Дмитрий Новак
Гнев и Голод
Но какой ценой…
***
Шёл дождь, городские дома истекали кровью.
После двух долгих часов яростной обороны, горстка защитников порешила между собой, что, даже если они хоть как-то и выстоят при следующей волне, стены её не выдержат никак. Потому отступать в донжон казалось верным решением, хотя бы потому, что там остались кое-какие запасы пороха.
Примерно та же мысль пришла в голову и соседям, в несколько знаков они обозначили свои намеренья, получили согласие от парламентёров и тихо открыли дверь чёрного хода. Долго договариваться не пришлось, выходили по одному, молча.
Пока солдаты готовили позиции для прикрытия, стрелок поднялся наверх, чтобы забрать с собой Даэвина. Он рассчитывал, что эльф ещё не очнулся и лежит, как побитая собака на одной из коек, но это было не так. Они с Вальдманом встретились, когда Даэвин с трудом спускался вниз по лестнице, удерживая рукой сломанные рёбра. Так он упал со ступеньки Вальдману на плечо, снова без сознания.
Выглядел эльф при этом неважно.
На лестничном пролёте оказался мушкетёр, он как раз проверял этажи, и сейчас натолкнулся на Вальдмана и Даэвина. Оглядевшись, он спросил:
– Чё тут?
– Давай помоги, – на ходу бросил Вальдман.
Он взвалил эльф солдату на плечо и помог поднять, оказалось, что Даэвин был тяжелее, чем выглядел. Через несколько минут они уже выбрались наружу, первое, что им открылось – несколько затаившихся за баррикадами арбалетчиков и остатки драгун, выносящие раненых. Рядом с троицей двигала ещё одна группа, они выходили из здания последними.
Когда орки двинулись на штурм, бордель уже практически пустовал. По улицам вновь пошёл бронированный строй, тогда мушкетёры без промедления дали залп, затем – ещё один. Это отчасти смазало атаку, но из соседнего дома ещё не все успели отступить. Раненые, опираясь на здоровых, быстро уходили по улицам некоторые отстреливались. Из вымокших насквозь сползающих бинтов на мостовую стекала кровь, дождь всё не прекращался.
Орки явно были быстрее, не все солдаты успели добраться до заслона с группами прикрытия. Кого-то просто затоптали, кто-то получил стрелу в спину. Залп за залом мушкетёры честно пытались спасать товарищей, но почти безуспешно. Отход превратился в банальное бегство.
…. А дождь всё лил и лил….
И когда казалось, что оборона уничтожена, город взят, всех людей перебьют, а орки прямо без остановки дойдут до столицы, внезапно, как и всегда, появился Штраух. Его отряд вышел наперерез железным и спокойно направился им навстречу, кондотьер возглавил контратаку. Огибая раненых, солдаты врезались в орочью толпу, удерживая её алебардами, а аркебузиры открывали по ним шквальный огонь.
Многие отступающие развернулись, Вальдман передал эльфа в руки солдат и тоже бросился в атаку с топором и первым попавшимся под руку ножом. Остальные отходили из одного опорного пункта в другой, к донжону, неся за собой раненых. Прикрытие постепенно редело, отходя за остальными, но горстка храбрецов всё ещё чудом сдерживала зеленокожую толпу.
Об этом вряд ли будут петь песни, писать стихи, рассказывать истории детям и внукам. Это не стоило никаких контрактов. Их было не больше пятнадцати, но они держались против всех. Каждый взмах их клинков был словно удар молнии. Задние ряды орков не понимали в чём дело, а авангард рушился под тяжёлыми ножами.
Под обороняющимися рос кровавый холм, а стрелки над героями трудились, как пчёлки, не жалея припасов.
И не были те, внизу, ни элитой, ни безумцами, ни жадными до голов наймитами, они просто делали своё дело. И Штраух, и Вальдман, и Грод, который впивался ножами в мясо, и гном в меховой шапке верхом на очередном орке, и допельсольднеры с длинными мечами, и пикинёры с острыми алебардами.
Они просто спасали жизни, свои и чужие, уже почти не думая о звонкой монете. Возможно, те мальчишки-солдаты, которым они спасли жизнь, будут помнить о них. И расскажут об этом, если, конечно, выживут.
Первым пал гном, его проткнули копьём прямо в горло. Он, обрубив древко, продолжал сражаться до тех пор, пока не истёк кровью. За ним отправилось ещё трое, из наёмников, когда огневое прикрытие слегка поутихло. Даже Вальдман начал уставать, а Грод пробил головой окно, когда обозлённый орк откинул его ударом молота.
Людей оттесняли к двери трактира. Верберд отступал, стараясь закрыть собой других, но ещё двое драгун не сумели выжить. И всё-таки горстка смогла забраться в опустевшее здание и занять там оборону. Враги уже начали его огибать, чтобы взять в кольцо.
И тут Штраух, стоя посреди зала и упирая глаза прямо в разрушающуюся дверь, закричал, наверное, впервые в жизни по-настоящему:
– Валите отсюда! Я остаюсь! Бегите-бегите, идиоты!
Солдаты убрались в проём чёрного хода за стойкой, некоторые мушкетёры попытались за ней укрыться. Вальдман хотел было возразить командиру путём захвата кондотьера в широкие лапы и срочной его эвакуации, но Штраух лишь оттолкнул его.
– Довольно, – сказал он, – Выбирайся отсюда и спасай ребят, не будь дурнем.
Вальдман уже покидал здание трактира, через чёрный ход, когда кондотьер, немного погодя, добавил:
– Сегодня выдался хороший денёк.
Вальдман не ответил и не стал разворачиваться, он открыл дверь, захватил с собой стоящий рядом полупустой бочонок рома и ушёл в дождь.
***
Не об этом в своё время мечтал Штраух, вообще не понятно, мечтал ли он о чём-либо когда-нибудь всерьёз. У него с рождения не было для этого времени, вокруг роились дела, которые всегда требовали к себе его пристального внимания. И он как-то успел позабыть о своих грёзах.
Только сегодня он понял, на краю своей гибели, он-таки подвёл итог. Что его методичность и желание везде поспеть не сыграли с ним злую шутку. Что он, бухгалтер от мира войны, находится сейчас ровно на том месте, где должен находиться. Что ошибки его не были ошибками, а верные решения не были верными. Что жизнь – это лишь жизнь, ни больше, ни меньше.
Он оглянулся назад и с улыбкой сознал, что счёт свой оплатил, и закрыл.
Старость не для таких людей, семья – тоже. У них остаётся только то, что они умеют и любят делать. Поэтому сейчас, в эту минуту, кондотьер, когда-то давно уволившийся из Императорской гвардии, чтобы оказаться на передовой, стоял и ждал, когда окончательно сломается дверь и произойдёт самое лучшее сражение в его жизни.
Лучшее, потому что последнее.
***
«Так, положение отчаянное, – думал Вальдман пока спиной наваливался на трясущуюся дверь, – боеприпасов нет, жрать нечего, народу нихрена. Задачка».
Холл донжона был до отказа забит суетящимися людьми. Одни подносили стрелкам заряженные ружья, другие орудовали топорами, превращая мебель в упоры для стен, третьи перевязывали раненых, четвёртые изучали местность на предмет путей отхода. В общем, не протолкнуться, и всё-таки многим хотелось, чтобы людей было больше.
– Как он там? – спросил Вальдман у подошедшего гоблина.
– Нормально, – утирая пот, ответил Грод, – Скоро оклемается. Я его одной штукой отпаиваю, так что драться будет. Но за все переломы я не ручаюсь.
– Поаккуратней там, ладно? – честно попросил стрелок, – Он нам ещё в своём уме нужен.
Пока Вальдман говорил, в дверь за его спиной ломились молоты.
Гоблин с ухмылкой удалился наверх, Вальдман остался держать проход, пока, наконец, солдаты не притащили упоры. Он уступил место сменщикам и рухнул на пол, кто-то подхватил его и оттащил к стене, чтобы не мешал, потом налили рому. Дверь была быстро завалена, крыша оказалась вне досягаемости, толстые стены наглухо закрывали помещение от внешнего мира. Теперь здесь было надёжно, как в казначействе.
Только выхода не осталось, подземный туннель даже не предполагался, здание оставалось окружено, а орки сейчас, наверное, уже разносят город по частям. И когда закончится дождь, они подожгут последний бастион, затем – уйдут дальше на юг, по Железному Пути, даже не обыскав пепелище. Вальдман предполагал, что это бесславный конец для такого славного боя.
– Ну, что делать будем? – спросил стрелок где-то через час с небольшим, когда в голове перестало звенеть.
К тому времени, оборонительная работа уже стихла, все сидели на полу или настырно наблюдали за улицей через окна, раздувая фитили. Вопрос никого не удивил.
Да, гвардия была отнюдь не многочисленна: мушкетёры, несколько ободранных рыцарей, пара выживших драгун из тех, что постарше, трое наёмников. Армия превратилась в ватагу, так что финальная схватка не предвещала особых перспектив.
– Какие варианты? – спросил наиболее разумный из рыцарей, лысый мужчина с густой бородой.
– Ну, в принципе, – прикинул Вальдман, – мы можем сидеть здесь и трястись от страха, а потом подохнуть, от голода или пожара.
– Либо выйти наружу, когда кончится дождь, и показать уродам землю в огне, – продолжил Грод, – Так или иначе, они всё равно будут пировать, но мстить нам при этом никто не запрещает.
– Пленных они один хрен не берут, – заметил бородач.
– Эх, хотел после дозора в поместье съездить, – мечтательно проговорил рыцарь с длинными рыжими волосами, – поохотиться. Но, тут, как видно, дичи больше, просто так не отпустит.
– Поохотился? – отозвался выходящий из кабинета сержант мушкетёров, – Как бы там ни было, решайте быстрей, молодцы, боеприпасы у меня на исходе.
Новость была плохой, настолько плохой, что это заставило спорщиков замолчать.
– Думаю, – через несколько минут сказал Вальдман, – сейчас ещё можно подумать, герр.
Все посмотрели на сержанта.
– Да, это возможно, – подтвердил тот, – Торопиться-то нам всё равно некуда.
После этих слов наступило долгое и вязкое, как гудрон, молчание, на этот раз оно продлилось гораздо дольше. Каждый из защитников чувствовал сейчас, что их внутренние ресурсы закончились где-то на половине пути, а внешних не будет уже никогда.
В такие моменты начинает накатывать какая-то весёлая грусть, когда смотришь на лица своих товарищей. И можно лишь надеяться, что твоя последняя мысль будет чертовски приятной.
– Закуривай, ребят, – сказал сержант.
Он выложил на бочку с ромом маленький мешок табака и объявление о чьём-то розыске.
Тем временем, на улице всё стихло, лишь дождь продолжал свой неспешный ход на юг. Их ждали.
Табак был отличным, крепким, с лёгкой вишнёвой ноткой. Плавно залегал в жилах и тянулся с удовольствием, словно лучшее мгновение в жизни. Такой привозят в Империю только с Золотых островов, в Восточную Гавань. Откуда такой великолепный табак оказался у обычного сержанта имперских мушкетёров, было загадкой, наверное, не обошлось без грабежа.
Вальдман посмотрел на щедрого мецената, тот, с наслаждением вдыхая прелестный дым, словно наслаждаясь поцелуем, покачивал головой, тем самым давая понять, что загадка останется неразгаданной. Один из салаг закашлялся, все пустили вежливо-посмертный смешок. Парень в ответ лишь улыбнулся.
– Хорош, собака, – отметил он.
– И не говори, – подтвердил рыцарь.
На какое-то короткое время каждый оказался в том месте, куда их унёс летучий дым. У каждого такое есть, куда бы он хотел попасть, находясь в сущем кошмаре. Куда долетают искры огня, лёгкий хмель или тихая песнь, куда душа, в итоге, сама находит дорогу отовсюду.
– Однако, пора, – проронил кто-то.
Дым рассеялся как-то сам собой, и люди вновь увидели друг друга. Несчастных не было, грустных – тоже: все несчастные остались там, за стеной.
Защитники встали, взялись за оружие, арбалетчики побросали свои инструменты и схватили кацбальгеры. Стрелки, те что остались без ножей, держали свои верные аркебузы за цевьё. Рыцари нацепили на себя столько железа, сколько смогли найти и схватили столько оружия, сколько смогли унести.
Все яростным взором смотрели на завал, за которым скрывалась дверь.
Неожиданно на лестнице послышались тихие, но уверенные шаги. Даэвин, слегка пошатываясь и крепко сжимая в бледной руке клинок, спустился в холл.
– Ты куда собрался? – спросил Вальдман, у которого не было настроения собирать товарищей по костям.
– Мне уже лучше, – ответил эльф.
Голос был нормальный, однако слегка подрагивал и сам Даэвин будто бы держался только на пружинах да шарнирах.
– Предупреждаю, эффект временный, – заявил гоблин.
Зрачки у эльфа были узкие, как игольное ушко, а мимика лица играла новыми красками.
– Да ладно, – махнул рукой бородач, – И такой сгодится.
Вальдман лишь пожал плечами и продолжил разбирать завал вместе с рыцарями.
Дверь открылась, бойцы вышли наружу, выстроились. Орда напротив стояла молча, спокойно, впереди был Чёрный. Холодный взгляд смотрел на стрелка, зубы сходились в довольном оскале.
На самом деле, он мог просто дать команду лучникам, и от людей не осталось бы даже сапог, но хорошая драка – это хорошо, так он думал. И сейчас должно было состояться такое, о чем мало кто не будет хвалится перед другими зеленокожими в будущем.
Чёрный махнул оставшейся рукой, орда молча пошла вперёд. Уже не скажешь, что они все до единого жаждали крови, но и отступать не собирались. Былой боевой дух орков куда-то пропал, а люди даже не обращали на это внимания. Они просто стояли, улыбаясь и перекатывая во рту вкус табачных листов.
А потом вдруг внезапно яростно ринулись на обалдевших зеленокожих. С первыми рядами было быстро покончено, солдаты резали врага с такой необратимой злобой, что орки часто просто не успевали опомниться. Слишком больше удовольствие вызывали у людей брызги чёрной крови и рычаще-визжащие тела под ногами.
Вальдман точно знал, что ищет в этой резне: эта тварь сегодня живой не уйдёт, уж он точно об этом позаботится. Он самолично вскроет ему глотку.
Чёрный вошёл в ряды людей, как в масло вонзается раскалённый нож. Солдаты один за другим умирали под его ударами, лезвие топора вскрывало броню, разрубало сталь и вгрызалось дальше, в белую плоть. Хладнокровие при этом не покидало серых глаз.
Вальдман в ярости ринулся к нему. Даэвин увидел это и тоже бросился товарищу на помощь, но его оттеснили, и как бы он ни старался прорезаться сквозь злобную ораву, оказаться на другое стороне у него не вышло. Слёзы катились по его щекам, крик боли вырывался из надломленной груди. И даже когда гоблин подоспел ему на выручку, отчаянье не покинуло его.
А верберд уже встретился с Чёрным лицом к лицу. Орк хотел одним ударом раскроить стрелку череп, но тот лапой перехватил топор. Оборотень уже собирался вонзить свои зубы в пульсирующую глотку, но противник хлестнул его наотмашь своим обрубком.
Удивительно, насколько силён был этот проклятый ублюдок. Откинуть оборотня, пусть даже полу-обращённого, мало кому удавалось. Вальдман бросился на него опять, на этот раз надеясь на мощный удар сверху, однако Чёрный увернулся, и верберд только-только успел отскочить от ответного удара топором под рёбра. Лезвие всё же слегка полоснуло его по животу.
Невозможно описать схватку демона с демоном. Никому не подвластно представить эту жестокую пляску двух порождений тьмы. Та скорость, с которой они уворачивались, парировали, контратаковали, обрушивали друг на друга удары, разрывали и сокращали дистанцию походила на движение ядерных частиц в бесконечном танце случайности.
Казалось, они разорвались на молекулы, силились с природой и теперь старались одним атомным дождём не схлестнуться с другим. Поединок протекал сквозь измерения, где время было не властно над пространством, а пространство над временем. Ещё немного, и они должны были бы потерять сами себя в этом движении.
В таких случаях, в поединках побеждает воля, и на этот раз, воля оказалась на стороне оборотня.
Он как раз обеими лапами давил на топор, лежащий на горле врага, когда Чёрный достал кинжал и с хрустом вонзил его прямо между медвежьих рёбер. Верберд взревел от боли, но не ослабил хватку. Наконец он отпрянул от рукояти, когда орк перестал сопротивляться.
Вальдман вернулся в человеческое обличие, схватил пальцами рукоять и вытащил кинжал из своей плоти. Перед глазами заплясали кровавые мухи, из раны хлынула кровь. Стрелок подполз к лежащему орку, взглянул в серые глаза, занёс клинок для решительного удара в сердце…
…и остановился.
Клеймо на правом плече, два скрещенных серпа, такими же узорами был расшит и шатёр в долине. Жирные красные черты были глубокими бороздами выжжены в чёрной коже, заметные даже теперь, под слоем крови и времени.
***
Его забрали давным-давно, ещё в далёком детстве. Коснулись зелёной кожи калёным железом, затем пытали, морили голодом и бессонницей, сводили с ума. А потом долго дрессировали, как тупое, бессловесное оружие. Чья-то злая воля натравливала его на людей, на орков, на всё живое долгие годы. Маленькому существу оставили шрам на всю жизнь, на теле и на душе.
А потом выкинули в горы, спустили с цепи, оставили одного наедине с собой. Он убивал, чтобы есть, и ел, чтобы убивать, он карабкался вверх лестнице, утопая в крови своих собратьев, пока не стал вожаком. Он не хотел этого, но, никак не мог вытравить из своей головы голоса, приказывающие ему убивать.
Но он был умён, был умён тогда и остался умён и сейчас. Он знал, что единственный способ избавиться от пульсирующей жилки в его мозгу – это избавиться от себя самого. Его воля, его ненависть заставляли искать достойного врага для того, чтобы прекратить страдания, и он его нашёл. Теперь его сердце спокойно, спокойно, потому что не двигается.
Чёрный орк, подавляя в себе боль, на ломанном людском языке произнёс:
– Помни…медведь…помни.
Кинжал сломал грудину и проткнул сердце насквозь. Орк протяжно выдохнул и улыбнулся, наконец-то в своё удовольствие…
Вальдман сразу вскочил на ноги и едва-едва успел перехватить опускающийся на его голову топор, как тут же получил удар сандалией по спине. Схватка всё ещё продолжалась, и церемониям не было места. Людей теснили обратно к донжону, орки вповалку падали на землю, продолжая наступать, а Даэвин наконец пробился к стрелку, чтобы прикрыть раненого товарища.
Храбрецы отступали, их становилось всё меньше, и положение выглядело совершенно отчаянным. Вальдман истекал кровью и не мог даже подняться, Даэвин был на последнем издыхании, как вдруг…
Звук имперского рога, тяжёлый и простой, как замах гильотины, отдалённо прозвучал где-то над просторами зелёных предгорий. Потом прозвучал второй раз, третий, затем начал звучать, не переставая и быстро приближаясь к городу. Сражение замолкло, бойцы прислушивались, приглядывались, принюхивались. Какое-то мгновение люди и орки, остановившись, тупо смотрели друг на друга, не желая шевелиться. А потом орда просто развернулась и строем зашагала назад, к городским стенам.
Их вождь мёртв, порядок разрушен, гвардия перемешалась с простыми орками и зеленокожие снова начали повиновались древнему, как их маленький мир, правилу: где драка, там хорошо. А за стенами сейчас идёт драка гораздо интересней, чем внутри них.
Где-то через пятнадцать-двадцать минут остатки гарнизона Каценберга в полном составе оказались наедине с самими собой. Вдали слышались выстрелы, лошадиное ржание и звуки порядочной резни. А люди всё стояли и стояли, и смотрели на пустой окровавленный город.
– Нужно…поглядеть…– выдавил из себя Вальдман.
Стрелка и эльфа, который уже отошёл от эффекта гоблинского зелья и не мог больше держаться на ногах, подхватили под руки и понесли наверх, на крытый наблюдательный пункт донжона. Мушкетёры провели их по крутой винтовой лестнице, порядочно залив её кровью, и прислонили обоих к стене. Затем, все вместе, они уставились в долину.
Вальдман сразу понял, что вид, открывавшийся отсюда, стоил этого чудовищного подъёма и снова открывшихся ран. Огромную тучу на небе постепенно прогонял сильный южный ветер, солнечные лучи освещали исходящую золотым жаром долину. И где-то на кромке серых мокрых камней II-й Имперский Кавалерийский корпус прорезал себе дорогу к осаждённому городу.
Кирасиры широкими клиньями входили в рыхлые орочьи ряды, оставляя за собой след из десятков тел, а рейтары куражились по флангам, гоняя своих лошадей по кругу и расстреливая орков из пистолетов в упор. Постепенно конница склоняла чашу весов в свою пользу, и орки дрогнули, затем – побежали. Но никто не собирался их просто так отпускать.
Озлобленные и окровавленные всадники въехали в город, широкими взмахами сабель выкашивая отдельных бегущих зеленокожих. Уже и лошади не казались оркам пищей, и люди – не куклами для битья. Теперь кавалеристы с прорывающимися сквозь зубы брызгами кипящей слюны своими клинками вершили над врагом справедливый суд.
Кавалеристы уже видели город, видели выгоревшее поле, видели баррикады и то, что осталось на них. Они видели следы отчаянных попыток защитить свой дом, и злоба уже взяла их сердца в жёсткие, но приятные клещи.
Горы огласились многочисленными выстрелами, рыком железа, выдохшиеся враги бежали и подыхали, как мухи. И если бы не отцы-командиры, которые до смерти опасались потерь в такой хороший день, то ни одного орка не осталось бы в живых уже сегодня.
Полковник Стефан Шаубенахт с отрядом тяжёлых кирасир подъехал к гарнизону города, горстке уставших и выбитых из колеи людей. Не сказать, что встреча получилась очень радостной.
– Рад вас видеть, господа, – холодно сказал он, – Кто командир?
Ответа ни у кого не нашлось.
– Ладно, – продолжил он, – с кем мне говорить?
Ему по-прежнему никто не ответил, защитники всё ещё стояли, прислонившись друг к другу, не в силах говорить. В этот момент из поломанных дверей донжона наполовину вышли, наполовину вывалились чуть живой Даэвин, Вальдман, который харкал кровью, сержант мушкетёров, потерявший глаз в роковом бою, и несколько солдат.
С ними был и рыцарь с густой бородой, броня которого уже висела на теле клочьями. Он поднял глаза, взглянул на ослепительно яркое солнце, а затем что было мочи чихнул, да так, что по горам во все стороны многократно разлетелось эхо.
– Боги, чуть пупок не развязался, – искренне выговорил он, утирая рукавом нос.
– Сир Вагнер? – с неподдельным удивлением спросил полковник, – Как вы здесь?
– Заблудился, – ответил бородач без всякой улыбки, – Говорить можно со мной, конечно, если у тя есть, что пожрать.
Полковник слез с коня, кирасиры остались сидеть в сёдлах, позже к ним подъехали ещё несколько, уже изрядно окровавленные и запыхавшиеся. Среди них были и раненые.
Рыцарь пошёл навстречу полковнику, а затем крепко до хруста сжал его ладонь в своей руке.
– Наконец-то добрались, – проворчал он, – давай, подводи своих хлопцев сюда. Кажись, нам пора тут немного прибраться.
***
Мир как-то снова постепенно заполнился людьми. Во дворе орали офицеры, сновали туда-сюда интенданты, салаги убирали трупы, сгружая их на подводы и вывозя в открытые ворота. У донжона и на стенах гоготали старые кирасиры, оттирая грязь и кровь с кирас, где-то пели песенки о пирах, походах и мамзельках, а главное – ели и пили.
Бывший гарнизон города с удобством разместили в остатках «Синего солдата», на втором этаже, не слишком затронутом войной. Вслед отправились и почти все имеющиеся полевые хирурги: кавалеристы отделались легко, им особой помощи не требовалось. А вот те, кто ещё недавно шёл на верную смерть в контратаку, обеспечивали эскулапов работой на несколько дней вперёд.
Сержанту, наконец перевязали кровоточащую глазницу, Вальдману заштопали несколько ран и перевязали бок. Бывший командир эльфов постепенно начал приходить в себя, он хотя бы перестал внезапно проваливаться в небытие. Остальные приобрели себе на память шрамы, сломанные скулы, рёбра, носы, выбитые зубы, оторванные пальцы, следы от рваных ран и прочие сувениры, которыми можно будет потом хвастать перед дамами в иного рода баталиях.
Само собой, когда они смогут найти в себе силы от этого оклематься.
Пока Грод бегал по лагерю, пытаясь найти алкоголь, Вальдман очнулся. Он сумел подняться на ноги, похрустел начисто задубевшими суставами и, достав трофейным кинжалом из зажившей кожи грубые нитки, неторопливо вышел во двор.
За пределами города образовались огромные горы того, что осталось от орды, со ступеней чёрного хода второго этажа их было отлично видно. Воздух вокруг снова наполнился запахом горелого орочьего мяса, на этот раз, таким сильным, что от него даже эльфу вполне могло бы стать дурно.
Людей же складывали во дворе рядами, вернее, только тех, кого ещё могли собрать и перенести. Скорее всего, их похоронят в братской могиле, когда они пройдут через руки интендантов. Вальдман от всей души радовался, что на небе при этом сияет яркое, уже почти тёплое весеннее солнце. С ним ему было как-то спокойнее, особенно, когда оно согревало его голову.
Правда, кое-что было не так: перед трактиром стоял внушительный караул. На выходе скучали два серьёзных мужичка с длинными кавалерийскими топорами. Кроме того, по углам и в некоторых местах у окон болталось несколько вооружённых типов. Такое уже бывало, и не раз, Вальдман изо всех сил пытался вспомнить, что же такого он серьёзного натворил, что за трактиром такой надзор. Ещё он мысленно про себя отмечал и другие признаки грядущих проблем.
Например, негласная пустота перед трактиром, словно бы никто не хотел сейчас тут оказаться. Ещё медики, питание и никаких поздравлений, никакой оплаты. Так что Вальдмана это наводило на мысль о том, что пора как-то взять свою награду и как можно скорее дать дёру. Но профессиональная честь сперва требовала отдать долги.
Вальдман поднялся на второй этаж сильно потеплевшего со временем трактира, прошёл мимо нескольких дверей на помосте, перешёл над залой через крытый переход и вошёл в одну из гостевых комнат. Даэвина он застал стоящим напротив окна, тот опирался на подоконник и сверлил взглядом разбитое окно. Его волосы шевелил ветер, сюда доносилась орочья вонь, но эльф ни на что не реагировал.
Его клинки лежали рядом, на кровати, вместе с дорожной сумкой. На крохотной тумбочке стояла почти нетронутая еда.
– Не стоит тебе сейчас вставать, – спокойно сказал верберд, с порога учуяв под бинтами свежую кровь, – эдак ты и за месяц не поправишься.
Даэвин молчал, его кожа становилась всё бледнее и бледнее, а челюсти сжались, обострив и без того острые скулы. Стрелок слышал, как упирающиеся в подоконник ладони с хрустом сжимаются в кулаки.
– Их нет, Вальдман, – тихо сказал он, – Никого нет. Более сотни, весь отряд, а теперь…
– Ты ничего не мог сделать, – оборвал его стрелок, – Его нельзя было убить. Было нельзя, пока он сам не захотел. Мы этого не знали…
Даэвин резко развернулся и с удивлением воззрился на гостя. Он долго молчал, прежде, чем, наконец, спросил.
– Откуда…ты знаешь? Ты видел, как я его атаковал?
Стрелок указал ладонью на свежие бинты.
– Догадался, – ответил он.
Даэвин вновь развернулся к окну и на этот раз замолк надолго. Было видно, что он еле держался на ногах, и речь шла не только о теле.
– Да, ты прав, – наконец произнёс он, – Я попытался отвлечь его на себя, сковать его действия, но…
Эльф осёкся, в его голосе проскользнула заметная дрожь.
– …я обязан был их спасти, ты понимаешь?
По его голосу было прямо слышно, что внутри него есть только солёная пустота, и больше ничего. Вальдман же был спокоен, такое он видел уже, наверное, тысячу раз, он, конечно, не привык, никогда не привыкнет, но чувства его заметно притупились.
– Не всё получается, как мы хотим, дружище, – сказал он, садясь на кровать – К сожалению, не всё, хотя бы потому что остальные не понимают, чего мы хотим. Или не хотят понять…
Даэвин снова смотрел на стрелка, долго и пристально. Его глаза были полны вопросительной скорби, по белым бинтам медленно расползались алые пятна, пока тусклые.
– Так ещё больнее…– прошептал он.
– Ага, – ответил Вальдман.
Комнату окутала тишина. Эльф молчал, его грызли вопросы, на которые он не мог найти ответа, он только смотрел в чернильные глаза стрелка. Они были странные, эти глаза: по природе своей они казались гораздо хуже, чем пустые бельма Чёрного орка, в них было больше коварства и злобы, но…отчего-то сейчас они были куда ближе, нежели многие другие.
Как будто на дне их, под всем этим мрачным, как нефть, омутом, среди тьмы горел огонь, который ждал именно его, эльфа. Большой, горячий, жестокий, но такой, от которого не хочется отрываться в темноту.
Даэвин с трудом, роняя на полк красные бисеринки крови, подошёл к стрелку и склонил голову.
– Спасибо, – прошептал эльф.
Его рука, лежащая на трости, от напряжения начала белеть. Он начал терять сознание и падать вниз, но Вальдман подхватил его и помог добраться до кровати.
– Слушай…– тихо сказал он по пути, – я тут, в некотором роде, в розыске… и сейчас нам бы лучше найти Грода и свалить отсюда к чертям собачьим, как думаешь?
– Я буду вам обузой, – ответил Даэвин.
– Глупости, – бросил Вальдман, поглядывая в окно.
Он оставил Эльфа на кровати, тот уже почти не мог нормально дышать.
– Отлёживайся пока, – продолжил стрелок, – я что-нибудь придумаю.
С этими словами он вышел за дверь, спустился в холл, и тут…
***
Двое караульных, что стояли снаружи, влетели со страшным звоном через окна, вид у них был скорбный, носы кровоточили. Следом за ними, распахнув дверь с ноги, как и полагается, зашёл сир Вагнер. Он был очень похож на пирата из страшной детской сказки, только гораздо страшнее.
– Я вам щас устрою, сволочи! – орал рыцарь, – Я вам такой «пошёл вон» покажу, себя не вспомните, за ногу вашу мамашу!
С этими словами он добавил одному из стражников ещё один смачный пинок по уже оголённым рёбрам.
– Опять охотитесь, герр? – с улыбкой вопросил верберд, положив руки на перила.
– Мерзавцы были со мной не вежливы, и я покажу им, как они ошиблись. Ох, как ошиблись!!! – кричал он в припадке ярости.
Вальдман постарался не лыбиться.
– А из-за чего весь сыр-бор, позвольте узнать? – спросил он деловито.
Поскольку никто из присутствующих не мог ничего сказать, рыцарю вновь пришлось держать ответ.
– Они заявили, что вы все здесь под арестом, – сказал рыцарь. – В общем, я вас расконвоировал.
– Не все, – возразил стрелок, – Только я. Знаете же, что за мою голову назначена награда, и даже не одна.
– За мою тоже, так что это не так интересно, – отмахнулся сир Вагнер.
– Смотря, каков размер награды, – спокойно сказал верберд.
– Полагаешь, что за рыцаря благородных кровей заплатят меньше, чем за тебя? – с недоумением спросил кипящий, как чайник, бородач.
– Да, – коротко ответил Вальдман.
– О.
В дверь вошёл капитан рейтаров с небольшим отрядом за спиной.
– Сир Вагнер, герр, – он кивнул Вальдману, – вас просят пройти в штаб командования корпусом.
– А в чём дело?! – громогласно спросил рыцарь.
Сегодня бородач был не в настроении куда-либо идти, кроме как пьянствовать.
– По личной просьбе герра полковника, – доброжелательно проговорил капитан, – прошу вас за мной.
