Дмитрий Даль
Клеймёный

Полная версия

© Дмитрий Даль, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Часть 1. Каторжник

 
Я начинаю путь,
Возможно, в их котлах уже кипит смола,
Возможно, в их вареве ртуть,
Но я начинаю путь.
Я принимаю бой,
Быть может, я много беру на себя,
Быть может, я картонный герой,
Но я принимаю бой. Я говорю:
Живым – это лишь остановка в пути,
Мертвым – дом.
 

Константин Кинчев. Группа «Алиса»

Глава 1. Тюрьма и тюремщики

Он потерял счет времени и не знал, где находится. Это был каменный мешок, куда не проникал свет. Ледяной бетонный пол, пахнущий плесенью и какой-то тухлятиной, со зловонной дырой в полу. Настоящие тюремные нары из гнилого дерева, на которых он очнулся несколько дней назад, если судить по тому, сколько раз ему приносили миску с кашеобразной вонючей бурдой. Еду приносил всегда один и тот же человек в черном костюме тюремщика с погоном с тремя серебряными ромбами на левом плече и эмблемой на правом нагрудном кармане – красный шар, пронзенный мечом. На поясе у него висел энергетический хлыст, который однажды тюремщик применил к заключенному из соседней камеры. Он видел сквозь смотровую щель, как тюремщик снял хлыст с пояса, открыл дверь камеры напротив и вошел в темноту. Дальше были видны лишь электрические всплески, словно взрывались шаровые молнии, и крики боли, истошные, на грани рвущихся связок.

Чем уж сосед по несчастью разгневал тюремщика, он не знал. Но решил выяснить, почему он здесь, и как долго его будут держать в камере. Он пытался разговаривать с тюремщиком, но тот не обращал на него внимания, словно его и не существовало в природе. Тюремщик относился к нему как к пустому месту. Открывал окошко для подачи пайки, вставлял миску с вонючим кормом, пропихивал в камеру и закрывал окошко. И так каждый раз. Отточенное, тысячи раз проделанное движение, которое не требовало никакого эмоционального участия. Не человек, а биологический робот.

Первое время он пытался разобраться в себе. Кто он, как здесь оказался и где он вообще находится. Если с первым пунктом все было более и менее понятно, то остальное было скрыто густым туманом.

Его звали Илья Давыдов. И он родился тридцать с небольшим лет назад на берегах Невы. С тех пор он выучился на экономиста, отслужил в армии, поработал в рознице, торговал бытовой техникой, потом в оптовом направлении. Семьи так и не завел, хотя женщин у него было много. С последней он расстался несколько недель назад и сейчас находился в процессе размышления о смысле бытия. Много читал. Путешествовал. Увлекался рыбалкой, несколько раз был на охоте. В целом вполне себе заурядная биография простого человека из народа. Вспомнить толком нечего, словно он не на своем месте всю жизнь прожил, чье-то место занимал.

Только эта краткая биографическая справка, всплывшая в голове, никак не могла помочь разобраться в том, где он находится.

Последнее воспоминание, призрачное, закованное в туман, он в ночном клубе с другом. А друг ли? Старый приятель, коллега по прошлой работе, много вместе выпито, много вместе прожито, да только положиться нельзя. По кабакам да злачным местам вместе – милое дело, а вот чтобы дело делать да серьезные вопросы решать, друг другу в помощь, тут тысячу раз подумать надо да взвесить. Звали его Федор Соколов, можно просто Федя, и ближе этого человека у Ильи, пожалуй, никого и не было. Он легко сходился с людьми, но так же легко расставался. Всегда что-то не устраивало, всегда видел человека насквозь, и это мешало. Люди в своей массе любят только себя, говорят только о себе, интересуются только собой, и даже в дружбе и любви дружат и любят исключительно с собой. А Илью это никогда не устраивало. Но в Федоре Давыдов нашел приятный компромисс. Вот и в тот вечер они отправились вместе вечером в пятницу в злачное место, немного выпить, немного потрепаться за жизнь, чуть послушать хорошую музыку, слегка потанцевать, если будет настроение, и, может быть, познакомиться с симпатичными девочками, ищущими, как и они, приключения.

Илья помнил вечер смутно. Он пытался восстановить его в памяти, но вокруг были сплошные черные дыры. Вот он сидит за столиком и глушит виски под оглушительную танцевальную музыку, напротив Соколов рассказывает о своих похождениях на любовном фронте. Вот он идет на танцпол, где ему приглянулась изящная блондинка, которая весь вечер активно строила ему глазки. Вот он уже танцует вместе с ней, строя планы на вечер. И на этом всё. Больше он ничего не помнил.

Следующее отчетливое впечатление. Он просыпается на жестких вонючих нарах, в кромешной черноте. Ничего не видно и не понятно. И самое главное, страшно.

Пока не появился тюремщик, Илья успел измерить камеру шагами, ощупать стены и пол, даже вляпаться в грязную дырку в полу, которая явно предназначалась для туалета, и наступить кому-то на хвост, судя по истошному визгу.

Он уже успел обо всем подумать, перебрать все версии, выдвинуть все предположения, но то, что оказалось в итоге, было ужаснее всех самых кошмарных его мыслей. А ведь ему казалось, что страшнее всего это неведение. Не знать, что происходит и что ждет тебя впереди. Он уже не сомневался, что его похитили, только вот зачем. Это-то и пугало.

Их было трое, и все были в одинаковых черных балахонах с капюшонами, скрывающими лица. В их движениях чувствовалась уверенность в своих силах. Это пришли хозяева, которые решали, что им делать с их собственностью. Все в этих гнилых камерах было их собственностью, даже люди. Ведь те, кто попал за те или иные прегрешения в каменный мешок, больше не имели права называться людьми.

Тюремщик отпер дверь и впустил их внутрь. Они вошли одни, хотя Илья слышал, что в коридоре переминаются с ноги на ногу с десяток здоровенных мужчин, видно из числа охраны. Но этой троице для разговора с ним не нужны были лишние уши. Да и кто он такой? Ослепший от вечной тьмы, оголодавший, потерявший человеческий облик арестант.

Некоторое время назад Илья нащупал у себя длинные грязные волосы и сильно этому удивился. Ведь он всегда коротко стригся, офисный дресс-код четко диктовал условия внешнего вида сотрудников. А тут косматая грива спутанных волос, спускающихся на плечи. Это сколько же он провалялся в отключке, что у него появилась такая заросль.

Троица встала напротив него молча, словно что-то ждала. Илья почувствовал, как внутри него все сжалось от нехорошего предчувствия. Он сел на нарах и уставился на визитеров. Они как по команде открыли лица, и он смог разглядеть их, благодаря скудному свету, просачивающемуся сквозь незакрытую дверь камеры.

Первый, ниже всех ростом, узкий лоб, колючие глаза, большой мясистый нос и густая борода с усами, аккуратно подстриженная. Как он потом узнал, его звали Магистр Крот, и он был его главным обвинителем.

Второй был Магистр Серж Рыжий, здоровенный детина с детскими наивными глазами и жестким ртом, искривленным в вечной усмешке, напоминание о кровавой дуэли, произошедшей десятки лет назад.

Третьего, худого, изможденного, с синяками под глазами и свернутым на сторону носом звали Магистр Ульрих Череп, и он был главным королевским палачом, как потом выяснилось, пришедшим познакомиться со своей жертвой.

– Низвергнутый король, да будет проклято имя твое вовеки веков, – Имран, прозванный в народе Кровавым, от имени народа королевства Поргус мы, королевские обвинители Магистр Крот, Магистр Серж Рыжий и Магистр Ульрих Череп, обвиняем тебя в тысяче тысяч кровавых преступлений против своего народа. Бесчинства твои, кровавая вакханалия твоя, войдут в историю королевства Поргус, как позорные пятна, как самые страшные, черные дни. Ты, который топил всех неугодных тебе в крови, кто вырезал семьи под корень, кто уничтожал города и деревни, жег планеты, не заслуживаешь права жить. Список твоих преступлений столь обширен, что занимает более ста томов, которые легли в основу обвинения. Ты не заслуживаешь права на народный, открытый суд. Знай же, Имран Кровавый, что ты уже осужден, и приговор тебе вынесен. Завтра на заре ты будешь казнен. Ты взойдешь на эшафот. Гильотина для короля уже готова. И палач жаждет справедливости.

Магистр Крот умолк, а Илья потерял дар речи от свалившейся на него информации. Какой Имран Кровавый? Какая гильотина? Какие бесчинства? Эта троица его что, разыгрывает? Или это какие-то садистские штучки? Сатанинская секта? Клуб садистов?

– Я знал тебя, Имран, еще мальчишкой. Ты был хорошим человеком. И я думал, что ты вырастешь достойным преемником своего отца Феретта Громовержца. Я не знаю, где мы допустили ошибку, где упустили тебя. Как из мальчика Имрана, наследника своего отца, могло вырасти такое чудовище, – произнес Серж Рыжий, и в голосе его чувствовалась неподдельная тоска. – Мне искренне жаль, что я вижу тебя в этой камере и вынужден говорить, что ты скоро умрешь.

Они явно чего-то от него ждали. Быть может, воплей ярости и обвинений, какого-то всплеска эмоций, гнева, попытки наброситься на них, но Давыдов был подавлен. Он не мог даже пошевелиться, словно на него сбросили целую скалу, и он пытался ее удержать, но она все больше гнула его к земле. Грудь сдавило. Илья пытался вздохнуть, но горло словно пережали раскаленными клещами.

– Завтра. За тобой придут. Тебя приведут в порядок. Не достойно королю умирать, как последнему уличному нищему. От тебя смердит так, словно ты вырос на помойке. Но видя тебя в таком состоянии, сердце радуется, – сказал Крот.

– Твоя казнь будет транслироваться на все города и планеты королевства Поргус. Каждый житель королевства увидит, как покатится в корзину твоя голова. Каждый должен увидеть кровь Имрана Кровавого, чтобы почувствовать веру в этот мир, в божественную справедливость, – произнес Серж Рыжий. – Готовься, Имран, и знай, что мне очень жаль, что все так вышло. Я бы хотел все исправить, но это не в моих силах, не в силах божественных. Ты повинен, и ты умрешь.

Магистр Ульрих Череп осклабился в жуткой улыбке и сказал:

– Я не буду говорить громко. Я скажу по-простому. Я рад, что завтра отрублю тебе голову. После всего того, что я видел, это даже слишком легкое наказание для тебя. Ты заслуживаешь куда большего. Как жаль, что нельзя тебя убить, воскресить и убить снова. И даже этого было бы мало.

Илья попытался совладать с собой. Крик рвался наружу. Но он смог лишь прохрипеть:

– Что здесь происходит? Я ни в чем не виноват.

Магистры посмотрели на него как на умалишенного.

– Велик твой цинизм, Имран. Ты жуткий человек. Мы ожидали чего угодно, гнева, проклятий в свой адрес, но только не этого жалкого лепета, – разочарованно произнес Серж Рыжий.

– Я не понимаю, что вы от меня хотите. Я не тот, за кого вы меня принимаете, – попытался оправдаться Илья, но его слова звучали жалким лепетом.

– Вырвать бы ему язык каленым железом, чтобы гнусь поганую не нес. Слух наш не поганил, – произнес Крот.

– Пусть народ видит, как он жалок, – возразил Серж Рыжий.

– Кошмарной тебе ночи, выродок, – пожелал Ульрих Череп.

Они вышли из камеры, и дверь со скрежетом закрылась, отрезая Илью от внешнего свободного мира, отрезая его от жизни.

Глава 2. Гильотина для короля

Эта ночь была самой страшной в его жизни. Последняя ночь, последние глотки воздуха, последние запахи, последние мысли.

Это было ужасно и несправедливо. Он не заслуживал этого. Какое королевство? Какой король? О чем говорили эти ужасные люди? Они его с кем-то перепутали? Но Илья не помнил, чтобы на Земле был хоть кто-то из правящих династий с именем Имран, да еще с таким звучным прозвищем Кровавый. К тому же эта троица говорила что-то о других планетах. Куда он попал? Его что, похитили пришельцы? Что вообще происходит?

Тысячи мыслей теснились в его голове. Они сводили его с ума. Но самое главное, он не знал, как ему выпутаться из этой ловушки. Он видел, что обречен, и не мог с этим смириться. Как же так? Ему всего лишь тридцатник недавно стукнул. Он еще молод, чтобы умереть.

В эту ужасную ночь Илья не мог заснуть. Он мерил шагами камеру, ощупывал стены, пытаясь найти лазейку, через которую мог бы вырваться на свободу. Но он, к сожалению, не мог превратиться в пчелу или жука, чтобы выбежать под дверями камеры или через трещины в стенах.

Через несколько часов Давыдов устал. Он уже не чувствовал под собой ног. Упал на нары, и тут же возникла новая идея. Если уж и суждено умереть, то надо подороже продать жизнь. Когда за ним придут, он будет драться, сражаться, рвать и крушить. Если надо, грызть и кусать, только чтобы отомстить за всю абсурдность этого положения. Илья вскочил на ноги. Усидеть на одном месте он не мог. Он схватился за нары и попытался отодрать доску. Она была надежно приколочена, но подгнила, поэтому спустя время ему удалось вырвать ее. От ярости, клокотавшей в нем, он ударил доской об стену, и она разлетелась в труху. Тогда он принялся отдирать новую.

Под утро им овладела апатия. Он упал на то, что осталось от нар, и закрыл глаза. Голова гудела, как разъяренный улей. В висках пульсировало. Он уже хотел, чтобы побыстрее наступило утро, и все закончилось. Ему было страшно, но он устал бояться. Да пошли они все к черту. На полу где-то еще лежала доска с ржавым гвоздем. Уж одному-то тюремщику он точно пузо продырявит.

Илье никогда раньше не приходилось убивать. Много раз он дрался. В армии приходилось отстаивать свои права на жизнь, доходило до крови и переломанных ребер, но никогда он не отнимал ни у кого будущее. Но теперь, когда его загнали в угол, он чувствовал, что готов к этому. Рука не дрогнет. В душе ничего не перевернется. Он возьмет и убьет. Ведь это его похитители и палачи, которые затеяли непонятную ему игру.

Давыдов и сам не знал, как уснул. Он не осознал этого мгновения, когда измученное сознание провалилось в спасительный краткий сон, который быстро закончился. Лязгнул ключ в замке, заскрежетала открываемая дверь, и на пороге в свете показались кряжистые фигуры тюремщиков.

За ним привели почтенный караул. Десять солдат в красной парадной форме королевских гвардейцев. Конечно, Илья об этом в то время не знал. Уже много позже, переживая раз за разом последние часы перед казнью, он смог осмыслить всю глубину подготовленного спектакля.

Его вывели из камеры, где тут же сковали руки наручниками за спиной, а на шею надели пластиковый обруч, мигающий красной лампочкой. Пятеро гвардейцев шли впереди. Пятеро замыкали процессию. Вооруженные автоматами с укороченными дулами, в черных фуражках с красными околышами и кокардами (овальное поле с перекрещенными мечами, от которого расходились солнечные лучи) гвардейцы хранили молчание. Невозмутимые, словно биороботы, они выводили из подвального мрака к свету осужденного на смерть.

Илья с трудом переставлял ноги. В голове, словно набитой ватой и утыканной иголками, не было ни одной связной мысли. Его вели убивать, а он даже не сопротивлялся.

Длинный мрачный коридор с обшарпанными стенами и железными дверями камер. Ему в спину неслись крики:

– Сдохни, тварь!

– Туда тебе и дорога!

– Боже, храни короля!

– Умри, ублюдок!

Сколько ненависти и боли было в этих словах. В камерах отбывали наказание люди, которые еще совсем недавно держались у руля власти, которые поддерживали короля Имрана, прозванного Кровавым, которые кормились из его рук. Об этом Давыдов узнает тоже намного позже, а пока он шел, осыпаемый проклятиями тех, кто стоял рядом с Имраном в годы его величия и помогал совершать ему все те злодеяния, в которых его обвиняли и за которые его теперь вели на плаху.

Коридор закончился решеткой. Его развернули и уткнули лицом в стену. Тут же раздался скрежет ключа, проворачиваемого в замке. Его грубо схватили за плечи, развернули и толкнули в дверной проем. За открытой решеткой показались ступени лестницы, и он начал подъем, дыша в красную спину гвардейца.

Его привели в просторную комнату, где из мебели был лишь стул без спинки и зеркало на стене. Его усадили на стул, и Илья посмотрел на себя в отражение и ужаснулся.

Тот, кто смотрел на него из зеркала, не имел никакого отношения к Илье Давыдову. Чужое отвратительное лицо, которое он тут же возненавидел. Как это было возможно? Куда пропал его облик? Где его казавшееся наивным лицо с глянцевой обложки, как любили говорить девушки, с которыми он встречался. Вместо него из зеркала смотрел суровый мужчина с горбатым носом, зелеными глазами, густой черной бородой и длинными волосами. Несмотря на сильную запущенность, в нем чувствовалось благородство. Так мог бы выглядеть король, вернувшийся из затянувшегося военного похода.

Послышались шаги, и Давыдов увидел человека в белом халате, возникшего за спиной. В следующие полчаса ему обрили налысо голову, но, удивительно, оставили бороду. После этого отвели в душ, где полчаса его поливали то холодной, то горячей жутко вонючей водой.

Когда водные процедуры были закончены, ему выдали грубое вафельное полотенце и новую одежду. Илья вытерся и оделся. Серые простые штаны, подпоясанные веревкой, серая нательная рубаха и ботинки.

Неужели всё? Остались последние шаги, и его выведут на казнь. Это последние глотки воздуха.

Илья не хотел в это верить. Это не могло все так закончиться. Так жестоко, глупо и бессмысленно.

Его вели по коридору, когда он внезапно остановился. Ноги дальше не шли. Гвардейцы попытались его спихнуть с места, но Давыдов уперся в пол, словно врос. Трое гвардейцев подхватили его под руки и потащили за собой.

И снова лестница. Его вознесли наверх и поставили. Илья дернулся раз, другой, освобождаясь от объятий гвардейцев.

– Я сам! – проревел он.

Последние шаги. Его больше никто не поддерживал, больше никто не держал. Он вошел в большую белую комнату, одну из стен которой заменяло окно. Возле него стоял знакомый Магистр Крот. На появление Давыдова он даже не повернулся.

Илья ничего не понимал, остановился на пороге. Его подтолкнули вперед, и он приблизился к Кроту.

Теперь стало ясно, что он на закрытой смотровой площадке. Из окна открывался вид на площадь, заполненную народом, по центру которой находилось лобное место, огромный деревянный помост с гильотиной. Смотровая площадка располагалась справа от места казни, которую можно было рассмотреть в мельчайших подробностях.

Возле гильотины стоял Магистр Ульрих Череп в белом балахоне с откинутым капюшоном. На его руках были черные перчатки, а на груди висела золотая цепь с солнечным диском.

По ступенькам в сопровождении двух гвардейцев поднялся Магистр Серж Рыжий. С его появлением включились огромные экраны, расположенные по обе стороны от лобного места.

Толпа завыла, затрубила, пришла в движение. Люди неистовствовали. Они чувствовали скорую кровь, и это чувство пьянило их.

– Сегодня казнят не только тебя, а также всех твоих приспешников. Люди должны быть сыты, удовлетворены, – тихо произнес Магистр Крот, но Илья услышал его.

Он не понимал, если ему суждено умереть, то что он делает на смотровой площадке, ведь его место на помосте возле гильотины. Может, Крот решил прочитать ему последние наставления. Да пошел он, пусть засунет их себе в задницу. Давыдов не знал, как так получилось, что у него теперь другое лицо. Но он ничего преступного не сделал. Его совесть чиста. Жил тихо, в свое удовольствие. Никому не вредил, впрочем, и добра особого не совершал. Серая неприметная жизнь. Может, и правда он заслужил смерть.

Площадь, охваченная жаждой крови, взорвалась криками. Это на лобном месте появился первый осужденный. Он шел, с трудом переступая с ноги на ногу. Обритая налысо голова опущена вниз. Каждое движение выдавало в нем уставшего, убитого человека.

Давыдов уставился на новое действующее лицо с жадностью. Что-то казалось ему знакомым в движениях этого человека. А когда на большом экране появилось крупно лицо приговоренного, то Илья тут же узнал его. Именно это лицо смотрело на него из зеркала.

Магистр Серж Рыжий заговорил, и голос его разнесся над площадью, усиленный сотнями динамиков.

– Виновный перед человечеством, перед народом королевства Поргус кровавый диктатор Имран сегодня предстает перед вами, чтобы ответить за все свои преступления. Десятилетиями вы дрожали перед одним лишь его именем, теперь же настала пора дрожать ему перед вашим гневом. Узрите, люди славного королевства Поргус, вашего бывшего короля Имрана, прозванного Кровавым.

Толпа взревела.

Крот обернулся и впился взглядом в Давыдова.

Илья не дрогнул. Он смело смотрел в глаза своего палача.

– Ты хочешь спросить, что здесь происходит. Хороший вопрос, – заговорил Крот. – Тебе выпал уникальный шанс увидеть собственную казнь, Имран. Смерть для такого, как ты, слишком легкий выход. Но, к сожалению, народ не примет другого наказания. После долгих кровавых лет народ жаждет увидеть возмездие своими глазами. Но мы, твои палачи, хотим, чтобы ты вдоволь испил чашу страданий. Ты должен отплатить болью за все, что сделал в своей жестокой жизни. Поэтому, Имран, сейчас под ножом гильотины другой примет смерть. Не бойся, этот человек такой же кровавый упырь, как и ты. Его лицо исправлено под твое. Так что все видят тебя. Тебя же ждет ссылка в самую гнусную вонючую дыру. На каторгу. Но сначала ты увидишь свою смерть, Имран Кровавый. Потому что с этой минуты твое имя Джек Клеймёный.

Взвизгнула сталь.

Упал нож.

Покатилась голова.

Толпа сыто взревела.

Король Имран Кровавый расстался с жизнью.

Началась новая жизнь.