Дмитрий Ежов
Стрелец
– … ja te ei kartnud seda rahvahulka majja lasta, kui Dorpat on piiramisrõngas? Mida sa teed, kui sakslased tulevad?6 – прервав мои мысли, раздраженно сказала кабатчица, обращаясь к мужу.
– Mida ma pidin tegema? Kui ma poleks neid sisse lasknud, oleksid nad jõuga sisse tulnud, aga nii saime hõbeda,7 – ответил, лебезя, кабатчик.
– Kui sakslased tulevad, panevad nad selle hõbeda su kurku ja riputavad väravasse,8 – язвительно сказала кабатчица.
Чудской язык я знал плохо, но все же сумел понять общий смысл разговора.
– Я смотрю, вы ливонцев ждете, а мы вам мешаем. В таком разе мы можем уехать отсюда, но боюсь, это не понравится воеводам в Юрьеве, – разозлившись, сказал я.
– Нет, что вы, милсдарь, и в мыслях не было ждать врагов государя нашего, – тут же залебезил кабатчик, а его жена словно язык проглотила и лицом стала серá.
– В таком случае лучше скажите, какие комнаты вы нам уготовили, – улыбнувшись злым оскалом, сказал я.
– Две верхние, под крышей, – ответил кабатчик.
– Хорошо, – сказал я, а затем, поглядев на свою кружку, добавил: – И думаю, многим моим людям тоже захочется отведать столь вкусный сбитень.
– Конечно, конечно… – проговорил кабатчик и, прихватив жену, удалился.
– А я, пожалуй, пройду в комнату, – обратился я к десятникам. – Вы же о людях позаботьтесь. Третьяк, твой десяток сегодня ночью будет в стороже.
Сказав это, я встал и уже пошел к лестнице, как вдруг ко мне, пошатываясь, подошел один из дворян, что сидели за дальним столом.
– Добрый вечер, сударь. Вы, кажется, из Ругодива прибыли, и думается мне, что я имею честь говорить с Василием Щукиным, грозой всех татей в округе, – твердо сказал дворянин, несмотря на свое опьянение.
– Да, но вы, сударь, преувеличиваете мои труды, – ответил я.
– Вы еще и скромны, что делает вам больше чести, – сказал дворянин. – Позвольте выпить за здоровье вас и ваших людей. И примите от меня небольшой дар.
С этими словами дворянин протянул мне бурдюк, который я с уважением принял, слегка поклонившись. Мой собеседник кивнул в ответ, сделал большой глоток, приложившись губами к своей кружке, а затем пошел, пошатываясь, к своим товарищам. Я же продолжил свой путь к лестнице, попутно исследовав содержимое бурдюка, в котором оказалась ржаная водка. Недолго думая, я подлил водку в свой сбитень, а потом подозвал Радима.
– Только тебе могу доверить, – обратился я к Радиму, протягивая бурдюк. – Пусть люди ноги себе протрут, но пить я запрещаю, и передай Данилке, пусть ужин ко мне принесет да амбарную книгу с чернилами.
Радим, как всегда, ответил коротко и четко, а я проследовал вверх по лестнице на второй ярус. Там я понял, что это перестроенный чердак с низким потолком, который был всего на пядь выше меня, но для уставших стрельцов и это хорошо. Немного пригнув голову, я пошел к ближайшей комнате и столкнулся в дверях с дочкой кабатчика.
– Ты что там делала? – спросил я от неожиданности.
– Покрывала теплые принесла, милсдарь, – сказала девушка.
– Спасибо… – немного растерянно ответил я.
Дочь кабатчика в ответ улыбнулась и игриво посмотрела мне в глаза, а затем протиснулась мимо меня, как бы невзначай задев мою руку, державшую сбитень, своей грудью. После этого она пошла к лестнице, слегка повиливая бедрами, и уже ступив на первую ступеньку, бросила лукавый взгляд в мою сторону, а затем сбежала вниз, постукивая каблучками, словно молодая козочка.
«Да уж… Найдет она себе веселья на свой зад, правда, неизвестно, к добру или к лиху», – подумал я и вошел в комнату.
Комната была рассчитана, судя по лежанкам, на четырех человек, но я быстро приметил, что если разместить людей на полу, то здесь смогут поместиться не менее десяти стрельцов. Подумав об этом, я пошел к дальнему лежаку, что стоял у небольшого окна, единственного в комнате, и сел на него, опершись спиной о стену, а затем сделал несколько больших глотков из кружки с подогретым водкой сбитнем и прикрыл глаза, впадая в дремоту. Тут же перед моим взором предстала гуляющая по полю Настасья в зеленом летнем сарафане. Она была очень красивой в своем наряде, ее плавные движения рук казались чарующими, а улыбка, обращенная ко мне, словно сияла.
«Как жаль, что это только видение», – подумал я и неожиданно для себя вспомнил о брате.
Я припомнил письмо, которое получил неделю назад от Ивана, в коем он меня извещал о последних новостях и сообщал, что выслал полагающуюся долю с урожая из моего поместья, за коим он приглядывал в мое отсутствие. Я представил брата стоящим сейчас на посту между зубцами Псковской крепостной стены, отдавая распоряжения своему десятку. Хотя, наверное, нет – сейчас в Пскове наверняка собирают рать для помощи Юрьеву, и мой брат, как и вся дубковская сотня, может уйти в этот поход, а значит, есть вероятность встретиться с Иваном. Однако мне еще неизвестно, в какой силе пришли ливонцы под Юрьев и какую угрозу они представляют для нашей рати, а значит, есть повод опасаться за жизнь и здоровье брата.
– Вы здесь? – спросил Данилка, вошедший в комнату. – А то мне сказали, что вы наверху, но не указали комнату.
– Нашел. Молодец. А амбарную книгу принес? – спросил я.
– Конечно, как вы и приказали, – ответил Данилка, доставая из сумки за своей спиной амбарную книгу, и положил ее на небольшой столик у входа, а затем туда же поставил перо с чернильницей. – Все сухое.
– Молодец. Хорошо от дождя спрятал, – похвалил я Данилку, встал с лежанки и подошел к столику.
В последующие несколько минут, пока Данилка ходил проведывать кашу, я вкратце записал события дня и весьма подробно расписал расходы серебра и припасов. После этого я отложил перо, но оставил книгу раскрытой, дабы чернила просохли, и в этот момент заметил, что беспрестанная дробь дождя по крыше прекратилась.
«Вот и хорошо», – сам себе сказал я, обрадовавшись окончанию дождя.
Радость мою укрепил Данилка, принеся мне тарелку каши с покрошенными в нее сухарями и кусками солонины. Достаточно быстро расправившись с ужином, я прилег на лежанку, обдумывая планы пути на завтрашний день, и вскоре сам не заметил, как уснул.
Луна хорошо освещала дорогу, отражаясь в лужах, скопившихся в колее, в то время как солнечные лучи только прокладывали себе путь на небосклоне. Но казалось, что вскоре мы погрузимся в сумрак из-за тепла, пришедшего ночью после вчерашней стужи, грозившего поднять туман и укрыть им все вокруг. Однако я рассчитывал на то, что солнце примет власть над небом раньше, чем туман укроет дорогу. А пока этого не случилось, мы, разбрызгивая грязь из-под копыт и мерно позвякивая своим снаряжением, медленно – не быстрее скорости движения наших телег – продвигались на запад.
Подумав об этом, я повернулся назад посмотреть на свое воинство и увидел, что многие из моих людей готовы уснуть прямо в седле после недолгого отдыха, и наверное, кто-то даже проклинал меня за столь раннюю побудку. Да я бы и сам с удовольствием уснул, но приказ, данный мне, не позволял долгого отдыха – нас ждали в Юрьеве. Кроме того, мне хотелось прибыть в крепость раньше, чем начнется осада, чтобы не прорываться в город с боем. Именно по этой причине я встал сегодня утром еще задолго до рассвета, поднял полусотню и приказал после краткого завтрака выдвигаться в путь. Мне хотелось нагнать упущенное вчера время, и благодаря Богу, убравшему дождь, это, кажется, удастся.
А тем временем, как я и ожидал, ноги лошадей утонули в белой пелене тумана, преобразившего все вокруг, скрыв под собой дорожную грязь и болотистые поля вокруг. У меня даже создалось впечатление, что мы оказались на небесах. Это ощущение усилилось благодаря свету зари, но хлюпанье дорожной грязи под копытами лошадей говорило, что мы все еще на бренной земле. Вскоре же восходящее солнце ударило нам в спину, озолотив своим светом туман, но одновременно заставив его редеть и растворяться в воздухе. Туману ничего не осталось, как спрятаться в лесистых низинах и вновь открыть нам дорогу.
Взошедшее солнце стало нас пригревать, и настроение моих людей улучшилось, и даже стало казаться, что никаких препятствий на нашем пути быть не может. Однако я прекрасно знал, что трудности еще будут, и в подтверждение этому ко мне подъехал Радим и сообщил, что телеги стали отставать.
– Стой!!! – прокричал я, подняв правую руку вверх, и услышал, как мой приказ был повторен несколько раз, после чего строй остановился.
Развернув коня, я поскакал к телегам, встречая по пути вопросительные взгляды своих подчиненных, и вскоре увидел, что дорожная грязь облепила колеса и лошади с трудом тянут свою ношу. Мне сразу стало ясно, что через пару верст такой надсады лошади падут, оставив нас без коша.
Посмотрев на это, я глубоко вздохнул и велел явиться сюда своему десятку. Стрельцы моего десятка – опытные воины, казаки из-под Изборска, которых я специально забрал к себе, чтобы меньше с ними возиться – явились незамедлительно.
– Пристегните ремнями своих коней – по два на телегу! – приказал я. – Думаю, после этого дело пойдет быстрее.
– По два не получится: нас всего девять, – сказал Федор, коренастый рыжебородый стрелец, старший в моем десятке.
– Верно. Десятым будет Данилка, – согласился я и посмотрел на своего кошевого, неотступно следовавшего за мной.
Молча согласившись с моим распоряжением, стрельцы принялись привязывать коней к оглоблям, и вскоре мы смогли продолжить свой путь и даже достаточно быстро, чтобы к полудню достигнуть достопамятной развилки дорог, ведущих на Раковор, Лайс и Юрьев. Здесь я и решил дать людям и лошадям небольшой отдых, ведь до Юрьева осталось не более шестидесяти верст.
Лагерь я решил не разбивать, а просто приказал рассесться по десяткам и отобедать наскоро сухарями. Сам я тоже решил подсесть к своему десятку, а заодно разузнать, каково состояние коней, тянущих обоз. Но стоило мне подойти к телегам, как со спины я услышал топот копыт быстро скачущей лошади и обернулся. Ко мне, погоняя коня, мчался Радим с явно обеспокоенным лицом.
– Вижу, что-то случилось? – с внутренним беспокойством спросил я Радима, когда он остановился подле меня.
– Да, Василий Дмитриевич, – несмотря на скачку, уверенным голосом ответил Радим. – На Юрьевской дороге я обнаружил множество следов от копыт и телег. Причем все следы свежие – не далее как утром проезжали.
– Думаешь, ливонцы? – стараясь быть невозмутимым, спросил я.
– Вряд ли: до Юрьева далеко, и вражеские разъезды еще не могли сюда добраться. Хотя… Чем черт не шутит, – ответил Радим.
– В таком случае лучше поберечься, – немного подумав, сказал я Радиму. – Бери свой десяток, поезжай вперед и вооружись как полагается, а мы поедем в полуверсте за тобой.
Радим кивнул в знак согласия и поехал выполнять мой приказ, и уже через несколько минут его десяток забирал с телеги свои пищали. Но тут я вспомнил, как утром, во дворе кабака, дочка кабатчика, придерживая расшнурованное платье, прошмыгнула мимо меня в дом, а из сарая следом за ней с улыбкой на лице вышел Нежир.
– Радим!!! – окликнул я десятника.
– Что-то случилось, Василий Дмитриевич? – с удивлением спросил Радим, подойдя ко мне.
– Нет, все в порядке. Просто я решил, что в передовой разъезд поедет Нежир, он ночью больше всех отдохнул, а твои люди пусть сторожей едут, – ответил я.
Сказав это, я позвал Данилку и послал его передать приказ Нежиру, а заодно сообщить всем остальным, что с этого момента мы должны быть настороже и во всеоружии.
Вскоре Нежир со своим десятком уехал вперед, а я с остальными людьми, подождав четверть часа, двинулся в путь. Ехали мы небыстро, внимательно всматриваясь в окружающую местность и прежде всего на дорогу, на которой виднелись следы от большого количества телег, и, видимо, сильно груженых. Я еще подумал, что такой обоз быстро ехать не может и мы должны вскоре его нагнать и тогда выяснится, кто едет перед нами. Так и случилось – через пару часов от Нежира прискакал стрелец и сообщил, что они встретили сторожевой разъезд из шести человек, пытающихся помочь застрявшим в грязи телегам.
– А чьего они роду-племени, не узнали? – спросил я под конец.
– Нет. Мы близко не приближались, но одеты они как обычные сыны боярские, – ответил стрелец.
– Это ничего не значит, – махнув рукой, сказал я.
– Надо с ними поговорить, – сказал стоявший рядом Третьяк.
– Поговорим, но только если в них будут смотреть дула не менее двадцати пищалей, – ответил я.
Затем я приказал десяткам Гюргия и Третьяка зарядить пищали и в таком снаряжении ехать к Нежиру, оставив мой десяток охранять телеги. Данилке я приказал остаться с обозом, но он все равно упросил меня ехать со мной.
Нежир со своими людьми стоял в лесу на краю поля и наблюдал, как в трехстах шагах от него перегруженные телеги с трудом боролись с распутицей. Его стрельцы шутили, смотря на потуги сынов боярских, толкающих телеги, и их это явно забавляло, так что, когда я подъезжал к опушке леса, смех уже раздавался оттуда вовсю.
– Ха-ха-ха! Смотри, как этот в грязь шлепнулся!
– Прям с головой окунулся! Ха-ха!
– Громче смейтесь, а то вас на противоположном конце поля еще не слышно, – сказал я, подъезжая к десятку Нежира.
В ответ я не услышал ничего кроме карканья вороны где-то недалеко, ибо стрельцы, потупив взор, молчали.
– Так-то лучше, – удовлетворившись результатом, сказал я и тут же перешел к делу: – Третьяк. Гюргий. Спешивайте свои десятки, пойдете справа и слева от дороги с пищалями, готовыми к бою, а мы вместе с Нежиром пойдем конными посередке, повидаемся с этими горе-воинами.
Закончив говорить, я сделал знак рукой Нежиру, и он повел своих людей к лошадям, и вскоре мы уже медленно приближались к чужому обозу.
Тяжелые телеги двигались медленно, лошади их еле тянули и то одной, то другой требовалась помощь, и утомленные воины, заляпанные грязью до самого ворота, помогали их толкать и так увлеклись своим занятием, что не заметили, как мы подошли к ним на расстояние тридцати шагов. Мне даже подумалось, что если бы их сейчас догнал враг, то они, скорее всего, уже повстречались бы с апостолом Петром. Но у меня были другие планы, ведь я уже разглядел в грязных ратниках сынов боярских.
– Бог в помощь!!! – крикнул я.
Ближайший к нам молодой воин обернулся на крик, широко раскрыл глаза от удивления и побежал к своим товарищам, тем самым подняв большую суматоху. Все начали бегать в разные стороны: крестьяне, правившие телегами, спрятались между колес, а некоторые даже побежали в сторону ближайшего леса, но воины, охранявшие их, несмотря на возникшую панику, садились на лошадей и строились в линию, так что через несколько минут шестеро сынов боярских выехали к нам навстречу. Удивительное зрелище предстало перед нами – на шести хороших конях (особенно мне приглянулся вороной ногаец) ехали всклокоченные, в грязных, надетых как попало тегиляях, гордые воины, словно их внешний вид является само собой разумеющимся.
– Кто вы такие и чего вам надобно? – спросил молодой, но постарше меня сын боярский.
– А по нашим кафтанам и целящимся по вам пищалям не видно? – иронически спросил я.
– Стрельцы… – неуверенно ответил воин.
– А точнее, конная полусотня Ругодивской стрелецкой сотни! Я же Василий Дмитриевич Щукин, командир этих прекрасных воинов, а также сын боярский из Дубковского уезда Псковской земли! – отчеканил я. – А вот кто вы такие?
– Я Тихон Всеславович Ивáнов, десятник второй сотни из Опочки, – ответил десятник, посмотрев на дымящиеся фитили пищалей. – Но вы не сказали, чего от нас хотите.
Заметив движение глаз молодого десятника, я дал знак своим людям, и они закрыли ружейные полки крышками, но целиться не перестали.
– Сейчас я хочу поговорить с твоим сотником, – сказал я.
– О чем ты хочешь с ним поговорить? – спросил десятник.
– О тебе и о том, как твои люди службу несут, – строго ответил я.
Десятник смутился и приказал одному из своих людей ехать звать сотника, но не успел договорить, как на дороге в ста шагах от нас появились два десятка всадников.
– А вот Николай Петрович и сам едет, даже звать не придется, – с улыбкой облегчения сказал десятник.
Я ничего не сказал в ответ, а просто молча стал ожидать сотника этих горе-вояк. Но как вскоре оказалось, подъезжающие к нам воины выглядели не лучше, это говорило о том, что телеги застряли в грязи по всей протяженности обоза. Однако среди замызганных грязью ратников я заметил одного чернобородого сына боярского в чистом дорогом тегиляе, который в отличие от беспокойных взоров своих товарищей имел спокойный и уверенный вид. Было ясно, что это и есть сотник.
– Что случилось?! И чего надобно от нас стрелецкому воинству?! – спросил он, осаживая коня в трех шагах от меня, пытаясь произвести впечатление, но мой Яшка не шелохнулся, чего нельзя было сказать о конях Нежирова десятка, которые беспокойно задергали головами.
Спокойно взглянув в молодое лицо сотника, на котором светилась удалью улыбка, я вновь представил своих людей и себя самого.
– Так это вы Ругодивскую дорогу от татей избавили? О вас слухи до самой Колывани идут, – убрав с лица улыбку, сказал сотник. – А я есть командир славных воинов из второй Опочкинской сотни Николай Петрович Кобылов.
Посмотрев на сынов боярских и их послужильцев за спиной сотника, я насчитал тридцать четыре человека и с удивлением спросил:
– Я надеюсь, предо мной сейчас не вся сотня?
– Нет. Еще есть передовой отряд в десять сабель.
– И вы, видно, сопровождаете обоз в Юрьев?
– Да, тридцать пять телег, будь они неладны!
– Извини меня, если обижу, но с таким количеством людей и грязью на дорогах вы далеко не уедете, а если еще и враг на пути встанет, то головы сложить можете, – серьезно сказал я.
– В моей сотне трусов нет, да и саблями владеть мы умеем, – оскорбленно сказал сотник.
– И в мыслях не было считать твоих людей трусами, но если на вас налетит вражеский разъезд в сотню сабель, то у вас не будет и шанса выстоять, – ответил я, окончательно отдав приказ убрать пищали.
– Но мы все равно обязаны привести обоз в Юрьев и сделаем это даже ценой собственной жизни, – гордо ответил сотник.
– Твоя храбрость похвальна, но поскольку мне так же нужно в Юрьев, то я предлагаю свою помощь, – сказал я.
– От помощи не откажусь – вместе и ехать веселее, – недолго думая согласился сотник. – И по такому случаю можешь звать меня просто по имени.
Услышав ответ, я тут же позвал Данилку и приказал ему скакать к нашему обозу и звать их сюда. Затем я посоветовал Николаю запрячь заводных лошадей в телеги, что вызвало у него возмущение, но, вняв моим словам, распорядился отдать боевых коней в обоз. Я же в свою очередь так же отдал в помощь обозу лошадей из десятков Гюргия и Нежира – все равно быстрее пешего хода у нас идти не получится. Такими мерами нам удалось наладить ход обоза, и мы медленно, но верно стали приближаться к цели похода.
– …представляешь себе. Как только стало известно, что сотне придется годовать в Раковоре, то сразу же половина людей сказалась больными, а то и вовсе уехали без объяснений, – с досадой сказал Николай.
– А как же… Всем хочется ратных подвигов и славы, а сидя в крепости ее не добудешь, – сказал я и отпил из бурдюка квас, а затем передал его ехавшему рядом Николаю.
– Если бы – Раковор не захолустье, да и до врагов недалеко, – с благодарностью приняв бурдюк, отвечал сотник. – Скорее наоборот – никто из уехавших подвигов и не желал. С другой стороны, нет худа без добра – в тех, кто остались, я теперь уверен как в себе: не дрогнут перед врагом и честь свою не уронят. Да и сотником я стал только благодаря тому, что мой предшественник на верстание не явился, а у меня отец и дед сотниками были, вот меня и поставили командовать.
– Получается, что ты только в этом году сотней командуешь? – принимая бурдюк назад, спросил я.
– Хм… Второй месяц, – с грустью сказал Николай.
Я посмотрел на него – на двадцатидвухлетнего сотника, который неожиданно для себя занял такой чин и хоть внешне держал себя уверенно, внутренне был весь в сомнениях. Так что получалось, что я хоть и был на четыре года его младше, но опыта имел больше и тем самым вызывал уважение у более старшего по возрасту и чину товарища, который вражескую саблю даже издали не видал.
«Однако, – подумал я, – вскоре ему представится возможность повидаться с врагом».
Подумав это, я оглянулся вокруг, дабы убедиться, что обоз движется без промедления и ни одна телега не отстает.
– Распогодилось, – заметил Николай.
И действительно, ничего уже не напоминало о вчерашней стихии: редкие облака не мешали уже клонящемуся к закату солнцу освещать землю Божью. Тепло от небесного светила даже стало пригревать, что улучшало настроение людей и главное – сушило дорогу.
– Если так дальше продолжится, то завтра мы без труда доедем до Юрьева, – ответил я Николаю. – Главное, чтобы ливонцы разъезды на пути не выставили.
– Дай-то Бог, – сказал сотник.
Но Бог не дал.
Со стороны Юрьева в нашу сторону скакал, разбрасывая грязь из-под копыт своего покрытого пеной коня, молодой воин с весьма встревоженным видом. Увидев его, мы с Николаем тут же не сговариваясь поскакали к нему навстречу и чуть было не столкнулись из-за того, что конь вестового сильно устал и уже с трудом слушался своего седока. Однако вестовому удалось осадить коня в двух шагах от нас, поставив его на дыбы, он попытался его усмирить, но обезумевший конь не мог устоять на месте. Недолго думая, я соскочил с Яшки и, взяв за узду взбешенного коня, постарался его успокоить, и надо сказать, небезуспешно, и только тут я заметил, что с правого бока у него течет кровь, а шкура истерзана плетью так, что на нее было больно смотреть.
– Что случилось?! Почему ты несешься, словно беса увидал? – встревоженно спросил Николай.
– В версте отсюда есть деревня, – запыхавшимся голосом отвечал вестовой. – В ней мы заметили ливонцев, около сотни.
– Они вас заметили? Гнались за вами? – спросил я, продолжая придерживать коня за узду.
– Нет, но мы подумали… – начал отвечать вестовой.
– Так какого черта ты загнал так коня?!!! – закричал я. – На нем теперь еще долго ездить будет нельзя!!!
– Погоди, Василий! – успокаивая меня, сказал Николай, а затем обратился к вестовому: – С чего вы вообще решили, что в деревне ливонцы, может, там кто-то из наших?
– Точно ливонцы, – отвечал вестовой, переводя испуганный взгляд с меня на своего сотника. – Они не скрываются – выставили хоругвь с черным крестом прямо посреди деревни.
– Черт! Видно, лихо одноглазое нам пособляет, – с досадой сказал Николай.
– С этим лихом мы разберемся, – сказал я сотнику и вновь обратился к вестовому: – А ты с коня слезай!
– Но я заводного коня в обоз отдал… – начал отвечать он.
– Ничего, пехом пройдешься, не развалишься. Слезай! – приказал я.
Вестовой вопросительно посмотрел на сотника, но Николай ничего не ответил на этот взгляд и тем самым подтвердил мой приказ. Молодой сын боярский, годков я бы ему дал не более шестнадцати, с растерянным видом слез с коня и, приняв от меня узду, пошел к телегам. Я же сел на своего Яшку и обратился к Николаю:
– А теперь, я думаю, нам следует посмотреть, что из себя представляют эти ливонцы и так ли страшен черт, как его малюют.
Сотник согласился со мной, и мы, обгоняя телеги, поскакали к передовому отряду. Однако я успел приказать Радиму с его людьми проверить проселочную дорогу, ведущую ближе к озеру.
Деревня в пятнадцать дворов расположилась на небольшой возвышенности у Юрьевской дороги, и проехать мимо нее не представлялось возможным. К этому добавлялось явное наличие в деревне вражеских воинов под хоругвью ливонского ордена. Точно подсчитать количество врагов у нас не получилось, но по всему выходило, что в деревне было не менее восьмидесяти немцев, из них десять стояло в охранении.
– Думаю, врасплох мы их вряд ли застанем, – сделал я вывод из увиденного.
– Нет. Если собраться на опушке того лесочка, – сказал Николай и указал на лес, находящийся примерно в ста шагах от деревни, – то мы сможем добраться до деревни раньше, чем немцы сядут на коней и построятся для боя. Скорее всего, завидев нас, они просто сбегут и откроют нам дорогу.
– Я согласился бы с тобой, если бы это был набег, но нам надо еще провести обоз, который, как ты знаешь, едет медленно. Кроме того, мы не сможем перебить всех немцев, а значит, они смогут через несколько часов вернуться, пересчитать нас и понять, что мы не так страшны. После этого обоз будет в опасности, – возразил я.
– Тогда что ты предлагаешь?
– Скоро приедет мой человек с вестями о проселочной дороге, что ведет к Омовже9 чуть ближе к Чудскому озеру. По ней мы сможем объехать опасность, и если даже ливонцы подошли к крепости с севера, то мы сможем рассчитывать на помощь из крепости, – закончил я излагать свой план.
– Ты прав, но мне как-то не по себе, – возразил Николай. – Мы как будто бежим от врага.
– В тебе говорит доблесть, и это хорошо, но на войне чаще побеждает хитрость, вспомни Гедеона и его победу над медианитянами10, – припомнив Святое писание, ответил я.
Поразмыслив немного, Николай согласился подождать вестей от Радима и только после этого решить, что делать дальше. Оставив людей следить за ливонцами, мы поехали к обозу, где собрали людей: два десятка конных и три десятка стрельцов, и поставили их для отражения возможного нападения врага. В таком достаточно нервном положении мы прождали около часа, пока не приехал вестовой от Радима с сообщением, что кружная дорога свободна.
Недолго думая, мы продолжили свой путь по проселочной дороге и неожиданно для себя обнаружили, что кружная дорога более прочная, что позволило нам ускорить шаг, ведь телеги перестали вязнуть в грязи. Благодаря этому нам удалось, соблюдая осторожность, к вечеру остановиться в двух верстах от Омовжи и, поставив телеги кругом, устроить лагерь и наконец-то отдохнуть.
Утро выдалось солнечным, но опять подул прохладный ветерок, однако сколь-нибудь больших облаков, не говоря уже о тучах, на горизонте не было, и это не могло не радовать, особенно вспоминая позавчерашний день. Я же, видимо, из-за усталости, проспал до восхода, что было по моему разумению поздно, так что я отругал Данилку за то, что он меня не разбудил раньше.
– Я подумал, что вам можно больше отдохнуть, – оправдываясь, отвечал мой кошевой. – Все равно пока разъезд не вернется никто никуда не поедет.
– Какой разъезд? – удивился я.
– Николай Петрович послал один десяток вперед дорогу проведать, но они пока не вернулись, – ответил Данилка.
– Это хорошо, что послал – плохо, что не вернулись. Как давно разъезд уехал?
– С ранней зорькой.
– Поздно… – сказал я и велел позвать десятников.
Вскоре все четверо явились ко мне и сообщили, что ничего серьезного за ночь не произошло, только вестовой прибыл рано утром от сторожи, что за ливонцами следит.
– …в общем все спокойно, Василий Дмитриевич, даже крестьяне из ближней деревни по домам сидят и носа оттуда не кажут, – закончил за всех Гюргий.
С этим знанием я и направился к Николаю на другой конец лагеря разузнать о том, с чем прибыл утром вестовой. Николая я застал сидящим на лежащем на земле седле в штанах и одной нательной рубахе, даже сапоги он надеть не удосужился, поставив их рядом с собой. Занят при этом всем сотник был миской каши, которую заедал куском хлеба с нарезанным на нем варенным яйцом. От этого вида мне стало немного дурно, ведь поесть я благополучно забыл и мой живот быстро об этом напомнил.
– Ангела за трапезой, – усмирив свой голод, обратился я к Николаю.
– Спасибо, и тебе доброго утра. Проснулся? – ответил сотник.
В голосе Николая мне послышался укор, но я постарался сделать вид, что не обратил на это внимания, и сразу перешел к сути разговора:
– Мне сказали, что рано утром прибыл вестовой и принес какие-то вести, так ли это?
– Верно, – облизав ложку и положив пустую миску на землю, ответил Николай, а затем взял хлеб с яйцами и продолжил трапезу.
– И что же вестовой передал? – немного злясь, спросил я.
– Ничего особого – ливонцы всю ночь просидели в деревне, только водку хлестали да за девками бегали и, видимо, не думают никуда уезжать, так что я велел снять сторожу и ехать к нам, – с неохотой оторвавшись от еды, ответил Николай.
– Что ж, хорошо, коли так, – одобрительно кивнув сказал я. – А от передового разъезда ничего не слышно?
– Нет, но я думаю, вести скоро появятся, – ответил Николай.
Дальше мы поговорили о погоде и всяких несущественных вещах, пока я не понял, что ничего нового мне узнать не получится. Так что, пожелав Николаю хорошего окончания трапезы, я пошел назад к своим людям в надежде самому что-нибудь перекусить. К моей радости, Данилка уже подумал об этом, и когда я вернулся, меня ждал небольшой, но сытный завтрак в виде краюхи хлеба с солониной и жареной рыбой, добытой еще вчера вечером в соседней деревне.
Быстро разобравшись с трапезой, я приказал своим стрельцам готовиться к выходу, поскольку сомневался, что впереди нас ждут враги. Вскоре моя догадка подтвердилась приехавшим вестовым из передового разъезда:
– Впереди до самого Юрьева никого нет.
После этого известия в лагере началась суматоха: все бросились запрягать лошадей и собирать разложенный кош. Исключением стала моя полусотня, которая была уже готова к выходу, и именно по этой причине мы первыми вышли в сторону Юрьева. В душе я испытал некоторое удовлетворение, проезжая мимо в спешке собирающегося Николая, пожелав ему побыстрей догнать меня. Так я немного отвел душу после утреннего разговора, однако оставлять товарищей в беде было не в моих правилах, и поэтому, отъехав от лагеря на две версты, мы остановились. Ждать Николая и его людей пришлось около часа, но как только они появились, я послал два десятка, Гюргия и Нежира, им на помощь, чем явно обрадовал сотника.
Дальнейший путь мы продолжили вместе и, как и говорил вестовой, не встретили впереди ни единого препятствия. Однако подъезжая к стоящему на южном берегу Омовжи Юрьеву, мы увидели, как какая-то ливонская сотня медленно, словно змея, подъезжает к крепости: немцы то приближались, то удалялись, то подъезжали к берегу реки, то уходили от нее, но все же постепенно сокращали расстояние до крепости.
С Юрьевских стен в это же время на них смотрели несколько человек и, казалось, ничего не делали, пока ливонцы не оказались на расстоянии в сотню шагов. Между зубьями крепостной стены показался какой-то воин и что есть мочи крикнул ливонцам, правда, с нашего берега разобрать его слова было невозможно, но, очевидно, это было что-то оскорбительное, ведь в ответ в крепость полетела немецкая брань. Началась взаимная перепалка, свидетелями которой мы стали, и возможно, этим бы все и закончилось, но вдруг неожиданно со стен крепости раздалось два пушечных выстрела, а рядом с ливонцами прогремели взрывы, результатом которых оказался десяток немецких воинов, лежащих без движения на земле. Ливонцы, не ожидая такого поворота событий, в панике бросились наутек, даже не пытаясь забрать своих павших товарищей, а воин, стоявший на стене, повернулся к ним спиной, снял порты, нагнулся и похлопал себя по голой заднице.