Дмитрий Дубов
Электро

00.91

Приговорённым к казни полагается шикарный обед. Но то ли сказывалась спешка банкира, чтобы никто из подданных не узнал о работающих холодильниках, то ли считалось, что Арнольд уже получил своё в виде жаркого и картошки, но еды ему не предлагали. Только палач подошёл к решётке камеры и сказал сильным басом под стать своему крупному и мускулистому телу:

– Приготовь последнее слово. И да, наисветлейший сказал, чтобы ты упомянул лишь о пятидесяти двух слитках золота, что пытался украсть, и более ни о чём, а то и лёгкой смерти не получишь.

– Но я понятия не имею ни о каком золоте!

– Меня не касается, я должен лишь предупредить.

И Арнольд вновь остался в одиночестве. Казнь должна была состояться сегодня же. Невероятная спешка и в этом случае подчёркивала, что хозяину замка нужно избавиться от бывшего лучшего электрострелка как можно быстрее. Чтобы он унёс в могилу все секреты, о которых узнал.

«Странно, – думал мужчина, – наверняка, в этом замке многие знают о работающих холодильниках. К примеру, та же служанка, которая приносила мне холодный сок. Однако их никто не собирается казнить. Ясно, что это особо приближённые слуги, и барон просто уверен, что они будут молчать. Почему тогда он не предложил мне сохранять молчание, а решил сразу казнить?» Однозначный и логичный ответ никак не приходил в голову. Казалось, что-то важное ускользает от его внимания.

А между тем за стенами каземата вовсю готовились к казни. Честно говоря, все это напоминало средневековье – деревянный помост, на котором осужденному отрубят голову, возвышение для зачитывающего приговор, скамьи для знати – да, казнь тут тоже считалась интересным зрелищем.

Слухи разносились быстрее, чем электричество разносится по проводам. Едва одному из прислуги стоило увидеть все эти приготовления, как на площадь перед главным зданием начал стекаться народ. В основном прислуга банкира, немногие случайные зеваки и челядь гостивших тут важных персон. Предчувствие зрелища подогревало кровь не хуже браги или дистиллята. Пока ещё толпа хранила молчание, но где-то в глубине её гомоном назревал крик предвкушения, который должен был подчеркнуть момент апофеоза действия. Но это будет ещё не сейчас. Чуть позже. Словно напитываясь предчувствиями, гомон вибрировал, как пчелиный улей, усиливаясь волнами и спадая до почти неслышимого человеческим ухом. Этакая трансформаторная будка перед запуском нового сверхмощного генератора.

За Арнольдом пришёл палач.

– Мне нужно тебя заковать в кандалы? – спросил он. – Или ты хочешь уйти достойно, без выкрутасов?

– Достойно, – ответил бывший электрострелок.

– Хорошо. Но если что, ты на мушке, помни об этом.

– Я знаком с правилами казни, – мужчина поднялся с нар. Рубашку он снял, и сейчас было хорошо видно, как на словно высеченном из камня гениальным скульптором торсе перекатывались мышцы. – Я готов.

– Ты подготовил последнее слово? – палач отрешённо смотрел куда-то за Арнольда.

– Да… то есть…

– Ты помнишь? Кража золота, и никаких иных прегрешений.

– Да, помню.

– Тогда идём.

Когда мужчина показался в дверях каземата в сопровождении охраны и исполнителя приговоров, гомон в толпе возрос, словно на трансформатор подали большее напряжение.

– Мерзавец! – выплеснулось из нутра людской толчеи одиноким вскриком.

Арнольд сам взошёл на приготовленный помост и посмотрел открытым, непонимающим взглядом на барона Красного Щита, стоящего напротив. Тот отвёл глаза.

По правую руку от банкира стоял сам шериф города. В руках, подрагивавших от нервного напряжения, он сжимал стандартный свиток приговора, перевязанный красной лентой и заплавленный сургучом. «Мы добились колоссального прорыва в технологиях за последние тысячелетия, – думал Арнольд, разглядывая свиток в руках у шерифа, – а до сих пор используем сургуч для приговоров и секиры для казни. Странно это.»

Наисветлейший барон Зигмунд знал, почему отводит глаза под взглядом героя. Понимал он и дрожание рук шерифа со стиснутым в них наспех состряпанным свитком приговора. Это происходило не только и не столько из-за вчерашних возлияний свежайшим электроэлем, сколько из-за того, что не хотелось вот так избавляться от одного из сильнейших и славнейших рыцарей современности. Банкиру этого тоже чертовски не хотелось, но что было делать?

Ему вновь и вновь вспоминалась давешняя беседа с шерифом в присутствии палача. Они сидели в зале и выпивали.

– Нам придётся казнить его, – словно решившись, сказал Зигмунд.

– Но, помилуйте, барон, – по лицу шерифа прошла рябь внутреннего отторжения подобных мыслей, – ведь это лучший из лучших! И он сможет нам сильно облегчить жизнь в эти смутные времена.

– Я знаю это, иначе не пригласил бы его к себе, – ответил наисветлейший. – Мне, как и Вам, ужасно обидно, что приходится жертвовать столь полезной и выдающейся личностью.

– Неужели ничего нельзя придумать? Промыть ему мозги?

– Нет, – лишь нервно подрагивающий глаз выдавал внутренние борения Зигмунда. – Этот человек устроен не так, как мы с Вами. Он слишком… – пару секунд слово не приходило на ум, – честен. – последнее он выплюнул с омерзением, словно мошку, залетевшую в рот.

– Это проблема, – согласился шериф. – Но каждого можно заставить замолчать.

– Только не его.

– Но если он такой честный, то мы возьмём с него слово никому не рассказывать о работающих холодильниках и прочем. У тебя тут половина внутризамковой челяди обо всём знает, однако молчит.

– Они молчат под страхом смерти, а этому и костлявая нипочём.

– Так как же его честное слово? – шериф всё ещё пытался найти доводы в защиту бывшего лучшего электрострелка.

– А он нам его просто не даст. Потому что он как свободный рыцарь поклялся защищать простой народ, и ничто не заставит его нарушить эту клятву, уж поверь мне. Я разговаривал с царём об этом человеке, его ничто не сможет сломить, кроме этого, – он кивнул на секиру, которую палач прислонил к стене.

– Ну, что ж, – тяжело вздохнул шериф, – раз ничего поделать нельзя, то, пожалуй, я займусь приговором.

– Вот и займитесь, голубчик, – тихо сказал барон, промокая платком невидимые слёзы.

– Так и что натворил наш свободный рыцарь? – спросил представитель закона, разложив перед собой письменные принадлежности и приготовившись составлять приговор.

– Пиши. А ты, – он кивнул палачу, – запоминай. Итак, Арнольд Чернышёв, бывший первый электрострелок царства Неукоснительной Добродетели, мастер над тридцатью семью видами электрооружия, а также мастер над оружием древних, владелец техники рукопашного боя, инструктор по выживанию в экстремальных условиях, свободный рыцарь без герба, обвиняется в покушении на хищение пятидесяти двух слитков золота из хранилища Главного банкира царства Неукоснительной Добродетели, наисветлейшего барона Красного Щита Зигмунда.

– Ого, – присвистнул шериф. – А почему именно пятидесяти двух?

– Не знаю, – ответил барон, – число понравилось. Меня другое смущает, почему у этого недоноска титул длиннее, чем у меня? Надо бы с царём на эту тему пообщаться.

– Пятидесяти двух слитков золота… – вслух проговорил шериф, орудуя старой электроручкой с автономным зарядом. – Дальше.

– В связи с вышесказанным, а также с полным раскаянием виновного, которое он принесёт народу в последнем слове, и рыцарским званием оного, назначаю сэру Чернышёву благородную казнь путём отделения головы от туловища… Тьфу, ну и говно этот канцелярит; наши достопочтенные литераторы сейчас все, как один, в гробу попереворачивались. Продолжай. Казнь назначается на три часа после обеда.

Пока шериф дописывал приговор и запечатывал свиток, барон обратил своё внимание на палача.

– Иди-ка, дружок, да скажи нашему свободному, уже в кавычках, рыцарю, что его казнят за попытку кражи золота, а не за что-то иное. И передай ещё вот что: если ему вздумается сглупить и упомянуть про что-нибудь ещё, то голова станет тем, что отрубят в последнюю очередь.

Палач склонил голову и вышел, направляясь в каземат.

Барон вспоминал эту сцену снова и снова, глядя на бесстрашного мужчину с обнажённым торсом, стоящего напротив него. «Возможно, – думал Зигмунд, – действительно нашлись бы какие-нибудь способы договориться с этим здоровяком? Хотя нет, он начисто лишён… коммерческой жилки – да, так сейчас называют подлость.»

По мановению руки хозяина замка толпа затихла. В этой мёртвой тишине, нарушаемой лишь жужжанием назойливых насекомых, шериф огласил приговор. Лишь раз он запнулся, после слова «тьфу». Оказывается, случайно он вписал в свиток и мысли барона по поводу казённого языка. Однако слуга закона быстро поправился и дочитал приговор, как полагается. Толпа отреагировала тут же по окончании речи шерифа. Она словно забурлила изнутри, забушевала нецензурной бранью и вспенилась брызгами протухших овощей и фруктов, полетевших прямиком в Арнольда. Но мужчина молча и с достоинством встретил бурю словесных нападок и шквал тухлятины в свой адрес. «У этих холодильники не работают, – думалось ему, – вон, как быстро продукты портятся.»

Барон снова повёл рукой. Но на этот раз волнение в толпе стихло не до конца.

– Прошу тишины, – тогда сказал он, и это возымело своё действие: тишина наступила снова. – По правилам царства Неукоснительной Добродетели свободный рыцарь Арнольд имеет право на последнее слово.

Все взгляды были прикованы к бывшему лучшему электрострелку царства. Он окинул толпу взглядом. Ему почудилось, что это не много разных людей, а единое существо с одним глазом, источающим лишь презрение и ненависть, и не потому, что он сделал что-то плохое этому существу, а потому что это у того в крови. Эта тяга к жестокости впитана с молоком матери. И вот это самое существо готово сожрать его в любой момент и ждёт лишь соответствующего приказа.

Арнольд откашлялся. В тишине этот звук показался неестественно громким. Вслед за ним мужчине почудилось, что где-то невдалеке что-то рухнуло. Остальные, если что и слышали, то не подали вида.

– Я, Арнольд, свободный рыцарь, хочу признаться в том, что… что я… слитки… что я хотел… Сколько там? – он глянул на барона, но тот лишь заскрежетал зубами. – В общем, я хочу признаться, что я… Пятьдесят два, кажется? Короче, я… Нет! Ну, нахер, рубите так! Обойдусь, – с этими словами он встал на колени и положил голову на заранее приготовленную колоду.

Палач, стоявший всё это время позади него, словно по команде поднял секиру.

– Ну, хватит тут в горцев играть, – раздался вдруг голос, который казался немыслимым в отсутствие электронета.

00.90

Полицейские решили не повторять предыдущих ошибок. Лишь завидев две фигуры, сидящие на бревне недалеко от поднятого моста, они поняли, что преследование завершилось. Да, сначала они решили действовать нахрапом, потому что совершенно не ожидали такого отпора от инвалида и девицы. Но теперь элемент неожиданности был утерян, а молодость, быстрота реакции и сила была на стороне стражей закона. А ещё у них появился весомый повод задержать этих двоих беглецов – противодействие полицейским при исполнении служебных обязанностей – это слишком серьёзное обвинение.

Даже не предполагая, как смешно выглядят, они переговаривались жестами из электрофильмов про доблестных полицейских из спецподразделений. Да, это казалось молодым людям очень крутым. Пришлось повторять и переспрашивать несколько раз, но разве это важно?

– Я подойду с тропы, – шептал один из них другому, – а ты заходи со стороны леса. Только постарайся тише, не сильно хрусти сучьями.

– Да понял я, не дурак, – также полушёпотом отвечал второй.

– А вот и наши доблестные служители порядка, – во весь голос сказала Шарлин, даже не оборачиваясь в сторону полицейских. – Ну, что же вы, как не родные, проходите, присаживайтесь.

– Да, – поддержал её Эдгар, – милости прошу к нашему шалашу.

Поняв, что их появление не осталось незамеченным, парни в форме, уже не скрываясь, направились к беглецам.

– Сдавайтесь, вам некуда бежать, – сказал один из них, стараясь придать голосу солидности.

– А с чего вы решили, что мы собираемся бежать? – теперь Шарлин соизволила повернуть голову в их сторону. – Нам и тут неплохо.

– Вы задержаны за сопротивление при задержании, – выдал второй и тут же покраснел, поняв, что сморозил явную чушь. Ну слишком мало у них было работы в поле. В основном – на подхвате, поэтому не успели ещё научиться быть убедительными.

Эдгар и Шарлин усмехнулись.

– Мне кажется, – сказал писатель, – мы с вами уже выяснили, что задерживать нас не за что.

– Теперь есть за что! – полицейский попытался состроить серьёзную мину, которая совершенно не шла его мальчишеским чертам лица.

– М? – Шарлин приподняла бровь.

– Вы обвиняетесь в противодействии полицейским при исполнении служебных обязанностей!

– Ну а что вы тогда встали так далеко? – теперь актриса поднялась с бревна и встала лицом к служителям закона. Эдгар занял место рядом с ней. – Подойдите да задержите нас.

От взора литератора не укрылось, как при этих словах один из парней машинально притронулся рукой к паху, а его лицо исказила мимолётная, но ясно читающаяся гримаса боли. Тем не менее полицейские достали дубинки и решительно пошли на них.

– Пытайся подольше протянуть время, – сквозь зубы бросила Шарлин Эдгару и, сорвавшись с места, словно электроракета, побежала прямо на того, чья промежность уже ощутила её удар.

Парень на мгновение опешил, отголоски боли вернулись новым приступом, но неимоверным усилием воли он вернулся в реальность и принялся отмахиваться от Шарлин дубинкой.

К счастью для девушки, актёрская профессия требует от человека не только красивого тела, правильных черт лица и умения говорить устами своего персонажа так, чтобы ему поверили, но и некоторых других навыков, которые пригодятся по сюжету нового блокбастера. Так в одном из электрофильмов она играла девушку, за которой намеренно охотился маньяк. По сюжету персонаж Шарлин посещал курсы самообороны. Однако дабы сильнее вжиться в роль и отыграть всё по-честному, женщина на самом деле в течение года ходила на курсы. С той лишь разницей, что это были не курсы самообороны, а самые что ни на есть курсы боевых искусств. Конечно, вряд ли она смогла бы сравниться в этом с Арнольдом, но вот какое-то время противодействовать напыщенному юнцу – вполне. Шарлин ловко уворачивалась от ударов, и дубинка свистела всё время в нескольких сантиметрах от неё. Изловчившись, актриса наугад пнула полицейского ногой. На этот раз она не попала столь точно, как в предыдущий, поэтому парень лишь отшатнулся, но даже не упал. Улучив момент, женщина глянула в сторону Эдгара.

У писателя дела обстояли значительно хуже. Да, конечно, он на несколько страниц мог описать сцену драки, но вот сам не дрался никогда. Более того, из-за отсутствия кисти правой руки это и вовсе становилось проблематичным. Полицейский даже позволил себе ухмыльнуться, подходя к нему. Конечно, в прошлый раз служитель правопорядка потерпел поражение, но это совершенная случайность: не может служитель муз, да ещё и с единственной рукой, противостоять молодому парню, пусть и вооружённому всего лишь дубинкой.

Полицейский подошёл к литератору почти вплотную и замахнулся. Эдгар присел и на уровне инстинктов прикрылся руками, прижимая культю к лицу, а здоровую оставляя барьером между ним и резиновой дубинкой.

Полицейский расхохотался.

– Что-то ты не такой ретивый, как до этого. Может, обойдёмся, и ты добровольно дашь надеть на тебя наручники? – парень был не из лучших представителей своего рода, не чужда ему была и жестокость, но вот избивать безоружного инвалида ему претило.

– Наручники? Ты серьёзно? – Эдгар даже привстал и выставил теперь вперёд правую руку. – И как они помогут в моём случае?

– А, да, чёрт! Об этом я как-то не подумал.

Воспользовавшись секундной замешкой мальчишки в форме, мужчина попытался ударить его ногой в пах, как до этого сделала Шарлин, но у него не было той прыти, да и приём был слишком ожидаем.

– Ах, ты! – полицейский вовремя отскочил. – Ну, теперь не жди пощады! Получи, зараза!

Несколько раз служитель закона огрел Эдгара дубинкой, после чего тот повалился наземь и затих. Поразмыслив пару секунд, парень в форме достал наручники и пристегнул беглеца к себе. После этого он обернулся посмотреть, как обстоят дела у его напарника, и тут же пожалел, что по факту приковал себя к туше писателя и никак не может помочь коллеге.

А у того тем временем наметились очевидные проблемы. Шарлин наскучило скакать по полянке, словно молоденькая обезьянка, уклоняясь от ударов, и она перешла в наступление. Памятуя слова инструктора на курсах, она прощупала слабые места в обороне противника и начала продавливать их. Сказать по чести, у того было всего одно слабое место, но во всю оборону, потому что её не было, как таковой. Ну не приучен был этот мальчишка к тому, что кто-то может усомниться в его власти и попросту начать пинать, как безродного щенка. Он вот-вот мог оказаться на земле, причём, побитый женщиной.

Видя такой расклад, парень, практически сидящий на писателе, вскочил, снял наручник со своей руки, огляделся и пристегнул его к суку ближайшего дерева. На это ушла минута драгоценного времени, потому что писателя пришлось дотащить до этого самого дерева и прислонить к стволу. А его коллега уже был на земле. Дубинка перекочевала к Шарлин, и девушка с оттяжкой лупила парня по филейным частям, прикрикивая на него.

– Что ж ты делаешь, мужлан неотёсанный?! Не говорила тебе мама, что нельзя к людям приставать?! Захотел свежей девчатины?! Да я тебя сейчас…

Удар дубинкой по почкам прервал её излияния. Она слишком увлеклась местью мужчинам в лице паренька в форме, поэтому не заметила, как его напарник подоспел на помощь. Выронив дубинку, женщина пошатнулась и схватилась за спину.

– Ну, паскуда, – прошипела она сквозь зубы.

Следующий удар пришёлся уже по голове, и она взвыла от боли.

– Сейчас я научу тебя уважать полицию! – блюститель порядка вновь замахнулся.

– А-А-А-А!!! УБИВАЮТ!!!

Молодому парню показалось, что внутри его головы разорвалась шумовая граната, которая напрочь вынесла не только барабанные перепонки, но и часть мозга. Все остальные звуки стали глухими или исчезли вовсе. Он увидел, что женщина набирает воздуха для нового крика, и ринулся к ней, дабы не дать этим чудовищным, всё оглушающим децибелам вырваться наружу.

Второй раз огласить лес всей мощью своего поставленного голоса Шарлин не смогла. Едва очухавшись, избитый ею парень схватил женщину за ноги и увлёк на землю. Его напарник зажал ей рот рукой и тут же принялся заковывать в наручники. Беглецы явно проиграли схватку.

Эдгар тоже пришёл в себя от крика актрисы. Он посмотрел на руку и сук, к которому его пристегнули. Это была давно высохшая ветка, и освободиться от неё не составило бы особого труда. Но, видя, как «упаковывают» Шарлин, писатель сомневался, что может хоть чем-то помочь ей.

– А вы тут, как я посмотрю, всё в бирюльки играете, – раздался механический голос паука над самым ухом литератора.

Мужчина оглянулся и увидел, как на полянку верхом на небольшом медведе важно въезжает их недавний знакомый. Полицейские тоже услышали его слова и обернулись, закончив заковывать сопротивляющуюся женщину в наручники.

– А ну вали отсюда, козёл, – огрызнулся один из парней, – и свою собаку-переростка забирай.

– Так, – сказал паук, – ты и ты, – он указал одной из лапок на полицейских, – отошли от моих друзей и потерялись в лесу.

– А ты нам не указывай, жестянка!

– А вот это вы зря. На козла я ещё не обиделся, потому что я паук, а вот на жестянку…

Неуловимым для человеческого глаза движением робот указал лапкой сначала на одного полицейского, затем на его напарника. Спустя долю секунды оба они оказались накрепко привязаны липкой паутиной к ближайшим деревьям. Они могли лишь дышать, потому что пошевелить хоть какой-нибудь конечностью было выше их сил: паутина напоминала собой кевларовую нить, обездвижившую тела.

– А на жестянку – обиделся. Ну, что ж, счастливо оставаться, мы с вами вряд ли встретимся.

С этими словами робот спустился с мишки. Тот пригнулся к земле и подставил пауку лапу, чтобы тому было удобнее спуститься. Это были не жесты подобострастия, но вполне дружеские, исполненные уважения проявления души мохнатого зверя.

Когда паук выпрыгнул из останавливающегося паровоза, он приземлился прямо на плечи к медведю. Но ни о какой разборке речи не шло. Паук устроился на загривке зверя, и тот стремглав понёс его к замку банкира. Они вроде не обменивались никакими фразами, по крайней мере, вербально, из чего можно было заключить, что это происходило как-то иначе. Мишка точно знал, куда и с какой скоростью нужно нести робота.

Паук подошёл к Шарлин и освободил её от наручников.

– А ты всё нежишься? Давай, вставай, лежебока.

Женщина встала и, растирая запястья, хотела было ответить что-нибудь язвительное в своей манере, но затем перевела взгляд на двух привязанных паутиной к деревьям полицейских и сказала лишь:

– Спасибо.

– Не за что, – ответил паук. – Это службишка, не служба, служба, брат, впереди… Впрочем, я отвлёкся.

– Как дела у нашего однолапочного? – Эдгар в это время как раз избавился от сухой ветки, к которой его пристегнули, и протянул к пауку левую руку со свисающими наручниками.

– Это проще простого, – робот повёл лапкой, и разрезанный металл упал к ногам писателя. – Меня удивляет другое. Почему эти кожаные ублюдки не догадались приковать тебе руку к ноге?

Вопрос остался без ответа. Мишка, стоявший доселе совершенно спокойно, вдруг занервничал. Он завертел мордой, принюхиваясь к чему-то. Его беспокойство передалось пауку.

– Теперь, ребятки, пора поспешить. Мы рискуем остаться без нашего нового друга, с которым мы даже не успели ещё познакомиться.

Они подошли ко рву. Мост был поднят.

– Ты его тоже паутиной притянешь? – поинтересовался Эдгар.

– Я боюсь, как бы он нас не стал через стену перекидывать, – ответила на это Шарлин.

– В этом нет совершенно никакой необходимости, – флегматично заявил робот.

Мишка стоял позади них, и писателю показалось, что он пыхтит как-то натужно, словно пытается поднять тяжёлое бревно. Но не успел Эдгар обернуться, чтобы посмотреть на зверя, как мост перед ними просто рухнул под ноги. Перейдя по нему к воротам замка, Эдгар оглядел подъёмный механизм моста. Даже беглого взгляда хватило, чтобы понять, что он сорван напрочь. Ворота перед ними открылись сами собой, и все четверо ступили внутрь замка.

Мишка издал негромкий рык.

– Уже бегу, – откликнулся на это, а может, на какие-то свои мысли, паук.

Он стремглав бросился к площади перед главным замком. Даже Шарлин не могла поспеть за ним, не говоря уж о литераторе, у которого недавняя стычка отняла последние силы. Поэтому, когда они только подбегали к месту казни, робот уже стоял между помостами. Но его пока не видели, так как все взгляды были прикованы к палачу, занесшему огромную секиру. И к красивому молодому человеку, склонившему голову на колоду.

– Ну, хватит тут в горцев играть, – сказал паук так, чтобы его услышал каждый.