Дмитрий Антонов
Москва, зомби и серая чертовка!
Порою, когда рутина повседневности накрывает тебя с головой, ты забываешь – кем являешься на самом деле.
Так и со мной. Ещё утром я кувыркался с очаровательной мисс Вселенная 2022 в своём маленьком, уютном логове на семьдесят пятом лэвэле Меркурий Тауэр, а сейчас – вечером, ищу нору как побитая шавка, где-то на Волхонке, в каких-то старых кирпичных корпусах заброшенного завода ЗиЛ.
Но, обо всём по порядку…
***
Утром второго летнего понедельника, когда я отходил от очередного сейшена в Крыше Мира, позвонил мой папашка прямиком из своей дыры, название которой я уже и не помню.
– Привет сын!
Монитор главного экрана три на два метра, в моём логове – отделанного в стиле серого конструктивизма, включился автоматически, не дожидаясь ответа. Так папашка меня проверяет – не бухаю ли, а может и подкалывает, кто знает. Одно могу сказать точно; сейчас не до него, честное слово!
Голова гудит, во-рту словно насрал кто-то и ссать охота, жуть просто! Сил подняться нет. Отходняк капец! Тело ломит, шевелиться неохота…
Монитор безучастно мерцал, освещая студию пентхауса и мой широченный трахо…хм…и мою широченную дубовую кровать с мягкой периной, единственную в стиле синий Гжель. Она, естественно, выделялась из общей серости металла и стекла, но мне насрать ― удобная, мамин подарок знаете ли.
Хорошо хоть затемнённые окна не пропускали солнечный свет, но…
– Блин! Папа?!
Папашка со своего дистанционного пульта убрал затенённость стёкол, и удаль солнечного света ворвалась в уютную темноту, яркостью нового дня.
– Вставай бирюк! ― голос папашки будто хлыстом саданул мне по ушам. ― Вставай.
Теряет терпение, сталь так и читается в каждом слоге.
Ну, вот за что мне такой властный самодур достался?
А?!
Нет, чтобы был как, ну, не знаю…да, блин…был бы как обычный олигарх-пофигист, который ежемесячно кидает своему отроку-балбесу-клёвому-чувачку пару лямов зелени, чтоб тот отвалил и не мешал мутить бизнес.
Так нет! Мой отец, как из того старого фильма про Тараса Бульбу, – я тебя породил я тебя и…, – короче, воспитывает, мораль читает. Задолбал!
Я высунул руку из-под одеяла, нащупал на стеклянном столике, стоящем подле кровати справа, солнечные очки, накинул их, скрывая синяки под глазами и ещё не протрезвевший взгляд, потом тяжело поднялся и сел, облокотившись на дубовую спинку.
– Ну?
Отец сейчас в своей новой шкуре – чёрной, такой что глаз скользит, пристально рассматривает меня. На заднем фоне виднелись стены его новых каменных хором и… мама.
Она медленно приближалась, вот некстати. В обычном синем спортивном костюме и белых кроссовках, на голове чёрная бейсболка с золотым двуглавым орлом и эта эклектика с отцом, очевидно, нисколько её не смущала.
– Приветики, – весело салютовала она, когда подошла к отцу. – Как дела сыночка?
Мама.
На сердце сразу стало немного теплее, да и отходняк чуть отпустил, будто накатил грамм сто шампусика.
– Привет мам.
– Лена, погоди. Дай поговорить с оболтусом, – отец немного развернул камеру и мама пропала из поля зрения, – потом будешь сюсюкаться. – Папашка, снова, уставился на меня не мигающим взглядом. – Ты отнёс клинок на выставку?
Блин, эта новая фамильная реликвия. Упс!
– Так, отнёс или нет?!
– Ну, да…отнесу, сегодня. Чесслово!
Отец зарычал, картинка тут же развернулась в сторону и лицо мамы, перехватившей камеру, заняло весь экран. Она улыбалась, не обращая внимания на происходящее сзади буйство отца:
– Ленка! Отдай камеру! Я не закончил! Ща я ему как…
В принципе, ничего не обычного. Только звериная ярость. В кадр попало, как в сторону отлетела лопата, за ней ведро и деревянная бочка и потом слышался треск чего-то деревянного, ну и папашкин рык, разумеется… Мама быстро отдалялась – уходит дальше, чтобы спокойно поговорить со мной.
– Не бери в голову сыночка, успокоится. Но ты всё же сходи. Папа не зря просит на пару дней расстаться с клинком. Там ведь не только архаику выставят но и хай-тек. Пусть изучают сталь, вдруг скажут то, чего мы не знаем.
– Да, папашка говорил: клинок облучат в каком-то нафаршированном аппарате, чтобы узнать состав сплава.
Мама, на слове – папашка, оглянулась. Отец остановил буйство и повернул голову, издали глядя на меня. Хотя, мама и отошла на десятки метров, но расслышал он хорошо и за папашку сейчас будет феерия! Брызги, слюни, молнии из глаз…
Быстро чмокнув меня в экран, мама отключилась, прерывая неистовство на корню.
Мдя-а-а-а…
Голова продолжала болеть. Я вновь сполз под одеяло.
Поспать, ну, хоть часок ещё! И пусть все катятся к чёрту!
Рука нащупала под подушкой семейную реликвию. Вторую.
Моя прелесть – так отец говорит про свою, ничего нового придумать не смог, ха!
А эта – только моя.
В той командировке, год назад, когда папашка обзавёлся своей шкурой, он и нашёл первую реликвию ― древний магический клинок ― свою прелесть, а мой отыскался чуть позже, когда они с мамой попали в подземный лабиринт древнего города и еле нашли выход назад.
Признаться, я до сих пор не пойму: почему второй клинок подарили именно мне, а сеструхе. Хотя, фиг с ним! Он мой!
Только мой!
Лезвие тройное – тридцать пять сантиметров в длину, плюс рукоять ещё сто пятьдесят, а вес, вместо положенных полкило какие-то пятьдесят два грамма. Сталь сверхпрочная ― клинок вообще не гнулся как бы я не пытался давить на него, а узоры на ножевище менялись, медленно, но верно ― плыли вверх от рукояти к остроконечию. Как в сказке прям.
Я положил клинок на грудь, по телу пробежала небольшая электрическая волна, и стало немного легче.
Пора вставать. Отец не простит, если подведу.
Через десять минут я оделся, перед выходом встал у старинного, неоклассического славянского зеркала – отцовского подарка, и осмотрел себя, немного поправив золотые запонки.
Ну и морда!
Сверху, позолоченная Жар-Птица узорными крыльями охватывала серебро зеркала, а само оно всегда показало меня таким, какой я есть на самом деле, без искажения. Даже когда я как скотинка небритая или вусмерть пьян.
Ну, ладно. Погнали на выставку…
***
День оставался ясным, солнышко щедро дарило тепло начала лета, голубая высь, будто бездонный океан чего-то громадного и восхитительного и в тоже время безмерно близкого – родного, раскинулся над головой. Даже вечером на небе ни тучки, а я стою такой весь важный, в смокинге, на большой, открытой площадке пентхауса башни – Федерация, жму руку незнакомым бизнесменам, знакомлюсь с партнёрами отца и в красках рассказываю обстоятельства, при которых нашёлся мой клинок. При этом пью шампанское Дон Периньён по десять тонн зелени за бутылку и смакую тяжёлый ароматный дым настоящей кубинской сигары под непрерывную классическую музыку живого оркестра: отец пригласил или нанял.
Музыкантов разместили в центре площадки, вокруг расставили постаменты с артефактами древними и не очень, настоящими и…как говорит папашка: только настоящими.
Гости неспешно прохаживались меж редких экспонатов, пристально рассматривали экспозицию и изредка интересовались у персонала: будут ли эти вещички выставляться на аукцион?
Хотят купить и спрятать вчастных коллекциях.
Я усмехнулся: пока отец руководит выставкой – древности будут принадлежать людям, а не кучке упырей в смокингах. Кроме, разве что, моего клинка? Нет, ну, я готов его показывать на выставках – правда! Даже в руки давать пощупать, облизывать или в ногтях поковыряться, если что, но чтобы отдать – никогда!
Хм… и когда я так сильно привязался к этой рухляди?
Двое батанов, в белых аспирантских халатах, обслуживали установку молекулярного анализа. Её установили около стеклянного входа в главный зал, где внутри – под крышей, располагалась бо́льшая часть экспонатов выставки.
Многие считают наше ведическое прошлое выдумкой, поэтому, приходя на выставку, несут с собой некую толику скептицизма, через призму которой и рассматривают все выставочные экспонаты, но когда их зашоренный взгляд падает на одну из реликвий и они, внимательно рассмотрев меняющийся узор или золотой отблеск шкуры, ну, или пелену бесконечности в чешуйках крыла, теряют свой надменный снобизм моментально, а потом с маниакальным упорством готовы выложить любые бабки лишь бы обладать тем, что им приглянулось.
Я осмотрел стенды: древние свитки с картами старого мира расположились рядом крыльями фей ― ставших с веками очень хрупкими. Драконьи яйца установили недалеко от мумии единорога, а дальше, в самом конце огромная ― с мотобольный мяч икринка Левиафана, помещённая в десятикубовый стеклянный контейнер, наполненный морской водой, притягивала на себя взгляды от одной неприметной деревянной таблички, которую папашка поставил в самый дальний ― пятый угол и идентифицированной как – секретная депеша царю Ивану VI.
Там, древними рунами вырезано заклинание вечной юности или жизни, так, во всяком случае, написано на чаромутном языке: я успел одним глазком взглянуть и прочесть.
Правда, люди разучились понимать смысловую нагрузку чаромутной речи, поэтому и не поняли истинную ценность, представив как нечто канцелярское, а папашка понял и задвинул её подальше от алчных глаз нуворишей, и только для тех кто ведает, они то и найдут. Наверняка так.
