Дмитрий Мережковский
«Петербургу быть пусту»

 
Красуйся, град Петров, и стой,
Неколебимо, как Россия! –
 

восклицает Пушкин. Ужасно то, что этот исполинский нужник – исполинская могила, наполненная человеческими костями. И кажется иногда в желтом тумане, что мертвецы встают и говорят нам, живым: «Вы нынче умрете!» – как сказал Печорин Вуличу, заметив на лице его «странный отпечаток неизбежной судьбы».

«Медный всадник» – «петербургская повесть» – самое революционное из всех произведений Пушкина. «Пушкин представлял поэму в цензуру, – говорит Ефремов, – но разрешения на напечатание не последовало». Если бы поэму поняли как следует, то, чего доброго, и в наши дни не последовало бы разрешения.

Под видом хвалы тут ставится дерзновенный вопрос о том,

 
…чьей волей роковой
Над морем город основался, –
 

обо всем «петербургском периоде русской истории».

 
О, мощный властелин судьбы,
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию вздернул на дыбы?
 

«Дыбой» называлось орудие пытки, на котором били кнутом. Сын Петра, царевич Алексей, за два дня до смерти вздернут был в застенке на дыбу – «дано 25 ударов» – и испрашиван о всех его делах, и по расспросам и с розыску сказал: «Учитель-де Вяземский в разговорах с ним, царевичем, говаривал: Степан-де Беляев с певчими при отце твоем поют: Бог иде же хощет, побеждается естества чин; а ему-де то и любо, что его с Богом равняют». – «Бог иде же хощет, побеждается естества чин», – это значит: волею Бога побеждаются законы природы, совершается чудо. Петербург и есть такое чудо. Здесь «чин естества» побежден «чудотворным строителем» – не человеком, а «богом». Феофан Прокопович назвал его «христом», а раскольники называли «антихристом». Петербург и есть та «вечная дыба», на которой пытают, – Христос или Антихрист?