Дмитрий Дашко
Лучший из худших
Глава 12
– У солдата выходной, пуговицы в ряд, – напевал я одну из любимых песен отца. – Часовые на посту родины стоят…
Папа часто принимал душ, мурлыкая себе под нос этот мотив, или громко-громко пел, когда брился, под аккомпанемент жужжащей электробритвы. Вокальные данные у него были, мягко говоря, так себе: фальшивил безбожно. Мама в такие минуты морщилась и затыкала уши.
– Душераздирающее зрелище! – почему-то говорила она.
Мне, когда я был маленьким, папино пение нравилось. Потом, конечно, стало доставать. Тогда я запирался в своей комнате и надевал наушники. Врубал то, что было у меня в плейлисте, а вкусы у меня порой менялись на диаметрально противоположные: от гитарных запилов «Металлики» до слащавого итало-диско восьмидесятых.
Господи, как много бы я отдал, чтобы снова увидеть отца и услышать, как он поёт! Только потеряв его, я понял, что он был лучшим папой на свете. И вот сама собой в голове всплыла эта песня. Я не смог удержаться и в меру своих возможностей исполнил из неё куплет и припев вслух. Думал, меня никто не слышит…
Ха! Детка, это же армия! Разумеется, рядом оказался один из моих командиров. В данном случае ефрейтор Санников. Между нами в последние дни установились странные отношения, чем-то напоминающие дружбу. Во всяком случае, он меня выделял и старался помочь. А я… Я делал всё, чтобы оправдать это хрупкое доверие, пусть не всегда и не всё у меня получалось.
И вот ефрейтор оказался у меня за спиной, когда я вполголоса пропел её.
– А ну, погоди, – внезапно произнёс Санников. – Можешь повторить?
Я выполнил этот приказ-просьбу. Он слушал не перебивая. В его глазах появился острый интерес.
– Что за тема? Почему раньше не слышал? – спросил ефрейтор.
Я пожал плечами. Всё равно правду говорить не имело смысла, а толково соврать я бы не сумел. Так что импровизировал на ходу:
– Понятия не имею, господин ефрейтор. Просто привязалась, а когда успел подхватить и при каких обстоятельствах, не помню. Должно быть, по «ящику» услышал.
Кажется, я был достаточно убедителен. Санников кивнул.
– Хорошая песня, солдатская. И тем более подходящая к моменту. Дашь слова списать, рекрут?
– Так точно. Я только всё не помню, но постараюсь, что в голове осталось, накидать на бумаге.
Само собой, «товарищ старшина» в тексте не проканает. Могут не понять. Значит, заменю на что-то другое, да простит меня безвестный мне автор.
– Отлично! Эх, чует моё сердце, выйдет из тебя шаристый боец! Не зря в город сегодня с тобой поедем, – расчувствовался Санников.
– Очень надеюсь, господин ефрейтор, – сказал я.
Настроение у меня было самое замечательное. Давненько мне не было так хорошо, а жизненные перспективы не казались такими завлекательными. А всё по той простой причине, что после моего «подвига» на полосе препятствий, когда я реально сделал самого Лося, Санников обещал пробить мне увольнение в город.
Каюсь, тогда я не очень поверил в его слова. Это выглядело чересчур фантастически, что ли. Но вот пришёл конец очередной недели, и выяснилось: ефрейтор не обманул, правдами и неправдами выбил для меня увольнительную в город. Правда, сам же пострадал от этого: взводный приказал, чтобы я следовал везде за Санниковым, как ниточка за иголочкой. Разумеется, такой головняк был ефрейтору ни к чему, но он быстро смирился. Даже стал получать определённое удовольствие. Чую, что в нём пропадала преподавательская жилка.
Чудо произошло! Нагрудный карман приятно согревала увольнительная записка с печатью части и подписью командира взвода. Меня отпустили в город с четырнадцати часов воскресенья до восьми часов утра понедельника. Мои эмоции не поддавались описанию. Да на свете просто не придумали таких слов, которые могли бы хоть на одну десятую часть передать, что я сейчас испытывал. Экстаз, опьянение, погружение в нирвану…
– Ну, Ланской, ну ты чел! Охренеть просто. Поверить не могу, что будешь почти целые сутки свободен, как сопля в полёте, – с завистью протянул Цыган, когда узнал о привалившем мне счастье, на что я легкомысленно ответил:
– Ты, Цыганок, не грузись. Все там будем!
– Щаз, – хмыкнул он. – Нас после того, что ты на полосе натворил, дрючить в три раза сильнее стали.
Так и есть, теперь в конце полосы препятствий рекрута встречали уже двое солдат, и мне больше не удалось повторить своё достижение. Правда, не скажу, что сильно горевал от этого. Сам Лось потом приходил, с интересом рассматривал меня и даже пожал руку.
А сейчас мысли уносили меня далеко-далеко, в счастливую страну почти гражданской жизни. Получить увольнительную записку – это половина дела. Другая, не менее важная половина – действительно уйти в увал, как мы называли этот короткий миг между прошлым и будущим. И для нас он был слаще мёда и мягче пуховой перины.
Рекрутам парадка, то бишь парадная форма, не полагалась, поэтому я ещё с вечера пятницы чистил и приводил в порядок повседневку. Кажется, на ней больше не было ни пятнышка, пуговицы сияли, как у кота яйца, а сапоги начищены до зеркального блеска, однако фельдфебель Белов критически осматривал меня чуть ли не полчаса, а потом я в три раза дольше устранял выявленные замечания.
Наконец Белов остался доволен моим внешним видом и перешёл к инструктажу. Если выкинуть из него всю обсценную лексику, получалось примерно следующее. Если я не хочу, чтобы меня зверски сношали каждый день особо извращёнными способами, то просто обязан быть как штык к положенному времени.
Ни в коем случае нельзя попадаться на глаза военному патрулю, ибо кто бы в нём ни нёс дежурство (кроме нашего брата из батальона особого назначения), любая встреча закончится тем, что мне влепят замечание: либо воинское приветствие не так отдал, либо не вовремя на строевой шаг перешёл, либо эмблема пришита на микрон выше-ниже уставного. Замечание влекло за собой последствия в виде гауптвахты, то бишь конкретный «залёт», а залётчикам традиционно потом прилетало и от отцов-командиров.
Само собой, особенно не рекомендовалось соваться в места, где может оказаться военная полиция или юнкера из Высшего Императорского воинского пехотного училища имени генерала от инфантерии Скобелева. Между солдатами батальона и юнкерами существовала давняя и лютая вражда, уходящая корнями чуть ли не в древние века. Правда, юнкера предпочитали фланировать по центру города, а наши всё больше по окраинам, где и народ попроще, и цены пониже.
Само собой, строго-настрого запрещалось употреблять горячительные напитки и тем более проносить их в расположение части. Тут царствовал сухой закон.
После напутствий Белова я вернулся под крыло Санникова. Тот практически слово в слово повторил расклад, который мне только что лил в уши фельдфебель. Но я набрался наглости и осмелился задать ефрейтору вопрос:
– Господин ефрейтор, если в городе столько потенциальных неприятностей только потому, что мы служим в батальоне особого назначения, почему бы нам для увольнения не переодеться в штатское? По-моему, довольно логично и позволит избежать кучи проблем.
Глаза Санникова чуть не вылезли из орбит.
– Рекрут Ланской, ты что, охренел?! Когда вернёмся из увольнительной, напомни, чтобы я дал тебе почитать методичку о чести мундира. Ни один солдат батальона никогда не наденет на себя штатские шмотки, если это не потребуется для выполнения боевой задачи. Это всё равно, что опозорить честь нашего подразделения, про…ть знамя части! – Он буквально кипел от праведного гнева.
Я пожалел, что вовремя не прикусил язык. Парни из моего прошлого, которым довелось тянуть солдатскую лямку, часто рассказывали, что для увалов и самоходов (то есть самоволок) в каждой казарме всегда имелась надёжная нычка с гражданкой. От греха подальше они специально переодевались в штатское, чтобы не привлекать к себе ненужное внимание того же патруля. А здесь это равносильно тяжелейшему воинскому преступлению. Просто удивительно, но по-своему здорово. Реально проникаешься командным духом по самое не хочу.
Следующей проблемой стали деньги. Нет, проезд до города и по городу для солдат был бесплатным, но видами из окна автобуса и вольным воздухом улиц сыт не будешь. За время учебки у меня развился такой аппетит, что столовский хавчик уминался за считаные секунды, ещё и добавки хотелось. По-моему, я был готов жрать круглосуточно.
Рекрутам полагалось небольшое жалованье, оно существенно возрастало после выпуска в солдаты. Мне даже выдали денег авансом, но когда Санников увидел, как я морщу лоб, пересчитывая тяжеленные рубли с имперскими орлами и не менее тяжёлые копейки, он не сумел сдержать усмешки.
– Сколько вышло?
– Три двадцать, господин ефрейтор, – доложил я.
– С таким баблом тебе только забуриться в киношку, съесть пироженку да выпить стакан газировки с сиропом, – ухмыльнулся он.
Я вздохнул. Догадывался, что денег мало, но даже не подозревал насколько. А ведь мне ещё предстояло где-то найти ночлег. Вариант с вокзалами и парками отпадал с ходу: там традиционно паслись патрули или военные полицейские – даже не знаю, что хуже.
Но не стану же я из-за материальных проблем упускать манящую возможность оказаться за забором части! Да если бы мне сейчас предложили тысячу рублей – да хоть сто тысяч! – за то, чтобы я остался здесь, вместо того чтобы пойти в увольнительную, я бы рассмеялся в лицо тому, кто такое предложил. Хренушки!
– Не вешай нос, рекрут! – весёлым тоном произнёс Санников. – Раз меня назначили твоим шефом, выручу. Так и быть, пользуйся моим добрым расположением – угощаю!
– Я отдам при первой возможности, господин ефрейтор! – пообещал я. – Честное слово!
– Разберёмся, – отмахнулся он от моих слов. – План мероприятий такой: садимся на автобус, приезжаем в город. Там забуриваемся в кабак «Камуфляж», его держит один из бывших наших. Кормят хорошо и вкусно, да ещё и со скидкой для солдат из батальона. Это пункт нашей повестки номер один. После того, как пожрём, пункт номер два. Ты бабу хочешь?
– В смысле? – ошарашенно спросил я.
– В прямом. Я ж понимаю, что у тебя тёлок давно не было, и всё поди зудит аж до скрежета, – подмигнул он.
– Есть такое, – признался я.
Ну да, с момента переноса в этот мир женским полом я был… ну как бы сказать помягче… не обласкан, короче. А уроки поручика Шереметевой только распаляли моё воображение. Так что глупо было врать, тем паче непосредственному начальству.
– Вот-вот. Бабу хочется так, что мочи нет. Поэтому под номером два визит в другое хорошее место. Называется «Мадам Коко». Название, может, и французское, но шлюхи там работают наши, местные. Парочка так даже ничё так. Надеюсь, они будут свободны. Или ты по старой аристократической привычке станешь воротить нос? – Он посмотрел на меня с усмешкой.
Аристократическая привычка… Знать бы ещё, что это такое! В моём прошлом были не только романтические свидания под луной, но и вполне обыденные рандеву с девочками по вызову. И не вижу в этом ничего предосудительного. Иногда приходилось прибегать и к такому способу снять напряжение, пусть моралисты теперь закидывают меня камнями.
Конечно, папин кошелёк позволял выбирать девиц с вполне модельными параметрами и внешностью, но когда это было… И вряд ли уже вернётся. Ведь я попал так попал! А после нескольких недель определённого голода, я был готов наброситься даже… Ну, пока не могу точно сказать, на кого, однако планка моих вожделений теперь куда ниже прежней.
– Не стану я ничего воротить, – с обидой ответил я.
– Молодец, Ланской! – одобрительно хлопнул ладонью по моему плечу Санников. – Вижу в тебе настоящего солдата! – Он склонился над моим ухом и доверительно прошептал: – Только не вздумай там забухать. У них на бухло такие расценки – до конца службы потом не рассчитаешься. Да и отравиться можно. Но ты не расстраивайся. Нам в «Камуфляже» нальют по сто грамм. Тебе, думаю, хватит. В борделе же, думаю, и заночуем. Там всегда есть свободная комнатка. Я побазарю с «мамкой», и нас пустят. Будет дешевле, чем в гостинице.
Об этих «ста граммах» я даже не думал, но после услышанного ощутил, что жизнь вроде как налаживается. Эх, до чего ж, оказывается, мало надо человеку для полного счастья! Не попал бы в армию, так и не узнал бы.
– Всё, готовься, Ланской. Я зайду за тобой через полчасика. Как раз успеем к автобусу. Главное, за это время не попадись начальству на глаза, а то обязательно припашет к чему-нибудь, и всё, плакало твоё увольнение! – резюмировал он, перед тем как отправиться по своим делам.
В его словах чувствовался огромный опыт старослужащего, который на таких вещах съел не одну собаку. Я обещал, что забьюсь на эти полчаса в такую нору, где меня с собаками не найдут, и не буду отсвечивать, пока ефрейтор не замаячит на горизонте.
Время двигалось со скоростью беременной улитки. Казалось, что прошла целая вечность. Но всё, что должно случиться, произошло. Санников зашёл за мной и повёл к автобусной остановке.
Мы миновали КПП под завистливые взгляды дежурившего наряда, подошли к самой обычной, закатанной в асфальт площадке у дороги, где даже не было обычного навеса против дождя. Очевидно, в таких ситуациях пассажиры были предоставлены самим себе.
Кроме нас, на остановке больше никого не было. Остальные солдаты уехали в увольнение гораздо раньше, а офицеры обычно ездили на личных автомобилях или вызывали такси. Передвигаться в общественном транспорте им запрещали правила, которые на самом деле не были вписаны ни в один устав. Но офицерская честь – это вам не кот нассал.
Немного погодя в отдалении послышался рёв мотора. Я присмотрелся и увидел цветную точку, которая постепенно приближалась, увеличиваясь в размерах с каждой секундой.
Сердце радостно ёкнуло. Чем ближе автобус, тем скорее начнётся моё первое увольнение. Нет, сука! Не так! Моё Первое Грёбаное Увольнение!
Это был пассажирский автобус, чем-то похожий на советский ЛАЗ из папиного детства, с характерным полусферическим задом. Отец специально показывал мне такой автобус в музее ретротехники. Говорил, что это был один из самых комфортабельных транспортов того времени. Многие любили садиться в конце автобуса, особенно зимой, ибо сиденья там нагревались не хуже деревенской печки.
Иногда на отца находили приступы ностальгии, и он таскал меня по местам «боевой славы» своего детства. Так что про восьмидесятые, а тем более девяностые я волей-неволей знал куда больше моих сверстников.
У этого автобуса впереди висела эмблема в виде всё того же имперского герба. Бока, словно у зебры, были покрашены в несколько разноцветных полос. К лобовому стеклу прилеплена табличка-аншлаг: «Череповец – Тоншалово».
Ну да, теперь я знал, что город носит странное название – Череповец, только не понимал, что такого сотворила несчастная овечка, коль её череп дал имя этому населённому пункту. Что касается Тоншалово, это был небольшой посёлок неподалёку от части. Некоторые офицеры жили там, хотя большинство имели городские квартиры.
Автобус подкатил к остановке, чихнул, обдав нас копотью, и остановился. Зашипела пневматика, дверь распахнулась, обнажая ряд потёртых ступенек, ведущих в салон, полный мягких кресел с белыми чехлами на спинках.
Они манили меня к себе, приковывали взгляд. Неужели я сейчас сяду в нормальный гражданский автобус… Да, это не подаренный отцом внедорожник, но и не зелёный армейский грузовик с жёсткими лавками, в кузове которого мне часто довелось кататься в последние дни.
– Карета подана, – сказал Санников. – Залезай, рекрут. Нас ждут великие дела.
С мыслями об этих самых «великих делах» – нажраться, остограммиться, по… короче, провести время в приятном женском обществе – я полез внутрь подкатившего к нам средства передвижения.
Глава 13
По праву старшего Санников сел у окна, я примостился рядом. Дверца захлопнулась, автобус тронулся и стал медленно набирать скорость. Ещё немного, и мы выехали на трассу.
Потянулся родной и до боли привычный пейзаж: осинки, берёзки… Но кое-что сразу бросилось в глаза, такое я прежде встречал только в Белоруссии: трава практически всюду тщательно выкошена, никаких тебе диких зарослей и тем более расплодившегося в моём мире борщевика. Эта ухоженность радовала глаз. Ровные засеянные поля, работающая вдалеке техника – похоже, сельское хозяйство не брошено на произвол судьбы. Дорогу пока разглядеть не удалось, но, судя по плавному ходу автобуса, почти автобан.
Меня распирало любопытство и желание понять, насколько же различаются наши миры. Из окон казармы и тем более тюремных решёток вид открывался специфический, навевающий уныние, а тут практически свобода – делай, что хочешь…
Я вертел головой, то посматривая в боковое окно, то, слегка отодвинувшись влево, в лобовое. Нас не обгоняли, а вот навстречу то и дело проносились автомобили: длинные фуры, в большинстве своём с тягачами-капотниками, юркие аналоги «газелей» с тентованными кузовами, масса легковых. Похоже, в моде кузов типа седан: за всё время не увидел ни универсалов, ни хетчбэков. На радиаторных решётках красовались эмблемы незнакомых марок, разве что один раз глаз зацепился за характерный мерседесовский «руль» – возникло чувство, словно вижу старого друга.
Почти все легковушки впечатляли размерами. Такое чувство, что их «покусали» американские дизайнеры: ничего похожего на европейские малолитражки не попадалось, сплошные монстры с тремя местами впереди. Должно быть, эти «трактора» жрут туеву хучу бензина: мне пока не доводилось слышать о каких-то прорывных технологиях нового мира в плане автомобильного топлива. Всё те же привычные уху бензин да соляра. Газ не в ходу, про гибриды никто не говорил, как и про электромобили.
Многие легковушки напоминали обликом хищных птиц: такие же обтекаемые и стремительные. Видимо, перед массовым запуском кузова уже вовсю продували в аэродинамических трубах: никаких тебе квадратов и прямых углов, всё закруглено и сглажено. Но и каплевидных извращений тоже не наблюдалось.
Мелькнула дорожная отворотка: в километре отсюда аэропорт, я успел разглядеть сигарообразный силуэт небольшого лайнера, выкрашенного в бело-сине-красную ливрею – привычный российский триколор. Здесь он считался торговым и использовался частными лицами; все государственные учреждения использовали официальную символику дома Романовых – чёрно-жёлтобелый флаг с имперским орлом.
Наверное, это здорово – улететь куда-нибудь на пассажирском самолёте. Только мне такое счастье светит лет через пять, и то если выживу. Но… меня учили находить удовольствие и в маленьких радостях. Например, в такой, как увольнение, которое только-только началось. А о том, что оно всё равно закончится, я не хотел думать.
Появился огромный, вылитый в бетоне знак с гербом и надписью большими буквами «Череповец». Подъезжаем к черте города, скоро выходить.
Действительно, автобус въехал на широкую, шестиполосную (по три в каждую сторону) рокаду, где-то под ней мелькнули железнодорожные пути. На перекрёстке свернул направо, покатил мимо трёхэтажных оштукатуренных домов с застеклёнными балкончиками, подъехал к чему-то вроде парка, засаженного густо растущими деревьями и кустарниками. По дорожкам прохаживались люди, а где-то в глубине виднелось что-то вроде бронзового памятника, но мне отсюда было не разглядеть какого.
Ещё один правый поворот, и автобус остановился.
– Конечная остановка, – объявил шофёр.
Двери распахнулись. Мы вышли на улицу, щурясь от стоящего высоко в небе солнца. Погодка была просто замечательная, и от этого на душе становилось ещё веселей.
Мимо прошли две аппетитного вида девчонки в коротких, почти невесомых платьицах. Я проводил их восхищённым взглядом. Эх, не зря говорят, что самые красивые женщины живут в России!
– Хватит пускать слюни, Ланской, – хмыкнул мой компаньон. – Это дело отложим на потом. Сначала надо пожрать.
Как и во многих провинциальных городах, железнодорожный и авто- вокзалы располагались вблизи друг друга. Их разделяла маленькая, покрытая плиткой площадь.
От обилия ходивших не строем людей в гражданском, гудков составов, автомобильных клаксонов и прочих признаков мирной жизни голова шла кругом. Я даже слегка растерялся, но Санников толкнул меня плечом и быстро привёл в чувство.
Мы перешли к остановке городского транспорта, чтобы сесть на нужный автобус. Отсюда открывался хороший вид на оба вокзала. Железнодорожный впечатлял своей фундаментальностью, он явно строился лет сто назад и полностью соответствовал классическим архитектурным канонам тех лет: башни, лепнина на фасаде; не хватало разве что античных колонн у входа. Автовокзал являлся прямой противоположностью: прямоугольный, непритязательный, выстроенный в угоду утилитарности, а не красоте. Всё было подчинено только основной функции вокзала.
Подкатил маленький «бусик», что-то вроде маршрутки. Практически все пассажиры покинули салон.
– Полезай, это «четвёрка», наш маршрут, – сказал Санников. – Едем на нём без пересадок.
Минут через пятнадцать мы покинули тряское чрево автобуса.
– Ты, главное, по сторонам посматривай, – сразу предупредил ефрейтор. – Не приведи господь, на патруль нарвёмся – считай, увольнение закончилось.
– Есть посматривать, – рапортовал я, хотя не мог дать гарантии.
Зрение упорно не желало концентрироваться, я всё ещё находился под впечатлением от контраста с серой армейской действительностью. Здесь было слишком много интересного и притягательного, а яркие краски вывесок и витрин, не говоря о женских нарядах, мешали сосредоточиться. А ведь ещё недавно я бы лениво мазнул взглядом и прошёл мимо без всяких мыслей. Как мало, оказывается, нужно, чтобы твои чувства стали такими обострёнными. Достаточно посидеть в тюрьме, а потом попасть в армию на здешний курс молодого бойца.
Я настолько обалдел, что чуть было не вылез с тротуара на дорогу на красный свет, почти под колёса проезжавших автомобилей.
– Ланской, дери тебя за ноги! Ты у меня больше света белого не увидишь, я тебя в казарме сгною! – зашипел на меня Санников.
– Виноват, исправлюсь! – пообещал я.
Кафе «Камуфляж», куда меня вёл ефрейтор, размещалось в полуподвальном помещении. Мы прямо с улицы спустились в него и толкнули входную дверь. Играла тихая музыка, лилась незнакомая инструментальная мелодия. Народа было немного, почти все столики пустовали.
Чувствовалось, что хозяин заведения – большой фанат армии. Весь дизайн помещения был выполнен в защитных тонах: барная стойка, занавески, сукно, которым были обиты диванчики. Даже на официантке был камуфлированный передник, а причёска напоминала уставную.
Санников кивнул ей как старой знакомой.
– Здравствуйте. Я вас провожу к столику, – сказала она.
Навскидку ей было лет двадцать пять – тридцать. Не знаю, какими глазами я бы смотрел на неё ещё пару месяцев назад, но сейчас она была для меня круче любой фотомодели.
– Челюсть подбери, – не вовремя подстебнул меня ефрейтор. Он словно читал мои мысли.
Мы сели за столик, официантка принесла два меню в армейских кожаных планшетах. Прежде чем отойти, лукаво мне подмигнула. У меня после этого чуть температура не подскочила. Я поскорее уткнулся в меню, пока не натворил чего-то предосудительного.
– А это комплимент от нашего повара, господа военные… – Официантка поставила перед нами две стопки, наполненные прозрачной жидкостью.
– С-спасибо, – прошелестел я губами и машинально опрокинул содержимое стопки в рот.
Желудок обожгло. Кажется, это тело не знало алкоголя и потому болезненно на него реагировало. Мои глаза наполнились слезами.
– Зря ты так сразу махнул, это же разведённый спирт. Надо было сначала перекусить чего-нибудь, – покачал головой Санников. – Эх, молодёжь, всему вас учить надо, даже элементарным вещам. Спирт и тот пить не умеете.
– Воды? – участливо спросила официантка.
– Не надо, – прохрипел я. Мне очень хотелось казаться мужественным, брутальным по самое не хочу.
– Как скажете. Позовите, когда будете делать заказ. – Она отошла, виляя бёдрами.
Кафе специализировалось на традиционной русской кухне. Щи, борщи, расстегаи, вообще куча всяких пирогов… Много блюд, названия которых мне ничего не говорили.
Я бы сожрал это всё. Однако я помнил, что денег у меня практически нет, за всё собирался платить Санников, а загоняться в долги, причём не зная, когда сможешь отдать, мягко говоря, не комильфо. Так что мой выбор был весьма скромен. Я ориентировался скорее на цену, чем на вкус, выбрав самые дешёвые блюда.
Заказ принесли быстро. Капустные щи прежде казались мне какой-то перепаренной кислятиной, я понятия не имел, почему они так нравились моим бабушке и дедушке. А стоило глубокой тарелке, налитой до краёв, оказаться у меня перед носом, как я умял всё это дело за милую душу. Точно так же со сверхсветовой скоростью исчезли в желудке макароны по-флотски. Вроде только что стояли передо мной и вдруг хоба – и нет!
Зато иван-чай с капустным пирогом я уже пил медленно, растягивая удовольствие и смакуя каждый откушенный кусок. Это было действительно райское наслаждение, и куда там до него всяким «Баунти».
Только один по-настоящему сытый солдат может понять счастье другого. Впервые за эти дни я наелся до отвала, даже пришлось ослабить ремешок на брюках. Санников от меня не отставал. Он тоже по-солдатски быстро расправился с первым, вторым и третьим.
Само собой, после столь плотного обеда резко напала сонливость: недосып – вечный спутник любого военного. Но было жаль тратить драгоценные часы и минуты увольнения на сон, тем более следующий этап «культурной программы» включал в себя визит в бордель. А это меня волновало ещё сильнее, чем еда. Я, конечно, опасался «намотать» чего-нибудь на свой «винт»: хрен его знает, какие тут свирепствуют болячки, кроме венерических… Да и лечатся ли они вообще?
Предварительно у Цыгана я выяснил, что ничего такого подхватить в городском «лупанарии» мне не грозит. Девочек тщательно осматривают, они регулярно сдают анализы и проходят всяческие медкомиссии. И вообще, отношение к этой индустрии довольно серьёзное, почти как к космонавтике моего мира.
– Расслабься и получай удовольствие, – так напутствовал меня Цыган перед увольнением.
Я всё-таки был человеком мнительным, однако сейчас эта своеобразная опасность скорее распаляла моё желание, чем отпугивала.
– Пора и честь знать! – сказал Санников. Он подозвал официантку, расплатился с ней по счёту и дал хорошие чаевые.
Когда я выходил из кафе, то невольно повернулся, ощутив на спине чужой взгляд. И не ошибся: это официантка по-прежнему разглядывала меня с каким-то странным интересом, но я не мог понять, с каким именно. Было в нём что-то нехорошее, вивисекторское.
Довольные, как коты, обожравшиеся сметаной, мы потопали к следующему пункту назначения. Снова залезли в такой же «бусик», вернулись на несколько остановок назад и вышли возле небольшого бульвара. Пешком отмахали пару кварталов.
– Далеко ещё идти, господин ефрейтор? – спросил я.
– Видишь вон то здание с розовой вывеской? – показал мне Санников.
– Так точно, вижу.
– Нам туда, – сказал он. – Даже не сомневайся, тебе там понравится.
– А я и не сомневаюсь.
Мой рот сам по себе растянулся в улыбке. И так же самопроизвольно улыбка стёрлась с моего лица. Из борделя навстречу нам высыпала толпа молодцеватых парней в военной форме. И, судя по погонам, это были юнкера. А что хуже всего, они тоже нас заметили.
