bannerbannerbanner
Из дневников

Дмитрий Фурманов
Из дневников

Полная версия

«Мистерия-Буфф»

9 июня

Сегодня видел «Мистерию», про которую недавно слышал такие жаркие споры. Вижу, что споры велись не понапрасну. Тут зачинается совсем новое дело в театре. Новый театр выпирает в публику и душой и телом. Декорация была мейерхольдовская, постановка прекрасная, дает впечатление грандиозного, значительного, сильного. Но не будь Мейерхольда – «Мистерия-буфф» стоила бы половину ломаного гроша: нет психологии, нет логики, ни событий, ни поступков, ни речей. Буффонада. Пьеса испещрена дешевенькими, балаганными остротами, на которые никто не смеется: плоска, груба, вульгарна, сера и сыра. Нет закономерности. Автор как драматург пока никуда не годится, во всяком случае страдает грехами начинающего. Но в замысле много могущества и размаха. Обольщает новизна, простор и смелость.

На распутье

3 июля

Если говорить о широком размахе работы, об установлении деловых связей и с крупнейшими учреждениями и с крупнейшими работниками, об известности как организатора – ясное дело, тут уже будет не до литературы, не до поэзии, не до рассказов, пожалуй, даже и не до публицистических статей. Тогда целиком необходимо будет отдаться организационному делу, обложить себя собраниями и заседаниями, всему идти навстречу (не только уклоняться, отказываться от чего-либо), жадно нахватать работу, быстро с ней справиться, взять новую, справиться с ней и т. д. и т. д. без конца.

Или есть другой путь – всецело отдаться писательской деятельности: только писать и больше ничего. Но это ведь совершенно невероятно хотя бы по одному тому, что мне не позволят похоронить себя как организатора.

Я на распутье, я выбираю середину.

Остаюсь на организаторском посту, но центр своих интересов и занятий переношу к литераторству: пишу, читаю по искусству, посещаю Дом печати, «Стойло Пегаса»[22], может быть, Союз писателей в доме Герцена, куда только еще собираюсь сходить, как собираюсь и в Кафе поэтов.

Словом, идти по любимой дорожке. Кстати, я забыл в предыдущей заметке оговориться относит(ельно) Есенина: он с Мариенгофом[23] по недоразумению. Из Есенина будет отличный бытовик – я это в нем чувствую. Самому мне быт – тоже альфа и омега. А с пьесой[24] вот робею – почти никому не показываю. Чего-то все жду, словно она отлежится – лучше будет.

В Раздумье

7 августа

Опять в раздумье, опять на распутье, не знаю, куда идти, не узнаю себя.

Кто я: учитель, организатор, пропагандист, беллетрист, поэт или критик? Может быть, все это вместе. Кажется, и вправду так. Но чего больше, которая дорога основная? Мне верится и твердо эту веру держу, что писать – моя стихия. Что писать, как писать – вопрос другой. Без ошибки, кажется, могу сказать, что критика дельного из меня не получится, мало багажу, хотя нюх и чуткий. Небольшую критику могу дать самостоятельно, остро, метко. На большие исследования не хватит. На стихи тоже не гожусь: они у меня не ярки, не образны, не оригинальны: плоха техника, хотя чувство порою играет увлекательно.

Художественная проза: повесть, рассказ, роман – вот это да! Это, пожалуй, и есть моя стихия! Драма – только сбоку, изредка, как бы привходяще. Я даже книжечку сунул себе в боковой карман, чтобы записывать характерные сценки жизни, отдельные яркие фразы, слова… Но ни фабулу записать, ни написать рассказ – некогда. Не поверите – хозяйственные вопросы захлестнули самым бессовестным образом… Но есть люди, которые все-таки занимаются только искусством, только им живут, кроме ничего не помышляют, подобно мне. И встает ужасный вопрос: а может быть, я и не на свой путь поворачиваю, когда говорю про художественную прозу? Если бы я действительно так ее любил, ради нее я перенес бы все остальное, жил и дышал бы ею одной…

Вон целая куча журналов ждет, чтобы я ознакомился со всеми статьями по искусству… Давно ждет и давно сделать это надо, а я… читаю газету, экономические очерки, держусь в курсе современного, я больше слежу за жизнью в целом, чем за вопросами искусства, и журналы оставляю нетронутыми. И на это у меня только-только хватает времени… А жизнь ведь все время будет идти вперед. Каждый день, час, каждая минута будет приносить новое содержанье. За этим содержаньем надо успевать следить, а искусство… искусство остается в тени… Нет. Видимо, надо жизнь свою и все свои занятия построить по-иному. А именно вот как:

1) Совершенно отрешиться от мысли быть снова крупным организатором и за дела организационного характера не браться. Быть организатором единственно в пределах вопросов искусства. Когда станут предлагать любую работу, вне литературной – приложить все силы к тому, чтобы ее не принять, а остаться и оставаться навсегда в литературном мире.

2) Всем вопросам, кроме литературных, уделять внимание лишь постольку, чтобы не отстать от крупнейших современных событий. На деталях не останавливаться, не тратить на это ни сил, ни средств. Но никогда (никогда!) и мысли не допускать о том, чтобы вопросы экономические, политические, военные – отстранить.

В курсе дела быть любую минуту, так, чтобы все время чувствовать свою органическую связь с движением и развитием. А в случае крайней нужды – оставить литературу и пойти работать на топливо, на голод, на холеру, бойцом или комиссаром… Эта готовность – основной залог успешности в литературной работе. Без этой готовности и современности живо станешь пузырьком из-под духов: как будто бы отдаленно чем-то и пахнет, как будто и нет… Со своим временем надо чувствовать сращенность и следовать, не отставая, – шаг в шаг.

3) На вопросы литературы и творчества обратить исключительное внимание: читать, изучать, разбирать, критиковать, писать самому, посещать всякие заседания, собрания, диспуты, давать отзывы и рецензии, выступать самому… Словом, быть литератором на деле, а не только по трудовой книжке. Усвоить все современные течения, изучить и не выступать нигде до тех пор, пока не пойму их как следует, пока не освоюсь. А отсюда вывод: с изучением торопиться, читать скорее и больше.

4) Сократиться с писанием статей на чужие темы и рецензий на непонятные книги. В этой области – также перекинуться в сторону литературы. Статьи и очерки, а равно и рецензии должны впредь трактовать лишь те темы, которые любы сердцу, понятны, знакомы самому.

…Ну вот, кажется, и все, что могу я для начала посоветовать себе.

В Иваново и обратно

20 декабря

…В вагоне коммунист говорил:

«Жена умерла… На руках оставила шестерых…

– Отчего умерла?

– Устала… Голодно, трудно было два года одной… Она уже в Пензенскую (с детьми-то!) и в Саратовскую – везде неудача… А я ушел тогда добровольцем, время не ждало, хоть и знал, чем дело кончится… Можно сказать – теперь всю жизнь изломал себе… А надо было…»

Я почувствовал величие в этих простых, изумительных словах: без рисовки, без гордости, без поисков сострадания – просто рассказывал то, что есть, чем скорбит душа…

Хорошая фабула для повести: нарисовать перипетии распадения семейного счастья, молчаливый героизм… И сколько их, этаких героев!

Ильич в своей речи на IX съезде употребил образное прекрасное слово «смычка», и на следующий день мы его встречаем в одной статье «Правды» или «Известий», а затем в некрологе о В. Г. Короленко, написанном Луначарским.

Тов. редактор «Политработника» некоторое время находился под обаянием слова «монизм». Я прочел ряд его статей и рецензий, написанных в течение 2 недель, и всюду, к делу и не к делу, встречал это слово.

Власть слова велика. Часто оно назойливо просится под перо, само собою упадет на бумагу, и мы бессильны удержаться от его помещения.

Часто такое слово родит образ за образом и дает даже тему. Иной раз оно повторяется просто по привычке, механически.

Таких примеров уйма. Знаю по опыту, что слово иной раз даже понуждает изменять направление и содержание того, что задумал писать. Власть его велика, иной раз беспредельна.

22«Стойло Пегаса» – кафе, где собирались имажинисты.
23Мариенгоф А. Б. (1897–1962) – советский писатель.
24Пьеса – «За коммунизм».
Рейтинг@Mail.ru