Дмитрий Дмитриев
Император-отрок. Историческая дилогия
– Да где, где?
– Вон, вон! Иль не видишь золотой-то кареты, курица слепая?
И действительно, показались золоченые придворные кареты, запряженные цугом в шесть лошадей; они были окружены скороходами, фурьерами, гренадерами, гайдуками и пажами в блиставших золотым шитьем мундирах и ливреях; повернула в дворцовые ворота и карета с царской невестой. Вдруг что-то сильно затрещало, и большая золоченая корона, находившаяся наверху кареты, свалилась на землю и разлетелась вдребезги.
– Ну, братцы, это не к добру, – заговорили в толпе.
– Корона свалилась с кареты царской невесты, стало быть, скоро Долгоруковым конец настанет.
Едва только острый язык Ваньки необдуманно проговорил эти слова, сильные руки двух полицейских схватили его за шиворот и потащили.
– Ну, вот теперь пойдут розыски, заплечным мастерам прибавится работы, и за свой язык парнюга поплатится увечьем, а может быть, и головой, – со вздохом тихо проговорил купец в лисьей шубе, смотря, как полицейские тащили Ваньку.
– А что ни говори, знак худой! – слышалось в толпе, где всякий по-своему старался объяснить падение короны.
Карета с царской невестой остановилась у подъезда дворца, Иван Долгоруков помог сестре выйти и провел ее по лестнице, устланной шелковым ковром, наверх.
На княжне Екатерине было белое глазетовое платье, шитое золотом; длинные волосы были завиты в четыре косы и унизаны драгоценными камнями; на голове сверкала бриллиантами и изумрудами диадема.
Ее встретила внизу старица-царица Евдокия Федоровна, бабка государя, но обдала ее холодным взглядом. При входе княжны Екатерины часовые взяли на караул, а музыканты заиграли.
При громе литавр и труб к невесте подошел император-отрок и детски-любопытным взглядом посмотрел на нее.
Все стали на свои места; музыка смолкла. Архиепископ новгородский Феофан приступил к обряду обручения.
По окончании обряда начался блестящий бал, на котором «для показания своего сердечного удовольствия» присутствовала, несмотря на свой сан, старица-царица.
– Ну, внучка моя нареченная, умей сделать счастливым моего внука-государя, на тебя, великая княжна, я надежду возлагаю, да и не я одна, а вся Русь! – строго проговорила она, поздравляя Екатерину Алексеевну.
Ничего не ответила на это царская невеста: она увидала в числе придворных и гостей графа Генриха Милезимо в блестящем мундире и, как ни старалась скрыть свое волнение, все же переменилась в лице при взгляде на своего возлюбленного.
Через некоторое время граф подошел к ней в числе поздравлявших, но она холодно протянула ему руку для поцелуя, и ни один мускул не дрогнул на ее лице.
Во время бала граф Милезимо воспользовался случаем, когда государева невеста со своей сестрой Еленой направилась в диванную, чтобы несколько отдохнуть и успокоиться, и с мольбой обратился к ней:
– Княжна, одно слово.
– Незаметно приходите в диванную, – не останавливаясь, ответила ему царская невеста.
Помедлив несколько, граф Милезимо крадучись прошел в диванную. Там никого не было, кроме Екатерины Долгоруковой и ее сестры.
– Зачем вы здесь? – не дав заговорить графу, резко промолвила царская невеста.
– Не утерпел: мне хотелось сказать вам… что… что император Петр не любит вас, княжна… Про это я узнал случайно.
– Я это знаю и без вас.
– И, несмотря на это, вы решились…
– Да, и, несмотря на это, я решилась быть царицею… Оставьте нас, граф Милезимо, ступайте, иначе вас здесь могут застать.
– Пусть кто хочет застает, теперь мне все равно…
– Вам, может быть, но не мне. Прошу вас сейчас же удалиться отсюда! – гневно сверкнув глазами и показывая графу Милезимо на дверь, сказала «великая княжна» Екатерина.
– Уйду, сейчас уйду… На днях я уезжаю из России и навсегда прощусь с Москвою. В своем сердце, княжна, я увезу свою страстную любовь к вам.
– Скорее спрячьтесь за драпировку, – повелительно проговорила царская невеста, показывая графу Милезимо на оконную драпировку.
Едва только он успел спрятаться, дверь в диванную отворилась и на пороге появился князь Алексей Григорьевич с бледным, встревоженным лицом.
– Ну, слава богу! Как гора с плеч!.. Я думал, с вами этот проходимец Милезимо, а его тут нет.
– Как видите, батюшка, с нами никого нет, – нисколько не растерявшись, тихо промолвила княжна Елена.
– Куда же мог подеваться этот Милезимо? Ведь я хорошо видел, как он юркнул сюда, следом за вами.
– Я здесь, князь, к вашим услугам, – с презрительной улыбкой проговорил граф Милезимо, выходя из-за драпировки.
– Как! Вы… вы здесь?.. Как вы смели? – не своим голосом крикнул князь Алексей Григорьевич.
– Тише, князь, нас могут услышать…
– Идите скорее в зал… и я сейчас следом за вами, только вот скажу слова два графу, – обращаясь к дочерям, проговорил князь Долгоруков, а когда они, не проронив более ни слова, вышли из диванной, он сказал Милезимо: – Знаете ли, граф, вас завтра же не будет в Москве. Если вы сами по своей воле не уедете, то вас до границ отправят с солдатами. Стоит только сказать мне слово…
– Но этого слова, князь, вы не скажете – вам невыгодно компрометировать свою дочь… Да и вообще ваши угрозы напрасны, я их не пугаюсь… Не я в ваших руках, а вы в моих. Стоит только мне намекнуть про мою любовь к вашей дочери государю, и тогда…
– Что?.. Что вы, граф, ваше сиятельство!.. Вы… вы не захотите губить мою дочь… и всех нас! – сразу же переменил князь Алексей свой грозный тон на заискивающий.
– Я так глубоко люблю вашу дочь, что против ее счастья не пойду…
– Я… я знаю… знаю, вы, граф, добры безмерно… Я и все мы так глубоко уважаем вас…
– О, полно!.. Я очень хорошо знаю, что вы ненавидите меня так, как только можно ненавидеть человека… Но не в том дело; я завтра уезжаю из Москвы, хотя, признаюсь вам, ехать мне не хочется, не дождавшись, чем все это кончится, а именно – женится ли император на вашей дочери?
– Разумеется, женится!.. Ведь обручение уже состоялось.
– Обручение, князь, – не венчание… С Меншиковой император тоже был обручен.
– Тьфу!.. Далась вам всем эта Меншикова!.. Довольно, граф!.. Мне недосуг. Пойдемте к гостям, могут заметить наше отсутствие с бала! – И, как ни в чем не бывало, князь Алексей Григорьевич, под руку с графом Милезимо, из диванной направился в зал, где бал был в полном разгаре.
Император-отрок обращал мало внимания на свою обрученную невесту и танцевал большей частью с царевной Елизаветой Петровной. Этого не могли не заметить находившиеся на балу, и недоброжелатели Долгоруковых радовались этому.
– А наш государь, кажется, больше интересуется цесаревной, чем своей невестой.
– И немудрено: ее высочество цесаревна Елизавета Петровна много красивее и милее нареченной невесты государя.
– По всему видно, государю не нравится княжна Екатерина.
– Удивляться надо, как его величество изъявил согласие на вступление в брак с Долгоруковой.
– Что поделаешь: князь Алексей Григорьевич со всех сторон обошел государя.
– Времена Меншикова опять вернулись к нам.
– При Меншикове, пожалуй, лучше было – тогда мы знали лишь его одного, а Долгоруковых много: приходится услуживать им всем.
– Теперь Долгоруковых и рукою не достанешь, высоко они поднялись, куда высоко!..
Так вполголоса переговаривались между собою двое придворных вельмож.
– А вы, господа, заметили, заметили? – подходя к ним, таинственно спросил князь Никита Юрьевич Трубецкой.
– Что, что такое?
– Ведь государева невеста с бала вдруг исчезла, а вслед за нею исчез и граф Генрих Милезимо.
– Да что ты, князь? Вон идет царская невеста со своей сестрой. Смотри, к государю подошла.
– И то, и то… ну, стало быть, вернулась. А я видел, как она с сестрой пошла в диванную, а следом за нею туда же крадучись вошел и граф Милезимо.
– Какая дерзость!
– Говорят, граф Милезимо у княжны Екатерины в женихах состоял.
– Вот, вот, смотрите – и сам Милезимо легок на помине: под руку с нареченным царским тестем идет.
– И то… подумаешь, какой между ними лад идет!..
А между тем князь Алексей Григорьевич, дружески сказав несколько слов графу Милезимо, отошел от него и, отозвав в сторону своего родича Василия Лукича Долгорукова, о чем-то долго вполголоса говорил с ним, причем несколько раз показывал на графа Милезимо.
– Ты говоришь, что Милезимо на родину скоро хочет ехать? – спросил у него Василий Лукич.
– Хочет, да я не верю ему, не поедет.
– На время припрятать его необходимо.
– Точно, братец, необходимо, но как?
– А как, я научу тебя. Только что мне будет за науку?
– Свои люди, братец, сочтемся.
– Теперь ты, князь Алексей, как нареченный тесть государя в большом фаворе состоишь… нас, сирых и убогих, не позабудь…
– Уж забуду ли? Всегда душой служить готов тебе, только научи меня, как отбояриться от этого проклятого Милезимо.
– Пойдем-ка в диванную, там на свободе и поговорим.
Родичи-князья отправились для переговоров в диванный дворцовый зал.
Влюбленный граф Милезимо скучал на придворном балу; он не танцевал и с нетерпением ждал, когда кончится бал и начнется разъезд, так как уехать ранее с бала он, по этикету, не мог.
Но вот император-отрок удалился в свои внутренние апартаменты, и многочисленные гости стали разъезжаться из дворца.
Тотчас же и Милезимо поспешно спустился по дворцовой лестнице к подъезду и приказал позвать своего кучера.
Между тем за час до разъезда с этим кучером произошел такой случай: полицейский офицер, находившийся у дворцового подъезда, был позван в дворцовую приемную и там увидел секретаря генерал-губернатора; последний обратился к нему с таким приказом:
– Граф Милезимо, состоящий при австрийском посольстве, жаловался мне на своего пьяного кучера, который чуть не вывалил его из кареты; отправьте кучера на съезжую, пусть там проспится, и замените его другим.
– Кем прикажете, ваше превосходительство?
– Говорю вам, другим… он ждет на подъезде и звать его Никитой. Вы понимаете меня?
– Так точно, ваше превосходительство…
– Вы позовете Никиту, и пусть он вместо пьяного кучера садится на козлы кареты графа Милезимо.
– Слушаю, ваше превосходительство!
– Ну, ступайте, выполняйте приказание!
Полицейский в сопровождении двух будочников разыскал карету графа Милезимо и повелительно крикнул кучеру Ивану:
– Слезай с козел!
– Зачем, ваше благородие? – недоумевая спросил Иван.
– Слезай, разбойник, не то прикажу стащить! Ты пьян, каналья!
– Помилуйте, ваше благородие, я в рот не беру хмельного, – оправдывался кучер, но все же слез с козел.
– Да ты еще смеешь спорить с начальством? Так вот же тебе, дьявол! – И здоровая затрещина заставила замолчать Ивана. – Ведите на съезжую, запереть в холодную, пусть там, пьяница, проспится! – приказало начальство будочникам.
Те схватили и повели ни в чем не повинного беднягу.
Вернувшись к дворцовому подъезду, полицейский чин позвал неведомого ему Никиту. Из толпы вышел здоровый, плечистый мужчина в кучерском кафтане.
– Я буду Никита, я, – проговорил он.
– Ты? Прекрасно; ты свезешь графа Милезимо…
– Знаю, ваше благородие, куда свезти требуется его графскую милость, знаю, – перебивая полицейского, проговорил, ухмыляясь, Никита.
– Стало быть, тебе сказали?
– Так точно, сказали.
Когда позвали карету графа Милезимо, к подъезду дворца подъехал Никита. Милезимо не заметил, что его кучер заменен другим, и сел в карету; придворный лакей захлопнул дверцу, и карета понеслась.
Возвращаясь с бала, граф так предался думам о любимой им девушке, что даже и не заметил, что его карета ехала совсем не по той дороге, по которой следовало: он занимал дом на Ильинке, а его карета неслась из дворца по Никитской.
Вдруг размышления графа были неожиданно прерваны; лошади остановились, дверцы кареты отворились, и граф очутился между двух незнакомых ему людей, сильных, здоровых, по одежде похожих на охотников; у каждого заткнут был за кушаком пистолет.
– Что это значит? Кто вы? Как смели? – удивляясь, крикнул граф и хотел было вынуть из ножен саблю, но здоровые руки сидевших с ним рядом людей так сильно схватили его, что он невольно застонал. – Вы… вы… разбойники! Вам нужно золото?
– Нет, – отрывисто ответил один из людей.
– Кто же вы, кто? Куда вы меня везете?
– Куда нам приказано.
Ночь была лунная, светлая, и граф Милезимо в окно кареты заметил, что на козлах сидел не его кучер Иван, а другой.
«Теперь я понимаю! – подумал граф. – Я… я попал в западню… Но к кому? Кто устроил мне ее? И что меня ждет впереди?.. Уж не дело ли это Долгоруковых? Не к ним ли попал я в руки?.. От них ожидать мне хорошего нечего!»
А карета все мчалась вперед и подъехала к заставе. Кучер Никита что-то сказал часовому, тот поднял шлагбаум и отодвинул рогатку. Милезимо хотел закричать.
– Если пикнешь, граф, хоть одно слово, я застрелю! – холодно проговорил один из находившихся в карете, вынимая из-за кушака пистолет.
Граф замолк.
За заставой карета опять помчалась. Морозная ночь миновала, появился слабый просвет зимнего утра. Карета въехала в лес, а затем подъехала к усадьбе Горенки.
– А, теперь я знаю, в чьи руки я попал! – оглядывая знакомый дом и двор усадьбы, воскликнул граф.
VIII
Действительно, граф Милезимо очутился в руках Долгоруковых. Это случилось так: по приказанию князя Алексея Григорьевича Долгорукова кучер графа Милезимо был заменен другим, и последнему было приказано везти Милезимо не туда, где он жил, а в подмосковную Долгоруковых. Два человека, севшие к Милезимо в карету, были дворовыми Долгорукова; им было приказано князем, в случае надобности, употребить силу. Они, согласно приказанию, привезли графа Милезимо в Горенки и сдали его в распоряжение княжеского дворецкого Евсея Наумовича.
Старик дворецкий жил постоянно в Горенках и являлся управителем усадьбы. Он пользовался расположением и доверием князя, но не злоупотреблял этим; честно управляя усадьбою, он не теснил дворовых и крепостных мужиков и, имея мягкий нрав, со всеми старался жить миролюбиво.
Немало встревожился он, когда привезли в усадьбу пленником графа Милезимо.
– Что же, братцы, мне делать с этим графом, как обходиться с ним я должен? – обратился он к дворовым, привезшим в усадьбу графа.
– Наверное, князь Алексей Григорьевич написал тебе об этом вот в этом письме, – ответил старику один из дворовых и подал ему княжеское письмо.
Евсей поспешно вооружил свой нос очками с большими круглыми стеклами в медной оправе, поцеловал печать, а потом по складам начал читать «княжеские письмена».
Между тем граф Милезимо сидел в карете, у дверей которой стояли по обеим сторонам для «охраны» княжеские охотники с ружьями за плечами.
Князь Алексей Григорьевич, между прочим, написал дворецкому следующее:
«Держи, Евсей, моего лютого ворога Милезимо под строгим караулом. Отведи ему для временного пребывания одну из горниц верхнего жилья, которая похуже; дверь должна быть всегда заперта и ключ у тебя в кармане… Обед ему отпускай простой, холопский; и того, по своему деянию, он, пес, не стоит. А если станет он дебоширить и бунтовать, то прикажи связать ему руки и из горницы для усмирения в подвал посади. Вообще с этим немчурой не церемонься. Не ты будешь в ответе, а я… А главное – смотри, старик, в оба, чтобы он не улизнул из усадьбы. Ты за это головою мне ответишь».
– Ну, не было печали, так черти накачали!.. Легко сказать!.. Такую особу, как граф Милезимо, я должен под замком держать как холопа или невольника!.. О Господи!.. Да где граф-то? – упавшим голосом спросил дворецкий.
– Да все в карете сидит.
– Так ведите его сюда. Я должен этого немецкого графа холопским обедом кормить и обхождение с ним иметь холопское. Это с графом-то!.. Да в чем он провинился против князиньки? С нашей княжной Екатериной этот Милезимо амур имел, а теперь княжну обручили с императором; уж не через это ли произошло что-нибудь? – вслух раздумывал дворецкий Евсей, поджидая Милезимо.
Наконец графа ввели. Но тут дворецкий забыл приказ своего господина и встретил графа почтительным поклоном.
– Старик, зачем меня привезли сюда? – крикнул Милезимо.
– Не могу знать, господин граф.
– Кто же будет знать, кто? Помни, я состою при посольстве, за меня и твой князь, и все вы – все строго ответите! – продолжал Милезимо.
– Моей вины нет, ваше сиятельство: я делаю, что мне приказывают.
– А если прикажут тебе убить меня?
– И убью, ваше сиятельство! Знаю, что страшный грех приму на душу, а приказа господского не преступлю, – твердо проговорил старик дворецкий. – Ну а пока на то приказа нет. Мне только велено держать твою милость на холопском положении, под замком.
– Под замком? Видно, ты, старый дурак, и твой князь с ума сошли? Как вы смеете? За меня вступится мой император. Вы не смеете лишать меня свободы! – горячился граф Милезимо, но это ничему не помогло, и ему пришлось покориться.
Дворецкий запер его в одной из горниц и ключ взял к себе.
Горница находилась во втором этаже княжеского дома и обширным коридором отделялась от других жилых помещений. В ней находилось одно окно с двойною рамою; в углу были поставлены простая кровать с жестким тюфяком, два-три стула и стол.
Евсей Наумович в точности выполнил приказ своего «князиньки», никуда не выпускал графа, кормил «серой» пищей с холопского стола.
В первое время Милезимо отказывался от такой пищи, требовал лучшей, но ему в том было отказано.
– Что же, вы хотите морить меня голодом, что ли? – крикнул граф, отодвигая от себя чашку со щами из свинины.
– Зачем морить голодом?.. Если бы морили голодом, то щей твоей милости не дали бы, – самым невозмутимым голосом ответил ему дворецкий.
– Но пойми, старая дубина, я не могу есть всякую дрянь.
– Напрасно так говорит твоя милость: хлеб насущный – Божий дар, а щи да каша – мать наша.
Однако голод заставил изнеженного графа Милезимо, привыкшего к изысканному столу, есть и грубую пищу.
Так прошло несколько дней, а граф Милезимо все томился в заключении. Лишенный здоровой пищи и без воздуха, он побледнел и похудел, стал раздраженным. Он часто ругался со своим «старым тюремщиком», как называл он дворецкого Евсея, и посылал проклятия на голову Алексея Григорьевича, отца своей возлюбленной, но волей-неволей покорялся своей участи и ждал, когда двери темницы будут для него открыты.
Между тем во всей Москве вскоре только и говорили, что о неожиданном исчезновении молодого графа Генриха Милезимо. Рассказывали, что ночью на него напали разбойники и убили; передавали также, что красавца Милезимо похитила какая-то молодая вдова-боярыня, а другие говорили, что граф Милезимо уехал к себе на родину…
Австрийский посол граф Вратислав обратился к канцлеру Остерману за объяснением, куда девался его родич, граф Милезимо, и просил отыскать его. Остерман, как мог, успокоил Вратислава и обещал непременно принять все необходимые меры.
– Пожалуйста, ваше сиятельство, поспешите, иначе я принужден буду довести об этом до сведения своего императора, – с тревогой в голосе проговорил Вратислав. – Да, кроме того, отсутствие Генриха и неизвестность его участи сильно беспокоят меня лично. Ведь прошло пять дней, как он исчез, а о нем нет ни слуху ни духу. Я боюсь, не попал ли Генрих в ловушку. Врагов у него здесь немало.
– Какие же могут быть враги у графа Милезимо?
– Вы сами знаете их, ваше сиятельство, они довольно могущественные.
– Кто же они? – притворно удивляясь, переспросил у посла осторожный Остерман. – Уверяю вас, господин граф, я ничего не знаю.
– Ну, если хотите, я назову вам врагов Генриха. Первые – это князья Долгоруковы, они ненавидят Генриха.
– За что же им ненавидеть графа Милезимо?
– И это вы хорошо знаете.
– Уверяю вас, граф!..
– Довольно, ваше сиятельство!.. Я не ребенок, которого можно провести пустыми отрицаниями. Да наконец, я полагаю, вы прекрасно знаете всю щекотливость положения, в которое поставлено этим ваше правительство: ведь исчез не кто-нибудь, а один из представителей нашего посольства!.. Вы обещаете мне разыскать моего Генриха, вашим словам я верю и потому покидаю дворец наполовину успокоенным.
Граф Вратислав уехал, а Остерман произнес про себя:
«Да, несомненно, это Долгоруковы припрятали Милезимо!.. Их дело!.. Милезимо находился «в амурах» с княжной Екатериной, вот они из боязни, чтобы он не помешал им обвенчать государя с княжною, и припрятали ее прежнего милого дружка. Но так оставить это нельзя, надо принудить Долгоруковых выпустить Милезимо, иначе может разгореться большая неприятность. Надо сейчас же об этом переговорить с князем Алексеем Григорьевичем. А всего лучше я кое-что поразведаю от его дочери, сейчас же поеду к ней в Головин дворец, благо туда мне доступ есть».
Остерман поспешил к обрученной царской невесте.
Княжна Екатерина приняла его довольно сухо: она была нерасположена к Остерману.
– Что привело вас ко мне? – спросила она.
– Засвидетельствовать вашему высочеству мое глубокое почтение. – При этих словах Андрей Иванович низко поклонился княжне Екатерине, которая теперь, как царская невеста, имела титул «высочества». – А кроме того, думал встретить здесь вашего батюшку, князя Алексея Григорьевича.
– Отца нет… он куда-то уехал.
– Как это жаль!.. Ведь дело-то у меня крайне важное и спешное.
– Если не секрет, скажите.
– От вас, ваше высочество, секретов быть не может, вы, как будущая царица, должны знать. Изволите ли видеть, ваше высочество, сейчас у меня был граф Вратислав и заявил мне, что его родич граф Милезимо до сих пор не возвращался домой с придворного бала, состоявшегося в день обручения вашего высочества, и неизвестно, где находится. – И, сказав эти слова, Остерман пристально посмотрел на царскую невесту.
У нее задрожало сердце при этом известии; она поняла, что с ее возлюбленным случилось какое-нибудь несчастье или – что еще было бы ужаснее – он пал жертвою мести своих врагов. Невольно вспомнилась ей сцена между Милезимо и ее отцом на ее обручения. Хотя тогда оба они вышли в зал видимо спокойные и даже любезно разговаривали друг с другом, однако она, зная враждебность своего отца к графу, не очень-то верила этому дружественному на вид отношению их друг к другу. Мало того, услышав теперь известие об исчезновении графа, она сперва невольно подумала и потом даже почти уверилась в том, что тут дело не обошлось без участия ее отца.
Однако она хорошо сумела скрыть свое волнение; ни один мускул не дрогнул на ее красивом, холодном лице, но все же она как-то глухо спросила:
– Ну и что же?
– Граф Вратислав просил принять меры к разысканию Милезимо, – ответил ей Андрей Иванович и при этом подумал: «Что же это? Никакого смущения? Ни волнения или испуга не видно на лице княжны! Я думал поразить ее известием, что Милезимо пропал… Или княжна хитра и скрытна, или все слухи о ее отношениях к красавцу Милезимо – ложь».
– При чем же мой отец? – спросила в этом момент княжна. – Отыскать Милезимо, напасть на его след – это дело полиции и сыщиков.
– Я желал бы, ваше высочество, посоветоваться с князем Алексеем Григорьевичем, услыхать его мнение об этом деле… Ведь граф Вратислав настоятельно требует, чтобы Милезимо был разыскан.
Однако княжна решила спокойно довести до конца взятую на себя роль, а потому холодно возразила:
– Странно… Милезимо мог уехать на свою родину.
– Этого, ваше высочество, быть не может. Граф не поедет прямо с бала за тысячу верст.
– Да, да, вы правы. Так что же могло случиться с ним? – задумчиво проговорила княжна Екатерина.
– Вот это-то и надо узнать, ваше высочество! Очень жалею, что не застал вашего батюшки! Хотел спросить его совета, но, к сожалению, должен спешить.
Андрей Иванович откланялся царской невесте и, пообещав заехать для переговоров с князем Алексеем Григорьевичем в другой раз, уехал.
– Это непременно дело отца и брата Ивана, они куда-нибудь спровадили Генриха и, наверное, томят его в неволе. Бедный мой Генрих! Надо во что бы то ни стало спасти его, выручить… Я… я заставлю отца выпустить Генриха! – тихо проговорила княжна Екатерина, с волнением расхаживая по своей горнице.
Через некоторое время вернулся домой отец и, тотчас заметив ее волнение, нежно спросил:
– Катюша, царевнушка моя, ты как будто чем встревожена? Что с тобою?
– Со мною-то ничего, а вот вы скажите, что сделали с графом Милезимо? – резко ответила княжна, пристально посмотрев на него.
– Что такое? Что ты говоришь, Катюша? – притворяясь удивленным, воскликнул князь Алексей.
– Ах, пожалуйста, не притворяйтесь, это ни к чему не поведет. Лучше говорите, куда вы припрятали Милезимо?..
– Почем я знаю? Я, право, удивляюсь, зачем ты говоришь это.
– Я требую, чтобы вы сейчас же сказали мне, где Милезимо. Вы, безусловно, знаете это, так как именно вы прямо с придворного бала приказали увезти куда-то Генриха. Остерман только что был здесь и сделал мне явные намеки на это. Батюшка, вы нехорошее дело задумали! За Милезимо вступился граф Вратислав, он требует, чтобы Генрих был разыскан.
– А мне-то какое дало?.. Пусть разыскивает.
– Повторяю, не притворяйтесь! Это вы припрятали Генриха и, наверное, держите его в неволе. Догадаться об этом нетрудно: вы боитесь Милезимо из-за его любви ко мне! Да, вы боитесь, чтобы не вышло скандала, чтобы Генрих не отбил меня у царя-мальчика. А это возможно…
– Катерина, опомнись! – с ужасом воскликнул князь.
– Да, да, возможно!.. Ведь я сама люблю Генриха и, если нужно будет, скажу о том даже самому жениху-государю, – твердо проговорила княжна Екатерина.
– Молчи, молчи, подслушать могут.
– Если вы не выпустите Генриха, я на все пойду, ни перед чем не остановлюсь! Не думайте, что меня прельщает возможность стать императрицею, что это сделает меня счастливой. Нет для меня счастья, вы, отец, отняли его у меня!.. Вы разбили мою жизнь, а теперь хотите сделать несчастным и Генриха. Но это вам не удастся. Говорите же, куда вы припрятали Генриха? Вы молчите? Хорошо, я сейчас же пойду к государю и повинюсь ему, что выхожу за него без любви, что я люблю другого. – И, проговорив эти слова, княжна быстро направилась к двери.
– Остановись, безумная! Я скажу тебе, где Милезимо. Он в Горенках. Это я приказал свезти его туда, – с глубоким вздохом ответил Алексей Григорьевич.
– Сейчас же пошлите приказ выпустить графа и привезти в Москву. Не бойтесь, Милезимо вам не помешает… Сегодня вы его выпустите, а завтра он навсегда уедет из Москвы.
– Уедет ли, Катюша?
– Я говорю: уедет. Что еще вам нужно? Пошлите же приказ выпустить Милезимо! – голосом, не допускающим возражения, сказала отцу княжна.
– Сейчас, сейчас! – покорно ответил князь.
Между тем граф Милезимо томился в своем заключении и никак не мог примириться с грубой русской пищей: к щам и каше он питал чуть ли не отвращение. Когда ему надоедало сидеть под замком, он принимался барабанить в дверь руками и ногами. Входил дворецкий Евсей, и между ними начиналось препирательство.
– Ну, что вам надо? – спросил при одном из таких посещений старик. – Что вы безобразите? А еще граф!
– Молчать, старый дурак! – крикнул на него Милезимо. – Я не хочу сидеть взаперти!.. Понимаешь, не хочу, мне надоело. Выпусти меня!.. Я озолочу тебя…
– Это невозможно…
– Почему? Ведь это от тебя зависит.
– Если бы от меня зависело, я давно отпустил бы вас. Зачем вы мне? С вами один только грех! Но ведь выпусти я вас, мой князинька прикажет батогами забить меня до смерти. Не дай Бог ему поперечить. Он теперь и-и какой большой человек!.. Шутка ли: будущий тесть государя!..
– Это я, старик, знаю и без тебя. Ты вот скажи, когда меня твой князинька из неволи выпустит?
– Думаю, что скоро. Зря держать не будет.
– Трус твой князь, меня боится, привык делать все подлостью, обманом. Но его поступок со мною даром ему не пройдет. Я вызову его на дуэль и непременно убью.
– Так он и примет ваш вызов! – полупрезрительно произнес старик дворецкий.
– Я заставлю его принять, заставлю!
Подобные разговоры довольно часто происходили между Милезимо и дворецким, точно исполнявшим приказ своего барина, а иногда кончались бранью, доходившей чуть не до драки; взбешенный граф бросал в старика Евсея всем, что попадало ему под руку; дворецкий обыкновенно ретировался в дверь и, прихлопнув ее, запирал на замок. Если Милезимо ломился в дверь, Евсей грозил ему связать руки и спустить в подвал. Эта угроза оказывала свое действие, и граф уступал и успокаивался.
Однажды, когда граф страшно скучал в заключении, к нему вошел Евсей и отрывисто проговорил:
– Одевайтесь, ваше сиятельство, вас сейчас повезут в Москву… Его сиятельство князь Алексей Григорьевич выпускает вас на свободу, уже прислана карета из Москвы, с княжеского двора.
– Не верится мне что-то!.. Нет ли тут опять западни? Может, меня вместо Москвы завезут в какую-нибудь глушь… Ну да, впрочем, посмотрим, – несколько подумав, проговорил граф и стал поспешно одеваться.
В той самой карете, в которой привезли Милезимо в Горенки, отвезли его в Москву.
Граф Вратислав был сильно возмущен поступком Долгорукова с его родичем Милезимо, грозил чуть ли не разрывом дипломатических сношений Австрии с Россией, так что Остерману стоило немало труда уговорить его, а также графа Милезимо покончить дело миром. Милезимо настаивал на удовлетворении и только тогда согласился примириться с Алексеем Григорьевичем, когда тот разрешил ему последнее свидание с княжною Екатериной. Однако ему было поставлено непременным условием тотчас же покинуть Россию.
Чтобы проникнуть во дворец, в апартаменты княжны Екатерины, графу Милезимо пришлось выбрать поздний вечер, укутаться в женскую шубейку и прикрыть лицо густой вуалью. Любимая горничная княжны, посвященная в ее сердечные тайны, ввела Милезимо в ее горницу.
Княжна была заранее предупреждена отцом об этом свидании. Сперва она никак не могла понять, почему отец согласился на это, и спросила его об этом.
– Мне волей-неволей, чтобы избежать огласки, а может быть, и чего-либо худшего, пришлось согласиться на это свидание! – гневно сверкая глазами, произнес князь Алексей. – Ведь этот сорванец Милезимо грозился вызвать меня на дуэль и убить, если я не соглашусь на это свидание с тобою. Но помни, оно должно быть последним.
– Ах вот как, батюшка?.. Ну, теперь я понимаю: Генрих купил у вас это свидание, и, как видно, дорогой ценою. Вы поступили с ним как с холопом, как с невольником, держа его под замком, и взамен удовлетворения, которое вы обязаны были дать ему, он выторговал у вас свидание со мною. Ах, вы, не… – резкое слово готово было сорваться с уст княжны, но она вовремя опомнилась и воскликнула: – Бедняжка Генрих! Сколько он выстрадал из-за меня!.. Но я сумею вознаградить его за это!..
– Что ты говоришь, Катюша?
– Говорю, что за все то зло, какое вы причинили ни в чем не повинному Генриху, мне придется вознаградить его. И это я сделаю, сделаю!..
