Дмитрий Денисовский
Огоньки без огранки

Глава 3 – ноябрь 1977 года – «На министерских коврах»

Торжественный банкет в Главном Административном здании Управления МВД СССР, посвященный юбилейной годовщине Дня милиции, прошел, в общем-то, по заранее известному сценарию.

Во время него, к великому облегчению милицейских начальников всех уровней, скоропалительных решений и спешных наказаний пока вынесено не было.

Николай Анисимович Щелоков – единовластный министр МВД СССР, одетый в темно-синий парадный мундир с золотыми погонами и огромным количеством орденов на груди, ждал всех в дальнем конце зала. Он, собрав генералов в круг, пояснил:

– Решил не откладывать обсуждение на совещание в министерстве. Дело не терпит отлагательств! – сразу строго спросил по существу и без подготовки. – Какие подвижки по армянскому инциденту?

Щелоков обвел глазами потупившихся подчиненных.

Высокие милицейские чины стояли, как в рот воды набравши, и не придумали ничего другого, как одновременно повернуться с немым вопросом в глазах в сторону министра МВД Армении.

Высокий и худощавый седой человек в форме генерал-лейтенанта милиции сообразил, что уйти от прямого ответа не удастся и начал лепетать:

– Товарищ генерал армии, делаем все возможное! Больно уж дело заковыристое, но сотрудники работают..!

Щелоков возмутился:

– Товарищ Паталов, вы отдаете себе отчет насколько это важное дело? Из банка вашей республики похищено полтора миллиона рублей! Это удар по нашей денежной системе! А вы мне про какие-то заковыристости говорите…

Он не дал ничего сказать армянскому министру в свое оправдание. Продолжил, подняв вверх указательный палец, символизирующий упоминание о небожителях:

– Евгений Гургенович, дело на контроле Политбюро! Леонид Ильич лично интересуется чуть ли не каждый день. С момента кражи прошло уже больше трех месяцев, а преступники так и не выявлены. Украденные деньги не возвращены! Вы представляете в каком свете выглядит советская милиция? И это в год ее шестидесятилетия!

Генерал Паталов больше всего сейчас хотел провалиться сквозь мраморный пол, местами застеленный огромными красными шерстяными коврами. Не было у него вразумительных ответов грозному министру. И хотел бы сказать что-то по существу, но начал лить воду о подробностях дела, которые и так были хорошо известны всем присутствующим:

– Николай Анисимович, я хорошо понимаю ответственность момента. Группы оперативников и следователей работают в Ереване. Это же не шутка – похитить из хранилища госбанка Армянской ССР тридцать килограмм купюр. Мы уверены, что без наводчика не обошлось. Просеиваем сейчас весь персонал банка. Да и сумму такую преступникам сбыть не просто. Причем серия банкнот в основном одна. Мы проверяем магазины, рынки, сберкассы. Никуда не денутся, рано или поздно накроем!

Щелоков закипел. Лицо его покраснело от возмущения. Он стал громко выговаривать, не обращая никакого внимания на многочисленных гостей, приглашенных на банкет, вмиг расплескавших шампанское из бокалов и отпрянувших от этого круга генералов, как от вспыхнувшего костра:

– Раньше или позже ваши погоны слетят, Евгений Гургенович! И сдается мне, что будет это скорее раньше, чем позже. Леонид Ильич дал нам три месяца сроку, чтобы найти деньги и схватить злоумышленников. А через месяц будет заседание Политбюро, где мне зададут по этому делу вопросы. Непременно зададут! Что, по-вашему, я должен там отвечать?! Вы хоть представляете себе, товарищ генерал-лейтенант, какие там могут быть сделаны оргвыводы?!

– Так точно, товарищ генерал армии! Представляю!

Паталов стоял ни жив, ни мертв. В его мыслях уже мерещились сорванные с кителя генеральские погоны и должность начальника отдела милиции в каком-нибудь заштатном, армянском Мухосранске.

Министр продолжил:

– Гляди-ка, представляет он! Не фунт изюма сперли! Коллеги из соседнего ведомства спят и видят это дело к своим рукам прибрать. Андропов не устает повторять на Политбюро, что все это пахнет попыткой подрыва банковской системы СССР! А отсюда следуют далеко идущие выводы!

Щелоков несколько смягчился. Все знали, что он был человеком эмоциональным и быстро закипающим. Но и остывал он так же быстро, пытаясь найти в итоге оптимальные решения:

– Какая вам нужна помощь, Евгений Гургенович? Сколько групп работают по этому делу?

Паталов, скукожившийся до этого под гнетом гневных слов министра, распрямился и начал четко докладывать:

– Задействованы две группы из республиканских МВД и Прокуратуры. Месяц назад к работе подключились важняки из Генпрокуратуры СССР. Людей хватает, люди работают. Уверен, что скоро будут результаты!

Щелоков кивнул. Повернулся к союзному Генеральному прокурору, у которого на синем кителе ярко сверкала звезда Героя Социалистического труда, и строго спросил:

– Роман Андреевич, у вас есть что-нибудь сказать по делу?

Генеральный прокурор СССР Руденко ответил уклончиво:

– Мало времени прошло, Николай Анисимович! Мои следователи копают в Армении, но вы же знаете, с какими трудностями это связано?! Если учитывать, так сказать, специфику республики!..

Щелоков нетерпеливо махнул рукой и перебил говорящего:

– Что вы мне о специфике какой-то талдычите?! Страна у нас одна и законы везде в ней одинаковые. Меня удивляет, что вам, Роман Андреевич, надо эти прописные истины повторять!

После этих избитых фраз, сказанных громким тоном, министр осекся, вспомнив что-то, и добавил:

– Хотя и правда в ваших словах есть…

Он вздохнул и, посмотрев на Паталова, как-то тихо, по-человечески произнес с явным укором:

– Эх, и дает нам прикурить ваша, Евгений Гургенович, Армения! То взрыв в московском метро, совершенный армянами-террористами, то, теперь вот, ограбление банковского хранилища. Порядка в республике нет, товарищ генерал-лейтенант! Нет порядка! А у нас еще и Олимпиада пройдет через три года. Партия и правительство поручило нам за этот срок очистить страну от преступников и антисоциальных элементов всех мастей. А тут такое!

Ведомственный министр с трудом нашел глазами начальника Московского уголовного розыска, молча стоявшего до этого за спинами первого круга приближенных. Махнул ему рукой подзывающим жестом.

Совсем не старый, но уже седой, поджарый мужчина с высоким, открытым лбом в форме генерал-майора милиции протиснулся через высокопоставленные тела. Встал по стойке смирно перед Щелоковым.

Тот смерил его оценивающим взглядом и спросил спокойным голосом:

– Олег Александрович, у вас в МУРе наверняка есть спецы по расследованию хищений в банках?

Генерал Ерохин коверным руководителем не был и не любил все эти вельможные танцы на министерских полах. Поэтому ответил коротко и четко, не подчеркивая важности организации, которой руководил:

– Николай Анисимович, по согласованию с Генпрокуратурой, группа майора Нестерова уже неделю назад приступила к работе!

Щелоков в удивлении поднял брови:

– Майора? Не мелковато ли для такого крупного дела?

– Никак нет, товарищ министр МВД! Майор Нестеров один из лучших сотрудников МУРа, имеющий большой опыт расследования краж и грабежей.

Щелоков одобрительно кивнул и спросил:

– Я полагаю о результатах рано спрашивать? Может быть есть хоть какие-то конструктивные мысли?

Щелоков разговаривал с далеко не самым звездным генералом из стоящего круга на удивление вежливо и даже с нотками уважения в голосе.

Ерохин отрапортовал без лишних перечислений постов и званий:

– Результатов нет, а соображения есть, Николай Анисимович! Майор Нестеров считает, что необходимо изъять из обращения все сотенные купюры новой серии АИ! Причем, сделать это надо, как можно быстрее! Мы предполагаем, что расследование дела затянется надолго, если не решиться на этот шаг. Страна большая и деньги растворятся! Преступников то мы, конечно, возьмем рано или поздно, но время будет потеряно.

По кругу крупно-звездных генералов пошел громкий, возмущенный шепот. Никто из них даже в мыслях не мог предложить такого министру. Как мог этот выскочка, всего лишь какой-то там начальник Московского уголовного розыска, да еще с подачи несчастного майоришки, замахнуться на государственное решение, которое мог принять только сам Генеральный секретарь партии?!

Генералы, повозмущавшись, втянули головы в плечи, ожидая, что от Щелокова сейчас полетят искры. Они были уверены, что министр разразится гневной речью и поставит этого, молодого еще по их меркам, генерал-майора на место. Но произошло совсем обратное.

Министр сделал к Ерохину шаг и, одобрительно похлопав начальника МУРа по плечу, заключил:

– Первое конструктивное предложение по делу! Как бы странно ни звучало, но сейчас это единственное, что я могу предложить на Политбюро! Это лучше, чем докладывать о нерадивости сотрудников ведомства или молчать, как немому! – сразу переспросил у Ерохина. – Как считаете, я могу пообещать Леониду Ильичу, что мы отыщем преступников, если сотенные купюры этой серии будут изъяты?

Тот дал развернутый и убедительный ответ:

– Николай Анисимович, им деваться некуда будет. Сотенных купюр украдено на миллион триста тысяч рублей. Да еще двести тысяч другого номинала. Преступники, конечно, могут начать тратить эти мелкие банкноты, но жадность человеческую никуда ведь не денешь. Необходимо только объявить о том, что серия АИ будет скоро выведена из обращения и ворам придется торопиться и рисковать, чтобы не остаться на руках с мешком макулатуры. А мы уж расставим сети и возьмем их. Обязательно возьмем, товарищ министр МВД!

Убежденность начальника МУРа положительно подействовала на Щелокова. Он развернулся и указал, обращаясь не только к Ерохину, а и ко всем присутствующим:

– Работайте, Олег Александрович! Взаимодействуйте с остальными группами. Помощи в расследовании можете требовать от всех, стоящих тут. Дело ведь союзного масштаба! С Арменией постоянную связь держите.

Щелоков хотел уже было разрешить всем разойтись и поднял для этого свою повелевающую руку, но в последний момент добавил Ерохину:

– Еженедельно держать меня в курсе! И… Олег Александрович, наделяю вас всеми полномочиями в расследовании. Любыми, по вашему усмотрению! Уверен, Леонид Ильич поддержит меня в этом! Как поняли все?

Генералы одновременно закивали, пытаясь наперебой произнести: «Так точно!». Очень уж хотелось им побыстрее вернуться к своим супругам, стоящим в отдалении с бокалами шампанского в руках и испуганно таращащим глаза на то, что происходит в середине зала.

Пожалуй, только генерал Ерохин, спокойно дождавшийся конца многоголосия, повторил уже в тишине общее: «Так точно! – и добавил последующее. – Разрешите удалиться?». И не торопясь последовал после министерской отмашки вслед за остальными, ринувшимися к банкетным столам, ломящимися от всевозможных закусок.

Спустя четверть часа Ерохин подошел к генералу Паталову и успел переговорить с ним по делу. Министр МВД Армении отвечал не особо охотно. Скорее даже настороженно и скупо. И причиной этого была вовсе не черная икра, которой армянский министр набил себе рот, а банальная служебная ревность к начальнику МУРа. Ревность к опытному и проницательному офицеру, к которому Щелоков явно был расположен куда более доброжелательно, чем к нему – министру МВД Армении.

Олег Александрович за долгие годы службы научился не обращать внимание на отрицательные эмоции коллег. Сам прошел когда-то министерские коридоры и прекрасно знал, что такое кабинетная дипломатия. Не любил ее, но понимал правила и чувствовал тонкости. Поэтому и вынес из разговора с Паталовым только то, что считал необходимым. Сухо распрощался, не забывая выказать служебное почтение к более вышестоящему коллеге, и скромно отошел в сторону.

Генерал Ерохин был человеком осторожным и неконфликтным. Он, как правило, руководствовался только интересами дела. Показывать свое превосходство над другими, из-за временного расположения министра к нему, вовсе не соответствовало характеру Олега Александровича.

«Кто его знает, этого армянского министра? Вспомнит Брежнев в редкие ныне минуты просветления, что тот воевал где-нибудь по соседству с его Малой землей и превратится республиканский министр в министра союзного значения по прямому указанию Генерального Секретаря партии. И зачем тогда наживать себе влиятельных врагов? Глупо и недальновидно! А уж лишний раз шаркнуть ножкой вовсе и не сложно, если это нужно для дела», – подумал генерал Ерохин, пробираясь между многочисленными гостями на выход из зала.

Ему позарез надо было на Петровку, чтобы дать новые вводные группе майора Нестерова.

Министерская милость – штука крайне недолговечная и подвержена многим факторам, зависящим не только от личного опыта и оперативной смекалки, а еще и от собственного рвения к работе. Причем не всегда и показного. Знал это опытный МУРовец. Не раз на собственной шкуре испытывал, поэтому и хотел всеми силами помочь майору, назначенному им на это непростое дело.

Генерал Ерохин, несмотря на позднее вечернее время, уверен был, что руководитель группы остался в отделе. Он позвонил туда по радиотелефону прямо из своей Волги, пока его водитель выруливал на ней из плотных рядов других «членовозов» – автомобилей, перевозящих членов партии и правительства. Разговор начал с вопросов:

– Геннадий Николаевич, ты, я слышу, на месте? Трудишься еще?

– Так точно, товарищ генерал!

Голос у майора Нестерова был твердый, но несколько усталый.

Ерохин знал, что вся группа работает над делом практически без отдыха. Офицеры МУРа носились по всей Москве выискивая след, словно хорошо обученные розыскные собаки-ищейки. А сам начальник группы, несмотря на то что его жена была на сносях, не покидал отдел уже третий день, прерываясь на короткий сон прямо на кабинетном диванчике.

Группа приступила к расследованию всего неделю назад. Времени было в обрез, а начальный этап предполагал срочный сбор всей информации и ее немедленный анализ.

Дело осложнялось еще тем, что с момента преступления прошло уже три месяца, а коллеги из Армянской ССР упустили шанс раскрыть кражу по горячим следам. Более того, сильно мешала межведомственная несогласованность и даже какая-то упертая закрытость республиканских внутренних органов. Хорошо хоть, что важняки из столичной Генпрокуратуры, направленные в Ереван, поделились версией, что воры наверняка покинули столицу Армении.

Нестеров уже докладывал ему, что считает более перспективной именно столичную линию розыска. На это, по-видимому, у него были основания, поскольку ни одной из розыскных групп, работающих в Армении, не удалось приблизиться к раскрытию ни на шаг.

Генерал знал Нестерова уже много лет. Знал и его беременную жену Таню. Они иногда даже вместе отмечали семьями праздники. Поэтому, Ерохин продолжил неслужебным тоном:

– Гена, я скоро подъеду в МУР! Ты дождись меня, пожалуйста, и зайди ко мне в кабинет минуток через двадцать. Зама своего, капитана Марченко, возьми. Передам вам о разговоре со Щелоковым и расскажу о ваших новых полномочиях. Это важно, Гена! Придется Тане подождать тебя немного, не обессудь!

Ответ майора четко раздался в трубке радиотелефона сквозь легкие шумы и трески эфира:

– Олег Александрович, я вас понял. У меня и не было планов домой сегодня уходить. Я выкроил полчасика в обед и Танюшу успел проведать. С ней все в порядке и она настоящая милицейская жена. Все понимает! Я сейчас жду возвращения своих ребят и докладов от них. А капитана я в Ереван сегодня отправил по служебной необходимости. Простите, что с вами не согласовал. Не было возможности. Буду у вас в кабинете через двадцать минут и все объясню!

Ерохин положил трубку и откинулся на спинку заднего сидения Волги. Отстраненно поглядел в окна машины, плавно катящей по вечерней улице имени Горького, освещенной желтыми фонарями и полупустой в это позднее время заканчивающегося дня.

Чувствовал этот пятидесятилетний генерал, назначенный начальником Московского уголовного розыска всего лишь год назад, что успел неимоверно устать сегодня. Церемонии и министерские банкеты выматывали его гораздо больше, чем даже напряженные и, по обычаю, заканчивающиеся за полночь, дни службы в МУРе.

Короткая поездка из Управления МВД на Петровку закончилась, не успев начаться. Ерохин выпрыгнул из машины и пошел спокойным шагом в сторону входных дверей, не застегивая своей светло-серой генеральской шинели.

Глава 4 – декабрь 1977 года – «Дорогая передача…»

«Мир встречает Новый год» – всплыла надпись на экране включенного телевизора Рубин-714. Телевизор был дефицитным, цветным. Поэтому ярко-красные буквы, написанные на фоне зеленой елки, украшенной шариками и гирляндами, смотрелись торжественно и очень красиво.

Передача была развлекательно-политической и показывали ее трудящимся Советского Союза накануне наступающего, 1978-го года. Сам этот день был выходным, и обычные жители страны только собирались вытащить из холодильников дефициты, припрятанные к новогоднему застолью.

Мандариново-шампанский дух праздничных столов еще пока не начал бродить по квартирам. А заботливые хозяйки уже приступили к варке холодцов и заготовке тазиков с салатом оливье. Они убирали тазики на балконы и в холодильники, чтобы заправить майонезом и разложить салат по глубоким блюдам перед самой новогодней ночью.

Международный обозреватель Александр Каверзнев, одетый в хорошо сшитый костюм и полосатый галстук, появился на экране сразу же после заставки. Очевидно было, что атрибуты его стильной одежды были куплены не в каком-то полупустом советском универмаге, а где-нибудь на «загнивающем» Западе.

Каверзнев, по обычаю, начал со слов о роли руководства партии и государства в деле мира во всем мире. Упомянул о том, что Европа встречает тридцать четвертый год подряд без войны.

В общем-то телевизионная передача была интересной. Кроме болтовни и международных корреспондентских сюжетов там показывали иностранных музыкальных исполнителей. Это было нечасто на советском телевидении.

Роберт лежал одетым на продавленном диване и лениво следил за меняющимися на экране картинками. Все, что происходило там, было очень далеко от него и особенно не интересовало. Мысли Роберта были заняты совсем другим. Он пытался на время отвлечься, но это получилось плохо.

Где-то в середине передачи Каверзнев объявил спокойным и вкрадчивым голосом: «А сейчас фрагмент из репертуара ансамбля АББА..!»

Обворожительные шведские блондинка и брюнетка красиво запели с экрана и это ненадолго заняло внимание Роберта. Он знал эту группу. Слышал, конечно, их записи, но никогда не видел вживую.

Лица и фигуры девушек Роберту понравились даже больше, чем их музыка. Он не был меломаном, а вот настоящим армянином был.

Роберт Григорян родился двадцать пять лет назад в Ленинакане и прожил большую часть жизни в родной Армении. А какой армянин не заинтересуется видом красивых женщин?!

Лежа сейчас в одиночестве на диване в этой московской двухкомнатной хрущевке, ему не с кем было обсудить вопрос, волнующий всех любителей группы. Кто из вокалисток красивее – беленькая или черненькая?

Роберту понравились обе, но предпочтения армянского мужчины склонялись больше к экзотичной блондинке. Тем более, что у его жены Егине, оставшейся в Ленинакане с двумя детьми, были пышные темно-каштановые волосы. Права пословица, говорящая «Что имеем не ценим, а потерявши плачем!»

Он соскучился по жене и детям. Не видел их всего лишь несколько месяцев, а уже успел соскучиться. Все бы на свете отдал, чтобы увидеться снова. Ну, хотя бы позвонить Егине! Но нельзя! Старший брат строго настрого запретил.

Сам Артур бегал сейчас по Москве, несмотря на выходной день. Встречался с кем-то. Решал их общие с Робертом дела, которые должны были обеспечить им прекрасную жизнь и безбедную старость.

Роберт понимал это и не вмешивался первое время. Сидел в этой, снятой на время, маленькой двушке в районе Теплого Стана почти безвылазно. Иногда только выскакивал в гастроном, чтобы купить продуктов.

Один раз, решившись, взял такси и доехал до ближайшего колхозного рынка. Набрал полные авоськи баранины, овощей и фруктов, чтобы приготовить настоящий армянский яйни – наваристый, мясной суп с курагой.

Артур, вернувшийся из города, не оценил этого прекрасного блюда, в котором плавающая курага янтарного цвета напоминала цвет их родного, ласкового армянского солнца. Брат поцокал языком, поблагодарил за угощение, но строго сказал:

– Роберт, если тебе что-то надо будет, ты лучше мне скажи! Я сам куплю. Ты, брат, извини, но ты сильно отличаешься от местных. Остановит какой-нибудь постовой и что тогда? Нам нельзя в Москве светить свои паспорта с Ленинаканской пропиской!

Роберт, обидевшись на брата, подумал тогда: «Можно подумать ты сам похож на «соха» со своей кучерявой черноволосой головой и напяленной на нее огромной ондатровой шапкой?!»

Слово «сох» в переводе с армянского значит лук. Таким прозвищем армяне за глаза называют русских. Никто точно не знает, откуда пошло это прозвище. По одной из версий, из-за светлых волос цвета очищенного лука. По другой, из-за формы куполов русских церквей, напоминающих луковицы.

Обида на брата быстро прошла, но Роберт загрустил. Ему совершенно нечем было заняться в этой маленькой квартирке. Когда-то, еще в прошлой жизни, он был кандидатом в мастера спорта по спортивной гимнастике. Вот и не придумал ничего другого, как днями отжиматься от пола, подтягиваться на двери и держать угол, ухватившись руками за верхнюю кромку шкафа.

Читать Роберт не любил. Точнее сказать, не привык с детства, поэтому и не просил брата принести какие-нибудь книжки. Откуда ж было простому, ленинаканскому парню из бедной, даже по армянским меркам, семьи, с трудом одолевшим восемь классов средней школы, быть любителем книг? Он ведь большую часть юности провел в гимнастическом зале спортивного общества «Трудовые резервы», с редким отвлечением на школу, а потом и на ПТУ при ткацком комбинате. В этом достойном учебном заведении Роберт учился профессии наладчика ткацких станков, но был отчислен за прогулы.

Совсем ему нечем было занять себя в эти серые зимние дни ожидания Артура в тесной хрущевке.

Роберт начал уже было подозревать, что старший брат скрывает от него свои развлечения в этом огромном северном городе. Не похоже было, что он осторожничает, как сам рассказывал об этом. Артур часто приходил домой за полночь и с перегаром. Иногда возвращался и утром. От него пахло коньяком и женскими духами, но он неизменно объяснял Роберту:

– Брат, это для дела надо! Налаживаю связи. Знакомлюсь с нужными людьми!

Роберту стало это надоедать, и он сам уже начал посматривать по вечерам на входную дверь. Чем он был хуже Артура? Почему ему самому нельзя было сходить в какой-нибудь московский ресторан, ослушавшись наказа брата?

Не для такого скучного сидения в убогой квартирке они с Артуром решились и пошли на кражу в банке. А украденных денег им вполне хватило бы на походы в столичные рестораны лет на сто, а то и на двести!

Артур почувствовал это настроение Роберта. Вообще, интуиция у брата была развита, как у дикого, горного козла, прожившего много лет на Севанском горном хребте.

За две недели до Нового года, Артур неожиданно забежал в квартиру среди бела дня и крикнул Роберту, чтобы он спускался вниз, не надевая верхней одежды. Тот, удивленный, но подчинившийся приказу, в несколько прыжков преодолел три этажа пролетов лестницы и выскочил на заснеженную улицу.

Там стоял Москвич-каблук с настежь распахнутыми задними дверцами. А сам Артур, рассчитавшись с водителем, весело бросил брату:

– Помогай, Роберт! Тяжелый, зараза!

Роберт заглянул в багажник и увидел большую картонную коробку с надписью «Телевизионный приемник Рубин-714/Д».

Они затащили телевизор домой и Артур, соображающий в этом, стал быстро прилаживать его к антенне. Объяснил во время своих манипуляций:

– В «Электронике» у барыг купил! Две цены отдал! Хороший аппарат. Полупроводниковый и трубка тиристорная.

Эти умные слова ничего не значили для Роберта. Он ничегошеньки не понимал в радиоэлектронике, но спросил у брата, чтобы только поддержать разговор:

– Все-равно ящик советский и ненадежный! Сколько времени проработает?

Артур возразил ему:

– Новый! Будет хорошо показывать, точно! А тебе какая разница сколько ему работать? Мы же все равно бросим его здесь, – и добавил с некоторым оправданием в голосе, – Я мог, конечно, и заграничный купить! Но..!– Артур помедлил с ответом и перечислил. – Во-первых, толкаться у Березки или комиссионок не безопасно! Там полно легавых. И в форме, и тихарей в гражданском. К чему нам лишние вопросы? А к тому же, как я уже тебе говорил – нам придется оставить его здесь! Не тащить же с собой. А Голубой огонек мы посмотрим и на этом! Причем, в цвете!

Артур, при этих словах, щелкнул несколько раз тумблером переключения каналов и с победоносным видом воскликнул:

– Ваймэ! Работает!

На вспыхнувшем телеэкране плясал какой-то национальный хореографический ансамбль. То ли украинский, то ли белорусский. Картинка не отличалась четкостью и цвета были смазанными. Но Артур, поколдовавший с ползунками настройки аппарата, добился, что фигуры танцоров стали четкими и реалистичными.

С телевизором стало значительно веселее проводить одинокие дни в квартире. Роберт даже изучил программу телепередач и выбирал только те, которые ему нравились. С интересом смотрел новости. Особенно такие сюжеты, в которых говорилось об успехах промышленности и сельского хозяйства Армянской ССР. В такие моменты его родина казалась как-то ближе к нему.

По необъяснимой причине, Роберт запал на телесериал «Рожденная революцией», последняя серия которого была снята в уходящем году. Выискивал в программе время показа и успел просмотреть все десять серий, а некоторые и по два раза.

Грустная ирония – Роберт даже сочувствовал главному герою, сотруднику Ленинградского уголовного розыска Николаю Кондратьеву, которого играл Жариков. Переживал за его судьбу, сострадал о трагической гибели жены и желал, чтобы преступники были наказаны.

За таким просмотром одной из серий его как-то вечером застал Артур, неожиданно вернувшийся из города.

Старший брат с удивлением посмотрел на вдохновенную жестикуляцию Роберта и его прочувственные возгласы. Сказал с явным неодобрением по-армянски:

– «Хайтарак!» – Позор! Роберт, ты как слабая баба. Заплачь еще…– и добавил, воскликнув при этом. – Он же мусор! Как ты можешь переживать за него?!

Артур имел в виду телесериального милиционера Кондратьева, ведущего непримиримую борьбу с преступностью.

Ни он, ни Роберт не имели тюремного прошлого. Бог миловал обоих братьев от сидения за решеткой. Но Артур очень хотел подчеркнуть, что между ними и сотрудниками органов все равно лежит пропасть. Находятся они по разные стороны баррикад, и совсем негоже младшему брату распускать нюни по судьбе ленинградского мусора.

Даже слово это – «мусор» – Артур произнес по-русски с брезгливостью и отвращением, на какое только был способен. Это прозвище казалось ему сверхоскорбительным в отношении милиционеров.

Артур лагерных университетов не проходил. Да и с обычным образованием у него было так-сяк – начальная школа и профессия токаря, полученная в ремесленном училище.

Откуда ему было знать, что слово «мусор», на самом-то деле, было лишено оскорбительного смысла. Об этом, в общем-то, и знают не многие.

В царской России сыскной отдел московской полиции назывался Московским Уголовным Сыском, сокращенно МУС. Звучит смешно, конечно, но до революции столичные борцы с преступностью так и представлялись: мусор такой-то. Только имелась в виду не принадлежность сотрудника сыска к отбросам и отходам, а совсем другое. Это была аббревиатура от названия Московского Управления Сыскного Отделения России.

Роберт постарался не обращать внимание на оскорбительное высказывание старшего брата в свой адрес. Проглотил эти обидные слова про слабую бабу молча, хотя, услышав их, мог вполне скрутить Артура в бараний рог и надавать ему тумаков. Жилистый и крепкий от природы Роберт, со своей подготовкой гимнаста, был гораздо сильнее рыхлого и невысокого брата.

Он просто промолчал тогда в ответ, но продолжал включать по телевизору «Рожденных революцией». Теперь правда, только в отсутствии Артура.

А по вечерам, когда старший брат возвращался в квартиру, Роберт безропотно выключал телик и после этого они иногда выпивали коньяку, принесенного Артуром.

Часто вели долгие разговоры, сводившиеся больше к мечтам о светлой, богатой жизни. Брат, умеющий убеждать, говорил:

– Роберт, подождать надо немного! Ты потерпи! Мне самому хочется попить, погулять, с девочками потанцевать. Только опасно это брат! Засыпаться можем на мелочи. Столько готовились, рисковали, а попадемся из-за глупости. Главное – это решить, что с деньгами сделать!

Роберт слушал и соглашался. Вообще, Артур имел влияние на людей, несмотря на отсутствие хорошего образования. Он умел им пользоваться и обладал даром убеждения. Роберт, подчас, удивлялся, как старший брат, не будучи мало-мальски приличным оратором и говорящий по-русски с сильным акцентом, мог убедить любого в своей правоте.

Каждый раз их вечерний разговор заканчивался пугающими словами Артура:

– Ты, брат, не забывай, что нам вышка светит, если попадемся!

Роберт и не забывал об этом. Каждую ночь, перед тем как закрыть глаза и уснуть, он тревожно поглядывал на два больших коричневых чемодана из кожзаменителя, торчавших из-за шкафа. Они были полностью набиты тугими пачками купюр в банковских упаковках.

Эти бешеные деньги они с братом в начале августа умыкнули из хранилища Государственного банка в Ереване. Надо сказать, удача была на их стороне.

Полгода тщательно готовились и сделали дело красиво и, кажется, не оставив никаких следов и зацепок для милиции.

Тем не менее, Роберт, как только проваливался в тревожный сон, почти каждую ночь видел воображаемый тюремный коридор. А затем отчетливо слышал щелчок пистолета, приставленного к затылку.

После этого он сразу просыпался, а потом опять мучительно пытался заснуть. Иногда это удавалось быстро, особенно после выпитого коньяка, а иногда и нет. Ворочался с боку на бок.

Успокаивался только тогда, когда в памяти всплывали карие глаза Егине и ее родной запах. В нем был букет из запахов молодого женского тела, острых приправ, хвойного мыла и даже грудного молока Егине, которым она кормила младшего сына.

«Увидимся ли мы когда-нибудь?!» – думал Роберт, грустя.

Он когда-то поддался уговорам брата и пошел на преступление из-за семьи, которая, как ему мечталось, должна жить в роскоши и достатке.

Тех жалких, мятых трешек и пятерок, которые он приносил с работы и отдавал Егине, не хватало для более-менее человеческой жизни. Они нуждались. Не могли позволить себе не то, что такого нового и цветного телевизора, принесенного Артуром в эту квартиру, а и старого, черно-белого.