Дмитрий Манасыпов
Метро 2035. За ледяными облаками

«Такое разное прошлое: хозяйка счастья»

Счастье – очень простая штука. Настоящее счастье заключается не в лазурном покрывале океана да белом песке и коктейлях в стаканах муранского стекла с трубочками. Совсем не в кофе в постель после страстной ночи и пяти оргазмов. Абсолютно не в новеньком внедорожнике без кредита и в деньгах. Совершенно нет. Это лишь надстройка, и у каждой отдельной личности она своя.

Обычное счастье банально. Встать утром из сухой постели в теплой комнате и сунуть ноги в тапочки. Умыться горячей водой сразу из крана. Открыть холодильник и достать оттуда пакет с молоком, масленку, любимую колбасу или сыр. И, куда важнее, сделать все это в здоровом состоянии и без боли. Любой, от суставов с зубами до реакции на погоду за окном.

Ноющая, впивающаяся дрелью и стучащая дятлом в висок, разрывающая голову килограммом тротила. Твою мать… И счастье тут заключается только в маленьком кругляше таблетки. И в томительных минутах ожидания. О, да у вас нет ничего? Ай-ай-ай, так нельзя.

Хозяек счастья, совершенно не пахнущего лекарствами и аптекой, рядом с моим домом несколько. Но Айсылу стоит отдельно. Единственная, кому хочется улыбнуться и с кем хочется поздороваться не из вежливости.

Луноликая – это, типа, почти насмешка. Мол, лицо плоское, и все такое. Кому как. Айсылу это определение подходит прямо как нельзя лучше. Не нужно смотреть на бейдж, чтобы понять, чем занимались ее предки. Они кочевали. Айсылу работает провизором. Остро-кареглазая, с черными выгнутыми бровями-луками, всегда улыбающимися губами и крохотными ямочками на щеках.

Ей жутко идет белый форменный халат. Белизна оттеняет туго заплетенные или густо спадающие черные волосы. А крохотные веснушки делает заметнее, и оттого их хозяйка становится милее и уютнее. У нее очень аккуратные маленькие руки. Они спокойно и не торопясь делают свое дело и так же спокойно показывают ханыгам на дверь, если те не понимают спокойных слов. Ее беспредельное спокойствие утихомиривает даже парочку совершенно настоящих психов со справками, регулярно чего-то добивающихся в аптеке.

Точно так же, плавно и без суеты, Айсылу двигается по своему маломерному дворцу счастья для страждущих и больных. Невысокая, широкобедрая, чуть полная и очень гибкая, она, само олицетворение азиатских богинь плодородия, мягко скользит по плитке за пустышками, бутылочками, памперсами для взрослых и, в нашей аптеке почему-то редко, презервативами и смазкой. Наверное, в соседних домах смущаются показывать наличие личной жизни.

Глава 3
Белая смерть черной ночи

Самарская обл., с. Кинель-Черкассы

(координаты: 53°27′00'' с. ш., 51°26′00'' в. д., 2033 год от РХ)

Азамат убрал руку с обреза только после скрипа тяжелого засова, прочно легшего в пазы двери. Спустя пару секунд с той стороны в нее кто-то врезался. Сильно и жадно. И что-то даже высказал с помощью рыка, куда как больше подходящего медведю, чем человеку. Пусть и не похожему на нормального.

Бах! Бах! Сталь ворот гудела от живого тарана, бившего снаружи. Бах!!

– Хреново быть такими ядерно-неудержимыми дебилами… – спаситель понюхал стволы двустволки. – Но без них порой скучно. А так… сплошное удовольствие в виде адреналина и запаха пороха. Черт, это же так возбуждающе.

– Что? – Даша хмуро смотрела на него. – Что возбуждающе, кровища и смерть?

Бах! Бах! Не живые и не мертвые живчики явно решили действовать количеством, атакуя вход.

– Разве нет? – поинтересовался человек с ружьем. – Разве после такого жизнь не ощущается ярче и полнее? И, что куда важнее, ценнее… Нет?

Глупый момент для таких рассуждений, но крыть было нечем.

– То-то… И запах пороха, спасшего ваши жизни, не может не будоражить. Не желаете нюхнуть, красавица?

Старлей, непонимающе уставившись на него, даже покрутила головой. Не обнаружила никаких других красавиц, но не ответила.

– Откуда бредете, бедолаги?

– От реки, – буркнул Азамат, – с Отрадного.

Смысла врать не видел. Так даже лучше. Если странноватый чудак – человек Клыча, может и проявиться. А такого и убивать не жалко.

Ответ тому явно понравился, во всяком случае, головой мотал очень даже одобрительно.

– Да вы, как посмотрю, отмороженные по самое не балуй… Красавцы-ы-ы!

Да уж… Но стоило и поблагодарить. Азамат кашлянул.

– Рахмат.

– Костыль.

Азамат непонимающе уставился на него. Точно, больной на голову. Потом понял…

– Спасибо, говорю, по-башкирски. Я – Азамат. Для друзей – просто Пуля.

Человек кивнул. Поднял кожаную плотную маску с вшитыми металлическими очками. Стянул вторую, шерстяную, закрывающую лицо наполовину. И повторил:

– Нэзэчт, типа, как у нас говорят. А я – Костыль. Для друзей – просто Игорь. Но мы-то с вами точно не друзья.

Худое, если не сказать – тощее, лицо. Сивые тонкие волосы вспотели, торчали гнездом. Щетина тоже казалась светлой.

– Женя, – Уколова сплюнула, потрогала нижнюю челюсть. И кивнула куда-то на левую руку сивого. – Ты так свои политические взгляды показываешь всему миру? Воля або смерть? Анархист-махновец, да? Ну, думаю, явно не пират, морей и пиратских бригов под черным флагом с такой картинкой тут нету.

Азамат покосился на черный круглый шеврон, украшенный черепом и костями. Старлей умела работать по своей профессии, вычисляла криминал и опасные элементы сразу, наплевав на усталость и безумных людоедов на улице.

– Хо, – тощий ухмыльнулся, криво и крайне паскудно, – так и есть, красотка. Весь я, как есть, насквозь пронизан верой в свободу. Всех и от всего. И помогаю, как могу, другим приобрести такую же веру.

– Да ну? – Уколова тощему не доверяла. Как и ствол ее АК, поднявшийся незаметно и споро. – Хорошо еще, про мировую революцию и черное знамя не завернул.

– Анархия – мать порядка, милаха… – ухмылка стала еще жестче, – хаос – порядка отец.

Даша вздрогнула, глядя на него. Уколова сглотнула, заметно побелев и положив палец на спусковую скобу. Азамат сплюнул. Это ж, мать его, просто это… ну, как его… дежавю. Точно, именно так. Анархист, бандюга, наемник. И где такой недавно встретился каждому из их тройки?

Пусть и внешне не похож. Длинный, тощий, сивый. Глаза блестят серым наглым полубезумием, зубы все целые, видно, мастак по щам раздавать. С таким-то языком, наверное, постоянно приходится с кем-то цепляться.

Старая, залатанная, но надежная кожанка. Теплые брюки «вудленд» с накладными карманами. Высокие ботинки на шнурках и крючках, с заправленными в них меховыми чулками. Выцветшая черная толстовка выглядывает из-под куртки капюшоном. Перчатки-самоделки, отделанные металлом и с чем-то мелко-кольчужным с внутренней стороны. На портупее, затянутой на последние и самодельные дырки, нож, пара подсумков, фляга и сумка с противогазом. Шерстяную маску Костыль спустил в самом начале разговора, блестя сахарными целыми зубами и серебристой негустой щетиной.

Опасный, палец в рот не клади. Задень словом, так обложит матерком с прибаутками – полдня отходить будешь. Задень чем другим, так успевай, следи за собственными костями. Опасный. Хищный. Злобный. Вот такой вот неожиданный спаситель. Костыль, надо же.

В темноте закашлялись. Азамат шагнул вперед, одновременно с щелчком курков. Что тут у нас… У Костыля? Баба, ну да, так и есть. Натурально, тетка.

Женщина жалась в углу, испуганно блестела глазами. Ее страх пах грудным молоком. Сверток у нее в руках – одеяло и какая-то мешковина – не шевелился и не пищал.

– Встретил, когда сюда бежал, – Костыль кивнул на нее. – Пришлось помогать. Нельзя же проходить мимо нуждающихся, сирых, убогих, женщин с детьми и инвалидов, правильно говорю?

Уколова, неожиданно ставшая прямо-таки объектом внимания товарища-анархиста, не ответила. Подошла, не убирая за спину АК, стволом качнула на сверток. Женщина сжала губы, прижав его к себе.

– Покажи.

Азамат, сместившись вбок, следил за Костылем. Если там такая же дрянь, как снаружи, только маленькая, а Костыль в курсе, и тогда вопрос – зачем их спас, то… Стоит подготовиться.

Сивый никаких эмоций не проявлял. Даже наоборот, чихать на бабу хотел, как и на ее чадо. Женщина откинула одеялко. Малыш как малыш. Даже розовый, несмотря на холод. Сопит, чмокает. Уколова кивнула, отходя.

Ворота продолжали гудеть от монотонных толчков с той стороны.

– Упорные, сволочи… – Костыль сплюнул. – Их-то энергию – да в мирное русло.

– Это как? – поинтересовалась Даша, смотря на него как-то очень дружелюбно.

– Ну, чудесный ребенок…

– Я не ребенок.

– Все мы чьи-то дети, а лет тебе не так и много. Но как хочешь… Хочешь, буду называть тебя лапушкой?

– Нет.

– Куколкой?

Даша явно начинала злиться.

– Хрен с тобой. Думаешь сделать приятное, комплимент отвесить, а на тебя зыркают, как на врага. Женщины, чего с вас взять. Все не так и все не то, сам догадайся, что там в голове крутится. Согласна на зайку?!

– Даша, угомонись, – Уколова огляделась, подтянула старый скрипучий табурет, села. – Он смеется. Не особо дружески, но все же просто смеется. Слушай, Игорёша, хорош над девочкой шутить. Не галантно ни хрена.

– Какие куртуазные обороты речи, красавица. Только за-ради вас готов называть ее просто девушкой.

– Я просто Дарья.

– Именно Дарья?

– Да… Игорек.

Тот хохотнул.

– Я смущаюсь, девчата. Называйте меня Костылем. Это же круто звучит, не находите?

– Вот ты трепло, – не выдержала Уколова, – все уши лапшой завешал. И ни фига не сказал, что обещал. Настоящий мужик, врун и пустомеля.

– Это ты о чем?

Уколова хмыкнула.

– Как их энергию – да в мирных целях использовать?

Костыль пожал плечами.

– Да проще простого. Берем огромные колеса по типу беличьих, привязываем перед ними живого младенца, желательно некрещеного, сажаем в колесо пару-тройку таких блаженных разумом людоедов – и пусть бегают. А энергию – в провода и на освещение.

Уколова кашлянула. Помолчала. Посмотрела на Костыля. И поинтересовалась:

– Ты давно с людьми общался вообще?

– Заметно, да? Очень давно, неделю назад.

– Ну да… Заметно. Ты, если за день человека три из себя болтовней не выведешь, день зря?

– Прям с языка сняла. Ладно, потрындели – и хватит. Нервы расслабили заодно.

Азамат даже согласился. Глупо или нет, а тяжесть, навалившаяся в селе, отпустила. Сивый не так прост, ни разу не рубаха-парень, как кажется. Ухо с ним востро держать, и больше никак.

– Надо валить отсюда, – Костыль покопался на столе, добротном, старом, крепко сбитом. Извлек откуда-то примус. Самый настоящий примус и запас керосина к нему в большой стеклянной бутыли. Запах не обманывал, именно керосин. К примусу.

– Насчет валить ты прав. Только… – Уколова, совершенно точно вспомнившая, что она есть полноценный старлей СБ, опять включила следователя. – Откуда у тебя продукт добычи и перегонки углеводородов, то есть керосин? И работающий примус, а? Не подумай чего плохого, но слишком много странного за день случилось. И еще – на кой черт ты его зажег?

Азамат шмыгнул носом и снова не убрал обрез. Костыль, покосившись в сторону обреза с Азаматом, цокнул языком. И показательно щелкнул предохранителем откуда-то появившегося ТТ, смотревшего на Пулю из-под полы кожанки.

– Прямо цугцванг какой-то…

– Это детский мат, – Уколова положила АК на колени, направив на Костыля. – Вот так.

– Я весь в ужасе, моя госпожа, – фыркнул Костыль. – И знаете от чего? От человеческой неблагодарности. Не я ли только что спас ваши жизни, не стоящие даже вашего же имущества, во-о-он от того?!

Куда показал палец, было ясно без самого жеста.

Ба-бах!!! Ворота уже не только гудели. Они чуть похрустывали удерживающими их штырями и кирпичами, держащими сами штыри.

– Яркое подтверждение моих слов, не так ли?

Азамат цыкнул слюной, убирая обрез. Уколова, помедлив, поставила автомат рядом, прислонив к стене.

– Чудесно, – Костыль примостил на примус котелок, налил воды из пластиковой бутылки. – Если никто не против, то отвечу на вопросы. Пользуясь, само собой, исключительно литературным и красивым русским языком. Да, неделя для меня… это очень много. Придется потерпеть.

Ба-бах!!!

– Не дрейфь, красавица… – Костыль поправил котелок. – Металл и стена выдержали войну, двадцать лет всякого дерьмища типа непогоды, и сейчас еще простоят.

– Еще?

– Ориентировочно около часа. С поправкой… плюс-минус десять минут. Нам хватит времени.

– На что? – Азамат уже стоял рядом со стонущим металлом. Судя по ударам, снаружи толкались все, не успевшие к основной раздаче. И много.

– Поболтать, само собой. Чаем полакомиться с джемом. Собрать скудный скарб. И выехать к едрене фене отсюда нахрен!

Так… Азамат посмотрел на него и вокруг куда заинтересованнее.

Больше всего в «вокруг» привлекли рельсы, упирающиеся в ворота – близнецы трясущихся от напора голодающих сельчан. И что-то длинное и высокое, накрытое брезентом, стоявшее ровно посередке пакгауза.

– Дрезина?

– Она самая, мой первый встреченный башкир. Или башкирин?

– Башкир, – Азамат кивнул мыслям. Дрезина – это хорошо. – Черт с тобой, трещотка. Откуда джем?

– Из армейских сухих пайков со склада длительного хранения. Природная низкая температура творит чудеса. Чай оттуда же. Приятная просто Дарья когда-нибудь пила настоящий чай? Судя по всему… нет. Со скарбом все просто. Мой уже внутри нашего Джаггернаута… Э-м-м, Джаггернаут, моя просто Дарья, это страшная колесница из индийского эпоса. То ли «Рамаяны», то ли «Махабхараты», не помню точно.

– Я согласна заняться чем угодно, даже отказаться от чая… – Уколова вздохнула. – Лишь бы ты помолчал. Хотя бы немного.

– Ай, как невежливо. Так вот, вновь обретенные попутчики, скарб ваш, смотрю, уже собран. У бабы Женщины, не желающей раскрывать своего имени, его нет в принципе. Так что нам остается провести около получаса за чаем, что скоро будет готов, и приятной беседой. Повторюсь, убедительно прошу и даже требую общаться красиво и правильно. Ведь, подозреваю, каждый из нас виртуозно владеет матом. А вот его не хочется. Каждый… ну, возможно, кроме просто Дарьи.

Даша сплюнула. Показушно, через зубы, очень этак сурово и почти круто. И почесала бедро.

– Ну да, о чем я… – Костыль поставил на стол два зеленых пластиковых прямоугольника. – Угощайтесь, дамы и Азамат. Черт, совсем забыл простую вещь – какова сегодняшняя молодежь. Прошу прощения, приятнейшая просто Дарья, ошибся. Полагаю, что даже смогу почерпнуть у тебя что-то новое, пополнив свою копилку таких некрасивых и, одновременно, таких нужных емких, хлестких и ярких выражений.

Он замолчал ровно на необходимое время для заварки чая и создания кулинарного шедевра из сухой и твердой, прямо как старая сапожная подметка, галеты и джема, больше всего похожего на подсохшую смолу. Видно, натуральная низкая температура не справилась. Или склад оказался не той системы.

– Ладно, – Костыль посмотрел на Азамата. – Дело-то швах. С такой бурей столкнулся как раз неделю назад, рядом с Бузулуком. Она сейчас чуть утихнет, а потом саданет так – откопаться не сможем. А экскаваторы сейчас тут не водятся. Ни дикие, ни домашние. Надо выбираться даже не столько из-за тех уродов за воротами, сколько из-за снега. Пути заметет серьезно, не прорвемся. Пока накидало сантиметров пятнадцать, и сейчас там теплеет.

– Теплеет? – не поверила Уколова.

Азамат тронул ее за плечо и показал на потолок. Тот слезился капелью, а раз так, то там и впрямь потеплело. Не с чего таять снегу без солнца.

– Именно так… – Костыль отхлебнул из кружки. Покосился на довольно пьющую взвар со всем имевшимся сахаром Дашу. – Невоспитанная пошла молодежь, даже спасибо не скажет. Ладно… Так вот, штука такая. Эти там – тупые, на самом деле очень тупые, крандец как. Услышать открывающиеся ворота – услышат, не сомневайтесь. Но мы успеем. А делать все это надо уже почти вот-вот. Допиваем чай, дорогие гости, и делаем ноги. Я ж все-таки, если вспоминать прошлое, гуманитарий. Ошибся в расчетах с кирпичами, тварюги будут здесь уже минут через пятнадцать.

– Твою за ногу… – Уколова покосилась в сторону треска, хруста и лязга. – Весь мозг засрал и потом через уши выпил… И толку?

– Черт, кареглазка, теперь просто обязан спасти такую трепетную деву… Вы пожертвуете мне свой платок? Повяжу его на локоть и дам обет не стричься и не бриться, пока не прикончу несколько самых отпетых мерзавцев округи. Теперь я навеки ваш сраный рыцарь Айвенго.

Уколова вздохнула. И начала заниматься рюкзаком. Азамат занялся Дашиным АК, вернее, своим. Насколько смог заняться.

– Шиш чего выйдет, – прокомментировал Костыль, – без инструментов. Затвору хана.

– Хана, – согласился Азамат. – Плохо. Женя?

– А?

– Забери магазины. – Азамат перевернул пояс со спины на живот. О, хорошо. – Так… у меня патронов пять всего.

– Поделюсь, – Костыль усмехнулся. – У меня целых пятнадцать. Дорога вряд ли выйдет простенькой, и популять на ней придется. Побабахать и пошмалять… Обожаю это дело. Так… С маслом там все в порядке. Но есть проблемка.

– Какая? – Азамат покосился на дрезину.

– Если похолодает серьезно, боюсь, встанем и шиш когда сдвинемся. Примерзнет все.

Азамат кивнул. Баба в углу, наконец-то, ожила. То ли разговор все же слушала, то ли треск и кусок отвалившейся стены подействовал. Ворота ходили ходуном, адски скрипя.

– Ошизеть, силища у них. Хорошо хоть, скоро передохнут.

– Скоро? – Уколова повернулась к нему.

– Дня через три, думаю. Эти почти свежие, суток… трое как раз. С бешенством долго не живут.

– Долго не живут без горла, – Азамат вспомнил девчушку.

– Э-э-э, братишка, не будем спорить. Но я тут сижу как раз трое суток, как это все началось. Все живые были, никто из мертвого лежачего состояния не перешел в мертвячье бегающее. Ты чо, в сказки веришь страшные?

– Ладно. Говоришь, надо все сделать быстро?

– Именно.

Да-дах! Ворота скрипнули, просев с края.

– Очень быстро, – Костыль скинул брезент.

Ох-ох… Ей бы в музее стоять, а не превращаться в спасение. Но деваться некуда.

– Скорый фирменный поезд «Мертвяково-Хрендоезженск» готов к отправлению… – Костыль кивнул головой на дрезину. – Пассажирам убедительная просьба занять места, не пристегиваться, готовиться вкалывать и всячески отрабатывать услуги нашей трансдеревенской железной дороги. Никаких напитков и закусок предложено не будет, ужин сторонних контролеров за ваш счет. Приготовьте к оплате имеющееся огнестрельное оружие и боеприпасы.

– Вот ты балабол… – выдохнула Уколова. – Обалдеть.

– Не балабол, моя милая кареглазая длинноножка… А краснобай.

Даша кашлянула, вытаращив и без того большие глазищи. Азамат покосился на нее. Надо же, снова как привидение увидела…

– Ручная тяга, так-то, хорошо. Механика и никаких заправок, – Пуля кивнул на открытую дрезину. Та совершенно не внушала доверия. – Точно на ходу?

Костыль хмыкнул.

– Уверен, мой друг мещеряк.

Пуля чуть наклонил голову. Трепач нравился ему все меньше.

Главное при быстром убийстве – отвлечь противника. Дать ему понять, какие, типа, ваши сильные стороны. И ударить, типа, со слабой.

Башкир не хотел его убивать. Незачем, опасно вокруг, лишние руки – не помеха. Особенно когда те – с транспортом и чем-то длинноствольным. Но переть против натуры выходит не всегда. Был бы Азамат зверем, сейчас скалил бы зубы, пугая и вызывая на бой. Только он – не зверь. А куда хуже.

Рукоять топорика показалась теплой. После такого забега сложно остыть. Мещеряк, значит…

– Так… – Костыль мягко отодвинулся назад, выставил вперед руки. – Извини, не думал, что заденет. Есть предложение.

Пуля шевельнул бровью, не отрывая взгляда от тощего опасного нахала.

– Кишки будем выпускать потом, как доберемся. И если будет повод. Идет? А то у нас впереди сложный путь, очень сложный.

Уколова кашлянула, шевельнув стволом. Азамат покосился на нее. Молодчаги… Семьдесят четвертый она придерживала обеими ладонями. И те почти не тряслись.

– Давайте выбираться, – Дарья тоже кашлянула. – Здесь страшно.

– Там будет страшнее, – ласково пообещал Костыль, – в ту сторону местные пешком не ходят. Их там жрут.

– Как?

– Молча. И изредка порыкивая, полагаю. Волколаки.

Азамат шмыгнул носом. Плохо дело. Если правда, конечно…

Да-а-ах! В дырке, осыпавшейся кирпичами, вполне можно было рассмотреть серое небо и еле падающий снег. Если бы не урод с бородой, неожиданно оживший и прущийся вниз.

– Верно, проблемы надо решать по мере их возникновения! Обратите внимание, мои нежданные попутчики… – Костыль, взведя курки, быстро оказался рядом с проломом. Бородач рыкнул и рванул вперед, вытянув руку. И застрял.

– Так вот! – Костыль поднял двустволку. – Если бы сюда пролез вон тот песик, было бы хуже. А так мне впору сказать тебе спасибо, мой незнакомый недавний друг с бородой. Я мысленно буду называть тебя Санта-Клаусом. Прощай, память о тебе будет со мной вечно. И еще, милый друг, данке шён тебе от души, за затычку в виде себя самого. Шиш кто сюда пролезет.

Бах! Великан повис, обмякнув. Борода из рыжей стала багрово-черной. Остатки серого вязкого мозга потекли вниз.

– Вот теперь, дамы и Азамат, валим!

Дрезину не катили. Уколова и Дарья взялись за рычаг, начав его раскачивать. Костыль и Азамат хрустели запорами вторых ворот. Женщина и ребенок сидели в стальном коробе и не отсвечивали.

Им повезло. Стрелять не пришлось. То ли твари оказались тупее, то ли сделали все быстрее. Разгоняя дрезину, оба пробежали с десяток метров. И только потом запрыгнули, сменив девчонок.

Раз-два, раз-два… Войти в ритм сложно. Такую работу никто не делает постоянно, к ней не привыкнешь. Раз-два, раз-два, навалились!

Вой и крики затихали, отдалялись. Дрезина вышла на прямой участок рельсов, убегавших в черноту ночи. Серая мгла поверху снова клубилась темными непроглядными клубами. А снег, вроде бы утихший, повалил сильнее. Разом и густо. Липкими огромными комками, тут же начавшими расти даже на разогнавшейся тележке и ее седоках.

Раз-два, раз-два… Вверх-вниз, вверх-вниз!

Белая стена редела. Чернела сверху, порой даже блестела звездами. Ветер бил наотмашь, вгоняя внутрь попытки перекричать его. Пар от разгоряченных людей рассеивался тут же. Лишь чуть сверкали кристаллики изморози на плечах и руках.

– Маски на рожи!

Костыль перекинул рычаг Даше, полез в сумку на боку. Заскрипел соединением, вкручивая бачок прямо в свою маску.

– Не фнаю, как холод дейфтфует. Гофофят, оф мефной дфяни кифки выблефыфаеф, – сухо изложила маска, качая бачком. – Одефайте!

Азамат не спорил. Молча нацепил старенький ПМК, вкрутив бачок, выданный Лесником на прощание. На Дашу маску нацепила Уколова. И замерла, глядя на тетку с ребенком.

– Надефай! – хрипнул Костыль. – У тефя тофе ребенок ф софой. Кто ей про пифя ф пифю раффкафет, она?!

И кивнул на бабу Женщину, злобно зыркавшую на них.

Так-так-так, секунда за секундой, смерть где-то рядом. Ну, старлей, ну?

Выбор есть у каждого. И у каждой. Жалко мать с ребенком? Жалко. Только подумай головой, прикинь, знала ли она о таком варианте? Знала. Она здесь жила. И даже удирая, могла взять с собой что-то нужное. Могла и не взяла. Ну же, Женя, не глупи, не надо благородства. Не оценит. Старлей!

Уколова подняла противогаз, почти протягивая бабе Женщине.

– Тфафь! – рявкнул Костыль. И щелкнул курками. – Уфью!

Уколова замерла. Азамат выругался.

Откуда-то из самых глубинистых глубин тряпья, надетого на нее, появился хобот, маска и крохотный респиратор. Азамат дернул шеей, явственно ощущая, как чешутся руки. Так и тянутся за пояс, к приятному изгибу топорища.

Уколова надела маску. Устроилась удобнее, стараясь следить за тылом. Противогаз никак не защитит от клыков с когтями. А места здесь… и впрямь стали страшными, дикими, опасными.

Снег летел все быстрее и быстрее. Как и их железный Росинант, скрипящий и стучащий узлами суставов. Но так лучше, чем пешком. Опасаться крушения не стоило. Это знал даже Азамат. Хотя и бывал тут всего ничего.

Похвистнево взялось за дело сразу, как стало проще дышать. Слаженно, жестко, без рассусоливаний. А как еще?

Про пути Пуля слышал. Стальные артерии восстанавливали лет пять. Восстановили как раз сюда, дальше пока не пошли. С ужасами, гнездящимися в Отрадном, в одиночку похвистневские справиться не смогли. Потеряли состав и двадцать человек у Алтуховки. Чересчур дорогая цена за сомнительный куш в виде остатков добра на нескольких заводиках и наверняка выпотрошенных складах.

Но пути хранили, как зеницу ока. Наказание за вредительство было ясным и доходчивым: нарушитель приматывался к рельсам тросами. И так и оставался. С подрезанными сухожилиями и вырванным языком. Место для казни выбиралось подальше от людей. Чтобы точно не спасли.

Так вот и жила себе стальная дорога, хранимая болью, страхом и правосудием, стоящим на неотвратимости наказания. Жестоко, но справедливо.

Потому сейчас они могли не еле-еле катиться, метров по пять в минуту, а почти нестись, около десяти километров, не меньше. Солидно…

Что-по поменялось. Неуловимо, ощущаемое лишь постоянно напряженной интуицией. Скорость не упала. Ветер так же нес снег. Небо еле виднелось вверху. Костыль сопел через респиратор. Скрипел и звонко стучал старый металл тележки. Но что-то ощутимо поменялось. Стоп…

Снег остался позади. Снег растекался поверху, мягко обволакивая неровный полукруг над их головами. Пропадал в темноте, набрасывал черную непроглядную вуаль. Снег уходил в стороны… Что за?!

Кх… кх… кх…

Грудничок кашлял. Редко, чаще, не переставая. Пят'ак!

Костыль что-то заурчал, навалился сильнее. Ну да, давай попробуем хотя бы так.

Раз-раз-раз… До «два» дело не доходило, дрезина скользила вперед, как на крыльях. Азамат даже удивился. Не смахивал Костыль на доброго человека. Их спас, только чтобы на тележке этой удрать. А тетка? Чего ради он так убивается, пар вон так и прет, не сдуваемый ветром?

Дрезина перла в странной воздушной кишке. Сюда не пролезали вихри, бушующие где-то за невидимой преградой. Снег, размазываемый ими, собирался в невесомые сугробчики вдали, под деревьями. А они неслись через кусок умершей земли, решившей убивать всех, забредающих на него. Ребенок кашлял. Металл скрипел. Баба начала подвывать, ощутимо слышимая через свой и чужие слои резины, кожи и металла.

– Нафмем! – Костыль хрипел неразборчиво, явно стараясь дышать через раз. Подвела его собственная защитная конструкция. Значит, не катался он здесь раньше и пешком не мерил километры. Просто знал… знал… откуда-то… Так же, как и Азамат. В прошлый раз караван, шедший от Отрадного, пронесся мимо села по остаткам автотрассы. Туда эта погибель точно не дотягивалась. И все казалось байками да трепом у костра. А обернулось правдой.

Нажмем, значит? Азамат поднажал еще. Плечи, руки, ноги, спина гудели и орали болью. Терпи, братишка, не впервой. Терпи.

Кхкхкхкх… Грудник не замолкал. Его мать выла. Даша съежилась, сжалась почти на самом дне, совсем не напоминая саму себя у Отрадного. Тогда Азамат ее боялся… Сейчас опасался за нее. Пят'ак, поднажмем! Хорошо, за старлея переживать так сильно не стоит… Уколова зажимала противогаз у самой шеи и, совершенно невозможно, смотрела на Азамата дико испуганными глазами.

Кх…

Азамат кашлянул. В груди, царапая сотней кривых заноз и крючков, расползалось ледяное пламя.

Кх… кх…

Кашель рвал грудь, мешал качать рычаг, мешал думать о чем-то…

Кх… кх… кх…

Пот сыпал по спине ливнем. После новых рывков и собачьего гавкания из груди стекла маски потели все сильнее.

Кх… кх… кх…

Алое застилало глаза. Внутри Азамата уже не хрипело. Булькало, закипая самой кровью. Горячей, пылающей в содрогающихся легких и горле, рвущейся наружу.

Кхххх…

Снежинка упала прямо на стекло маски. Красивая, хрустально-нежная снежинка. И растаяла, сменившись своей сестренкой, и еще одной.

– А-а-а! Кхххх… Да-а-а! – радостно завопил Костыль. – Выбфалифь!!

Выбрались? Азамат поднял голову, взглянув на небо.

Небо ярилось заново. Густело черными дирижаблями туч, набухающих снежными батальонами и взводами. Мягкая разведка сменялась алмазно-острой атакой ледяным крошевом. Налетевшая эскадрилья северных безжалостных ветров разметала его, перекрутила, смешала с мокрыми десантниками липких огромных хлопьев. Зима воевала с осенью, жадно заглатывая куски земли, вот-вот принадлежавшие сестре.

– А-а-а-а-а!!! – Костыль содрал маску. Шумно и влажно выдохнул, выбросив сопли и пар, смахнул пот, блестевший на лице дождевыми разводами. – Как же охренительно снова выжить! Это, мать вашу, даже лучше сочной бабы второго срока молодости… А уж это, братишка башкир, еще тот восторг!

Уколова рассыпалась истерикой и смехом. Обращать внимание на слова сивого балабола уже не хотелось.

– Не останавливайся, землячок, качай-качай! – Костыль покосился на бабу с ребенком. – Живой?

Та с ненавистью кивнула головой.

– Не, ты видал? – после респираторов и резины голос из-под маски доносился ощутимо яснее, прям каждый звук слышно, – видал? Ни фига не делает, спасена и недовольна. Вот подлая бабская натура, все ей должны. Что ты, что я!

Азамат не ответил. Хотелось всей грудью, да чего там… всем существом хватать холодный воздух, не рвущий грудь и даже кишки, не отдающий плесенью складов и пылью резины, давиться, но вгонять его в себя, глоток за глотком. А нельзя… Запалишься, как коняга рабочая после дороги, и все. Сляжешь в горячке, да сам по себе легкие и выхаркаешь, без какой-либо непонятной аномалии. Рентгенов тут давно не встречалось, химзаряды выветрились давно, значит… Значит, точно аномальная хрень, и все тут.

Хотелось остановиться. Передохнуть. Расслабить налившиеся мышцы, тяжелые, как чугунные чушки. Но нельзя. Стоит чуть отпустить самого себя – и потом станет сложнее. И… Азамат выругался. Так, что Даша вытаращила на него глаза. А уж ее-то, после скитаний в Кинеле и трущобах у городка, удивить сложно. Только извиняться некогда. Надо гнать и гнать…

Костыль понимающе оскалился. И навалился на свою половину рычага.

Раз-два, раз-два, металл стучал и скрипел. Дрезина, толкаемая мускулами, разогналась. Неслась под горку, несла людей, вновь спасающих собственные жизни. Сквозь ночь, ставшую ледяной и белой. Через холод, воющий ветром. И не только ветром.

Крыложоры, водяные, редкие черносмерти… Дети Беды страшны. Опасны. Так и есть. Только вот люди за двадцать лет забыли кое о ком. О враге с тысячью лет опыта и страшном не меньше, чем мутанты, эта отрыжка умирающей планеты. И зря.

Беда щедро одарила многих разным. Этому врагу Беда подарила чуть больше сил, выносливости, размеров, скорости… Всего по чуть-чуть. Но этих «чуть» хватило.

Звезды сверкали не только в неожиданно очистившемся небе. Звезды блестели по бокам и чуть позади отчаянно скрипевшей дрезины. Прорываясь через редеющую снежную стену, звезды глаз мешали свой вой с ветром. Вой стаи, идущей за добычей. И не отстающей.