин резко нырнул в траву и скрылся из виду, Вальдман выхватил топорик, в другой руке появился кинжал.
– Поохотимся на волков, – ответил он, вглядываясь в незрелую пшеницу, – Вернёмся назад, я видел там широкое место тропы, почти полянку.
– А Грод? – эльф обеспокоенно указал на примятую пшеницу, оставшуюся за гоблином.
– Сам о себе позаботится, – ответил стрелок, – ему не впервой. К тому же, в темноте он видит лучше них.
На крохотной полянке, образовавшейся вокруг древнего пугала, Вальдман остановился и направил свой взгляд в тёмную пелену ростков. Даэвин выхватил лук и прижался спиной к шесту, к тому времени оба товарища уже несколько раз слышали отдалённые волчьи визги. Кто-то нашёл оборотней раньше, чем они планировали.
– Близко, – Вальдман тихо подошёл ближе к лучнику, – стреляй без остановки, я прикрою.
Эльф лишь кивнул в ответ. Вдали послышался ещё один визг, на этот раз более короткий и оборвавшийся резко.
Запела тетива, и из пшеницы появился волк со стрелой в глазу. Ещё один попытался прошмыгнуть по кромке поляны, но стрела попала ему в шею. Он ещё бежал какое-то время по инерции, но затем упал и примял собой несколько ростков.
– Крупные, гады, – сделал заключение эльф.
– Ещё бы, – ответил Вальдман, – другие бы такой путь сюда не проделали. Ну, погодите, крысята…
Всё больше фигур теперь маячили между высокими травинками, и всё отчётливее становился удушающий запах кровавой шерсти. Нарастал хор десятка рычащих глоток.
– Сейчас полезут, – отметил Даэвин.
– Не прекращай стрелять, – снова предупредил Вальдман, – хватайся за клинки, как станет совсем туго.
Ещё один выстрел, ещё один волк выпал из гряды зелени. Остальные пока не решались высунуться. Но, когда решатся, не поздоровится никому.
Рык становился всё сильнее, оборотни становились всё наглее, и уже несколько истекающих слюной морд показалось из раздвинутых стеблей, как вдруг…
Это был не визг, не крик, это был настоящий, полный скорби и страдания вой. Вой, который стремительно приближался, переливаясь всеми оттенками боли. Морды сменили гневные выражения на изумление и страх. Вальдман почему-то сейчас подумал о корчмаре, который, наверное, забился под стол от таких вот треволнений. Да что там происходит?
Чтобы это выяснить, куда-то идти и тем более долго ждать не пришлось. На поляну, расталкивая своих собратьев, словно взбешённая огненная комета ворвался горящий волк. Вслед за ним тянулась целая опалённая дорожка из тлеющей пшеницы. На его спине едва-едва держался Грод.
– Остановите кто-нибудь эту бестию! – орал он во весь голос.
Вслед за ним ринулись ещё несколько волков, но Даэвин, опомнившись от сумбурного зрелища и уложил двоих на месте. Прочие же бросились на него в ответ, вот тут-то Вальдман и ринулся в бой.
Кто-то из классиков однажды написал, что двуногие на коротких дистанциях могу оказаться гораздо быстрее четырёхлапых. Прежде всего, потому что в этом случае им придётся разбираться с меньшим количеством ног. Поэтому верберд проскользнул мимо несущихся на него в иступлённой ярости волков и принялся лихо орудовать топором.
Один упал сразу, с перебитым горлом. Ещё двое попытались развернуться в атаке, но напоролись лишь на кинжал и острый обух топора. Некоторые опомнились быстрее и набросились на Вальдмана, но в этот самый момент подоспел Даэвин, завязалась добрая драка. Остальные же гнались вслед за горящим соратником и скачущем на нём гоблином, им было не до того.
Цирк, да и только.
Вскоре, когда Вальдман и Даэвин расправились с оставшимися вервольфами, до них, кроме запаха пота и крови, долетела отчётливая и ясная горелая вонь.
Особенно сильно выделялся запах пылающей шерсти.
– Кажется, наш друг немного перестарался, – отметил стрелок.
– Нужно догнать его! – крикнул эльф, – они ведь разорвут его!
Даэвин рванулся к краю поляны, туда, где поднимался дым, и ночь освещали яркие всполохи пожара, однако стрелок остановил его, затем – указал в другую сторону. Откуда-то из пшеницы, далеко не с той стороны, где нынче догорали волки, выполз слегка подпёкшийся Грод. Он страшно выругался и, опершись о пугало рукой, тяжко вздохнул, повесив уши.
– Больше я не потяну, – констатировал он.
– И не надо, – ответил Вальдман, – я их живыми не выпущу.
Он нырнул в колосья, что-то бормоча себе под нос. Эльф остался наедине с гоблином.
– Ща он им задаст, – ответил на незаданный вопрос Грод, – В панике их резать веселей, они ведь как курицы, когда хорь нагрянул. Можно забирать по одному, тёпленькими.
– Верно, – согласился Даэвин, разглядывая свежие трупы, – Я за ним, не уходи никуда.
– А куда ж я денусь? – вяло огрызнулся гоблин, – только не больно увлекайся, не хватало ещё и тебя из могилы доставать. Снова.
Даэвин нырнул в траву, вот теперь он чувствовал, что разозлился, по-настоящему, по-человечески. Он понял, что домой ему вернуться уже никогда не суждено, что ему там не место. Праведного гнева ему теперь мало, когда он испытал настоящую злость загнанной крысы, которая толкает на хитрость и так оттачивает ум.
Теперь ни одна из этих тварей не уйдёт отсюда, не унеся на себе память об этой ночи.
Поле превратилось в настоящий кошмар, огонь широко раскинул свои крылья и витал над землёю, словно дракон. По ещё целой площадке носились перепуганные волки, где-то рядом с ними по колосьям шелестело странное нечто. Из-за него волков становилось всё меньше, всё меньше и меньше…
Когда первые лучи утреннего света коснулись обожжённого неба, стая уже уменьшилась вдвое.
Наконец, через два с половиной часа метаний между огнём и чудовищем, стая всё-таки выбрала огонь. Несколько вервольфов прошли в опасной близости от пламенной стены и выбрались, оставив слабых и раненых умирать. Остальных постигла незавидная судьба, либо от стали, либо от огня.
Вальдман и Даэвин встретились, когда поле совсем опустело. Залитые волчьей кровью, измученные, усталые, они смотрели вслед испуганной стае, наблюдая за тем, как она быстро удаляется по холмам к горизонту.
Из груди верберда вырвался звериный рёв, эльфу даже пришлось зажать уши, чтобы не оглохнуть. После этого Вальдман долго и тяжело дышал, восстанавливал силы, пока их, наконец, не набралось на то, чтобы вернуть глотку в человеческий облик.
– Сукины дети, – сказал стрелок с лёгкой хрипотцой.
– Мы ещё достанем их, дружище, – ответил Даэвин, смотря вдаль.
Эльф не часто имел дело с оборотнями, поэтому сейчас пребывал в лёгкой растерянности, или это рык был виноват…
– Скорее, они нас, – ответил Вальдман, – но да, ты прав. Должок мы так и так вернём.
– Давай найдём нашего друга и уберёмся отсюда, – предложил эльф, – согласен?
Вальдман обернулся к нему и пристально посмотрел прямо в глаза.
– Ты же понимаешь, что они тебя теперь не оставят в покое, верно? – спросил он.
Даже стекающая по лицу свежая кровь не смогла скрыть написанное на лице стрелка беспокойство.
– Да, – выдохнул эльф, – но мне и так, и так деваться некуда. У таких, как я, нет пути назад.
Вальдман улыбнулся, а затем расхохотался, широким раскатистым басом, ещё долго продолжавшим рокотать над догорающим полем.
– Добро пожаловать, – сказал стрелок.
***
Когда стрелок и лучник вернулись к поляне, они увидели зрелище, за право написать которое передралось бы немало художников. На фоне горящего поля, прислонившись спиной к жерди пугала, подогнув ногу, сидел гоблин. Он преспокойненько курил самокрутку, утопая в меху лежащего под ним крупного чёрного волка.
Голова волка отсутствовала, куда подевалась, никто не знал.
– Надо бы уходить, – предложил Вальдман.
Он даже не предполагал, чего сейчас можно ожидать от гоблина в таком состоянии, поэтому старался выбрать максимально нейтральный тон.
Гоблин повернул голову и сверкнул горящими жёлтым пламенем глазами. Огонёк самокрутки вспыхнул, затем погас, из огромных ноздрей выбрались два аккуратненьких облака сизого дыма.
– Зачем? – спросил он.
– Мне кажется, местные будут рассержены, когда узнают, что их хлеб сгорел за одну ночь, не успев дозреть – рассудил Даэвин.
– Крошить оборотней – это одно, воевать со всей деревней – совсем другое, – продолжил Вальдман.
Грод отвернул голову, сделал стоическую затяжку и проронил, будто бы невзначай.
– Не будут. Не будут они на нас злиться.
– Почему? – хором спросили товарищи.
Гоблин соскользнул с окровавленного меха, бросил окурок рядом с пустующей шеей, придавил его ногой и пошёл в сторону тропинки.
– Идемте, – бросил он на ходу, – кое-что покажу.
Они добрались до нужного места, когда ярко-золотой закат отчаянно сражался с чёрными облаками полыхающего пожара.
Никогда они не смогут привыкнуть к этому до конца….
Деревня была сожжена, дотла, до самого основания. Несколько обугленных стенок и полуразвалившийся амбар: вот всё, что осталось от некогда скучной, но далеко небедной и почти процветающей деревеньки. Теперь всё имущество и утварь местных жителей покоились в толстом слоем золы на выжженной земле, а сами жители….
– О нет…– выдохнул Даэвин.
Вальдман молча разглядывал главную улицу, по единственной мощёной дороге, напрямую через село, протянулась оранжерея из двух рядов крепких обгоревших столбов. И под каждым из них, в пепле, лежало по груде чернеющих костей.
Стрелок присел на корточки и перевернул лезвием кинжала несколько головешек под одним из мест казни.
– Все скелеты женские, – уточнил он.
Запахи тоже говорили стрелку о многом, но здесь ещё нужно было всё хорошенько обдумать.
– И кому понадобилось сжигать баб? – недоуменно спросил Грод.
– Не знаю, кому, но у них явно нет недостатка в лошадях, – ответил стрелок, который нашёл отпечатки копыт на опалённой земле, – животины откормленные, некрупные и очень быстроходные, подкованы недавно. Сталь подков качественная, гвоздей – тоже, похоже на лёгкую кавалерию, обычным головорезам таких задёшево не достать.
