Дмитрий Чайка
Гибель старых богов
глава третья, где подтверждается старая истина, что плох тот суккал, который не хочет стать суккалмахом. Год 699 до Р.Х
Светлый царь Элама Халлутуш-Иншушинак изволил обедать в своем дворце в городе Симаш. Ну как царь, первый зам царя, суккал, и его младший брат по совместительству. В Эламе был еще один царь, сын несравненного суккалмаха Шутрук-Наххунте, второго царя этого имени, умножителя государства, владеющего троном Элама, наследника царства в Эламе, любимого слуги богов Хумпана и Иншушинака. Того, словно в насмешку, назвали Хумбан-нимена, и на древнего царя-завоевателя унылый отпрыск кривоного мужеложца не походил ни в чем. Согласно своему статусу, он был наместником Сузианы, богатейшей области царства, и занимался в основном охотой и отдыхом в своем гареме, передав дела евнухам.
На обед царю Симаша подали козленка, сваренного в молоке его матери с индийскими специями. Нежнейшее мясо, сопровождаемое кувшином вина, виноградом и фруктами, не могло поднять суккалу настроения. Он изволил гневаться.
Проигранная вдрызг война нанесла царству колоссальный урон. Мало того, что потеряли половину армии, так еще и выплатили гигантскую контрибуцию ассирийцам, опустошившую казну и лишившую Элам многих тысяч голов скота. Взбешенный Халлутуш вспоминал, как он смотрел на тучи пыли, взбиваемые стадами его лучших быков, угоняемых как дань ненавистному Синаххерибу. Его быков! Храмы не дали ничего, ни одной козы и ни сикля серебра. И, как всегда это бывало, могущество жрецов возросло неимоверно из-за обнищания царей и народа, с которого и так драли три шкуры.
Последней каплей стала смехотворная попытка вернуть Аншан, отнятый персами. Богатейшая южная провинция, через которую шли караваны в Индию и обратно, была захвачена нищими дикарями, проявившими какую-то нечеловеческую хитрость и изобретательность. Они умудрились малыми силами разбить армию Элама по частям, и без боя забрать все города. Это было просто немыслимо! А когда назад вернулась армия, потерявшая триста человек из сорока тысяч, половину из которых ранили в зад, местное общество просто взорвалось. Немыслимый позор из-за серии поражений мог быть объяснен только одним способом, простым и логичным. Братец потерял милость богов и засиделся на троне. Пора ему, Халлутуш-Иншушинаку примерить царскую тиару, а его любимому сыну Кутиру стать суккалом. И вот уже несколько месяцев наместник Симаша приглашал знать на охоту и пиры, осторожно прощупывая их настроения. В нужный момент Халлутуш выражал сочувствие поражению, объясняя его исключительно немилостью богов и скудными жертвами. В ответ он слышал жуткую брань аристократов, последовательно унесших ноги из Куты, из-под Киша и из Аншана. Естественно, все они были гениальными военачальниками и отменными храбрецами, рвущими голыми руками весь царский отряд Ассирии, но против высших сил не попрешь. Если сам царь попал в немилость к богу Солнца Наххунте, то ничего сделать уже нельзя. И суровые бородатые мужики скрипели зубами, вспоминая, как хохотала чернь, когда узнала, что почти все ранения их воинов были от копья в мягкое место. Сорок поколений прославленных предков брезгливо взирало с небес на недостойных потомков, которые прекрасно понимали командующего Тананну, выбравшего смерть от персидской секиры. Ничего, они отомстят за этот позор, и духи предков вновь станут благосклонно смотреть на живых.
Таким образом, Халлутуш-Иншушинак довольно быстро понял настроения элиты царства. Треть люто ненавидела действующего царя, треть поддержала бы победителя, а еще треть на словах была лояльна Шутрук-Наххунте, но умирать за него точно не собиралась. С еще одной могущественной силой Элама, жрецами, договориться оказалось легче легкого. Те в ужасе взирали на толпы ограбленных коллег, бегущих на север от приспешников единого бога. Их вроде бы и не обижали, но обобрали до нитки, отняв самое ценное – землю с крестьянами. Чтобы не умереть с голоду, часть стала писцами, еще какая-то часть – учителями, отдельные экземпляры уверовали в Ахурамазду и пошли проповедовать. Но, так как большая часть жрецов была довольно циничными проходимцами, то прежняя сытая и необременительная жизнь нравилась им гораздо больше. И они потянулись в Элам, в надежде занять свое место в его храмах. Местные жрецы, увидев поток конкурентов, взвыли. Пообещав им полное искоренение новой религии, распространяющейся со скоростью пожара, и новые земельные пожалования в Аншане, суккал заслужил их благосклонность и нейтралитет.
– Надо бы навестить гарем, – подумал царь. – Вчера привезли нового мальчика. Евнух сказал, что он нежен и свеж, как роза. Надо бы проверить.
* * *
Двумя неделями позже.
– Ну что, братец, доигрался? – новый светлый царь Элама Халлутуш-Иншушинак сидел на резном кресле и разглядывал стоящего на коленях бывшего светлого царя. – Шутрук-Наххунте, тоже мне! Тебя же твоя мамаша Шуттур звала, и мы все в детстве. Ты зачем имя сменил, олух? Думал, что если именем великого Шутрука назовешься, то его славу унаследуешь? Так тот Вавилон разграбил, стелу с законами Хаммурапи в Сузы перенес, а у тебя половина армии в жопу раненая из Аншана прибежала. Боги отвернулись от тебя, Шуттур.
– Пощади, брат, – просипел тот.
– Пощажу, конечно, мы же родственники, – ухмыльнулся Халлутуш-Иншушинак. – В башню его.
– Слушаемся, повелитель, – склонились окружающие униженного пленника евнухи. Они еще не забыли рев медного быка, в котором был изжарен их собрат. – Увести, – это уже приказали страже.
– Великие боги открыли мне, – сказал царь, – что сей недостойный скоро покинет нас. Он очень болен.
– А когда он покинет нас, повелитель? – осторожно задали вопрос евнухи.
– Да он и до новой луны не протянет.
Евнухи склонили головы, приняв волю богов. Задача была поставлена, сроки озвучены. Бывший царь и правда, зажился на этом свете. Народу Элама было объявлено, что светлый царь Шутрук-Наххунте тяжело заболел, а потому всем надлежит молиться за его здоровье.
* * *
Три недели спустя.
В небольшую камеру, освещаемую крошечным оконцем под потоком, зашли четверо евнухов. Теперь уже просто Шуттур сидел на связке тростника, брошенной на пол, и даже не среагировал на вошедших. Нечесаная борода торчала клоками во все стороны, а уложенные когда-то в прихотливые локоны волосы сбились в колтуны. В камере стоял тяжелый смрад от испражнений, лежащих в дальнем углу. Евнухи придвинулись к нему и взяли за плечи и руки. Шуттур, наконец, понял, что происходит, и начал отчаянно вырываться. Но было слишком поздно. Евнухи придавили его к тростнику, а один из них ловко накинул на шею тонкий шнур из драгоценного китайского шелка. Не конопляной же веревкой душить самого царя, в самом-то деле. Двое евнухов остались держать Шуттура, а еще двое, намотав шнур на руки, начали тянуть в разные стороны, передавив жирную шею. Царь захрипел и засучил ногами. Руки, которыми он пытался добраться до шнура, были надежно удержаны его палачами. Глаза царя вылезли из орбит, язык вывалился изо рта, а низ туники стал мокрым. Через пару минут, дождавшись окончания судорог, евнухи его отпустили. Все было кончено. Народу объявили, что моления не помогли, и великий царь скончался от тяжелой и продолжительной болезни.
* * *
В тот же день.
В тронном зале дворца Эламских царей, на роскошном резном кресле восседал новый великий царь Халлутуш-Иншушинак, второй царь этого имени, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака. В титулатуру при прежних царях включалась фраза «царь Аншана и Суз», но в свете последних событий, это имело бы издевательский оттенок.
Выложенные глазурованной разноцветной плиткой стены переливались в переменчивом свете масляных светильников, горящих тут во множестве. Вдоль стен с непроницаемыми лицами стояла стража из копьеносцев, предусмотрительно захваченных светлым царем из Симаша, и дворцовые евнухи, скрестившие руки на жирных животах. Возвышения, приготовленные для знатнейших людей государства, были накрыты пестрыми коврами, а рядом с ними стояли столики с напитками и лакомствами на меду. К последним, впрочем, никто не прикоснулся.
В зале присутствовала вся знать, начиная от наместников крупнейших княжеств Сузиана, Аван, Кимаш и Айяпир до хранителя царских покоев и великого евнуха. Тут же присутствовал сын светлого царя Кутир-Наххунте, нездорового вида бледный юноша, который исподлобья бросал взгляды на Хумбан-нимену, который в результате смерти отца повышался в иерархии и становился суккалом и наместником важнейшего города Симаш. В дальнем конце тронного зала сидел бывший царь Вавилона, вымоливший себе защиту в Эламе, Мардук-аппла-иддин, который старался не дышать, опасаясь быть замеченным. Он в свое время отдал жадному, как голодный шакал, Шутруку, все свои ценности, включая трон, ожерелье и царские регалии. И, понимая, что чудовищный разгром эламского войска состоялся из-за его неуемных амбиций, в страхе ждал решения своей участи.
– Волею богов наш брат скончался от болезни, и мы приняли тяжкий груз царствования, – с важным видом произнес новый царь. – По установленному великим Хумпаном порядку, суккалом и князем Симаша становится наш горячо любимый племянник Хумбан-нимена, а наместником Сузианы – наш сын Кутир-Наххунте. Жена светлого царя Шутрук-Наххунте, и наша сестра, по обычаю, станет нашей женой. Великий евнух, великий виночерпий и ташлишу (командующий войсками) остаются на своих местах. Халдейский князь, Мардук-апла-иддин, – зал замер, не дыша, – покинет столицу и примет в управление город Нагиту.
В зале откровенно заулыбались, пряча улыбки в бородах. Нагита была редкостной дырой на самом юге Элама, и располагалась на острове в Персидском заливе, защищенная от врагов обширным поясом прибрежных болот. Бывший вавилонский царь выдохнул с облегчением. Во-первых, он боялся, что его выдадут в Ассирию в качестве жеста доброй воли, а во-вторых, ассирийцы не имели флота, и достать его в Нагите не могли. Так что новый повелитель сделал ему воистину бесценный подарок – жизнь. Бывший вавилонский царь Бел-Ибни, посаженный ассирийцами на престол после битвы при Кише, прямо сейчас скучал в клетке у ворот Ниневии и служил мишенью для издевательств местной черни. Мардук-апла-иддин был реалистом и понимал, что самое милосердное, что его ожидает, это медленное, по кусочку, сдирание кожи, и изготовление из него чучела для услаждения взора повелителя Ассирии. Также он понимал, что ему сохранили жизнь не из добрых побуждений, а из-за далеко идущих амбиций нового царя, желавшего взять реванш после серии позорнейших поражений.
После того, как было сказано главное, новый светлый царь изволил раздавать подарки вельможам, опустошая и без того скудную казну. Те в ответ, начали плести цветистые славословия, признавая свершившийся факт и выражая всецелую преданность. Выразил преданность, что характерно, и сын покойного, Хумбан-Нимена. Трусоватый толстяк все прекрасно знал, и был одержим лишь желанием сохранить свою жизнь. Плевать он хотел на задушенного папашу. Праздная жизнь, вино, красивые девочки и мальчики – вот что интересовало его по-настоящему. И если дядюшке было угодно сохранить ему жизнь, то он дядюшку поддержит изо всех своих невеликих сил. В конце концов, все мы смертны, а наследником все равно считался Халлутуш. Годом раньше, годом позже, какая разница.
– Мы должны готовиться к войне, – продолжил царь. – Мы не забыли, что боги отвернулись от нашего царя Шутрук-Наххунте. Но теперь все по-другому. Аншан, вероломно захваченный персами, должен быть отбит.
– Светлый царь, – почтительно сказал командующий, – у нас нет сил воевать. Наша армия оправляется от поражений. Воинский дух угас. Нам нужна цель послабее. Пусть там не будет большой добычи, но нам нужна победа. Эллипи подходит как нельзя лучше. А потом все будет так, как сказал великий государь. Мы вернем Аншан.
Халлутуш-Иншушинак задумался. Эллипи была небольшим царством в горах на севере, населенным родственным эламитам народом и говорившим с ними на одном языке. После битвы при Кише Синаххериб направился туда и разгромил их столицу. Сейчас эта страна и впрямь легкая добыча. А ведь ничто так не способствует укреплению власти, как маленькая победоносная война. Персы уже показали зубы. Еще одно поражение будет означать, что и он, великий царь Халлутуш-Иншушинак, тоже неугоден богам, и достоин лишь шелковой веревки на шее или ножа в грудь. Нет, не бывать этому.
– Да будет так, – сказал великий царь. – Готовьте поход на следующую весну.
глава четвертая, где враги все-таки напали
Аншан, год 698 до Р.Х.
Бывший ростовщик, а ныне уважаемый всеми Умножающий казну, докладывал узкому кругу лиц международную обстановку. Под узким кругом лиц подразумевался царь Аншана и Персии Ахемен, и великий пророк Заратуштра.
– Как я вам и докладывал в прошлом месяце, о великие, новый царь Элама пошел войной на Эллипи. Скоро войска вернутся домой. Мы долго не могли понять, что они забыли в этой дочиста ограбленной ассирийцами дыре, но наши источники доложили, что царь и командующий довольны. И это при том, что прибыль от этого похода не покрыла расходов на его проведение. Добыча оказалась просто ничтожна. – Цепкий ум спекулянта и ростовщика схватывал такие мелочи моментально. – Подумав, я пришел к выводу, что целью похода была вовсе не добыча, а возвращение боевого духа воинам. После последнего похода на Аншан только ленивый не смеялся над ними. Сейчас войско воодушевлено, позор последних поражений начал забываться, а связанные пленники и скот, которых прогнали по улицам городов, подняли настроение населению. У меня нехорошие предчувствия, о великие, – Харраш склонился в поклоне.
– Какие уж тут предчувствия, – усмехнулся Ахемен, – к нам хотят наведаться.
– Надо им помочь, – задумчиво сказал Макс.
– Брат мой, ты сошел с ума, или я опять чего-то не понимаю? – удивился царь.
– Видишь ли, если они все равно нападут, то пусть нападают тогда, когда нам это будет удобно. Иначе это случится ровно в тот момент, когда мы к этому будем не готовы.
– Ты опять прав, – кивнул Ахемен. – И что предлагаешь?
– Я предлагаю пустить слух, что мы пойдем в поход на Керман, и сделать так, чтобы об этом узнало как можно больше народу. Харраш, я просил тебя оставить пару эламских шпионов в покое, ты это сделал?
– Да, великий, – Умножающий казну снова склонился в поклоне.
– Нужно через людей, которые с ними общаются, донести информацию, что будет поход на юг через два месяца. А еще лучше, чтобы они заплатили за эту информацию. Потом мы действительно отведем большую часть войска из Адамдуна и проведем их красивым маршем через Аншан. Мы позволим это увидеть шпионам эламитов и не будем их трогать. Причем сами воины будут думать, что идут в поход на Керман и расскажут об этом торговцам, жрецам и шлюхам. Потом отведем их фарсангов на десять и будем проводить учения. Как только твои люди из Суз сообщат, что войско Элама готово выступить, то границу закрываем на замок, шпионов не трогаем, пусть дальше работают, а вот их гонцы должны быть пойманы и убиты. После этого в Адамдун возвращаем все войска и добавляем еще десять тысяч лучников. А конницу приведем в полную готовность, но она может и не понадобиться.
– Так мы опять не будем бить этих изнеженных ублюдков? – расстроился Ахемен.
– Не будем, брат, иначе мы сразу должны будем забрать весь север и стать соседом Ассирии. Богатым соседом, брат, и еще ни разу не битым. Если мы уничтожим армию Элама и не захватим страну, то ее захватит Синаххериб, и мы снова станем его соседом. Мы не должны граничить с ними, мы еще слишком слабы.
– Да понял я, – поморщился царь, – ты уже сто раз это говорил. Ты мне другое объясни. Как ты учишь людей говорить только правду, а сам врешь и хитришь напропалую?
– Я делаю маленькое зло во имя великого добра, – скромно ответил Макс.
Харраш изумленно посмотрел на пророка, видно, ему такая мысль не приходила в голову.
– Великий, – склонился он в очередной раз. – Вы точно раньше не занимались торговлей?
У меня восьмидесятилетние бабки открывали индивидуальный инвестиционный счет, когда план горел, а это куда гаже, – подумал Макс. Но вслух не сказал. Потому что здесь не было восьмидесятилетних бабок, не доживали они до таких лет, а про инвестиции никто и слыхом не слыхивал. Счастливые люди, что и говорить.
– Все равно, врать воинам нельзя, – уперся Ахемен.
– А кто сказал, что мы соврем? Отгоним эламитов и наведаемся на юг. Нам все равно скоро новые земли понадобятся, вот и посмотрим, что там и как.
* * *
В это же время. Эллипи.
Наместник Сузианы и младший из трех царей, Кутир-Наххунте, стоял у стен крепости Марубишти, которая после погрома, устроенного три года назад в этой стране Синаххерибом, представляла собой жалкое зрелище. Свежезалатанные стены светлыми пятнами указывали на места, куда били подведенные тараны ассирийцев. Убогая горная страна, которая жила в основном выращиванием скота и обслуживанием транзитных караванов, была ограблена дочиста. Треть ее захватили победители, а города Цициета и Элензаш присоедили к Ассирийской провинции Хархар. Захватчики, по своему обычаю, угнали население, и на их место поселили пленных вавилонян, чтобы отторгнуть эту землю навсегда. В столице Марубишти при ее штурме стоял гарнизон, усиленный эламскими лучниками, которые из этого похода не вернулись. Четыре с половиной тысячи воинов погибли и стали рабами, пока царь Эллипи прятался в неприступной горной крепости.
А сейчас войско Элама пришло мстить за погибших из-за трусости царя Ишпарабы товарищей. По окрестностям города рассыпались отряды, подчистую выгребающие немудреные запасы крестьян, угоняющие скот и людей. Впрочем, и по дороге армия занималась тем же самым. Теперь было необходимо взять город, ограбить его и спокойно уйти домой. Гарнизон здесь оказался откровенно слаб, а потому царь решил сделать все лихим наскоком.
И вот сейчас, под прикрытием щитоносцев, лучники продвигались к стенам крепости. За ними выстроились отряды пехоты, вооруженные топорами и булавами, готовые по лестницам ворваться на стены. Тысячи стрел гасили любое сопротивление, заставляя несчастные три сотни защитников прятаться за кирпичными зубцами. Сделав залп, щитоносцы делали короткую перебежку, снова давая возможность лучникам стать на позицию. Высунувшиеся смельчаки на стенах довольно быстро выбывали из боя, поймав камень из пращи или стрелу.
Пехотные отряды, получив команду, приставили к стенам десятки лестниц и полезли наверх. Но защитников еще рано было сбрасывать со счетов. Прикрывая друг друга плетеными щитами, воины начали лить на головы наступающих кипяток и кипящее масло. Жуткие вопли обожженных воинов донеслись до царя, предусмотрительно стоящего вне досягаемости стрел.
Молодой парнишка, для которого этот поход стал первым, надрывно визжал, валяясь под стеной, и хватал воздух руками, словно пытаясь найти что-то, что облегчит дикую боль. Голова и лицо его превратились в одно большое багровое пятно, вспухающее пузырями, налитыми желтоватой жидкостью. Глаза закрыла отекшая кожа, и непонятно было, видят ли еще его глаза, или уже нет. Волосы выпадали клоками, а под ними зияли раны, обнажающие белую кость черепа.
Немолодой воин свалился вниз с проломленной тяжелой секирой головой, за ним еще один, и еще. На правом фланге атака явно захлебывалась, и воины рады были бы отступить, но слезть с лестницы никак нельзя, а защитники изо всех сил отпихивали их от стены длинными жердями, ловя грудью стрелы.
– Передайте воинам, что первый, кто зайдет на стену, получит мину серебра, а следующие десять – по полмины, – сказал царь. – А город будет отдан им на три дня.
Весть разнеслась по войску со скоростью ветра. Десяток счастливчиков получал по корове, а один герой – аж целых две. Войско кинулось на стену с воодушевлением, мысленно представляя себя владельцем двух коров сразу. И от таких перспектив у нищих землепашцев захватывало дух. Один раз влез на стену, и ты уже самый богатый человек в деревне. Наконец, на одном участке стены удалось закрепиться, выбив оттуда врага, и пехота полезла с удвоенной силой, вырезая немногочисленных защитников. Через час были открыты ворота, и царь Кутир-Наххунте въехал в первый в его жизни захваченный город. Разгоряченные воины рассыпались по улицам и устроили резню, как бы искупая бессмысленной жесткостью весь позор прошлых поражений. Визжащих женщин волокли по пыли за волосы, бросали на землю и насиловали тут же, наскоро утоляя похоть, и давая возможность утолить ее всем желающим. Из домов выносили немудреный скарб и бросали в кучи, выгоняли скот и поджигали их на прощание. Маленьких детей с хохотом бросали в огонь, вырывая их из рук бьющихся в истерике матерей, а всех встреченных мужчин убивали на месте. К концу дня город был превращен в пепелище. Жители его были истреблены, а небогатые их пожитки растащили воины. В лагерь подвезли кувшины с мутным ячменным пивом, на кострах жарилось мясо животных, захваченных в городе, а придворные лебезили перед Кутир-Наххунте, поздравляя с величайшим свершением.
Цель была достигнута. Эламиты, вкусив победы, забыли пережитый позор и снова стали воинами, наследниками тех, кто столетиями держал в страхе Вавилон и Шумер.
* * *
Через месяц после описанных событий.
– Великий государь, да пребудет милость богов над вашей головой, у нас есть отличные новости! – великий евнух светился от счастья.
– Говори, – великий царь поднял от тарелки лицо, испачканное подливой, вытер губы рукой, а руку – о голову черного как смоль нубийца, сидящего подле его ног. Густая шапка волос подходила для этой цели как нельзя лучше.
– Наша армия возвратилась с победой, а войско персов уходит с набегом далеко на юг, в Керман.
– Вот как, это знак богов. Мы можем не распускать воинов, а сразу отправить их в Аншан. Твои сведения верны?
– Да, мой повелитель, – склонился евнух. – Мой человек своими глазами видел, как проходили воины из Адамдуна, как они хвалились, что вернутся с добычей. Весь город просто гудел, там были тысячи воинов. А потом они ушли на юг.
– Мы не можем упустить такую возможность, – важно кивнул царь. – Ташлишу ко мне.
– Слушаю, господин.
Дворцовые евнухи спешно позвали командующего войсками, который уже был предупрежден и ждал вызова.
– Что ты думаешь об этом? – спросил его великий царь.
– Думаю, надо идти на Аншан, пока воины еще помнят запах пожаров Марубишти.
– Ну вот и выходите, не мешкая, – скучающим голосом ответил царь, с интересом поглядывая на стоящее перед ним блюдо.
– Повелитель, нам нужно две-три недели, чтобы набрать новых воинов, починить повозки, собрать припасы и оружие. Аншан – это не Эллипи.
– Две недели, – сказал Халлутуш-Иншушинак и вернулся к трапезе.
* * *
Через две недели. Сузы.
Пригороды города гудели, как улей. Десятки тысяч воинов стояли лагерем, ожидая команды выдвигаться на юг. Сейчас им было море по колено. Вернувшись победителями, они за считанные дни прогуляли жалкую добычу и жаждали новой. О богатствах Аншана ходили легенды. Все воины без исключения видели серебряные сикли, напоминающие фасолину с выдавленным знаком огня с одной стороны и лучником с другой. А некоторые утверждали, что своими глазами видели золотые дарики, названные в честь отца Аншанского царя. Но, впрочем, этим врунам никто не верил. Где может видеть рядовой воин восемь граммов золота? Разве что только во сне. Почти каждый имел брата, или свата, или племянника, который ходил с караваном в Аншан. А те, у кого таких братьев не было, клялись всеми богами, что знают того, у кого такой брат есть. И все они были убеждены, что там улицы вымощены золотом, а у каждого крестьянина перед домом пасется собственная корова. И это вранье, обрастающее подробностями каждый вечер у каждого нового костра, только подогревало жадность воинов. А к городу все подходили телеги с зерном, связками стрел, упряжью и прочей необходимой военной снастью. Запас еды рассчитывался ровно на время марша до вражеских границ, а там пропитание ложилось на плечи армии, которая снабжала себя сама, грабя запасы местных крестьян. Две недели были на исходе, и Ташлишу (что было званием, означающим командующего), дал команду выступать на рассвете. Воины устроили прощальный пир, опустошив местные запасы пива и, осчастливив на прощание всех местных проституток, работавших все это время в авральном режиме, легли спать. Никто не обратил внимания на то, что из города вышли небольшие караваны, имевшие на диво мало товара, от которых через фарсанг оторвались юркие конники на небольших лошадках, поскакавшие на юг.
Армия растянулась длинной серой змеей, взбивая пыль десятками тысяч кожаных сандалий. Длинный обоз, состоявший из многих сотен телег, запряженных мулами, и груженых верблюдов, следовал за армией в кильватере. Небольшие отряды конной разведки уходили вперед, докладывая обстановку командующему, который ехал впереди на мидийском жеребце стоимостью в небольшую деревню.
Остановившись на последний привал, армия удивленно уставилась на невиданное ранее зрелище. Вместо пронзительно черной южной ночи небосвод полыхал огнем так, словно начинался рассвет.
– Не к добру, – шептали воины, – не иначе, злые духи. Не может быть ночью так светло.
Они и не подозревали, что это горят сигнальные пирамиды, дающие знак огромным массам людей, каждый из которых точно знал, что ему делать. Каждый приграничный азат получил напутствие от царя, а уже азат вызывал к себе старост и тяжелых конников-катафрактов, которым очень подробно объяснили, что и когда нужно сделать. Напоминание про закон об ослушании на войне было излишним, жить хотели все. И поэтому на десять фарсангов вглубь царства Аншан не осталось ни одного крестьянина, ни одного барана и ни зернышка зерна. Армию Элама ждал сюрприз.
