Дмитрий Дёгтев
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.

Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.

Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Оформление художника Е.Ю. Шурлаповой

© Дегтев Д.М., Зубов Д.В., 2017

© «Центрполиграф», 2017

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2017

* * *

Предисловие

В 2017 году исполняется 100 лет событиям, которые коренным образом изменили не только Россию, но и весь мир и последствия которых мы ощущаем по сей день. Огромная империя, Третий Рим, столетиями выстраивавшаяся по кирпичику сначала московскими князьями, потом царями и, наконец, императорами, а также русской армией и многострадальным и многонациональным народом, в одночасье прекратила свое существование. А гигантская государственная машина, перед которой трепетали в равной степени и другие народы, и сами жители страны, неожиданно для всех потерпела крушение и рассыпалась на мелкие кусочки, словно взорвавшийся паровоз. И несмотря на то что крах Российской империи по времени совпал с распадом других великих держав: Австро-Венгрии, Османской империи, китайской империи Цин, именно это событие в общественном сознании оставило след, по своим масштабам и последствиям схожий с падением Римской империи или Византии. Причем не столько из-за самого краха, сколько по причине того, что на обломках рухнувшей древней державы зародилось совершенно новое, невиданное доселе явление мирового масштаба – коммунизм.

Этот судьбоносный поворот истории с самого начала вызывал страстный интерес у историков, писателей, политиков, публицистов и просто интересующихся историей. Писали царские чиновники-эмигранты, писали западные журналисты и историки, писал Уинстон Черчилль, писали новоиспеченные советские историки и историки партии, писали Ленин и Сталин. Писали и писали. Одни писали ангажированно, другие объективно, третьи субъективно. И все же, как справедливо отметил в недавней статье в журнале «Огонек» известный публицист Леонид Млечин, «и сегодня историки не могут сказать: да, мы ясно понимаем, как это произошло в 17-м году, нам все ясно, мы разобрались…». Масштабность, противоречивость и бесконечная разветвленность темы нередко заводила исследователей в тупик. Как логический, так и количественный. Пример тому – огромный труд Солженицына «Красное колесо», состоящий из десяти толстенных томов! Но даже Александр Исаевич так и не смог четко ответить на вопрос «почему?». А позднее и вовсе пытался свалить вину за революцию на евреев…

Стремление найти всему простое и лаконичное объяснение вполне естественно как для человеческой природы, так и для историка. Ведь их так и учили в вузах – любое исследование должно определять цели и задачи, а потом отчет об их выполнении. Когда историки еще и ангажированы современной им конъюнктурой и «модой», объяснения становятся еще проще, доходя до откровенного упрощения.

В отечественной историографии можно выделить несколько явно отличающихся этапов в освещении событий 1917 года. В 20–30-х годах пришедшие к власти большевики начали сочинять свою версию событий. Во-первых, общество развивается путем последовательной смены «общественно-экономических формаций», а на определенном этапе происходит закономерный переход от капитализма к социализму. В момент, когда «низы не могут жить по-старому, а верхи не могут править по-старому», и происходит социалистическая революция. Во-вторых, этому объективному процессу способствует субъективный: появляются коммунисты, которые объединяют пролетариат, ставят под знамена и берут власть.

Ну а по ту сторону границы многочисленные эмигранты придумывали свою концепцию развития событий, причем в двух типовых вариантах. Первый: царя оболгали, Россия прекрасно развивалась, успешно воевала, но внутренние «черви» предали ее и в решающий момент опрокинули. Им вторил и Черчилль: «Держа победу уже в руках, она (Россия) пала на землю, заживо, как древле Ирод, пожираемая червями». Второй: царя свергли правильно, все дело шло к победе и Учредительному собранию и демократии, но откуда-то вылезли большевики и всё испортили.

Потом эмигранты поумирали, а советская власть еще долго оттачивала и совершенствовала свою модель истории, перекрашивая картины с революционными событиями и стирая с них ненужных лиц.

Шлюзы истории вновь открылись в конце 80-х годов. Теперь и сам Ленин оказался не в моде, в стране снова нарисовалась демократия, поэтому историки вновь вспомнили про Учредительное собрание и «республику» Керенского. Февральскую революцию стали возвышать, а Октябрьскую низводить до статуса «предательского» переворота, совершенного «немецкими агентами». В действительности это было лишь воскрешение обозначенной выше второй эмигрантской версии.

Ну а в 2000-х годах, и особенно в канун 100-летия начала Первой мировой войны, вспомнили и про первую версию! Началось всевозможное обеление и возвеличивание царя, возродилась вера в «процветание» и «мощь» России в начале 1910-х годов, а также «выяснилось», что всему виной шпионы и авантюристы, «предавшие» страну в ее звездный час. И если ранее среди заинтересованных в ослаблении царизма сторон фигурировала Германия, то теперь к ним присоединились США и другие страны Антанты. Ну а позорно проигранная война, бессмысленность и роковую роль которой признавали даже большевики, вдруг оказалась «недовыигранной» и превратилась в «упущенную победу». Кстати, теория про «нож в спину» от революционеров и предателей далеко не оригинальна, она была подробно изложена еще в книге Адольфа Гитлера «Майн кампф», только применительно к судьбе кайзеровской Германии. Как тут не вспомнить, что Россия страна с непредсказуемым прошлым!

Данный труд не претендует на очередное «сенсационное» объяснение событий. И вместе с тем позволяет легко развенчать многочисленные мифы и стереотипы, сложившиеся за прошедшее столетие. В представленной книге впервые предложена наиболее полная хронология революционных событий, которые начались задолго до 1917 года. А крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, материалов журналистских расследований и эссе, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников, которые автор изучал в течение нескольких лет, в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.

Кроме того, книга отвечает на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Действительно ли революция 1905 года была буржуазно-демократической? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, не политики, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась гражданская война?

По всем интересующим вопросам с авторами можно связаться по электронному адресу: fau109@rambler.ru

Пролог
Как Александр III заложил фундамент русской революции

«Тесто на огромной сковородке»

В конце XIX века Россия представляла собой огромную империю, которая на западе вплотную примыкала к экономически и политически развитым странам Европы, на юге граничила с разноплеменным и «делом тонким» Востоком, а на востоке упиралась в безнадежно застрявшие в Средневековье дикие восточноазиатские страны. Сама страна тоже представляла собой невероятное лоскутное одеяло, под которым умещались и автономная культурно развитая Финляндия, и полное злобы и внутренних противоречий Царство Польское, и населенный горцами Кавказ, и Поволжье с его развитыми городами и неразвитыми финно-угорскими народами, и дикая, бескрайняя степная Азия, и бесконечная необжитая Сибирь, и многое другое. Ну и конечно же вполне европеизированные (одна в большей степени, другая в меньшей) обе столицы империи.

«Где в России центр? – задавался вопросом публицист и журналист Дедлов. – На Западе, в Европе, их указать легко; там государства свернулись небольшими, круглыми, плотными комками. Все лишнее, все ослабляющее плотность государства выделено и вывезено за границу, за моря, в колонии. У нас не то. История пекла наше царство не в «форме», а вылила тесто на огромную сковородку, на которой мы и разлились блином, без определенных очертаний и без центра, который может быть точно указан. Где наша метрополия, где наши колонии? Где область господствующего племени и где живут подчиненные народности? Никакая этнография не даст на это точного ответа. В Рязани и Нижнем найдутся татары, в Вятке русский народ живет только по рекам, в Тамбове и Пензе обширные деревни неассимилированной мордвы, в Симбирске процветают чуваши, Белоруссия и Малороссия нашпигованы частью поляками и в сильной степени евреями, наш юг – мозаика национальностей и племен. Господствующее племя скорее ко лонист, чем абориген, Россия скорее совокупность колоний, чем метрополия»^[1].

При этом сказать, что Россия была страной контрастов, – это не сказать ничего! Даже в деревнях выделялись добротные избы работящих крестьян и покосившиеся халупы пьяниц и бедняков. Любой даже мелкий провинциальный город состоял из небольшого культурного и относительно благополучного центра и множества приросших к нему бедняцких окраин. Ну а в масштабах страны уровень контрастности был вообще запредельным. В то время как в одних местах уже было электрическое освещение, водопровод и даже телефон, в других еще не слышали, что такое канализация и электроэнергия. В то время как одни разъезжали на трамваях и даже автомобилях, миллионы других не видели ничего современнее лошади и верблюда.

Бюджет страны, который к концу XIX столетия перевалил за миллиард рублей, формировался в основном за счет косвенных налогов. Эта тенденция, кстати, во многом сохранилась и во время советской власти и даже в современной России. Прямые налоги составляли всего 10 % от доходной сметы, а косвенные – 50 %. Покупая любые товары, оплачивая услуги, и в особенности затариваясь водкой, народ, зачастую сам того не подозревая, львиную долю стоимости отдавал не производителю товаров и благ, а государству. Типичный пример – акцизы на спиртное, составлявшие половину косвенных налогов. Около 8 % доходов бюджета составляли пресловутые выкупные платежи, фактически земельная ипотека, которую крестьяне выплачивали за полученную еще в 1861 году землю. Примерно 15 % давали казенные имущества (железные дороги, леса), остальное приходилось на всевозможные гербовые и почтовые сборы. Таким образом, промышленность, крупный бизнес, экспорт приносили лишь малую часть доходов.

Для России было характерно огромное количество казенных предприятий и имущества. Если в западных странах дорогие военные заказы разыгрывались между частными компаниями, которые потом платили еще и налог со своих прибылей, у нас большая часть государственных нужд осуществлялась государственными же учреждениями и фабриками. Которые не приносили никакого дохода, а, напротив, требовали постоянных дотаций.

Несмотря на постоянный рост численности городского населения, говорить об урбанизации и формировании индустриального общества не приходилось. Свыше 80 % населения жило в деревнях, поэтому среднестатистический россиянин до сих пор являлся малограмотным крестьянином. При этом культурная прослойка общества, так называемая интеллигенция, люди умственного труда, а также квалифицированные рабочие составляли ничтожное количество в сравнении с огромной деревенской массой. Пусть она и не была сплошь безграмотной и темной, как ее изображали в советские годы, все же однозначно можно сказать, что Российская империя к концу XIX столетия оставалась отсталой, доиндустриальной страной с многочисленными средневековыми пережитками.

Политическая система полностью соответствовала общей отсталости. После первой попытки революции, произошедшей в 1825 году, царская власть жила в постоянном страхе. Все императоры от Николая I до Александра III вынуждены были метаться меж двух огней – ощущаемой необходимостью реформ явно отсталого общества и опасностью революции. Политическая и придворная элита так же традиционно делилась на «либералов» и «консерваторов». Одни сетовали на вековую отсталость и выступали за реформы, вторые указывали на «незыблемые традиции» и выступали за «порядок» и сдерживание. При этом революционные выступления тоже толковались по-разному. Либералы видели в них признак того, что реформы назрели, консерваторы, напротив, доказательство того, что любые реформы опасны.

Цари же, как маятники, лавировали между двумя течениями, в итоге получалось, как водится, ни то ни сё. Даже реформы Александра II, которые казались «великими» только на фоне векового прозябания и топтания на месте, по сути, тоже представляли собой лишь компромисс в духе «шаг вперед – два назад» или наоборот. Та же «передовая» военная реформа фактически превратила военную службу в некий симбиоз рекрутских наборов и всеобщей повинности.

А вот судебная реформа 1864 года, наоборот, представляла собой другую крайность. Как писал историк Сергей Ольденбург, «русский суд, основанный на судебных уставах 1864 г., стоял с того времени на большой высоте, «гоголевские типы» в судейском мире отошли в области преданий. Бережное отношение к подсудимым, широчайшее обеспечение прав защиты, отборный состав судей – все это составляло предмет справедливой гордости русских людей и соответствовало настроениям общества»^[2]. При этом для политических чаще всего применялась административная ссылка, для тех, кто поопаснее, – в Сибирь, для менее опасных – в «места не столь отдаленные» – в северные губернии^[3].

Однако на деле излишняя либерализация суда и применение суда присяжных в отсталом и малокультурном обществе привели к тому, что многие преступники, в том числе жестокие убийцы, стали вовсе избегать наказания! Главным мерилом права в России стал не собственно закон, а мнение, а состав преступления заменили эмоции. Примеры идиотского дореволюционного правосудия будут приведены ниже…

Что касается реформы местного самоуправления, то созданные органы (земства, городские думы и управы) стали лишь некими междусобойчиками сельских и городских элит с узкими полномочиями и ни в коей мере не являвшимися по-настоящему представительными органами власти.

Но наиболее дурно были проведены реформы аграрные, которые не только не смогли модернизировать сельское хозяйство, но в итоге вообще привели к его упадку и деградации. Отмена крепостного права подорвала частное землевладение, фактически вернув в деревню средневековую общину. Как справедливо выразился тот же Ольденбург, «общинное землевладение, препятствуя обезземеливанию слабых элементов деревни, в то же время тормозило сильные, предприимчивые элементы, получалось равнение по худшим». В результате эффективность сельского производства зависела не столько от производительности труда, сколько от урожайности, то есть от природы и погоды. В благодатные годы хлеба в стране было хоть завались, в голодные, наоборот, тысячи крестьян умирали с голоду, а казне приходилось выделять колоссальные средства на помощь крестьянам. Кроме того, государство еще и ставило всяческие препоны, например в виде огромных пошлин на недорогую импортную сельхозтехнику, дополнительно тормозя развитие аграрного бизнеса. Ну а выкупные платежи, легшие тяжким бременем на несколько поколений сельхозпроизводителей, и вовсе стали непосильным гнетом и кабалой.

«Явилось нищенское, пьяное население»

«А знаешь ты, какая жизнь была под крыльями двуглавого орла?» – пела в одной из песен Любовь Успенская. В действительности жизнь была такая же, как и всегда. Так уж устроена Россия, что в ней постоянно с кем-то борются и что-то реформируют. На смену либералам приходят «твердые руки» и крепкие хозяйственники, потом наоборот – и снова следуют реформы. Но сущность российской действительности при этом не меняется…

Восьмидесятые годы XIX столетия стали очередной эпохой закручивания гаек. Бурное и насыщенное событиями правление Александра II, завершившееся убийством оного террористами, сменилось унылой стабильностью Александра III. Новый царь решил буквально выполнять совет обер-прокурора Синода Константина Победоносцева: «Не следует приступать к таким мерам, которые уменьшают авторитет власти, дозволять обществу рассуждать о таких вещах, о которых до настоящего времени оно не имело права говорить». А 6 мая 1881 года новый министр внутренних дел граф Николай Игнатьев издал циркуляр начальникам губерний, в котором, в частности, говорилось: «Верховная Власть измерила громадность зла, от которого страдает наше Отечество, и решила приступить к искоренению его». Граф Дмитрий Толстой, вскоре сменивший Игнатьева, также считал, что до либеральных реформ Александра II в России все было хорошо и мирно, а теперь, дескать, нам «явилось разоренное, нищенское, пьяное, недовольное население крестьян, разоренное, недовольное дворянство, суды, которые постоянно вредят полиции, 600 говорилен земских, оппозиционных правительству».

Так и началась эпоха, которую потом назовут «контрреформами Александра III». Суть их в основном свелась к тому, что народу попросту запретили говорить и думать о политике. Не только критика, но и вообще какое-либо упоминание о деятельности государственных органов строго воспрещалось. Особенно хорошо это видно по страницам газет тех лет. Пресса времен Александра III была на редкость скучна, суха и лаконична. Лучше всего газеты было читать перед отходом ко сну. В них не печатали ни про скандалы, ни про коррупцию, даже простые криминальные сводки попали под запрет. Народу должно было казаться, что все в стране хорошо, тихо и спокойно. Все работают, молятся и никого не убивают. Такого не было потом даже при Сталине! Тогда газеты не имели права только критиковать политику партии и правительства, а также советский строй, все остальное отдавалось на откуп журналистам.

Все в стране подлежало строгой бюрократизации и вездесущему административному контролю. Даже праздники, которые следовало отмечать, строго регламентировались. В апреле 1883 года СМИ опубликовали высочайше утвержденный список праздничных дней. Все они носили церковно-монархический характер. 1 января следовало отмечать Обрезание Господне, 6 января – Богоявление, 2 февраля – Сретение, а 26 февраля – день рождения государя императора. Мартовские праздники включали в себя день восшествия на престол государя императора, Вознесение Господне, день священного коронования их императорских величеств и Сошествие Святого Духа. С апреля до осени праздничных дней не предусматривалось, ибо в это время народ должен был трудиться и еще раз трудиться, как говорил великий самодержец. Только 29 июня выделялся один день на поминание святых апостолов Петра и Павла, а 14 сентября отмечалось Воздвижение святого животворящего креста. 1 октября гражданам следовало отмечать Покров Пресвятой Богородицы, а 22 октября праздник Казанской Божьей Матери. Далее следовали: 14 ноября – день рождения государыни императрицы, 21 ноября – Введение во храм Пресвятой Богородицы, 6 декабря – День святого Николая Чудотворца и, наконец, 26 декабря – Рождество Христово.

Список дополнялся всевозможными местечковыми датами. Так, специально для Нижнего Новгорода были учреждены еще два местных праздничных дня: 4 февраля – День святого благоверного князя и великомученика Георгия (основателя города князя Юрия Всеволодовича) и 1 ноября – День святых Космы и Дамиана. Имели в виду Кузьму Минина и Дмитрия Пожарского. Одним словом, молиться и еще раз молиться. За Христа, святых и государя императора.

Между тем дела в стране обстояли не очень благополучно. Иначе нельзя объяснить тот факт, что местные органы власти распродавали на торгах вещи умерших в больницах людей! Так, в одном из номеров газеты нижегородское губернское земство разместило объявление: «26 апреля сего года назначен торг на продажу имущества, оставшегося после умерших в больнице с 1 января 1882 года по 1 января 1883 года разных лиц, за получением которого родственники тех умерших не являются». Можно только гадать, сколько бесхозных вещей осталось на больничном складе за год. И что это были за вещицы такие. Вряд ли больные ложились в больницу с серебряными ложками и сервизами и приносили с собой дорогие шубы и украшения. Скорее всего, основную долю указанного «имущества» составляли банальные поношенные тряпки и обувь.

«Вещи дезинфекцированы, – уточняла пресса. – Торг будет производиться в присутствии конторы заведений вышеуказанного числа, в 10 часов утра, почему желающие торговаться приглашаются в контору, где могут видеть имущество и опись к нему».

Не все хорошо было и с патриотизмом. Как известно, во время царствования Александра II в Российской империи была введена всеобщая воинская повинность. 1 января 1874 года был принят закон, который заменил существовавшую больше полутора веков систему рекрутских наборов всеобщей воинской повинностью. Если раньше в армии служили только податные сословия (крестьяне, рабочие и ремесленники), то теперь долг родине отдавало всё мужское население империи с 20 лет, без различия сословий.

Однако это вовсе не значит, что в армии в конце XIX – начале XX века служили все поголовно, как многие нынче уверены. Дело в том, что та же военная реформа 1874 года значительно сократила численность вооруженных сил, сразу на 40 %. Поэтому мужиков, достигших 20 лет, в стране было намного больше, чем требовалось для призыва. И зачислялись на действительную службу лишь 25–30 % от их числа: к примеру, в том же 1874 году из 725 тысяч человек, подлежавших призыву, были призваны только 150 тысяч, в 1880 году из 809 тысяч – 212 тысяч, а в 1900 году из 1150 тысяч – 315 тысяч. Остальные призывники освобождались от службы, кто по состоянию здоровья, а кто – зачастую – и просто по жребию! Существовали также всевозможные льготы: единственный сын у родителей, единственный кормилец в семье при малолетних братьях и сестрах и т. п. Срок службы для солдат сухопутных войск составлял 6 лет, а для матросов – 7 лет. Но и тут всеобщего равенства не предвиделось. Так, лица, имевшие высшее образование, служили всего 6 месяцев, окончившие гимназию – полтора года, а начальную школу – 4 года. То есть самые долгие 6–7 лет «мотали» только неграмотные – крестьяне, кои составляли тогда абсолютное большинство (80 %) призывников.

Военкоматов в те времена не было, а заботы по призыву новобранцев лежали на уездных по воинской повинности присутствиях и волостных правлениях. Однако призывные органы 130 лет назад, как и в нынешние времена, сталкивались с большими проблемами. Многие достигшие 21-летнего возраста граждане, дабы избежать отправки в армию, попросту скрывались и ударялись в бега. Причем, что интересно, «косили» по большей части дети не из бедных крестьянских, а вполне обеспеченных семей, в том числе чиновников, госслужащих и военных.

В газетах чуть ли не в каждом номере печатались объявления о розыске уклонистов. «Балахнинское уездное по воинской повинности присутствие объявляет, во всеобщее сведение, что в оное препровождены метрические выписки священно- и церковнослужителями приходов на родившихся в 1862 году следующих лиц – гр. Балахны Вознесенского собора: сына рядового полицейской команды Николая Логинова, Ивана, – отставного унтер-офицера Петра Иванова, Семена, – денщика командира балахнинской инвалидной команды, штабс-капитана Кривобокова-Кривобольского Егора Осипова, Василия, – мещанской девицы гор. Балахны Александры Яковлевой-Пастушковой, Михаила, – подлежащих исполнению воинской обязанности в текущем году, но установленным порядком ни к одному из призывных участков Балахнинского уезда не приписанных и где проживающих, неизвестно. Вследствие сего уездное присутствие просит полицейские учреждения и частных лиц, в случае открытия места жительства означенных призываемых, сообщить об этом по принадлежности, для привлечения их к исполнению воинской повинности», – говорилось в одном из таких сообщений.

Впрочем, отнюдь не все крестьяне тоже рвались послужить родине и царю. К примеру, несколько лет скрывался от призыва житель деревни Молчаново Сергачского уезда Нижегородской губернии Василий Батанов. Этот несознательный гражданин несколько раз переезжал с место на место и даже сменил фамилию на Бурмистров. Четыре года полиция и земские органы пытались разыскать уклониста, но в итоге следы его затерялись где-то в Казанской губернии… В том же уезде, но в селе Абаимово крестьянин Степан Сковородин несколько дней «отмечал» грядущую отправку в армию. Все селяне сочувствовали будущему солдату. Все-таки 6 лет отлучки от семьи и друзей. Хотя никаких войн в царствование Александра III не велось, все же служба, понятное дело, не приносила особого удовольствия. Поэтому все щедро поили Сковородина водкой и утешали. Однако аккурат в день призыва гражданин, видимо, передумал отдавать «священный долг», вследствие чего бесследно исчез…