Дмитрий Манасыпов
Район: начало
Глава третья. Рассвет – осознание
Мансур быстро выкрутил руль, в очередной раз загоняя машину в какой-то из поворотов. Сзади ухнуло и взвыло. Что-то с размаху приземлилось на багажник, скрежетнув по металлу чем-то острым, радостно взвыло.
Надя обернулась, не сумев превозмочь желания увидеть – что же этакое. Коротко и сдавленно всхлипнула, увидев тёмную большую фигуру, вцепившуюся в багажник сразу четырьмя конечностями и блеснувшую в свете фонаря жёлтыми огоньками глаз. В следующий момент Мансур ещё раз резко крутанул руль, одновременно тормозя автомобиль. Тварь не выдержала и улетела вбок, стукнувшись о столб дорожного знака.
– Да что ж такое творится то?!! – Парень выдохнул слова, внимательно оглядываясь вокруг, и снова отправил свой совсем не спортивный болид в скоростной полёт, стараясь выбраться на одну из центральных улиц. – Ничего не понимаю, как будто в какой-то третьесортный ужастик попали…
Девушка промолчала. Добавить было нечего. То, что происходило на улицах Радостного – в голове нормально не укладывалось. Не могло такого быть, не могло!!!
Она смотрела на проносившиеся за окном такие знакомые улицы, понимая рассудком, что сейчас нельзя расслабляться и нужно быть ежесекундно готовой к тому, что придётся выскакивать из ставшей абсолютно ненадёжной машины и пытаться бежать. Понимала, но не могла ничего сделать с собой, возвращаясь мыслями назад, вспоминая всё то, что видела вокруг.
Они не смогли выбраться из города с центрального выезда. Когда Мансур вырулил на трассу, то сразу повернул направо. Слева полыхала стена пламени, вырывающаяся со стороны железнодорожных путей, на которых всегда стояли цистерны с жидким топливом и газом. Думать о том, чтобы попытаться выехать в ту сторону, нечего было и думать.
Автомобиль рыскнул направо, в сторону постоянно горящих трёх факелов. Но проехал всего ничего. Тёмная большая тень пронеслась низко-низко, задев крышу, и помчалась в сторону несущихся впереди стоп-сигналов у таких же, как они беглецов. Пронеслась, спикировав вниз, и ночь озарилась новой вспышкой от мгновенно вспыхнувшего автомобиля.
Удаляющаяся вперёди «Нова-Калина», получив от крылатой тени неизвестный подарок летальной направленности, подпрыгнула в воздухе, перевернулась и полыхнула. Мансур ударил по тормозам, еле успев остановить машину от полёта в кювет, а Надя прижала руки к лицу, к разом затрясшимся губам, когда увидела то, а вернее кого, приземлившегося на шоссе…
Большие крылья-паруса с какими-то прорехами на них. Угловатое вытянутое тело, с торчащим вперёд килем грудины. Узловатые, крепко вцепившиеся в треснувший асфальт серпами изогнутых когтей лапы. Хлещущее из стороны в сторону бревно массивного хвоста, зауженного к концу и украшенного небольшим лесом острых костяных наростов. Низко пригнувшаяся к земле змеиная шея с какими-то, ритмично сокращающимися, мешками у основания головы. И сама голова, длинная и покатая, с широкой мордой, тёмными провалами большущих глаз…
То ли летающему ужасу их автомобиль был уже неинтересен, то ли ещё по какой-то причине, но их он не преследовал. И Мансур развернулся в сторону моста, который вёл на старую дорогу, через Ключи и Солянку. Срезать маршрут через поворот налево, в объезд города не получилось. Там их атаковали в первый раз.
Несколько высоких, двуногих фигур вылетели из кустов, несколькими прыжками покрыв приличное расстояние между собой и машиной. И ещё две мелькнули там же, и лишь секундами позже беглецам стало понятно то, что они там делали. С грохотом рухнул поперёк дороги старый, ещё деревянный столб с проводами, мгновенно натянувшимися как струны. А силуэты уже рвались к ним, пытаясь разбить крепкие стёкла и рвя на себя двери, которые Мансур успел защёлкнуть. Надя закричала, когда увидела близко, на расстоянии не больше нескольких сантиметров то, что лицом можно было назвать с громадной натяжкой. Морда, рыло, харя…как угодно, но только не лицо.
Не должно было быть у людей таких выставленных вперёд челюстей с торчавшими вперёд зубами, которые повергли бы в ужас любого стоматолога. Не могли человеческие глаза так глубоко запасть внутрь, укрывшись сверху козырьками выдвинутых надбровных дуг. И уж тем более не могло лицо так быстро и так густо зарасти густой щетиной, больше похожей на шерсть.
Её парень не подвёл и на этот раз, мгновенно сориентировавшись и сбив при резком развороте одного из нападавших. Под колёсами его внедорожника что-то ощутимо дёрнулось и хрустнуло, ломаясь, и автомобиль снова рванул вперёд, уходя от этих непонятных в своём первобытном ужасе тварей. Рванул, скрываясь в ближайшем переулке, выведшем их в пусть и небольшое, но очень узкое переплетение улочек старого города.
И потом они мчались практически не останавливаясь, постоянно крутя по сторонам головами, пытаясь сразу углядеть неожиданную опасность. Глядели, видели, запоминали.
Хлопья густого зеленоватого тумана, скапливающиеся повсюду, оседающие на землю, стелящиеся над землёй, вдоль стен и заборов. Хлопья, из которых в сторону то и дело пробегающих по улицам людей выстреливали плотные вытянутые нити, похожие на щупальца. Еле уловимое взглядом движение. Мгновенно обвивающиеся вокруг корпуса плотные и маслянисто поблёскивающие «усы». Рывок, крик, захлёбывающийся в тумане. Тишина…
Те люди, что мелькали на улицах… Люди ли, подобные им, неизменившиеся ни на миг, или те, кто уже потеряли человеческий облик?!! Они скользили вокруг тенями. Постоянно возникая из темноты и теряясь в ней же, едва завидев свет фар. Ни один из них не бросился к машине, вернее почти не один.
Была старая женщина, стоявшая посреди дороги на коленях, как сперва показалось беглецам. И Мансур уже решил рискнуть остановиться, а Надя была готова открыть дверь, но… В свете фар оба ясно увидели, что из-под старой, застиранной ночнушки, единственной одежды, бывшей на ней, украшенной аляповатыми цветами, торчат вовсе не колени. Выпуклые белёсые сегменты, перекатывающиеся как кольца у дождевого червя. Вот, что было ниже задравшегося подола ночной рубашки ещё советского производства.
И был маленький мальчишка, одиноко стоящий на перекрёстке у здания бывшего кинотеатра. Он стоял прямо посередине на линии разделительной полосы в свете то и дело моргавших в бешеном темпе всё ещё работающих светофоров. Пяти, максимум шести лет, невысокий, худенький, с кудряшками. Одетый в пижамку со спайдер-меном и светлые носочки. Надя всхлипнула, глядя на него, не пойми как оказавшегося на улице. А потом обернулся, и в машине мгновенно стало тихо.
Ветер чуть шевельнул совсем невесомые локоны, открывая лицо с большими, светящимися изнутри серебристым светом, глазами и абсолютно гладкой нижней частью лица. Мальчишка просто смотрел на них, ни делая никаких попыток что-либо сделать. И они видели потом, отъезжая, в зеркале удаляющиеся отблески в его глазах.
Машина терпеливо вывела их туда, куда вёл её Мансур. Они почти повернули к нужной грунтовке, такой близкой, такой необходимой…
Удар сзади, сильный, придающий ускорение и того немалой скорости автомобиля. Побелевшие костяшки пальцев на руле. Расширившиеся от страха глаза обоих. Столб…
Когда Мансур, застонав от боли в руке, повернул голову к девушке, то понял, что все его попытки выбраться из города были бесполезными. Надя лежала головой на панели, не шевелясь, и не издавая ни звука. Он скрипнул зубами и услышал лязг за разбитым окном. Там высилась махина грузовика, КамАЗа или Татры, и от неё кто-то в их сторону. Кто-то высокий, неуверенно шагающий и тащивший что-то тяжёлое и металлическое, задевающее об асфальт.
***
Чернота, чернота вокруг…
Лишь изредка вспыхивает красным что-то…
И боль, боль, боль…
Она повсюду. Она проникает в каждый нерв. Рвущая. Огненная…
Мирону было очень и очень плохо. Толчками откуда-то снизу, равномерно и мощно накатывали волны ослепляющей боли, раскалённой добела. Он застонал, приходя в себя, с ужасом возвращаясь из того небытия, в котором царили чёрно-красные тени и всполохи. Он не хотел этого, но организму было глубоко наплевать на желания пэтэушника. Организм вёл собственную жизнь, наполненную саботажем по отношению к собственному владельцу.
Где он? Что с ним? Мысли вяло прокатывались в голове, оттесняемые в сторону пульсирующими толчками. Думать не хотелось, но ничего другого не оставалось, и он начал вспоминать, не обращая внимания на то, что почему-то его мерно трясёт и на то, что со всех сторон доносится невнятная какофония.
Мастерская, да…автомобильная мастерская. Зеленоватый свет, который пришёл после вспышки. Блистающие мириадами изумрудных капель туманные волны, окружившие всё вокруг. А потом взрыв, да-да, взрыв. А ещё?..
Балка от крана и двигатель… Он летит вниз, медленно и неумолимо, и ничего нельзя сделать, потому что ноги отказали. Движок летит в своей замедленной съёмке, чуть переворачиваясь, красуясь закрашенной ржавчиной и отполированными деталями и рёбрами. И становится всё ближе и ближе. Да, именно так. Куда он упал?..
Да что значит куда упал? На его ноги он хряснулся, и отправил в нокаут, глубокий и чёрный. А потом он полз, вернее – старался ползти. Потому что рядом, там, где находился ГАЗон – происходило что-то страшное. Там был тот лошок, которого подняло вверх, закручивая в невообразимые узлы, видимые во всполохах пламени. И что?!
В голове Мирона со скрипом проворачивались мысли, толкая память, ставшую такой вязкой… Что, что ж там было?!! И тут он вспомнил:
Как ломало и выкручивало тело Лёшки…
Как воронкой закрутило вокруг него металл частей автомобиля…
Как брызгали в стороны струйки крови…
Он вспомнил это, как и то, что существо, которое было уже не тем неформалом, которого он постоянно шпынял, наклонилось над ним. Крупная дрожь пробежала по искалеченному телу парня, когда до него дошло, что он жив. Но раз так, то что же случилось? И почему его трясёт, как будто он лежит в плацкартном вагоне?
Мирон постарался покрутить головой, с трудом сосредотачиваясь на том, чтобы сфокусировать взгляд. Увидел прямо перед собой блестящий металлический шарнир, покрытый коркой запёкшейся крови. Взбугрившиеся шрамы вокруг него, рваную майку чёрного цвета, кабель, выходивший из большой прорехи и поднимающийся вверх. Поднял голову и со страхом увидел лицо того, кто был с ним в мастерской.
Лёшка (или тот, кем он стал) мерно шагал вперёд, прижимая обвисшую куклу мироновского тела к груди правой рукой. Тот самый кабель, толстый, в желтоватой оплётке, уходил ему за затылок. Волос не было, а кожа головы стала одним большим ожогом, переходившим на лицо. На скуле болтался её большой шматок с красноватой подстёжкой, уже засохший. В дырке поблёскивал металл. И тут Лёшка повернул голову.
Шея дёргаными, неровными движениями, с похрустыванием повернулась и прямо на Мирона уставились глаза с плещущейся в их глубине смесью неизмеримо большей, чем у него боли и безумия. Потемневшие и сухие губы растянулись в улыбке. С правой стороны краешек рта треснул, и тёмная струйка крови покатилась вниз, попав прямо на лоб пэтэушника. Мирон вздрогнул, сжимаясь в клубок и пытаясь закрыться руками. Тело немедленно отозвалось взрывом боли, заставив его застонать через крепко сжатые зубы.
– Пришёл в себя? – Голос у Лёшки был странный, неживой какой-то. – Мирон?
– Чево?.. – у того голос трясся, не в силах совладать со страхом.
– Тебе чего ещё, по тыкве стукнуло, а? – В голосе существа проскользнул смех.
– А?!!
– Да хорош тупить, а, Мирон! Ты меня понимаешь, нет?
– Да…
– Что да то? Понимаешь, что ли?
– Понимаю… Слышь, Лёх, ты куда меня несёшь?
– Куда несу? Не знаю, просто иду. Подальше от мастерской, а то там пожар совсем сильный. Ты где живёшь то?
– На Ленина, в двухэтажках, у хлебозавода. Ты чево, вот так прям хочешь идти просто? – Мирон закашлялся. – Ты со стороны себя видел, олух? Ёпт, годзилла, нах…
Лёшка резко остановился. Нахмурил брови, глядя на собственную говорящую ношу. И ноша почувствовала, как по её собственной спине пробежали мурашки:
– Слушай, ты прости, а? Я ж не со зла. Просто…
– Просто?.. Ну ты даёшь. Тебя дурака пожалел, тащу на себе и ещё слушаю про то, что я олух? Вот дела… А может мне тебе головёнку-то свернуть? Да ладно, шучу. А то, что прямо вот так тебя несу, так не страшно. В городе чего-то непонятное происходит. Туман вон, зелёный. Недавно «шестёрка» прям в столб въехала. Водила вывалился и пополз… а вместо ног – хвост. Да и вообще, странно. А ты, кстати, на первом этаже живёшь?
– Ну да, а чево?
– Чего, а ни чево. Да просто я на второй не смогу подняться, наверное. Не привык ещё, да и тяжёлый какой-то стал. А это чего такое?!!
Мирон почувствовал, как его, наплевав на вопль боли, который он немедленно издал, неумолимо поднимает верх подъёмник правой руки. Лёшка закинул его на крышу ближайшего табачного ларька, причём сделал это абсолютно спокойно. И повернулся в сторону кустов, росших вдоль дороги.
А оттуда, порыкивая и низко прижимаясь к земле, выходила стая собак, голов в пять. Только собаки, ещё недавно бывшие пусть и большими, но всё-таки дворнягами, сейчас больше были похожи на монстров из фильмов. Морды вытянулись, растянув кожу, через которую виднелись покрытые капающей слюной зубы. Глаза, ставшие непропорционально большими, чуть отсвечивали зеленым. Твари стали выше и вытянутее. С увеличенными суставами лап, с горбами на спинах. И бешеной яростью, которая казалось осязаемой.
Они подходили, порыкивая и хлеща по бокам почти безволосыми хвостами. Лёшка, шагнул навстречу, широко расставив тумбы ног, и отведя чуть назад левую, заканчивающуюся цепью с крюком, руку. Стая окружала его полукругом.
Первой стартовала бывшая некогда полностью чёрной крупная тварь. И тут же рванули остальные, безмолвно, отбросив за ненадобностью в сторону рык. Чёрная собака прыгнула, мощно и высоко, стараясь дотянуться до горла неподвижно стоящего Лёшки.
И тут он ответил. Одним, показавшимся Мирону полностью смазанным движением, бывший неформал двинулся вперёд:
Удар правой руки отшвырнул чёрную назад. Со свистом ударила цепь, сметя следующую тварь в сторону и насадив на крюк другую. Скрипнул механический сустав колена и ещё один пёс с хрустом и воем отлетел в сторону. Клыки пятого четвероного со скрежетом попытались сомкнуться на оставшейся мякоти правой руки и ей удалось. Она повисла, качнувшись в сторону…
Лёшка взревел, взвыл, ударил по ушам ошеломляющей сиреной-ревуном и с размаху саданул псом об асфальт, успев разогнуться и закрыться от настырной чёрной. Смахнул её в сторону, прыжком оказался рядом и ударил ногой, навалившись всем весом.
Мирон всхрипнул и перегнулся вниз. Его неудержимо рвало.
***
Последние сто метров до ГОВД Семёныч преодолел бегом. Причина была простая – стрельба. Стреляли активно и используя автоматы. А значить это могло только одно: кто-то решил, что он такой же умный, как и старший прапорщик. Семёныч рыкнул, почувствовав, как внутри мгновенно раскрутилась пружина злобы, и рванул с места.
Он бежал, хрустя под ногами битым стеклом от пивных бутылок и металлическими банками. И чувствовал, как хорошо слушается тело, которое вот вроде бы совсем недавно заплыло жирком, сковывающим движения. Ноги отталкивались от асфальта чётко и мощно, устремляя его вперёд. Прокуренные лёгкие никак не отзывались, спокойно прогоняя через себя ровно столько кислорода, сколько было нужно для быстрого бега. Он не задумывался над тем, как это произошло, да и без разницы. Самое главное вот оно, налицо, то чувство, которое было у Семёныча во время службы и в отряде срочного спецназа, и потом в ОМОНе. Прапорщик окунулся в прошлое, понимая, что всё вернулось благодаря тому, что случилось. И наплевать на прошлую жизнь. Он снова на войне. Он снова охотник и впереди его ждёт много интересного.
Серое трёхэтажное здание появилось впереди, подсвечиваемое горевшими патрульными машинами и оставшимися целыми фонарями. Из зарешёченных окон стреляли в сторону одинокого микрофургона из нескольких «калашей». За фургоном прятались скрюченные фигуры, огрызаясь в ответ из разнокалиберных стволов. Кто? Зачем? Да какая разница? Семёныч ухмыльнулся и начал действовать.
Несколькими прыжками он перемахнул через бетонные блоки, совсем недавно привезённые и складированные у расширяющегося торгового центра напротив ОВД. Сместился ползком ещё ближе к микрофургону, чуть приподнялся, высматривая первые цели. «Ну, надо же, – подумалось ему, – и почему я не удивляюсь?».
Ментовку атаковали люди Жёлтого, местного авторитета. Каким образом урле пришло в голову это делать – прапорщика не интересовало. Да и по барабану, если учесть, что они сейчас были помехами, стоявшими между ним и оружейной комнатой ОВД.
Сейчас «синие» старательно старались обстреливать зарешёченные окна, откуда по ним огрызались автоматными очередями. Урки были вооружены хуже: карабины, гладкоствольные ружья и дробовики. И захватить «дворец правосудия» они, судя по всему, хотели на энтузиазме. Во всяком случае, именно так оно и выглядело. Хотя дела у них явно шли не лучшим образом. Если только, конечно, «микроавтобусные» стрелки не были прикрытием и выполняли отвлекающий манёвр. Но в любом случае, судьба их была решена. Ангел смерти, в лице Семёныча, самым решительным образом намеревался прекратить чинимые ими безобразия и нарушения Уголовного кодекса РФ.
АКСУ дёрнулся, отправляя в полёт маленькие свинцовые кусочки. Стрелял прапорщик экономно, понимая, что пока патроны тратить за просто так нельзя. Несколькими одиночными он снял троих из семи нападавших. Остальные, как ни странно, решили спастись бегством. Наверняка вообразив, что это менты устроили вылазку. Сбежать он позволил только одному, и то недалеко. Затвор клацнул, доказывая, что патроны в магазине кончились. Семёныч выхватил собственный «макар», в стволе которого уже торчал патрон. Вскинул руку и, почти не целясь, выстрелил. Как будто ткнул указательным пальцем и при этом попал точно туда, куда и хотел. Беглец упал.
– Эй, мужики! – Прапорщик поднял вверх руку с автоматом. – Свои, бля…
Дверь ОВД чуть скрипнула. В образовавшуюся щель осторожно выглянул один из коллег Семёныча, Сашка Кирьеченко. Внимательно пригляделся, не опуская ствол «ксюхи»:
– Семён,ты?
– Да я, я, ёпт. Слышь, Санёк, пошли стволы у этих охотников соберём.
– Иду. Там никого нет больше?
– Нет тут никого, одни дохлые.
Кирьеченко нырнул назад, и появился спустя несколько секунд. Дверь снова скрипнула, закрываясь. Семёныч матюгнулся про себя. Двери в ОВД были надёжные, стальные. А он собирался тихо «вальнуть» сержанта за машиной, после чего быстренько навести порядок внутри здания. Ну, да ладно. Не вышло так, выйдет эдак.
Покойников они обшмонали быстро, стараясь не обращать внимания на всё больше и больше увеличивающийся странный шум с гамом, который нарастал повсюду. Небо не спешило становиться нормальным, и всё также оставалось подёрнутым зеленоватой пеленой. Вдобавок ко всему начал сгущаться тот самый непонятный туман, который прапорщик уже видел. И туман этот ему абсолютно не нравился, интуитивно и на рефлексах. Что-то было в нём неправильное, казался он живым, как бы бредово это не казалось. Семёныч окриком поторопил сержанта, снимающего с самого дальнего из трупаков, того самого беглеца, охотничий жилет, набитый патронами с картечью и жаканом. Заходя в двери ГОВД ни один, ни другой – не оглянулся. И потому никто не увидел, как туман, двигающийся мягко и быстро, накрыл тела. Через некоторое время в его глубине что-то зашевелилось, пытаясь встать.
Кирьеченко с лязгом задвинул засов, отгораживаясь от окружающего мира. Устало сполз по стене, смахнув пот со лба. Положил рядом четыре ствола и патронташи с жилетами. Достал из мятой пачки «восьмёрки», несколько сигарет, одну за другой. Почти все оказались сломанными. Наконец одна попалась целая и он нервно закурил.
– Сколько вас здесь? – Семёныч тоже прислонился к стене. – А?
– Пятеро с лейтенантом. Только летёху ранили. Он как раз на улицу выполз, хотел домой дозвониться. Думал, мобильник внутри не берёт. Дозвонился, ёлки-моталки. Не знаю, выживет или нет. Чего же такое случилось, Семён? Ничего не помню, как кувалдой по башке саданули. Ладно, хоть мои на югах, к тёще поехали, к морю. Дела-а-а-а…
– Как сажа бела… – Кирпичников, мрачный и плотный старшина, стоявший у окна, повернулся к ним. – А ты чего один, Семёныч? Где остальные?
– Нету остальных. – Прапорщик сплюнул под ноги. – Один шею сломал, потому что за рулём был. А второму задержанный засадил нож, сука, сзади. Где заныкал, так и не понял. Завалил его, тварь поганую, ёпт…
– Да? – Кирпич, как его называли за спиной сослуживцы, недоверчиво покачал головой. – Если вы куда въехали, то мне тогда непонятно, чего ты такой целый. Не подскажешь?
– Подскажу, чего ж не подсказать-то… – Семёныч кивнул головой. И выстрелил, мгновенно выкинув вперёд руку с пистолетом. Пуля вошла старшине точно между бровей, отбросив того на стену и выбив из головы красноватый большой сгусток, шмякнувший о штукатурку и потёкший вниз, на упавшего милиционера.
А Семёныч, нисколько не задерживаясь, тут же всадил две подряд пули в грудь Кирьеченко, который только и успел, что удивлённо открыть рот. Тот захрипел, завалился назад, выпустив на грудь карминную струю, вздрогнул несколько раз. И затих.
Со стороны «дежурки» раздался топот, прапорщик схватил ближайший к нему АКСУ, тот самый, который поставил к стене уже покойный сержант, перекатился в сторону и выпустил три коротких очереди в сторону появившейся из прохода фигуры в сером. Ту отшвырнуло назад, сбивая с ног второго, громко лязгнувшего уроненным автоматом. И тут у прапорщика заклинило затвор. Патрон ли был с дефектом, затвор ли был изношенным, или оружие неухоженным? Не в том суть. В голове мелькнула мысль о том, что можно успеть дотянуться до одного из карабинов, и потом…
Тело прапорщика сработало само, с места совершив прыжок, мощный и пружинистый. Семёныч так и не понял, как это случилось, летя вперёд, в сторону узкого проёма из «дежурки». Как в замедленной съёмке, странно застывшего времени он видел, как расширяются глаза того, который старался успеть поднять «ксюху». И что тот понимал, что не успевает. Семёныч, распластавшись в прыжке, зарычал, вытягивая вперёд закостеневшие пальцы рук, подминая того под себя, вбивая ему кончики пальцев под нижнюю челюсть (как?!!!) и сминая там внутри что-то хрустящее и подающееся. Фонтан крови ударил ему в лицо, на миг ослепив и заставив зажмуриться, обжёг горячей солёной волной и тут же стал слабее.
Прапорщик откинул в сторону ещё дёргающееся тело, сел и уставился на собственную руку. Покачал головой, не веря глазам. Ногой пхнул первого, который слабо стонал, стараясь всё же дотянуться до покрытого липкой красной кашей цевья автомата. Встал и пошёл в комнату дежурного по ОВД, чтобы добить последнего живого мента в нём.
Лежащий на полу сержант Филиппов уже умирал. Пули калибра «пять-сорок пять», выпущенные Семёнычым, разворотили ему грудную клетку, пробив лёгкие. Одна, покувыркавшись по бешеной траектории, пробила селезёнку. Молодой парень, всего двадцати трёх лет от роду понимал, что ему осталось от силы минуты полторы. Но он, хрипя и булькая пробитыми лёгкими, старался достать автомат, чтобы завалить медленно удаляющуюся фигуру прапора, убившего своих. Филипов смог это сделать, из последних, быстро утекающих сил, нажав на курок. АКСУ гулко громыхнул в тесном коридоре, провонявшем порохом, прочертив поперёк широкой спины в изодранном форменном кителе алый росчерк. Семёнова кинуло на колени, он рыкнул, уперся ладонями в плитку пола и не упал…
Филиппов, теряя сознание и уходя в холодную темноту, озаряемую лишь багровыми стробоскопами, понял одно: прапорщик перестал быть человеком. И он хватал последние разрывающиеся мгновения, в которых видел и острые костистые шипы, торчащие через прорехи кителя, и на глазах затягиваемые отверстие от пуль, которые незадолго до этого сами вышли из ран, звякнув об пол. И когда Семёныч обернулся, мазнув по нему горящими внутренним красным огнём глазами и оскалив ставшие очень острыми зубы, он понял, что всё было зря. И что всё это сон, и надо проснуться. И умер.
Прапорщик, поморщившись от боли в затянувшихся дырках, одним прыжком оказался рядом с Филипповым. Ударил ногой, сильно и быстро, почти оторвав голову от тела. Добавил ещё несколько раз, вминая кости лица, разбрызгивая кровавую слизь…
В дежурке лежал на топчане тот самый молодой лейтенант, про которого прапорщик совсем недавно вспоминал с внутренней насмешкой. В сознание он так и не пришёл, спеленатый поперёк груди бинтами, промокшими от крови. Прапорщик внимательно посмотрел на него, но не стал ничего делать. Пока летёха его не интересовал.
Найдя ключи от оружейки, халатно лежащие на столе дежурного, пошёл в её сторону. В груди бушевал адреналиновый пожар, заставляющий его чувствовать себя почти богом. А как же ещё?!! Семёныч не знал, что с ним сделала та зелёная волна, но был благодарен ей за все-все подарки, которые она ему принесла. За выносливость, силу и то, что уберегло его от неминуемой смерти от пуль.
Для того, чтобы попасть в комнату хранения оружия, нужно было пройти мимо «обезьянника». Первого и не очень большого, в котором чаще всего оказывались либо хулиганы, либо пьянчуги. Бомжей туда не помещали, чтобы не натаскать вшей. И вот возле него прапорщик задержался.
Трое парней в спортивном прикиде его не заинтересовали. Так же, как и парочка изрядно потрёпанных, но всё ещё аппетитных дамочек немного не-за сорок. А вот явная малолетка, с длинным рыжеватым хвостом волос, в короткой юбке, открывавшей ноги чуть не до аккуратной маленькой задницы, заставила его остановиться.
Семёныч облизнулся, ничуть не удивившись тому, что кончик языка, ставшего очень гибким, свободно прошёлся по всей полосе кожи над верхней губой. Длинноногая «кобылка» вздрогнула, когда поняла, что он смотрит именно на неё, и постаралась отодвинуться подальше по нарам. При этом она старательно тянула юбку вниз, полагая, судя по всему, что тем самым спасёт себя от неизбежного. Прапорщик коротко гоготнул:
– Потерпи, мой вишнёвый пирожок, я скоро.
Девчонка всхлипнула, прижав длинные и узкие ладони к лицу, испуганно смотря на массивный силуэт, внимательно разглядывающий её через решётку. Семёныч довольно мотнул головой и пошёл в КХО.
***
Валера осторожно крался через дворы. Да, ему хотелось добраться до дома как можно быстрее, но он уже понял, что делать это нужно очень аккуратно. Хватило…
Хватило того, что на открытой асфальтовой площадке перед школой, которую он огибал, когда только отошёл от трансформаторной будки, непонятная троица схватила женщину.
Да, он струсил, он, борец-профессионал, пускай и бывший. Не попытался помочь ей, несмотря на то, что её захлёбывающийся крик в какой-то момент стал просто диким воем, перешедшим в скуление. Потому что обычные люди не бывают такими изломанными, у них не святятся глаза как у кошек. У них, у обычных людей, руки никак не могут быть по длине равными ногам. И они не перемещаются скачками, и не выплёвывают из себя непонятные сгустки, которые мгновенно «склеили» конечности женщине. Что было дальше – видел только бюст несгибаемого Феликса Эдмундовича, который не сняли ни во времена разгула демократии, ни в более поздние времена. Потому что тренер бежал вперёд, стараясь быстрее пересечь сквер, через который необходимо было пройти.
Хватило вида нескольких быстрых четвероногих теней, которые с непонятными звуками (мяуканьем?!!!) загоняли двух мужчин, бежавших от них. Мужики так и не смогли убежать. Один-то точно. Его громкий, полный боли вопль, Валера услышал, уже выбегая из сквера.
Хватило того, что прямо перед ним распахнулась дверь подъезда, выпуская маленького, лет шести, мальчишку. Тот вышел в одной пижамке со спайдер-меном, глядя прямо перед собой громадными, на пол-лица, странно светящимися глазами без малейшего признака белка. Прошёл мимо, не глядя на тренера, подошёл к ограде поликлиники, лежавшей на его пути. Толстые металлические прутья, торчавшие прямо перед ним, почти мгновенно стали ярко-малинового цвета, зашипели и стекли вниз. А он, маленький, взъерошенный, шагнул в проём и пошёл куда-то вперёд.
Из-за этого-то всего Валера и крался вперёд, с трудом заставляя себя отлипать от стен низких, в два этажа, домов и выходить из тени. Ему везло, странно и непонятно, но везло. В городе происходило что-то страшное и непонятное, но пока оно касалось его лишь чуть-чуть, мазнув самым кончиком кисти, которую макнули в густую палитру из ужаса и боли. Да, и этого хватило, чтобы он не узнавал самого себя. Валеру трясла крупная, позорная дрожь.
А в домах… в домах кричали. В домах выли. Кое-где, судя по всему у тех, кто владел оружием, слышались выстрелы. На первом этаже одного с громким треском вылетела рама окна. Кто-то, судя по силуэту, мужчина, грузный и одышливо дышащий, выпрыгнул через него. Приземлился неловко, ударившись коленом о асфальт. Валера вжался в стену, желая так, как никогда не желал, чтобы его никто не заметил.
На мужчине была только белая, разодранная на спине футболки и широкие, явно дешёвые, семейные трусы. На ногах ничего, он был босой. На белом пятне футболки, трещавшей на широченной спине, расплывались бурые потёки. Как будто его ударила лапой кошка, только очень большая кошка. Было видно, в свете фонаря на козырьке подъездной двери, что на бледных, жирных и волосатых ногах запеклись струйки крови.
Мужик, встав с колен, рванул вперёд со скоростью, которую от него было очень трудно ожидать. И тут Валера его узнал. Один из завучей «каблухи», отвечавший за воспитание воспитанников. То ли Бочонкин, то ли Корытов… И жил он вроде бы не здесь, хотя это к делу отношения не имело, но именно такая мысль мелькнула в голове тренера за считанные минуты.
А за выбитым тяжеленным педагогом окном что-то зашевелилось, и рывок жирдяя был прерван в самом его начале.
Из окна одним смазанным движением вылетело длинное обнажённое тело. Приземлилось на асфальт и в несколько шагов догнало завуча, скакнув ему на спину и заваливая набок. Мелькнула небольшая женская грудь, взвихрилась светлая грива волос, блеснули узкие щёлочки глаз и толстяк закричал…
Острые зубы мгновенно порвали заплывшую жиром шею, брызнули тёмные фонтанчики. Веером ударили очень длинные ногти на правой руке, разрывая кожу на качнувшемся мешке живота, вспарывая его, и Валера в очередной раз за последние полчаса рванул вперёд, чувствуя, как колотится в груди сердце.
