Папа стоял в проёме двери и неуверенно вглядывался в полумрак Мишиной комнаты.
– Нет,– буркнул в ответ Миша и зарылся под подушкой.
Отец подошёл ближе.
– Эй, мужичок, ты что так невесел?
А у мальчика, как назло, слёзы сами брызнули из-под ресниц. Ему так стало жалко – и себя, и Олю, и Артёма, который тогда растерянно протягивал ему помятый батончик в свой день рождения, неловко переминаясь с ноги на ногу, а остальные ребята ехидно переглядывались за спиной именинника… Обидно до слёз.
– Расскажи мне, что приключилось, – отец присел на краешек кровати – там же, где совсем недавно спокойной ночи пожелала ему мама.
Подушка перевернулась, и Миша, запинаясь и путаясь в словах, рассказал о том, что не давало ему сегодня заснуть. Отец молча слушал, поглаживая рукой свой подбородок. Когда Миша замолчал, он шёпотом спросил:
– Тебе стыдно?
В ответ мальчик всхлипнул.
– Это хорошо, что стыдно, – сказал папа и взял Мишу за руку. – Теперь нужно что-то предпринять, что бы этот стыд прошёл. Половину ты уже сделал правильно – ты честно сам себе признался, что поступил некрасиво и даже скверно.
Миша повернул к нему заплаканное лицо:
– Но ведь это было уже давно?
– Но раз ты об этом помнишь, то, наверно, не так уж и давно. К тому же разве не вдвойне обидно, что девочка знает, что ты сжульничал? Как ей смотреть в глаза, или прятаться от неё будешь?
– А что делать?
– Подумай сам. Ты же знаешь правильный ответ.
– Извиниться? – сама мысль Мише была страшна.
– Думаю, да. Так поступил бы настоящий мужчина.
– Но ведь настоящий мужчина – это тот, кто… – «защищает девочек» хотелось ему добавить, но он понял, что в данной ситуации это как-то не совсем верно, и потому закончил:
– … защищает Родину?
– Да. Но ведь Родину защищают и девочки, и женщины тоже. Мужчины сильнее обычно своими мускулами, но иногда оказываются слабее, когда нужно признать свою неправоту. Тогда они гораздо слабее. Ты же чувствуешь уже, что нужна смелость, чтобы признаться ей и извиниться?
– Наверно, да.
– Тогда нужно всё-таки принять верное решение. Думай о том, насколько тебе станет легче потом, насколько больше ты сам себя станешь уважать – и тогда первый шаг окажется не таким уж страшным, поверь.
Миша задумчиво смотрел в потолок.
– А у тебя были такие случаи? – немного погодя спросил он.
Теперь уже была очередь папы задуматься. Наконец, он ответил:
– Конечно, были. Человек так устроен, что ему помнятся в основном приятные моменты из жизни, и если я когда-то сделал что-то некрасивое, но потом исправил и извлёк из этого урок, то, наверно, я тоже прошёл через обиды и стыд. Все люди когда-нибудь оказываются в сложных ситуациях, и очень важно принять правильное решение, чтобы обиды не собирались внутри тебя в большой и горький комок. Из таких вот комков и получаются злые дяди, – добавил с улыбкой он.
– Ты у нас не злой, – удовлетворенно заметил Миша.
– Вот и хорошо. Я знаю, что ты примешь правильное решение. А теперь спокойной ночи, завтра у тебя суматошный день.
Когда папа ушёл, прикрыв за собой дверь, Миша ещё некоторое время смотрел в потолок – на радужные круги от ночного абажура, и постепенно чувство уверенности и спокойствия заставило его ресницы сомкнуться, и он уснул, прижимая к себе Бориску.
Засыпая, он точно знал, что завтра утром обязательно подойдёт во дворе к Оле, когда девочка пойдёт в школу, и сделает верный мужской поступок. И в будущем ему не придётся больше стыдливо избегать её.
Уже поздно ночью в комнату тихо вошли родители и положили возле кровати квадратную коробку, перевязанную весёлой ленточкой с огромным красным бантом.
А за окном кружился первый в этом году снег.
День рождения уже наступил.
ОФОРМИТЕ МЕНЯ
Ваня пальчиком вдавил последнюю оставшуюся выпуклость на пластилиновом позвоночнике цератопса, и получился законченный макет травоядного динозавра. Он бережно поставил его на картонную подстилку, сделал несколько шажков назад и посмотрел на свою поделку. Древний обитатель земли выглядел вполне безобидно и, самое главное, похожим на того, что был изображен в детской энциклопедии.
– Я назову тебя… Буркалой. Хочешь быть Буркалой? Хорошо. Тогда, Буркало, тебе нужно запомнить, что ты – трицератопс. Ты и твои сородичи обитаете в знойном и влажном климате, в мезозойской эре. Вы питаетесь травой и листьями с кустарников, и дружите со всеми динозаврами… Ну, кроме тех, которые питаются вами – это страшные хищники тираннозавры. Буркало должен избегать встречи с ними…
– Ванечка, почему такое имя – Буркало? – спросила воспитатель интерната, входя в спальню, где Ваня лепил динозавра.
– Не знаю, – ответил мальчик. – Мне понравилось такое имя, оно очень подходит этому трицератопсу. Вы же знаете, Евгения Валерьевна, что трицератопсы – совсем безобидные обитатели древнего мира, несмотря на свой очень даже устрашающий вид…
– Да, Ваня, конечно, знаю. Очень красивый он у тебя получился! Даже лучше того, другого.
– Арлозавра, с длинной-предлинной шеей?
– Да, именно. Давай поставим его в общую коллекцию поделок в раздевалке и пойдём в музыкальный зал. Все уже собрались, тебя только не хватает. Скоро начнется представление, Дед Мороз со Снегурочкой уже в своих санях подъезжают! Давай скорее, бегом-бегом-бегом…
Ваня смотрел на воспитателя, а Евгения Валерьевна, улыбаясь, изображала бегущую по коридору взрослую тётю, прижав к бокам согнутые в локтях руки. Выглядело это забавно! Она была одета по-праздничному – не так, как обычно. Мальчик улыбнулся и ответил:
– Хорошо, я сам его аккуратно поставлю в коллекцию и прибегу на ёлку!
Евгения Валерьевна серьёзно спросила:
– Ты не опоздаешь? Точно?
– Да, точно, не волнуйтесь. Бегите, вас там остальные ждут! – с этими словами Ваня аккуратно взял со стола Буркало и расположил его на своей ладошке, придерживая картонную подстилку под пластилиновыми ногами.
Евгения Валерьевна подмигнула ему и заторопилась в музыкальный зал, где собрались все маленькие обитатели их детского дома.
В пять лет Ваня уже знал, что детский дом и детский сад – это почти одно и то же, только в садик ходят детки, у которых есть родители, а в интернате постоянно живут те, у кого родителей не стало. Как у него.
Он медленно, чтобы случайно обо что-нибудь не задеть динозаврика, пошёл к выходу из спальни по направлению раздевалки – там, на широком подоконнике, обычно располагались все детские поделки. А некоторые стояли и на деревянных шкафчиках для одежды, вместе с рисунками и другими картинками-наклейками. Когда приходили взрослые, чтобы познакомиться с малышами, которые становились затем их детьми, они в ожидании разглядывали эти работы. Ваня тоже уже несколько раз знакомился со взрослыми – он очень хотел, чтобы у него появился свой дом, свои мама и папа, но пока такие для него не находились. И он терпеливо ждал. Так же, как и все другие дети интерната.
По коридору между комнатами стелился приятный аромат свежей ёлки вперемешку с запахом мандариновой кожуры. Возле подоконника с поделками стояла скамеечка, и Ваня встал на неё, чтобы удобнее было разглядеть свободное место среди прочих пластилиновых машинок, снеговиков и крокодилов. За окном на фоне темнеющего неба виднелась мохнатая пихтовая ветка, запорошенная недавно выпавшим снегом.
Свободного пространства среди пластилиновых фигурок найти было сложно. Вдруг Ваня услышал в общем коридоре, внизу на лестнице, звонкий женский голос, который весело произнёс:
– Виктор, чего встал?
И тут же последовал зычный бархатный ответ:
– А? Да, да, иду…
Такие голоса ни с какими другими не спутаешь: они могли быть только у Деда Мороза и Снегурочки – их Ваня слышал на прошлые новогодние праздники. Быстро шмыгнув к одной из кабинок, он поставил динозаврика сверху, а сам юркнул внутрь, прикрыв за собой дверцу.
Если бы Евгения Валерьевна работала в интернате на прошлые новогодние праздники, то она бы знала, что маленький Ваня всегда находил повод, чтобы одному посидеть в тишине и помечтать о том, как добрый Дед Мороз исполняет его самые заветные желания.
А самым-присамым заветным желанием всех детей в этом доме было найти себе в новом году добрых и заботливых маму и папу.
Ване казалось, что вот так, совсем близко, Деду Морозу будет намного лучше слышать его мечты, ведь они к нему будут доноситься из соседней комнаты. А если придётся участвовать в празднестве вместе со всеми, то его мысли будут заняты совсем другим, и Деду Морозу будет сложнее разобраться в них среди прочих. Поэтому Ваня уже который год выжидал момента, когда Дед Мороз появится в их интернате.
Сквозь маленькую щелочку, оставленную дверцей кабинки, он видел, как красивая высокая Снегурочка в светло-голубом наряде прошелестела мимо по направлению к залу, где стояла украшенная ёлка, и с нетерпением ожидали их появления дети. А Дед Мороз задержался в коридоре. Наверное, он устал – старенький же совсем – потому что прислонился к стенке и отдыхал, разглядывая рисунки, которые украшали стены общего коридора.
«Добрый дедушка Мороз, пожалуйста, пришли мне на новый год маму с папой. – Думал Ваня, сидя в пустой кабинке. – Я их никогда не видел, но очень по ним скучаю. Можно не всех сразу, а только маму. Или только папу, а другие половинки мы потом сами отыщем. Дедушка Мороз, пожалуйста, выполни мою просьбу! Я себя очень хорошо и прилежно вёл, и обещаю, что также буду вести себя и в новом году, и Стёпе верну его маленькую черепашку с красными ушками – я просто поиграть её взял, и обязательно отдам, честное слово! Только пришли мне родителей».
Так прошло некоторое время. Деду Морозу, должно быть, очень понравились детские рисунки, потому что он долго в них пристально вглядывался. Наверно, повезёт в новом году ребятам, чьи работы были выполнены аккуратно и с желанием – Дедушка наверняка их запомнит.
Наконец, когда из зала стали доноситься громкие призывы «Дед Мороз! Дед Мороз! Дед Мороз!», старичок в бархатном кафтане открыл дверь в зал, ступил за порог, и Ваня услышал, как он произнес своим волшебным раскатистым голосом:
– Здравствуйте, ребятки! Здравствуйте, нарядные! Ух, и намело же сугробов по дороге к вам – насилу проехал на своих санях, запряженных могучими северными оленями…
Дверь в зал за Дедушкой затворилась, и Ваня снова остался в одиночестве. Однако ему не было скучно. Он мечтал о том, как же хорошо взять маму за руку, поцеловать её в щёку; как замечательно почувствовать в своих волосах её нежную заботливую руку, мягко теребящую его по голове; слышать её голос, даже когда она сердится. Но он-то никогда не будет сердить свою маму, ни-ког-да! И папу тоже. Папа научит его, как быть настоящим мужчиной. Или даже он, Ваня, сможет научить своего папу, как быть настоящим мужчиной – это, прежде всего, любить свою маму, ведь нет никого дороже и ближе на свете! Мама, мамочка…
Пролетели минуты, и малыш очнулся от своих раздумий, лишь когда дверь из зала отворилась, и все дети дружным паровозиком проследовали в столовую. Впереди шла Снегурочка, а замыкал шествие Дед Мороз. Через мгновение он появился вновь в общем коридоре, а по лестнице ему навстречу поднимался кто-то, кого Ване из кабинки видно не было – но он очень пыхтел, поэтому мальчик решил, что это был запоздавший Снеговик.
– Сергей, забери посох и мешок, – сказал старичок, передавая своему помощнику тяжелые вещи. Одного Ваниного товарища тоже звали Серёжкой, и тот тоже постоянно пыхтел, когда поднимался по лестнице после прогулки.
– Оформляете?
– Да. Я посижу тут немного, потом спущусь, – сказал Дед Мороз и вошёл в раздевалку, где в одной из кабинок притих Ваня.
«Интересно, а кого это оформляют?», подумал мальчик.
Когда в интернате говорили «оформлять», то это значило, что кто-то из детей нашёл себе родителей. И все готовы были написать специальные бумаги – что и называлось «оформить ребёнка». Но делалось это не сразу, не за один день.
Между тем Дед Мороз присел на низенькую детскую скамеечку посреди раздевалки и снова стал рассматривать рисунки на стенах, обводя комнату медленным усталым взглядом. Затем он снял свои широченные красные рукавицы, потом шапку… И даже белые длинные волосы с бородой. Ваня от удивления чуть не выпал из своей кабинки.
– А-где-же-ва-ши-ро-ди-те-ли? – прошептал мужчина, который раньше был Дедом Морозом. – Ну-ка-да-вай-те-ка-мы-их…
Ваня не сдержался в своём укрытии и приоткрыл шире дверцу, чтобы лучше разглядеть перевоплощение. Так вот оно что! Это был вовсе не Дед Мороз! Настоящий-то Дед Мороз сразу, видимо, после представления со Снегурочкой уехал к другим детям, а это… это был…
Мужчина с добрыми и немного усталыми глазами взглянул прямо в щелочку Ваниной кабинки. Малыш отчетливо произнёс:
– А я же знал, что ты не Дед Мороз.
Тот с грустью посмотрел на свою бороду и рукавицы, лежавшие рядом на скамеечке, взъерошил свои вспотевшие под шапкой волосы, и застенчиво спросил:
– А на кого я тогда похож?
Ваня неторопливо открыл дверцу и вышел из своего укромного места.
– Ты похож на моего папу, – сказал он, затем тут же подскочил на лавочку, достал с крышки одной из кабинок пластилиновое чудо и быстро заговорил: – Ты знаешь, это трицератопс, они обитали в мезозое, я его недавно только слепил – представляешь, у них по три рога на морде были, и костяной воротник из шеи торчал! А ещё они воевали с тираннозаврами – это были са-мы-е-при-са-мы-е в мире хищные динозавры! А трицератопсы питались только травой и листьями с кустарников – ну, откуда у них взяться мускулам-то? Но всё равно они стойко переносили наскоки хищников и оборонялись, как могли, а часто даже побеждали…
Ваня говорил и говорил, стараясь поделиться своими знаниями, когда ему вдруг показалось, что папа в ярком новогоднем кафтане словно его не видит, а просто задумчиво смотрит мимо, и он спросил:
– Ты меня слышишь?
– Да. Да, слышу… Откуда ты узнал?
Малыш посмотрел на взрослого. Он как-то сразу догадался, что его спрашивают не про историю динозавров, а совсем про другое. Он помолчал немного и ответил:
– Я тебя уже пятый новый год здесь жду. Кем же ты ещё можешь быть?
Его папа вдруг закрыл лицо руками, затем тут же опустил их, и тихо произнес:
– А я всё дорогу искал и никак не мог найти.
Мальчик ещё постоял мгновение и, бережно поставив своё изделие на скамейку, доверчиво прижался к бархатной красной мантии, обхватив своего нового папу ручками за шею:
– Я тоже недавно заблудился. Тут, в интернате. Но это не страшно. Я знал, что ты придёшь. Уже не страшно.
Где-то открылась дверь, и до них донесся свежий, ни с чем несравнимый аромат новогодней елки, перемешанный с запахом мандариновой кожуры.
– Я познакомлю тебя со своей черепахой, – сказал папа.
– О, а ты знаешь, что они ещё древнее, чем динозавры?