Дмитрий Хазанов
1941. «Сталинские соколы» против Люфтваффе
Немецкий летчик занял место в кабине трофейного И-16
Командование штаба Одесского военного округа накануне войны проверяло мобилизационную готовность соединений 9-й армии. Около 23 ч 21 июня был отдан приказ поднять по тревоге и вывести из населенных пунктов штабы и войска. Одновременно командующему ВВС округа генералу Ф.Г. Мичугину предложили к рассвету 22 июня перебазировать авиацию с постоянных на оперативные аэродромы [116]. Штабу округа из Тирасполя удалось установить устойчивую связь с большинством частей. Это способствовало успешному отражению атак неприятеля.
Так, командиру 4-го иап майору В.Н. Орлову удалось, несмотря на 10 налетов, не потерять ни одного самолета на земле, а самому лично сбить над Кишиневом румынский «Бленхейм» из 3-й разведывательной эскадрильи; самолет упал севернее нашего аэродрома, а три члена экипажа, включая командира подразделения капитана Василевску (Vacilevcku), погибли.
Среди наиболее результативных наших полков начала войны был 67-й иап, базировавшийся на аэродромах Болград и Болгарийка. Интересно отметить, что полк вел интенсивную учебу перед войной. После массовых случаев заклинивания втулок главных шатунов моторов М-63 на И-16 именно в этом полку проверялась эффективность мер по устранению дефектов. За зиму 1940–41 г. 67-й иап имел 29 летных происшествий, в том числе 9 аварий. 15 апреля 1941 г. прежний командир «испанец» майор С.Г. Ильин, удостоенный двух орденов Красного Знамени, был отстранен от должности, и его сменил заместитель майор В.А. Рудаков, но многие часы тренировок не пропали даром [117].
Налет в 5 ч 30 мин по московскому времени смешанной немецко-румынской группы, состоящей из 76-й бомбардировочной эскадрильи (на PZL37 «Лось») и II/JG77 (на Bf109E), завершился неудачно. Ведомые капитаном В. Даниелеску (V. Danielescu), они пыталась на высоте 500 м прорваться к аэродромам в Бессарабии. Вылетевшие на перехват советские истребители дежурного звена 67-го иап не позволили противнику прицельно отбомбиться, при этом ст. лейтенант Я.И. Рогозин сбил одного из «Лосей» (в наших отчетах его определили как «Савойя»). В истории полка указывалось, что несколько ранее уничтожили по одному неприятельскому разведчику ст. лейтенант А.П. Новицкий и мл. лейтенант Н.М. Ермак, которые вылетали с аэродрома засады. Болгарийка практически не пострадала (два И-16 имели пулевые пробоины), а на аэродроме Яловень в результате налета было повреждено 8 учебных и связных машин.
К вечеру 67-й иап отразил еще два налета на свой аэродром. В штабных документах 21-й сад говорится первоначально о 7, а затем о 15 сбитых неприятельских самолетах, преимущественно бомбардировщиках с румынскими опознавательными знаками; 6 членов экипажей были захвачены в плен. Полк потерял одного летчика – героически погиб ст. лейтенант А.И. Мокляк [118].
Наиболее результативно действовала 4-я эскадрилья капитана П.П. Савенко. «Успех нашей части в первый день войны мог бы быть значительней, – вспоминал военком части ст. политрук К.Н. Мягков, – но боевой порыв летчиков сдерживали ограничения в распоряжениях и приказах: “...уничтожать противника в районе своего базирования, через границу не перелетать... действовать только над своей территорией...”» [119].
В оперативной сводке N 2, датированной 22 ч 22 июня, начальник штаба полка майор Д. Борисов отметил, что 67-й иап совершил 117 боевых вылетов, сбил «16 бомбардировщиков и 2 истребителя противника, из которых на 13 самолетов установлено место падения; наши потери составили 6 самолетов, в том числе два истребителя разбиты при вынужденных посадках. Погиб ст. лейтенант Мокляк, получили ранения в бою капитан Никифоров и при вынужденной посадке вне аэродрома мл. лейтенант Солганов (его состояние было очень тяжелым, однако летчик выжил. – Прим. авт.), а истребитель лейтенанта Леонтьева при взлете попал в воронку от разорвавшейся бомбы и скапотировал... К новым боям были готовы 54 самолета (преимущественно И-16 типов 24 и 28. – Прим. авт.) и 52 летчика» [120].
На основе допросов пленных штаб 21-й авиадивизии заключил, что в Бессарабии против нас действует 2-я румынская бомбардировочная флотилия (Flotilia Bombardament), в которой имелось по две эскадрильи самолетов SM79B итальянского производства и французских машин Potez 63B (их у нас в начале войны часто путали с германскими Ju87 или Bf110). Все четыре эскадрильи флотилии вылетали с румынского аэродрома Бузеу, где имелись два крупных ангара и два бензохранилища. Если верить показаниям пленных, противовоздушная оборона аэродрома была достаточно слабой и состояла всего из двух зенитных пулеметов [121].
Заслуживают внимания инициативные и смелые действия летчиков 55-го иап (командир – майор В.П. Иванов), которые уже в 5 ч 15 мин отразили налет группы из 20 Не111 и 18 Вf109 на аэродром Бельцы. Благодаря своевременному оповещению постов ВНОС о приближении противника дежурная эскадрилья в составе 8 МиГ-3 немедленно взлетела и помешала врагу прицельно бомбить. Немецким пилотам удалось лишь повредить три самолета и поджечь небольшой склад с горючим [122].
Однако и в Одесском округе не все было благополучно. Например, командир 20-й авиадивизии (куда входили 4-й и 55-й иап) генерал А.С. Осипенко указал на целый ряд недостатков в работе вверенных ему частей:
«1. Несмотря на достаточный запас времени с момента объявления тревоги до налета противника, части все же не смогли уйти из-под удара с наименьшими потерями [45-й бап, г. Бельцы (полк потерял на земле три СБ и два Пе-2. – Прим. авт.)] и нанести ущерб противнику. Неприятель ушел безнаказанно, а мы понесли большие потери на земле из-за преступной халатности и неорганизованности.
Обер-лейтенант К.-Г. Нордман одержал 22 июня четыре победы и стал наиболее результативным летчиком группы IV/JG51
2. Рассредоточение материальной части было неудовлетворительным во всех полках. Самолеты скучены; вместе на одном поле стоят исправные и неисправные самолеты.
3. Маскировки, можно считать, нет, особо плохо в 55-м иап.
4. КП полков не обеспечивают четкого и быстрого управления эскадрильями (нет дублирования средств связи), слабо знают сигналы...
5. Летчикам неудовлетворительно ставят задачи – не знают, куда и зачем летят, какую задачу поставили эскадрилье, и в результате неполная отдача в работе. Много потерь ориентировки, особенно в 55-м иап...» [123].
Потери оказались значительно большими, чем было указано в первоначальной сводке (23 самолета). По немецким же, явно преувеличенным, данным, только самолеты 4-го авиакорпуса сбили 16 русских самолетов и еще 142 уничтожили на земле [124]. Критическое изучение всех материалов дает основание полагать, что авиация ОдВО лишилась (уничтоженными и поврежденными) 45–50 боевых самолетов.
К счастью для летчиков ОдВО, большинство их противников были румынами. Не столь искушенные, как их немецкие коллеги, они не имели боевого опыта и не сумели в максимальной степени использовать недостатки советской авиации начального периода войны. Сказалась и устарелость материальной части Румынского Королевского воздушного флота. Например, много истребителей представляли собой тихоходные машины РZL Р-11 и PZL P-24 польского производства и выпущенные по лицензии в Румынии. По своим летно-техническим данным они были близки к И-15бис. Неудивительно, что первую официальную победу румын в воздухе в ходе Второй мировой войны сумел одержать лейтенант Т. Моску (T. Moscu) из 5-й истребительной группы (Grupul 5 Vinatoare), где имелись сравнительно современные машины. Пилотируя немецкий Не112В, он рано утром сбил И-16. По нашим данным, лейтенант Грилюк из 67-го иап сумел покинуть горящий истребитель на парашюте [125].
Один из Не111 эскадры KG27 заходит на посадку после успешного выполнения задания
Организация боевых действий ВВС Черноморского флота (командующий ВВС генерал-майор В.А. Русаков, начальник штаба полковник В.Н. Калмыков) также оказалась неплохой. В 1 ч 3 мин 22 июня 1941 г. в адрес Военного совета Черноморского флота поступила срочная телеграмма наркома ВМФ: «Оперативная готовность N 1 немедленно... Кузнецов» [126]. Примерно к 3 ч ночи разнородные силы флота перешли в оперативную готовность. К этому моменту от постов ВНОС к оперативному дежурному штаба флота капитану 3 ранга Н.Т. Рыбалко стали поступать донесения о шуме моторов самолетов, идущих курсом на Севастополь. Такие же доклады получил и штаб противовоздушной обороны. Своих самолетов в воздухе не было, и начальник штаба флота контр-адмирал И.Д. Елисеев приказал зенитной артиллерии главной базы и стоящим на рейде кораблям открыть огонь. Над базой вспыхнули лучи прожекторов, и сразу же послышались первые орудийные залпы. Вскоре после появления вражеских самолетов почти одновременно раздались два мощных взрыва: один в районе Приморского бульвара, а другой в центральной части города. Командующий флотом доложил наркому ВМФ, что Севастополь бомбят. Как выяснилось позднее, с самолетов сбрасывались не бомбы, а мины на парашютах [127].
Штаб 4-го воздушного флота поручил 6-му отряду КG4, возглавляемому капитаном Х. Ланге (H. Lange), ночной постановкой неконтактных мин закупорить корабли в бухтах главной базы, а затем уничтожить их ударами бомбардировочной авиации. Вот запись в дневнике 4-го авиакорпуса от 22 июня:
«II группа 4-й бомбардировочной эскадры 4-го авиакорпуса еще в темноте силами 9 Не111 атаковала Севастополь. В гавани находился линкор “Парижская коммуна”...» [128].
Налет оказался не слишком успешным. «Хейнкели», взлетев с аэродрома Цилистрия (Zilistrea), надеялись внезапно появиться со стороны моря, но были встречены дружным огнем зенитчиков, которые доложили об уничтожении двух самолетов. На самом деле немецкая авиация потерь не понесла, но зенитчики помешали точно выполнить минные постановки. Нескольким летчикам-истребителям еще ночью удалось подняться в небо, и среди них вылетели будущие прославленные асы-черноморцы: капитан И.С. Любимов и ст. лейтенант И.И. Сапрыкин [129].
Истребители И-153 барражируют над бухтой Севастополя
После отражения первого налета авиации противника штаб флота получил донесение от командования Дунайской флотилии о том, что в 4 ч 14 мин с румынского берега, из районов Галац, Исакча артиллерийские батареи открыли огонь по городу и порту Рени. Почти одновременно был произведен массированный огневой налет с полуострова Сатул-Ноу на главную базу флотилии Измаил и находившиеся там корабли. Береговая артиллерия и корабли Дунайской военной флотилии открыли ответный огонь по вражеским батареям и вскоре заставили их замолчать.
Но на советской стороне не знали, что это – война или провокация. На рассвете дежурное звено 96-й отдельной эскадрильи (капитана А.И. Коробицина) на И-15бис было поднято для патрулирования. Воздушный бой с румынскими бомбардировщиками развернулся во второй половине дня. Первым одержал победу лейтенант М.С. Максимов – его противник рухнул в Дунай. Всего советские летчики доложили о пяти сбитых румынских бомбардировщиках и не потеряли ни одного своего самолета [130].
Как теперь известно, румынская авиация недосчиталась при вторжении в воздушное пространство Советского Союза 11 самолетов: четырех «Бленхеймов», двух PZL37 («Лось»), двух SM79B, по одному Potez 63B, IAR37 и IAR39, что сделало день 22 июня 1941 г. одним из наиболее тяжелых в ее истории [131]. Вероятно, пять из них были сбиты летчиками 67-го иап. Можно добавить, что не только наша авиация, но и выдвигавшиеся к границе войска практически не пострадали от налетов, а штаб ВВС округа в Тирасполе сохранил управление вверенными ему соединениями и частями.
Напрашивается заключение, что действия советской авиации на южном фланге огромного фронта были наиболее успешными. Генерал Ф.Г. Мичугин был единственным из четырех встретивших войну на границе командующих ВВС военных округов, кто благополучно пережил это тяжелое время. Отразив первые налеты, наши авиаторы получили приказ на следующий день разбомбить переправы через Прут в районе Хуши, Яссы и уничтожить самолеты противника на аэродромах Бузеу, Тыргу, Брашов и др. Уже вечером первого дня войны штаб ВВС Черноморского флота начал готовить ответный удар по главной базе румынского флота Констанце.
Итоги первого дня войны
Во многих советских книгах и документах обычно оцениваются потери ВВС Красной Армии за 22 июня 1941 г. в 1200 самолетов, причем указывается, что большинство из них было уничтожено на земле [132]. При этом очень часто подчеркивается фактор внезапности. Так, бывший работник штаба ВВС М.Н. Кожевников среди главных причин назвал то обстоятельство, что телеграмма НКО, в которой командующие военными округами предупреждались о времени возможного нападения фашистской Германии, отдавались распоряжения о приведении в боевую готовность войск и о рассредоточении авиации на полевые аэродромы, была передана в приграничные округа лишь за 4 ч до вторжения [133].
Конечно, фактор внезапности сыграл свою роль. Часть летчиков и командиров в то воскресное утро отдыхали, другие находились вне своих частей. В то же время среди советских летчиков, особенно воевавших в Испании, многие понимали, что войны не избежать, и ожидали нападения Германии. Для всех них неожиданным оказался характер воздушной войны, которую нам навязали люфтваффе с первых часов. В чем он проявлялся?
Прежде всего немцы оказались очень настойчивы в достижении целей. Так, в 10-й сад первый удар застал врасплох только 74-й шап майора Б.М. Васильева. Остальные полки успели рассредоточить материальную часть. 123-й иап основные потери понес при пятом налете, а 33-й иап – при четвертом. В последнем случае девятка Bf109 сумела обмануть бдительность постов ВНОС, подкравшись на предельно малой высоте, и 40-минутной штурмовкой сожгла 21 И-16 и 5 И-153. Полк потерял боеспособность [134].
Немецкие солдаты осматривают остов истребителя И-16
Тактика немецкой авиации состояла в чередовании налетов на аэродромы истребителей и бомбардировщиков мелкими и средними группами в зависимости от советского противодействия. А поскольку на многих аэродромах вообще не было каких-либо средств ПВО, а другие имели по одному-два зенитных пулемета, отсутствовали элементарные укрытия для летного и технического состава, самолеты повсеместно располагались скученно и не маскировались, то люфтваффе действовали очень эффективно и практически безнаказанно. Как уже отмечалось, аэродром 122-го иап около Лиды подвергался четырем налетам немецких бомбардировщиков (в одном случае действовали истребители-бомбардировщики) без всякого прикрытия истребителями [135]. Воздушные победы, о которых заявили в этот день летчики полка, вызывают большие сомнения.
Весьма существенным фактором, повлиявшим на резкое снижение боеспособности ВВС, явилась потеря управления на большинстве направлений в звене ВВС округа (армии) – авиационные соединения, части. Особенно плохо обстояло дело на Западном фронте, где штаб ВВС фронта в течение первых трех (!) дней войны фактически бездействовал. Многие командиры авиаполков ставили своим подчиненным задачи на ведение боевых действий без согласования с вышестоящим штабом [136].
Общего плана вывода частей из-под удара не существовало. В этих условиях далеко не все командиры принимали решения, соответствующие сложившейся обстановке, пытались маневрировать силами в тот роковой день. Но и их ожидала неудача, поскольку выяснилось: противник хорошо осведомлен о расположении наших базовых и запасных аэродромов, а также полевых площадок вблизи границы. Поэтому те части, которые смогли перебазироваться 22 июня, пострадали не меньше остальных.
Мы уже отмечали, что на многих советских аэродромах (прежде всего в Западном ОВО) на расстоянии 12–50 км от государственной границы находилось примерно по 100 самолетов, что было вызвано переучиванием летного состава на новую материальную часть. Даже в тех случаях, когда авиаполк имел штатный состав 62 самолета, размещение всей этой техники на одной площадке делало базирование весьма напряженным. Добавим к сказанному, что запоздалые и не всегда достаточные меры по маскировке аэродромов не позволили обезопасить наши расставленные линейками машины от нападения с воздуха. Отсутствие же надежных средств управления частями на расстоянии (радио) и навыков их использования не позволяло полку располагаться на нескольких аэродромах.
Снова процитируем роман Шпанова, о котором говорилось в начале главы. «Предполагалось, что бои будут вестись на большой высоте: кислородные брикеты закладывались в крыльевые кассеты... Политработники обходили машины и заглядывали в полевые аптечки: заготовлены ли препараты против обмораживания? Проверяли, надето ли теплое белье? Заливали в термосы шоколад и какао. Не потерял ли в спешке кто-либо перчатки, исправны ли кислородные маски?» [137].
Советский аэродром, занятый немецкой авиацией. На заднем плане виден Do17. Начало июля 1941 г.
Мало кто из авиационных специалистов сомневался, что основные схватки развернутся вблизи практических потолков высоты самолетов. Летчиков учили: кто смог оказаться выше неприятеля – тот господствует в бою. В реальной жизни немецкая авиация действовала на малых, а иногда – предельно малых высотах. В этих условиях советские летчики-истребители, прежде всего пилотировавшие новые МиГ-3 и Як-1, зачастую не могли совладать с машинами. В немецких отчетах указывалось, что нередко летчики И-18 (так противник поначалу называл МиГ-3), ведя бой на малой высоте, не справлялись с пилотированием, срывались в штопор и разбивались. Безусловно, основная тяжесть воздушных боев легла на плечи ветеранов: И-16, И-153, И-15бис. Во многих случаях неосвоенные «миги» и «пешки» оказались бесполезным балластом.
Лишь отдельные командиры сумели организовать использование в бою новых машин. Кроме уже упомянутых комполков П.И. Путивко, В.Н. Орлова, В.П. Иванова, надо отметить помощника командира 28-го иап капитана И.В. Крупенина (командир полка подполковник Черкесов отсутствовал 22 июня) и полковника А.И. Сидоренко, возглавлявшего 23-й иап. С большой вероятностью один из подчиненных последнего лейтенант Г.Н. Монастырский сбил недалеко от Львова фельдфебеля Г. Фрайтага (H. Freitag) из II/JG3, который до 2 июля скрывался в одной из хат, дожидаясь прихода своих войск [138].
Уже первые стычки показали, что в групповых боях безусловное превосходство было у немецких летчиков. Многие советские пилоты были отличными пилотажниками, метко стреляли по конусам и бесстрашно бросались в схватку. Но они уступали немцам в умении взаимодействовать в бою, слетанности пар, четверок, групп. Не только командный, но и рядовой состав люфтваффе успел накопить большой боевой опыт в небе Польши, Франции, Англии; выучка, полученная в боях, намного отличалась от той, что приобретается на полигонах. Например, в эскадре JG51 к июню 1941 г. асами были не только коммодор и командиры групп, но и младшие офицеры, такие, как лейтенант Г. Бэр (H. Bar), одержавший 17 побед, а также обер-лейтенант Х. Грассер (H. Grasser) и лейтенанты Б. Галлович (B. Gallowitsch), Г. Хуппертц (H. Huppertz), Г. Сегатц (H. Segatz), Э. Фляйг (E. Fleig) [139].
Машины группы III/KG77 построились на летном поле в Восточной Пруссии. Некоторые из них снабжены сбрасываемыми дополнительными топливными баками
Неожиданно для советского командования 22 июня 1941 г. противник впервые применил в широких масштабах мелкие осколочные бомбы. По мнению руководства люфтваффе, эффект мог быть достигнут лишь при массированном использовании новых огнеприпасов. Поэтому к началу лета немецкие тыловые службы подготовили запасы из 2 298 500 2-килограммовых SD-2 и 1 152 950 SD-10, весящих около 10 кг [140], в то время как ранее они использовались лишь в единичных случаях.
В бомбоотсеках многих двухмоторных бомбардировщиков установили кассеты, куда загружали 360 SD-2 или 60–70 SD-10. Другим вариантом использования мелких бомб были контейнеры АВ-250, которые подвешивались под крыльями Ju87, Bf109, Bf110 и других самолетов, не имеющих внутренних бомбоотсеков. Контейнер АВ-250 вмещал 96 SD-2 или 17 SD-10 и раскрывался, не долетая до земли. Бомбы взрывались как при срабатывании ударного механизма, так и без него, разрываясь на высоте до полуметра от земли. Без использования кассет оптимальная высота бомбометания составляла около 500 м, а с контейнерами – несколько больше. Крохотные осколки от каждой бомбы рассеивались в радиусе до 12 м. В обоих случаях (при использовании и SD-2, и SD-10) на земле образовывалось подобие ковровых дорожек, которые наверняка поражали стоящие самолеты, автотранспорт, не спрятавшиеся в укрытиях войска. По образному выражению Г. Новарры, «целый ливень этих сатанинских яиц прошел над русскими аэродромами» [141]. Но он же отметил, что бомбы SD-2, и особенно SD10, взрывались при малейших вибрациях, а из-за недоработок конструкции их защемляло в решетках кассет. После того как без воздействия противника взорвались в воздухе один Ju88A и один Do17Z, а в других случаях выпавшие при посадке бомбы «минировали» собственное летное поле, командующий воздушным флотом генерал-фельдмаршал А. Кессельринг ограничил в дальнейшем использование мелких осколочных бомб контейнерами на наружной подвеске.
Инженер-генерал Э. Марквард (E. Marquard), руководивший разработкой авиабомб в Техническом управлении германского Министерства авиации, впоследствии высказался в адрес «сатанинских яиц» следующим образом: «Несмотря на успехи применения в первые дни русской кампании, SD-2 так и остались «бабочками-однодневками». Советские средства ПВО вскоре показали себя весьма действенными в борьбе с низколетящими бомбардировщиками, заставив наши самолеты забираться выше и выше. Это и решило судьбу SD-2 – никаких новых специальных приспособлений для их использования не было разработано [142].
Начавшаяся война показала, что советское руководство, в том числе командование ВВС Красной Армии, не способно управлять войсками в экстренных ситуациях. Изучая приказы первого дня, приходится признать, что они в большинстве отдавались без учета реальной обстановки или явно запаздывали. Так, из штаба ВВС Западного округа в полдень в штаб 10-й сад поступила шифротелеграмма: «Перебазирование в Пинск утверждаю. Больше инициативы, маневрируйте аэродромами. А. Таюрский» [143]. К моменту расшифровки телеграммы больше половины самолетов дивизии уже оказались потерянными.
Нельзя сбрасывать со счетов психологический фактор. Обратимся к воспоминаниям командующего Северным флотом адмирала А.Г. Головко. После безнаказанного пролета 17 июня 1941 г. немецкого самолета-разведчика адмирал записал в дневнике: «Побывав на батареях, я задавал командирам один и тот же вопрос: почему не стреляли, несмотря на инструкции открывать огонь? Получил один и тот же ответ: не открывали из-за боязни что-либо напутать. То есть инструкции инструкциями, а сознание большинства из нас продолжало механически подчиняться общей нацеленности последних лет: не поддаваться на провокацию, не давать повода к инцидентам, могущим вызвать мало-мальский конфликт и послужить формальным предлогом для развязывания войны» [144].
Теперь хорошо известно, что с октября 1939 г. до 22 июня 1941 г. более 500 раз немецкие самолеты вторгались в наше воздушное пространство, в том числе 152 раза – в 1941 г. Советские посты ВНОС сообщали о пролетах разведчиков над территорией приграничных округов, командиры наносили маршруты движения незваных гостей на специальные карты, докладывали в Генеральный штаб. Но инструкция запрещала зенитной артиллерии открывать огонь на поражение, а истребителям сбивать нарушителей воздушного пространства. Требовалось «предложить им приземлиться на один из советских аэродромов», но немецкие самолеты, естественно, уклонялись от перехватов и свободно уходили на свою территорию.
Все это сильно дезорганизовывало силы ПВО. Неудивительно, что сознание многих летчиков, зенитчиков (как командиров, так и рядовых) тем трагическим воскресным утром не перестроилось на военный лад. Например, 374-й отдельный зенитный дивизион, прикрывавший город Ковель и считавшийся среди наиболее боеспособных в Белоруссии, долгое время огня не открывал, даже когда немецкие самолеты штурмовали позиции батарей. Затем орудия дивизиона неожиданно для немцев «ожили» и начали стрелять на поражение. По одним данным, всю ответственность взял на себя командир подразделения капитан Ф.С. Демин, по другим – представители инспектирующей комиссии [145].
Соединения дальнебомбардировочной авиации не пострадали от налетов на аэродромы. Распоряжение командования ВВС о приведении частей авиакорпусов в боевую готовность было передано в 6 ч 44 мин. И что же? «На всех аэродромах начались митинги, – записано в официальной хронике АДД. – Летчики, штурманы, техники, младшие авиаспециалисты клялись сражаться с врагом до полного его разгрома, заверяли Родину, партию, народ...» [146]. Только около 10 ч генералом П.Ф. Жигаревым была поставлена задача 3-му авиакорпусу ДД по уничтожению скоплений вражеских войск в районе Сувалок, и лишь в 13 ч 40 мин первые бомбардировщики начали взлет. Таким образом, более семи часов первой половины дня оказались упущены.
«Юнкерсы» из II/StG1 возвращаются после первого удара по советской территории. 22 июня 1941 г.
Осталось подвести итоги дня. На основании советских сводок, полученных из приграничных районов, штаб ВВС Красной Армии сделал вывод, что, по крайней мере, 1136 самолетов (в том числе 10 из состава ВВС Черноморского флота) погибли в первый день войны [147]. Отсюда возникло хорошо теперь известное число – 1200 потерянных самолетов. В немецких отчетах утверждается, что 322 советских самолета сбиты в воздухе и 1489 уничтожены на земле [148]. Видимо, последняя цифра получена путем подсчета обнаруженных трофейных самолетов на аэродромах и посадочных площадках. Подробное изучение захваченных немцами машин, опубликованные фотоснимки показали, что далеко не все советские истребители, бомбардировщики, штурмовики получили серьезные повреждения в результате воздушных налетов. Часто самолеты были взорваны и сожжены не немецкими бомбами, а своими же экипажами при отходе из-за невозможности эвакуировать материальную часть в хаосе отступления. Еще обиднее то, что оказались брошены десятки абсолютно исправных самолетов, как это произошло на аэродроме под Луцком [149]. Этот случай расследовал начальник Особого отдела Красной Армии В.С. Абакумов.
Для оценки убыли материальной части советских ВВС сравним наличие самолетов на 22 июня 1941 г. и два дня спустя. Оказывается, что на Северо-Западном направлении количество боевых машин сократилось на 973, на Западном направлении – на 1497 и на Юго-Западном – на 1452 единицы [150]. Итого 3922 самолета. Из этого подсчета напрашивается вывод, что за первый военный день потери составили не менее 2000 самолетов. Вот это неожиданность: в соответствии с приведенными расчетами ВВС Красной Армии недосчитались даже больше машин, чем указали немцы?! Видимо, последние обнаружили в лесных и болотистых районах далеко не все самолеты. О случаях передислокации боевых машин с фронта в тыл ничего не известно. (Между прочим, аналогичные данные доложили немецкие штабные офицеры рейхсмаршалу Г. Герингу, когда он приказал перепроверить число уничтоженных 22 июня советских самолетов [151].)
Таким образом, общая убыль самолетов превышает сумму сбитых неприятельскими истребителями и зенитками, уничтоженных на аэродромах, не вернувшихся с боевых заданий, а также вышедших из строя из-за поломок, аварий и катастроф! Например, в 64-й истребительной авиадивизии из имевшихся в 12, 149 и 166-м иап (без учета формирующихся 246-го и 247-го иап) 64 МиГ-3, 175 И-16 и И-153 в боях погибли 5 самолетов и 75 получили на аэродромах повреждения разной степени [152]. Еще 3–4 истребителя имели различные поломки, но в строю к 23 июня осталось менее сотни машин. Куда же делись остальные?!
Для объяснения этого парадоксального явления в то время возник термин «неучтенная убыль». Согласно отчету, подготовленному работником штаба ВВС Красной Армии полковником И.Ф. Ивановым, к 31 июля 1941 г. неучтенная убыль составила 5240 самолетов, или более половины общих потерь [153]. Особенно много боевых машин оказалось списано по этой графе в первые дни войны; по мере наведения порядка неучтенная убыль значительно сократилась.
По советским архивным данным, в течение первого дня наши летчики совершили до 6000 самолето-вылетов (это, кстати, примерно в два раза больше, чем выполнили люфтваффе) и уничтожили более 200 немецких самолетов [154]. Немцы объявили в средствах массовой информации, что за успех им пришлось заплатить гибелью 35 самолетов [155]. Само по себе такое число суточных потерь является для люфтваффе весьма значительным, но относиться к цифрам следует критически, поскольку оказалось, что к составлению итоговой сводки за 22 июня «приложило руку» ведомство доктора Геббельса. Летом 1944 г. в советский плен попал лейтенант Х. Штайн из роты пропаганды люфтваффе, показавший, что полученные из авиакорпусов данные обработали необычным образом. Если один из корпусов потерял 35 самолетов, другой – 12, а третий, скажем, 10, то в сводке сообщалось о суммарных потерях 35 самолетов. По мнению идеологов немецкой пропагандистской машины, это не позволило бы «источникам информации» установить истину и должно было подстегнуть командиров в дальнейшем воевать с русскими с меньшими потерями. Штайн сообщил также, что получил указание не считать потерянными пропавшие без вести экипажи: они могли еще вернуться [156].
Технический состав готовит Ju88 на полевом аэродроме. На переднем плане видна бомба SC250
Воспользуемся материалами Bundesarchiv во Фрайбурге, из которых следует, что немецкие безвозвратные потери (боевые и небоевые) составили 78 самолетов, которые с разбивкой по типам приведены в табл. 1.6 [157].
Комментируя данные архива, немецкий историк Й. Приен пишет, что такие потери не являлись наивысшими для люфтваффе. Так, 18 августа 1940 г. они лишились только безвозвратно потерянными из-за противодействия британцев 77 самолетов и 163 человек летного состава, а 15 сентября того же года – 61 и 188 соответственно; первый день агрессии против Советского Союза стоил жизни 133 членам летных экипажей [158].
Таблица 1.6.
ПОТЕРИ ЛЮФТВАФФЕ НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ 22 ИЮНЯ 1941 Г.
Хотелось бы отметить, что во время боев над Великобританией у немецких поврежденных самолетов было мало шансов долететь до своих аэродромов, а все сбитые пилоты или погибали, или попадали в плен. За 22 июня 1941 г. только в эскадре JG3 шесть «мессершмиттов», несмотря на повреждения, сумели совершить посадку на своей территории. Аналогичные случаи произошли и в других соединениях.
