Дмитрий Буров
Простой советский спасатель 2
Глава 1
Славика трясло от нетерпения. Он выжидательно уставился на меня, но я молчал, переваривая увиденное. Хорошо хоть, вслух не ляпнул про свое имя. Объясняйся потом с журналюгой! А он дотошный, по лицу видно. Не пропустит ни слова, докапываться начнет!
Так, стоп, Леха! Имя – мое, да. Но есть нюанс, как говорится в одном старом анекдоте. Карта подписана моим настоящим именем. Именем, с которым я родился, взрослел, жил до полтинника и, быть может, уже умер в далеком две тысячи двадцать втором году.
«И о чем это говорит? А хз, дорогой друг Алексей Степанович Лесовой… хорек знает, что это значит!» Я стоял, оглушенный увиденным, пытался связать концы с концами, да только ни черта у меня не получалось! Ну не вязалось никак мое имя с древностью, бумагами, царскими гербами, изящными буквами и кровавыми пятнами.
Не было у моей семьи голубых кровей. Отец из рабочих. Мать… Ну, мама да, голубых советских кровей, из педагогической династии. Стала заслуженным учителем, продолжила семейную традицию. Дед и бабушка тоже педагоги. С прадедом сложнее, про него я знал мало. Можно сказать, совсем не знал, да и прабабушка нечасто мелькала в семейных историях.
Так, стоп! Хватит фантазировать! Интересно, чей это герб? Что за звери на нем? А бумага? Фальшивка или нет? Карта чего? И что прячется за крестами?
Вопросы, вопросы, и ни одного вразумительного ответа или предположения!
– Ну? Что молчишь? – Стеблев не выдержал, повысил голос. – Поможешь?
– А? – я поднял на него осоловевший взгляд, не понимая, чего он от меня хочет.
– Эй, ты чего? – журналист наконец понял, что со мной творится что-то неладное.
– Где, говоришь, ты это взял? – спросил я.
– Ты чего? Говорю же, в медведе… Залез в схрон под медвежьим хвостом. Ямка там была, прикрытая камнем. Сразу и не поймешь. Я минут десять пытался понять, куда он бумаги спрятал. Вроде обошел вокруг, и все. А я пока спустился вниз, думал, уже второй забрал, но нет! Нашел! Успел! – довольно закончил парень.
– Ну ты и дурак, – в сердцах выдохнул я.
– Сам ты дурак! – оскорбился Вячеслав. – Это моя работа!
– Воровать?
– Это не воровство! Это моя работа! Работа! Понимаешь? Это – сенсация! – упрямо повторил Стеблев.
– Ну какая тут сенсация? Старая карта непонятного содержания, с полудохлой схемой неясно чего. Ты сам-то знаешь, что это за крестики-нолики? Что здесь нарисовано? – я потихоньку приходил в себя, но взгляд все равно притягивало к надписи, как магнитом. – И отработал ты документ неизвестно у кого. Ты слышал и видел двоих, а если их больше? В любом случае эту сенсацию искать будут. А когда не найдут, поймут, что увел кто-то из нудистов, начнут шерстить. Как думаешь, тебя быстро вычислят? А если это бандиты какие? И кто такой этот… Лесовой? – я не заметил, как повысил голос.
Во взгляде Вячеслава читалось легкое недоумение: мол, чего ты так распереживался? Хотя моя фраза про бандитов и неизвестного вызвала в нем беспокойство. Я видел, что парень задумался.
Я потер челюсть ладонью, свело на нервах. Уже третий год, стоит понервничать, начинает дергать и уводить вправо. Снимали в зюзю пьяных полудурочных рыбаков с острова во время шторма. Вот я и напоролся нечаянно на кулак одного из них, когда затаскивал в катер.
Я еще раз потер ноющую челюсть, выдохнул и осознал, что не дышал все то время, пока пялился на собственное имя, написанное неизвестной рукой.
Как оно могло оказаться на бумажке из глубокого прошлого? При том, что подпись явно не моя и не отцовская! Слишком уж красивый и вычурный почерк, заковыристый. Я пишу как курица лапой. Да и в документах расписываюсь непонятной закорючкой. А это что за надпись?
– Это – карта энских подземелий! – Стеблев прервал новый виток моих мыслей и изысканий. – Такой ни у кого нет! Это сенсация! – Вячеслав выхватил бумагу из моих рук.
Точнее, попытался. Я вцепился в документ мертвой хваткой, не желая выпускать добычу.
– Эй, парень, ты чего? – заволновался журналист, осторожно дергая на себя карту. – Порвем же!
Я нехотя разжал пальцы. Вячеслав незаметно выдохнул, любовно разгладил целлофан и аккуратно сложил карту в планшет.
– Мне нужен напарник. Ты, как я понял, местный. Да еще и дружинник. Может, знаешь, есть в городе общество альпинистов?
– Тебе зачем? – журналисту удалось второй раз за пять минут меня удивить.
– Понимаешь, – Стеблев заколебался. – Я не турист… Природа, походы, жизнь в палатках – все это не мое.
– Ну, не твое и не твое, – рассеянно ответил я, продолжая думать про невозможное совпадение (или случайность?). – Кому до этого дело?
– Никому, ты прав. Кроме меня. – Журналист поколебался, но все-таки продолжил: – Понимаешь, я хочу побывать в ваших подземельях… Есть одна история… Ну, как история… Скорей легенда, не подтвержденная фактами… С другой стороны, я еще не проверял… Меня осенило, когда я эту карту увидел… И, если все получится… Ты себе просто не представляешь, какая это будет сенсация! А может, и государственная награда! – от предвкушения Стеблев снова повысил голос.
И, как назло, в этот момент раздался голос запыхавшегося Игорька:
– Ну, Леха, ты такой цирк пропустил, обхохочешься! Там такие девочки! М-м-м-м! Просто пальчики облизать и выплюнуть! Ты чего за нами не спустился? Оп-па, Леха, ты куда делся? – Васильков удивился и, судя по раздавшимся шагам, двинулся в нашу сторону.
Я прижал палец к губам, требуя тишины, и вышел навстречу Игорю.
– О, Леха, ты чего тут?
– Да так, живот прихватило… Наверное, съел что-то не то…
– Пирожок с котятами? Че, теть Дуся травануть решила лучшего спасателя? – Игорек захихикал.
– Дошутишься ты однажды, Игорь, – улыбнулся я.
Смех резко оборвался, парень отступил назад, испуганно глядя на меня. Что уж он увидел на моем лице, не знаю. Да только шутки у него враз закончились.
– Ты это… Дульсинее только не говори, а? Я ж пошутил, пошутил я, – заюлил Васильков. – Со всеми бывает!
– Что надо?
– Да там это… Зовут…
– Кто зовет? Зачем?
– Ну, эти на берегу… Ментов мало, сопровождать некому вдоль берега. На катер их всех не запихнешь. Катер-то маленький! А спуск, который нормальный, далеко! Вот просят, так сказать, довести нарушителей. А там их автобусы встретят.
– Сегодня что, всех гребут? Или частично?
– Да не знаю я, мы люди маленькие, нам не докладывают, – начал кривляться Васильков. – Спроси у Кузьмича. Ты с ним, смотрю, близко васькаешься?
– Чего? – я уставился на Игорька, пытаясь понять, что он имеет в виду.
– Ну, это… общаетесь, в смысле. Ты только смотри, Сидор Кузьмич – он мужик хваткий. Себе на уме! Хотя и платит хорошо. Это да. Что есть, то есть.
– За что платит? – я пригвоздил Игоря взглядом.
Мой вопрос испугал парня. Глаза у него забегали, пальцы нервно задергались. Васильков прикусил губу, осторожно зыркнул на меня, пытаясь понять, на самом деле я не знаю, о чем речь, или придуриваюсь, проверяя его, Игоря.
«Интересно, за что мичман платит Василькову?» – мысли отказывались собираться в кучу, перед глазами все еще стояла пожелтевшая бумага с кровавым отпечатком и подписью в нижнем правом углу. А ведь там что-то еще было, под фамилией! Я не успел разглядеть, журналист занервничал и начал отбирать документ. Надо вернуться и еще раз хорошенько рассмотреть подпись!
– М-да, Игорь, в разведку я с тобой не пойду, это точно! – хмыкнул я.
– Да я ж только тебе. Ты ж свой! – обрадованно заюлил Игорек, сообразив, что ляпнул лишнего, но вроде как своему, знающему.
– Откуда ты знаешь, свой я или чужой?
– Так ты ж с Кузьмичом! И теть Дуся… и…
Видно было, что от моего вопроса Игорь снова струхнул не на шутку. Щеки как-то враз обвисли, некрасиво поплыли вниз, превращая симпатичное лицо в гротескную маску. Вот уж никогда бы не подумал, что страх на пустом месте может так уродовать. И ведь я ничего даже не сказал!
– Пошутил я, – мне с трудом удалось улыбнуться этому мерзкому типу. – Пошутил!
Васильков выдохнул и уточнил:
– Мля, Леха! На фига так пугать! Меня ж Кузьмич прибьет! – вздох облегчения, и вот уже страха как не бывало. – Ну, что? Идем?
– Ты вот что, Игорь… Скажи, спекся Леха, – я скривил губы в страдальческой улыбке. – Не могу… Живот опять крутит… Пойду я… До ветру… Опять… Я потом к автобусам сразу… – я схватился за живот, чуть согнулся, делая вид, что мне очень больно.
Игорек с сомнением на меня посмотрел, но тут я весьма выразительно, но негромко застонал сквозь стиснутые зубы:
– Все, не могу больше! Иди! А то мне… уже надо!
В одну секунду взвесив все за и против, Игорек кивнул и метнулся в сторону Сидора Кузьмича, который все так же торчал рядом с Катериной Васильевной и вел беседу. Уж не знаю, что он там наплел мичману про меня, но Кузьмич махнул рукой, отправляя Игорька восвояси, а с ним еще троих дружинников. Я сразу же нырнул в кусты акации, не желая светиться перед ними, но испытывая огромное желание продолжить разговор, пока нас не накрыли. И пока этот малахольный не вернулся.
Вячеслав сидел в кустах тише мыши.
– Ну что там?
– Вот что, давай сюда эту свою карту. Спрячу я ее. Так уж и быть. Мало ли что, вдруг тебя упекут за нарушение.
– Это вряд ли, у меня редакционное задание – внедриться и расследовать, – пожал плечами Стеблев, прижимая к груди планшет.
– Пока суд да дело, пока разберутся да установят твою личность, успеешь намаяться. А нам не надо, чтобы этот документ еще кто-то видел. Ты же свидетеля не убил? – я с подозрением уставился на него.
– К… как убил? Я не убивал!
– Вот и я говорю: не убивал! За что тебя держать в кутузке? Но опись-то будет, вещи в милиции придется сдать. Ты ж вместе с вещами собрался сдаваться?
– Ну… ты… шутник! – покачал головой Вячеслав, сообразив, что я шучу.
– Вот… Ни к чему нам карту светить. Неизвестно, кто тот второй, для кого она предназначалась. Вдруг он где-то рядом! Непонятно, что за карта…
– Говорю же, карта вашего городского подземелья! Я вход узнал возле водонапорной башни!
– А ты откуда про этот ход знаешь?
– А-а-а, пацаненок квартирной хозяйки хвастался, как он прошлым летом под землей по городу ходил, ну я и выпытал, что и где, сходил, посмотрел.
– Но не впечатлился?
– Ну… да.
– А теперь, значит, на приключения потянуло?
– Ты просто не понимаешь! Это не приключения! Это целый неизвестный пласт нашей истории! Никто не знает, откуда в вашем городе взялись подземелья! Если я найду доказательства! Все!
– Что все?
– Все встанет на свои места, – журналист очень искренне глянул мне в глаза, но ни словом не проболтался о том, что собирается искать в подземельях.
«Знал бы ты, что мне известна история, которая тебя манит, – хмыкнул я про себя. – Вот бы ты удивился. А еще больше тому, кто с тобой разговаривает!»
– Ты к нам зачастил, я смотрю. Что так?
– Тихо тут у вас, хорошо, – улыбнулся Вячеслав.
– Тихо! – я замер.
– Я и говорю… – парень недоуменно глянул на меня и замер, увидев, что я прижал палец к губам.
– Быстро, давай мне карту, я спрячу. Запоминай, общага педучилища. Лесо… Лесаков Алексей… найдешь меня, как выпустят. Да шустрей ты! Сюда идут! – я протянул руку, выхватил документ, сунул его под майку, прижав резинкой штанов.
Вячеслав торопливо защелкнул планшет.
– А…
– Сам тебе помогу. Знаю я эти подземелья, – отрезал я и застонал.
– Лесаков, – раздался недовольный голос. – Ты помер там, что ли?
– Никак нет, Сидор Кузьмич… – прокряхтел я, изображая смертельно больного. – Вот, живот прихватило… А товарищ нудист помог… И бумагой, и таблеткой… Может, отпустим его?
– Не надо! – Вячеслав выпрямился. – Я на задании!
– На каком таком задании? – вырастая перед нами как из-под земли, подозрительно оглядывая и меня, и Вячеслава, уточнил Кузьмич.
– На редакционном! Стеблев Вячеслав Николаевич, журналист-международник, – представился парень.
– Больно молод ты для международника-то, – скептически окинув взглядом журналиста в спортивном костюме с женского плеча, скривился Кузьмич. – Тем более для журналиста.
Вячеслав вспыхнул, вскинул голову, возмущенный таким недоверием.
– Документы в палатке!
Кузьмич продолжал давить взглядом.
– Ну, пошли… журналист… – вот умеет Сидор Кузьмич так слово молвить, что потом ходишь полдня и хочется помыться!
Стеблев дернул головой, подхватил планшет, закинул ремешок на плечо, одернул коротковатый костюм и первым шагнул из кустов акации на поляну.
– А ты… – Сидор Кузьмич прищурился, разглядывая мою искривленную болью физиономию. – Заканчивай здесь… маяться. Болен – нечего ехать. Дома сиди, в кустах не гадь! Природа, якорь тебе… – мичман запнулся. – М-да… Только якоря тебе и не хватало… – начальник махнул рукой и полез в карман за сигаретами.
– Сидор Кузьмич, да тут уже прихватило… Я не думал… – повинился я, по-прежнему держась за живот.
– Прихватило его… – передразнил Кузьмич и вдруг резко, без перехода: – О чем с Игорьком трепались? – и взгляд такой тяжелый, пристальный, аж до позвоночника пробирает.
– Дык ни о чем… – я пожал плечами, демонстрируя недоумение.
Не доверяю я тебе, Сидор Кузьмич, и еще долго доверять не буду. Пока не пойму, кто ты и на чьей стороне играешь. И что тебе вообще нужно от меня конкретно? Чем я тебя так зацепил, что ты за мной приглядываешь чужими глазами?
– Ой ли?
– Так точно… ох… – я натурально скривился и согнулся. – Жаловался на здоровье.
– Кто? Игорек?
– Я… А этот… – я поморщился. – Шутки шутил про тетю Дусю. Ну, я и поучил малость…
– Это правильно. Язык у Игорька без костей, а голова с одной извилиной. Да и та от осводовской фуражки…
Я глуховато хохотнул, продолжая изображать больного.
– Сидор Кузьмич… я это… в кусты, а? – умоляюще глянул на мичмана.
– Понабирают… сирано… а воспитывай, – буркнул Кузьмич, туша окурок о подошву. – Давай быстро, и к автобусу. Милиция уже заканчивает.
– Так точно! – кивнул я, держась за живот.
Кузьмич еще раз окинул меня задумчивым взглядом и исчез из поля моего зрения так, что ни одна ветка акации не дернулась!
«Ох, непростой этот мичман! Зуб даю, непростой! Осторожней с ним надо!» – с этими мыслями я потихоньку отступал в глубь лесополосы, прячась поглубже. Хотел еще раз глянуть на карту. Точнее, на размытую строку под именем.
Ретировавшись в дальние кусты, я вытащил документ, развернул его, разместив на стволе дерева, и принялся разглядывать каждую черточку, каждую завитушку.
Действительно, второй строчкой под таким родным и дорогим для меня именем виднелись затертые буквы. С трудом мне удалось распознать «б» и «а» в первом слове. Во втором вроде как прослеживались «о» и «р». Только непонятно было, это первые буквы слова или нет. Я напряг зрение, поднес бумагу близко к глазам, но странный документ сжирал не только качество, но и смысл.
И все-таки Стеблев был прав – это карта, точнее, схема подземелья. И, сдается мне, журналист дважды прав. Подземелья наши, энские! Кружками обозначены входы. Один возле водонапорной башни. А вот этот нашли, когда строили пятиэтажки на пересечении Гоголя и Ленина. А это, похоже, тот самый люк в подвале старой музыкальной школы.
Входов было много. В основном они располагались в жилых зданиях. Некоторые круги мелькали по периметру Гостиного двора. Одна из меток находилась за городом. Аэродром, что ли?
Любопытный документик. Даже если не брать во внимание собственное имя, обнаруженное на нем. Стоп. А не прадед ли это все-таки оставил автограф? Если моего отца назвали Степаном… По отчеству он Николаевич. Дед мой был Николай…
«Да к черту!» – голова взорвалась острой болью, разрываемая мыслями. Я прислонился лбом к шершавой коре дерева, прикрыл глаза.
Так, еще раз, что мы имеем? Старую схему с именем, двуглавым орлом и еще одним смазанным гербом. Далее… Далее затертая надпись под именем, в которой можно разобрать только несколько букв. Третье: журналист знает какую-то тайну. Подозреваю, этот его сенсационный секрет я тоже знаю. Что мне это дает? Ничего, кроме дикого желания докопаться до правды!
Значит, Вячеславу повезло с напарником. Я хмыкнул: спасатель я или где? Отпускать этого интеллигента одного в подземелья никак нельзя. Сгинет по глупости или от восторга, ищи потом его. Решено, иду с ним. Все равно не отвяжется, сам попрется, к бабке не ходи! Упертый! Да еще и возьмет кого-нибудь не того в помощники. Главное, чтоб его первым не отыскали те, кто с этой бумагой связан…
Мысли завертелись в рабочем направлении, но были безжалостно оборваны громогласным окриком Кузьмича.
– Лесаков! Хватит ср… в засаде сидеть! Мы отчаливаем!
На поляне раздался громкий ржач, парни поддержали шутку мичмана. Я спрятал документ за пазуху и зашагал в сторону палаточного лагеря, старательно кривя лицо, чтобы не выпасть из образа больного.
– Как самочувствие? Лопухов хватило? – подначивали меня парни.
– На вашу долю хватит, – страдальческим голосом отбрехивался я, выискивая глазами Стеблева.
Вячеслав с рюкзаком стоял возле автобуса, в который рассаживались задержанные нудисты. Судя по всему, забирали не всех. Часть любителей ровного загара оставалась в брезентовом городке, охранять вещи избранных рукой правосудия и соблюдать общественный порядок, ожидая товарищей, которым не повезло оказаться в числе нарушителей.
Журналист успел переодеться и теперь выглядел уверенней, чем недавно в кустах в одном полотенце. Стеблев увидел меня и вопросительно выгнул бровь. Я сделал вид, что не заметил, чтобы не привлекать внимания Сидора Кузьмича.
– Мы скоро отчаливаем? – поинтересовался у кого-то из дружинников.
– Эти вот отчалят, мы следом.
– Понял, – я размышлял, как дать понять Вячеславу, что все в порядке, схема у меня и наш договор в силе.
Потом подумал, чего я менжуюсь? Парень мне помог, что называется. Могу я подойти и сказать товарищу спасибо? Могу. И я пошел, по-прежнему держась за живот на всякий случай.
– Вячеслав, спасибо за помощь! Таблеточка твоя прям волшебна. Помогла! Полегчало мне. Ты, если что, обращайся. Чем могу, помогу. Я в общаге живу, в педагогической. Меня там все знают. Алексей Лесаков, – я протянул журналисту руку. – Заходи в гости, буду рад.
– Алексей, искренность в человеческих отношениях – это основное. Я верю тебе, – негромко произнес Стеблев, пожал мне руку и забрался в автобус.
А я остался стоять на поляне, как громом пораженный. Жить ему оставалось без малого семнадцать лет. В марте девяносто пятого его убьют на пороге собственного дома. Убийство так и не раскроют. Целые сутки российские каналы будут транслировать траурную заставку с портретом Вячеслава и надписью: «Вячеслав Стеблев убит».
Сказать или не сказать? Вот в чем вопрос…
Глава 2
– Иди, болезный, занимай место, – раздался за спиной ехидный голос Кузьмича. – Да не туда, вон ваш автобус стоит.
Я обернулся, увидел консервную банку на колесах, кивнул и потопал в сторону раздолбанного тарантаса. По дороге домой, подпрыгивая на ухабах и колдобинах, я все думал: на фига была нужна эта облава? Нудисты разместились далеко за пределами цивилизации, так сказать. Встали лагерем, отгородили его пошитыми тряпочными «стенами» от внешнего мира. Жили тихо-мирно, никому не мешали, не буянили, в поселок на дискотеки не ходили, в пьяных драках замечены не были. И вдруг на тебе – облава!
Предположим, парочка местных любителей шелковицы набрела на палаточный лагерь, обнаружила толпу голых людей и оскорбилась в лучших чувствах. Вернулись в поселок, нажаловались участковому. Не удивлюсь, если это были какие-то хитрожопые мужички, решившие срубить легких денег на курортниках. Ну а что, собрали ягоды, продали, вот тебе чистая прибыль, и никаких затрат! Только за билет на автобус. Да и то, если на велике – двадцать минут до города, тридцать – до Центрального рынка. Все копейки в карман!
Участковый, как водится, от заявления отбрыкивался, но потом то ли сдался и принял, то ли решил проявить инициативу, сходил и отработал жалобу. Провел профилактическую беседу, поставил галочку и с чувством выполненного долга на том угомонился. И вдруг рейд.
К чему было устраивать сегодняшние маски-шоу? Чтобы выполнить и перевыполнить план по поимке особо опасных преступников, растлевающих высокоморальных советских селян своей обнаженностью? Да ну, бред!
И опять мои мысли свернули к теории заговора. Корявой, сырой, притянутой за уши, но тем не менее единственной правдоподобной, с моей точки зрения, в этом нагромождении случайностей и странных совпадений.
Если предположить, что за схемой, которую скоммуниздил журналист, приехали откуда-то в наш город специально… Предположим, что привез ее один из нудистов. Где он ее раздобыл – другой вопрос. Ни разу в жизни за свои пятьдесят лет я не видел такой карты. Да что там карты! В моем времени все новые ходы заливают бетоном, историкам запрещено спускаться в катакомбы под предлогом того, что стены могут обрушиться. Ни у кого из моих современников не было возможности нарисовать карту подземных ходов.
Но тот, кто создал эти переходы, однозначно нарисовал бы и схему всех ответвлений, тайных комнат, хранилищ. Для чего вообще их отстроили? На этот вопрос тоже нет ответа. Так, что-то я пошел по второму кругу. Вернемся к началу.
Что произошло перед тем, как я попал в семьдесят восьмой? Хз… все как обычно, никаких происшествий и странностей. Ну, посидели знатно, перебрал, бывает. На работу вызвали. Что еще? Неловкая сцена с Манюней. Черт, до сих пор чувствую себя виноватым за эту ситуевину. Вроде все. Пацанов спасли, и я скопытился прямо на берегу перед крыльцом базы.
Я перебирал в голове день за днем прошлую жизнь, но не находил ни одной зацепки и предпосылки для случившегося со мной кордебалета. Ошиблись? Не того перенесли? Надеялись на то, что кинусь спасать мир, Советский Союз, добывать карту? А я повел себя… Как я себя повел? По традиции вляпался в кучу мелких историй и одну неприятность. Причем, если бы не Кузьмич со своим разговором «по душам», я бы даже не стал подозревать, что все эти странные случайности – звенья одной цепи.
Почему мне так кажется? Интуиция криком кричит и волком воет. Глупо, но это внутреннее чувство, когда в момент опасности в ушах начинает гудеть кровь и чесаться между лопаток, не раз спасало мне жизнь.
Однажды увернулся от балки, рухнувшей сверху на пожаре, когда разгребали завал, просто потому что зачесалась спина. Я дернулся, шагнул вперед в дверной проем, чтобы снять зуд об косяк, зацепился взглядом за кусок ткани, мне показалось, лежит человек (ребенок), и я резко нырнул в комнату. В этот момент перекладина и рухнула, проломив пол. А тряпка оказалась обгоревшим кукольным платьем на расплавленной игрушке, придавленной перевернутым стулом.
Черт, опять меня куда-то не туда повело. Вернемся к нашим баранам. Точнее, к странностям, с которыми я сталкиваюсь на каждом шагу. Раз – странное семейство начинающих воришек, с больной матерью.
Два – драка в первый день моего попадания в тело студента. Три – неожиданная встреча с тем же самым драчуном в доме семейства Рыжовых. Четыре – этот самый товарищ оказывается не просто тем, кому я набил морду, но еще и массажистом тяжело больной матушки незадачливых воришек, да еще и помощником (наводчиком? сообщником?) доктора-мошенника.
Пять – разговор с Сидором Кузьмичом. Причем дважды. Один раз по моей инициативе, когда меня колбасило из стороны в сторону и я вообразил себя спасителем, а не спасателем, каковым являюсь. Другой – перед рейдом, по мичманской инициативе. Последний разговор оставил много вопросов вместо ответов, которые я должен был получить, с точки зрения Сидора Кузьмича.
А если предположить, что в центре всего непонятного и странного, что произошло со мной в первые дни попаданства, стоит именно Прутков? Естественно, не как мистическая сущность, которая перенесла меня сюда за каким-то лешим. А просто как… ну, не знаю… паук, дергающий за ниточки? Центральная фигура, которая все знает? Тайный агент советской милиции?
Над этой идеей я немного поразмыслил. Если Сидор Кузьмич – внедренный мент, предупредить меня о необходимости не вмешиваться он мог либо по своей инициативе, либо по приказу начальства, которое одобрило план этого самого внедрения. Куда? В курортную мафию? Но тогда при чем тут доктор?
Вот и цифра пять вырисовывается. Точнее, шесть. Почему после моего невинного разговора с Евдокией о чудо-враче продавщица не вышла на работу? Совпадение, или у нее действительно случился выходной? Или ей приказали не выходить, потому что… Почему?
Семь – облава на нудистов. Перед ней второй разговор с Сидором Кузьмичем и его недвусмысленное предупреждение не лезть, куда меня не просят, чтобы не поломать план. Какой план? Поимки нудистов? Доктор-мошенник в числе поклонников ровного загара? С трудом верится. Тогда от чего меня так настойчиво отговаривал мичман?
А если все-таки начальник оэсвэоэдовцев и есть какой-нибудь главарь преступной пляжной группировки? А что, очень может быть! Тогда и Евдокия легко вписывается в картину: Кузьмич просто-напросто взял, да и запретил ей появляться на работе, чтобы не сболтнула чего лишнего дотошному студенту, который почти снял с крючка несчастное семейство Рыжовых.
Получается, Кузьмич – преступник? М-да, Леха, логика у тебя, прямо скажем, железная… Почему тогда не мент под прикрытием? Потому что поперся в рейд на нудистов. Что он, баб голых не видел, что ли? Ну, отрядил бы нас, пацанов, в помощь родной милиции. Самому-то на фига переться по такой жаре за город, растаскивать по углам голых и дружинников? При этом вполне открыто помогать преступным, так сказать, элементам с одеждой и прочим. Получается, милиция тоже в доле?
Мля, Леха! Угомони свои таланты! Тебе бы книжки писать, там бы твоя фантазия пригодилась!
Так, стоп! От неожиданности я даже глаза открыл. Дребезжание автобуса и гарцевание по кочкам ко сну не располагали, но с закрытыми глазами легче было переносить южное солнце. Занавесочек на окнах в милицейском транспорте не имелось.
Ну-ка, ну-ка! Кажется, я поймал интересную мысль! Стебелев утверждал, что ночью разговаривали двое мужиков. Если предположить, что один из них нудист, который где-то раздобыл карту наших подземелий и привез ее сюда, то второй вполне может быть мичманом!
И сегодня он приперся сюда под предлогом помощи, чтобы забрать схему и передать деньги! Бинго! Я так обрадовался своим умозаключениям, что чуть не заорал вслух! Так, Алексей Степаныч, что-то слишком часто в последнее время ты теряешь над собой контроль!
Пять минут я ехал в автобусе, изображая довольного слона. Ну как же, все пазлы сошлись, картинка нарисовалась. А потом я вспомнил, что Сидор Кузьмич на берег не спускался – это раз. В кусты на поиски почтового дерева не отлучался – это два.
«К морю спускался Игорек!» – услужливо подсказала мне память! Да, но я сам его туда спровадил, чтобы спокойно договорить с Вячеславом. Черт! Что еще говорил журналист? Вспоминай, Леха, вспоминай!
Карту неизвестный товарищ должен был засунуть медведю… под хвост. Кузьмич вполне мог специально отрядить Василькова со мной и отправить нас на берег. Там Игорек, улучив минутку, обыскал бы глыбу, изъял схему, и все были бы счастливы.
Но случилось то, что случилось. Вмешался молодой, амбициозный, жадный до тайн и сенсаций Вячеслав Стеблев. Помнится, именно из-за каких-то разоблачений его в свое время убрали с должности президента телекомпании «ВИД»…
Парень случайно подслушал разговор двоих мужчин, решил одним глазком взглянуть на документы, которые стоят денег, а их передача из рук в руки – целая шпионская игра.
И вот я снова вернулся к пункту семь. Что, если Сидор Кузьмич играет во всем этом не последнюю роль? Именно он должен был положить деньги в дупло или куда-то там. Именно для него оставили схему в медведе. Тогда, получается, Игорек не просто так поднялся за мной под предлогом дополнительной помощи. Он шел доложить Пруткову о том, что под медвежьим хвостом пусто. Зачем только ко мне прицепился? Намеки, разговоры. Решил, что Кузьмич назначил меня любимой женой? Тьфу ты! Выбрал доверенным лицом?
Черт, я опять запутался! Набурогозил всего до кучи, притянул за уши, нафантазировал… Истина, как всегда, где-то рядом. Только вот где ее искать? В каком из намеченных направлений?
И самое интересное, так сказать, вишенка на торте – кто такая Нина? Добрая самаритянка? Нимфоманка в отпуске? Дама бальзаковского возраста, запавшая на красивое накачанное тело? Случайная интрижка? Внезапно вспыхнувшая страсть к вьюноше двадцати лет? С трудом верится.
Угу, в тот день я думал другой головой. Привычная схема: лето, отпуск, пляж, обычный курортный съем. Да только я не в своем столетии, и советские женщины так откровенно себя не ведут. Нина, безусловно, уникальна. Но, если припомнить все моменты нашей встречи, сразу возникает много вопросов.
Во-первых, Игорек, сливший мое местоположение компании Бороды. Во-вторых, откровенный наезд в общественном месте. Внаглую, на пляже, где в любой момент кто-то из бдительных и добропорядочных товарищей взял бы, да и позвал родную милицию, чтобы она сберегла курортникам нервы и хорошее настроение.
Драка на берегу явно не входила в планы парней. А вот Нина… Что, если Нина – часть плана? Я едва не подпрыгнул, вспомнив вдруг одну историю, рассказанную другом в погонах.
«И ведь ты понимаешь, Леха! До сих пор жалею! Такая женщина! Как красиво меня разводили! На какого живца брали! Эх!» – сокрушался Петров, рассказывая мне за бутылкой одну почти романтическую историю с криминальной подоплекой.
Классическая схема: наехали на него в кафе на открытой террасе мордовороты. В ситуацию вмешалась красивая девушка. Сначала она вроде как ушла, испугавшись громких разговоров и выяснения отношений возле соседнего столика. Но ушла с косметичкой, оставив на стуле дорогую сумочку.
Уходя, барышня привлекла к себе внимание, чем насторожила шпану, но не вызвала в ней никакого опасения. Зря. Девушка вернулась, объявила, что вызвала полицию. Наезжавшая на пустом месте шелупонь смоталась, пригрозив встретить «мента в другом месте в другой раз», а между Валеркой Петровым – подполковником полиции из отдела по борьбе с наркотиками – и спасительницей вспыхнула неземная страсть.
«Боженька отвел, не иначе!» – наливая очередную рюмку, в который раз вздыхал Валерка. Когда заигрывания и флирт практически дошли до финальной точки и Петров уже согласился проводить девушку и заглянуть на кофе, он вдруг вспомнил, на кого похожа его внезапная спасительница.
Оказалось, не ошибся. Поверил интуиции, вызвал подмогу, организовали случайное задержание, благодаря чему волею провидения взяли саму Лапушку – знаменитую на всю страну брачную аферистку!
