Дмитрий Агалаков
Ведьмы Холодного острова

Их двоих не замечали. Сейчас все были заняты друг другом. Разбуженные чувства требовали продолжения – нежности, любви, счастья. И вино сделало свое дело. Надзиратель, поставленный профессором, давно скрылся. Да и кто отважится помешать такому празднику? В первый-то день! Даже сам Венедикт Венедиктович не решился бы! Гитара и смех рвали ночь. А в центре жарко горел костер, выбрасывая снопы искр, и сизые клубы дыма бойко поднимались вверх.

Юля и молодой человек еще бродили вокруг лагеря, подолгу целовались у деревьев, время от времени натыкаясь на своих же ребят, отвечавших им смехом и ободряющими шутками, потом Юля сказала:

– У меня голова кружится, проводи меня до палатки.

Они проходили по их лесочку, когда увидели двух девушек. Те стояли двумя тенями друг против друга. И складывалось ощущение, что одна мешает пройти другой. Девушка покрупнее, фигуристая, хотела обойти вторую, худощавую, но та сделала шаг в сторону и преградила ей путь. Было ясно, что так продолжается уже не в первый раз.

– Говорю еще раз – уйди, – сказала первая.

– Не уйду.

– Уйди.

– Оставь его – он мой.

– Чей он?! – усмехнулась фигуристая. – Твой?! Ты себя-то в зеркале видела? Скажи, Зоя, видела?

– И что?

– А то.

– Что? Что? – с ненавистью спросила худощавая.

– Ты же – сопля. Глиста, понимаешь?!

Худощавая попыталась ударить противницу, но та отступила, и пальцы нападавшей лишь задели ее щеку.

– Ах ты тварь! – вырвалось у фигуристой, и она с размаху и ловко влепила худощавой пощечину, да такую, что та отшатнулась и едва не упала. – Ну что, ты этого хотела, Зоя, да? Ну так ты получила. – Она провела ладонью по щеке. – Если хоть одна царапина останется, глиста, смотри, я тебя размажу…

Ее противница, собравшись, вновь бросилась на фигуристую, но та была готова к атаке. Худощавая получила еще один хлесткий удар – и еле устояла на ногах, отшатнулась.

– Еще хочешь? Мало тебе, да?

– Ты – шлюха, Жанна, ты живешь с раздвинутыми ногами, об этом все знают!

Первая зло и весело рассмеялась:

– А ты свои сколько ни раздвигай, никому не нужна! Русик тебя оприходовал только потому, что упился в зюзю, не видел, бедняжка, кто перед ним!

Худощавая в бессильной ярости и в третий раз бросилась на ненавистную противницу, но та вновь ловко отступила и поставила ей подножку. Нападавшая растянулась на траве и тотчас заревела. Она давилась горьким рыданием, захлебывалась, и что-то время от времени с негодованием говорила. «Ответишь за все…» – услышала Юля обрывок фразы.

Ее спутник хотел было вступиться, помочь и сделал шаг в сторону дерущихся, но Юля удержала его.

– Это не наше дело, – сказала она. – И свидетелей им не надо, поверь мне. Зойка, дура, напилась и сама напросилась…

– Ну что, остыла? – как ни в чем не бывало спросила фигуристая. И тут же с презрением бросила худощавой: – Говорю тебе еще раз: не твоего он полета мужик. Ясно? Ты ему на один раз была. Как презерватив. Он тебя поимел и выкинул. Еще раз полезешь – я тебе всю физиономию разобью. Пошла отсюда, дура.

– А я тебе крысиного яда в суп насыплю, – с трудом садясь, бросила худышка и зло засмеялась. – Слышишь, Жанка, отравлю я тебя.

Тон, каким это было произнесено, и возникшее молчание говорили сами за себя. До победительницы, кажется, дошло, что это не пустая угроза. Но она не захотела выдать своих опасений.

– Смотри у меня, Зойка, – с угрозой проговорила Жанна, – увижу тебя на своем пути – пожалеешь. Близко не подходи – руки тебе переломаю. Я сумею. Опозорю тебя так, что повесишься. Тварь.

Сказала, плюнула и пошла прочь, оставив худышку сидеть в траве.

– Дела, – пробормотала Юля. – Шекспир отдыхает. Пойдем искать палатку, а? Меня тошнит, Гоша…

Еще минут пятнадцать они искали палатку Пчелкиной. Два раза Юля залезала в чужой дом, извинялась, во втором ее хотели оставить, кто-то сказал: «А мы тебя, Пчелкина, заждались! – голос был явно Кащина. – Все думали, когда придет наша гетера?» – и только на третий раз попала по адресу. И то лишь потому, что у палатки курила ее одногруппница, а теперь и соседка Римма.

– Ну, ты и нажралась, Юлька, – сказала та, сама уже теплая. – Первый раз тебя такой вижу. Спортсменка, блин. Фигуристка.

– А я первый раз такая, – парировала Юля. – Надо же когда-то начинать.

Повернулась, обняла своего нового друга, поцеловала взасос, потом отпустила, сказав: «До завтра», хотя завтра наступило – уже потихоньку светало, встала на колени и заползла в палатку.

– Повезло тебе, – за ее спиной бросила Римма. – Растопил сердце Белоснежки.

«Цыц! – услышали оба из палатки. – Убью тебя, Римка!»

– Она строгая, – вздохнула Рима. – Хлебнешь ты с ней.

3

Днем голова Юли Пчелкиной раскалывалась. Вино, коньяк, вермут, водка и много чего еще, смешанное накануне, сделали свое дело.

– Дура, вот дура, – натирая виски, повторяла она.

Еще в палатке было душно.

– Тебе повезло, – голосом ожившей покойницы из фильма ужасов простонала Римма. – Ты не куришь. А вот я, Юлька, подыхаю… Скажи нашему профессору, что у меня заворот кишок.

– Скажу, – пообещала Юля, достала из сумки зеркальце и с предчувствием самого худшего поднесла его к лицу. – Ужас, Римка…

– Что такое?

– Синяки под глазами, вот что.

– Ну что, девки порочные, поднялись уже? – тяжело и низко спросили у их палатки. – Я зайду?

– Заползай, – откликнулась Юля. – Только не пугайся наших лиц…

– Я пуганый, – отозвался гость. В палатку, согнутый в три погибели, влез гигант Сашка Чуев. – Да-а, – протянул он. – У меня в вашей берлоге очки запотели. Ладно, сейчас весь лагерь страдает. Там Трофим Силантьевич продукты привез.

– Трофим Силантьевич? – оживилась Юля. – Тот самый?

– Какой еще тот самый? – переспросил Чуев. – Он знаменитый, что ли? Обыкновенный Трофим Силантьевич, мужичок на подводе. Старичок.

Но обрывок разговора, услышанный накануне, уже взбудоражил Юлю. «Вы помните, что нам Трофим Силантьевич рассказывал?» – спросил кандидат наук Евгений. А в ответ услышал от Турчанинова гневное: «Бредни все это! Стариковские бредни из глухомани! Домовые, лешие, ведьмы! Мифология это все, Евгений Петрович! Мы с вами взрослые цивилизованные люди, и не пристало нам повторять всякую чушь!»

Юля выкарабкалась из палатки и, встав на цыпочки, потянулась. Свежий воздух дурманил. Пели птицы. По лагерю бродили полусонные студенты. Готовились к позднему завтраку. Первый день им дали выспаться – потом, знали все, поблажек не будет. За Юлей выбрался и Чуев.

– Ну, прям ожившие мертвецы, – обозревая лагерь, сказал он. – Точно?

– Ага, – согласилась Юля.

– Юлька, молока купи у этого Силантьевича, – из палатки простонала Римма.

– Куплю, если будет, – отозвалась Юля.

– Может, водочки, Римма Александровна? – обернулся Чуев.

– Шутишь? – простонала умирающая Римма.

Руководитель экспедиции Венедикт Венедиктович Турчанинов появился как раз в тот момент, когда было произнесено песнезвучное слово «водочки». Он проходил мимо палатки с хворостиной, словно собирался высечь кого-нибудь. И тренировался на своей ноге, похлестывая ее.

– Здрасьте, Венедикт Венедиктович! – выпалил Чуев.

Юля повторила его приветствие.

– Так кому тут водочка понадобилась, Чуев?

– Это шутка была, – оправдался Сашка.

– А-а! Ну, а в палатке кто помирает? Скворцова?

– Да, – скромно кивнула Юля.

– Вот что, Пчелкина, Чуев. И вы, Римма Александровна, – громко обратился он к палатке. – Вам, как и другим, я даю время оклематься до обеда. Сегодня первое утро в лагере, смотрите, чтобы оно не стало для вас последним. В два часа вас ждет культурный слой. Пейте молоко. Отрезвляйтесь. Приходите в себя. Я буду беспощаден, – сказал он, хлестнул себя по ноге хворостиной и с видом надсмотрщика двинулся дальше.

Из соседней палатки, куда ночью по ошибке врывалась Юля, выглянула голова их однокурсника и спросила:

– Ушел?

– Ушел, – ответил Чуев.

– А еще я слышал слово «водочки».

– Это было гипотетическое предложение, – охладил пыл однокурсника Чуев.

– А-а, – разочарованно простонала голова.

Но не скрылась, продолжая следить за развивающимися событиями.

– А у этого Силантьевича молоко есть? – поинтересовалась Юля.

– Есть у него молоко – сам видел, – подтвердил Чуев. – Было по крайней мере. Он что-то привозит для всего лагеря, типа каш и консервов, а что-то по индивидуальным заказам.

– Может, лучше пивка, Пчелкина? – спросила страдающая голова из соседней палатки. – Ты вчера сама не своя была. Когда к нам залезла. На четвереньках. Предлагала разные услуги. Сексуального характера. Не помнишь?

– Ты дебил, Курочкин, – зевнув, сказала Юля. – Не знал?

– Мы даже испугались. Такая активность!

Юля выстрелила глазами:

– Скройся.

– Злая ты сегодня, а вот ночью…

– Дама сказала – скройся, – кивнул гигант Чуев.

– Не пугай! А вот мы по пивку, – сказала голова. И, повернувшись вполоборота, спросила: – Точно, Кащин?

– Точно, – тяжело отозвался другой их однокурсник из палатки. – Пива! Пива! – закричал он так, как будто требовал чуда. – И Пчелкину!

Юля с улыбкой вздохнула:

– Дебилы. Отведи меня к нему, Саня, к этому чудесному старичку, я тоже молока хочу. Так хочу, что сил нет.

И вдвоем с Чуевым они пошли искать Трофима Силантьевича.

За последние двое суток, включая долгую пирушку в поезде, студенты успели истребить весь провиант, купленный в Москве и на станциях. Молодым много никогда не бывает! Поэтому на поставщика продуктов Трофима Силантьевича набросились так, как набрасывается стая голодных волков на несчастного заблудившегося ягненка. Но Трофим Силантьевич себя ягненком не чувствовал. Напротив, он чувствовал себя хозяином положения. Благодетелем! Кормильцем! Дарующим жизнь. В лагерь местному повару он привез гречку и пшено, рис и макароны, сухое молоко и тушенку, а вот ребятам продавал печенье и конфеты, сигареты, минералку и пиво, которое, разумеется, прятал от руководителей экспедиции. Вялые после разгульной ночи археологи довольно живо разбирали все, что было у старого фуражира.

Подоспели сюда Курочкин и Кащин.

– А травки нет, Трофим Силантьевич? – спросил первый и стал многозначительно перемигиваться с другими.

– Какой еще травки? – нахмурился старик.

– Ну, сам знаешь, покурить? – лукаво продолжал студент.

– Высечь бы тебя, умник, – погрозил кулаком Трофим Силантьевич. – Плеткой.

– Чего, пошутить нельзя? – развел руками тот. – Я за чаем. Пять пачек.

– Курочкину чаю не давать! – крикнул кто-то. – На него не напасешься! Он чифирить будет!

– Я что, больной? – воспротивился тот. – Я пивко предпочитаю. Про запас я!

Но вопрос о чифире тронул Трофим Силантьевича за живое. Всесильный профессор Турчанинов грозил ему в воображении пальцем.

– Иди крапиву лопай и одуванчики нюхай, – бросил Курочкину старый фуражир. – Чифирь – он не для всякого ума годен! Ты и так хлипкий, тебе с чифирю видения будут.

Но пару пачек продал. Пегая лошадь отмахивалась хвостом от мух и трясла головой. Подвода пустела на глазах. Ребята тащили покупки в обеих руках. Теперь только через неделю жди старика.

– А молоко есть? – спросила подоспевшая Юля. – Трофим Силантьевич?

Старик оглядел юную красотку и сразу потеплел глазами. Красавица с нежным лицом, с веселыми зелеными глазами! Да еще просьба ее тронула.

– Молочка хочешь, красна девица?

– Очень, дедушка! – взмолилась та.

– И побольше, – добавил Чуев, встав за ее спиной. – Ей оздоровиться надобно.

– Всем вам после вчерашнего заезда надобно оздоровиться, – со знанием дела рассмеялся старик. – Будет тебе молочко, милая, для тебя припас! – кивнул старик и скоро достал две коробки молока.

Юля цедила молоко и наблюдала, как запоздавшие ребята раскупают последние съестные припасы.

– Ты идешь? – спросил Чуев.

– Иди к нашим, я скоро буду.

– Чего надумала, Белоснежка?

– Да ничего, ты иди, иди.

– Ладно, – ответил тот и ушел.

Юля попутно выглядывала и своего вчерашнего кавалера, но его точно и не было вовсе. Куда он делся? Она вспоминала их нежные объятия, едва скрывала улыбку и, кажется, краснела. Потом Юля обошла повозку, погладила пегую кобылку по щеке. Лошадь посмотрела на нее карими и пронзительно блестящими глазами и добродушно тряхнула головой. Чудо, а не лошадка! Только замученная совсем. Юля вновь обошла телегу и едва лоб в лоб не врезалась в своего ночного друга.

– Ой! – вскрикнула она и, уставившись на молодого человека, засмеялась. – Привет.

– Привет, – кивнул он. – Мне сказали, что тебя здесь видели.

– Не соврали. Ты как, Гоша? Головка бобо?

– Головка бобо. Но я не Гоша. – Молодой человек отрицательно покачал головой.

– Нет?!

– Нет.

Юля заново оглядела его: он был высоким, сухощавым, плечистым. Темно-русым. С открытым лицом, большими голубыми глазами.

– Вот я наклюкалась…

– Точно.

Прижав к груди ополовиненную коробку молока, Юля повинно кивнула:

– Прости, Гарик, ради бога прости.

– И не Гарик я. Вчера раз десять тебе сказал. Не помнишь? – вздохнул он.

– Не-а. А кто ты? Леопольд? – жалостливо улыбнулась Юля.

– Я – Георгий.

– Точно! – Она даже ладонью хлопнула его по груди. А потом саданула легонько себя по лбу. – Георгий! Ну как я могла забыть? Гордое имя. Победоносец. А фамилия?

– Малышев.

– Точно, – кивнула Юля. – Ну, это хорошо, что фамилия не соответствует образу и фактуре. А то было бы чересчур. Молока хочешь? – и она протянула Георгию коробку.

– Нет, я для нас сок купил, – сказал он. – Два литра.

– Да ну? – Юля сделала большие глаза. – Прям для нас?

– Да, апельсиновый. Ты любишь?

– Очень. Позаботился, значит?

– Ага. Первым пришел.

– Спасибо, Георгий. – Ее зеленые лисьи глаза лукаво сверкнули, голос стал тише: – Я кое-что помню из этой ночи…

– Я тоже, кое что, – тихонько признался молодой человек и взял ее за руку.

– У тебя такие сильные объятия…

Он польщенно улыбнулся:

– А ты такая… такая…

– Какая?

– Нежная. Такая, что у меня, – он зашептал, – до сих пор голова кружится. Вот ты какая.

– Спасибо.

А старый фуражир тем временем стал собираться в дорогу и даже сказал вслух:

– Ну, пора мне. До дома, до хаты! Слышь, молодежь? Вы там чо, коня моего заговариваете? Так не старайтесь – он и так у меня заговоренный. За вами не пойдет.

Юля тотчас оказалась перед стариком и спросила в лоб:

– А прокатите нас с другом до дороги – мы вам заплатим. На тележке проехаться так хочется! Правда, Георгий?

Молодой человек нахмурился, но промолчал.

– Да за что ж я с вас деньги буду брать? – усмехнулся Силантьевич. – Садись, молодежь! Красавка только рада будет.

– Красавка – это лошадка ваша? – спросила Юля елейным тоном.

– Она. Садись!

Георгий подхватил Юлю, как перышко, и посадил на край телеги. Запрыгнул сам. И скоро они выехали из лагеря. По дороге им встретилась Зоя, но ее стеклянный взгляд лишь безразлично скользнул по однокурснице.

– Ну как, качает? – управляя лошадью, спросил старик.

– Супер!

– Это хорошо, стало быть?

– Очень хорошо, – откликнулась Юля. – Трофим Силантьевич, а скажите, это правда, что места эти – загадочные?

– Что значит – загадочные, дочка?

Георгий тоже взглянул на свою спутницу, не понимая, куда она клонит.

– Что тут какие-то странные люди живут… на острове?

Юля даже не знала, о каком острове шла речь. Спрашивала наобум. Куда кривая выведет.

– А-а, вон ты о чем. Об островке об этом. Да о чем только люди не толкуют, – отмахнулся Трофим Силантьевич. – Языки-то у всех длинные!

Старику явно не хотелось говорить на эту тему. Но почему? Юля догадалась: профессор и его окружение провели с Трофимом Силантьевичем разъяснительную беседу.

– А что за остров? – спросил Георгий.

– Тсс! – тихонько толкнула его локотком Юля.

– Чего? – удивился он.

– Говорю: тсс, – повторила Юля и тотчас пошла в лобовую атаку: – Я слышала, что в этих местах люди бесследно пропадают. Это правда?

– Люди? – сморщился Георгий. – Пропадают? Тут?

– Ой, красна девица, – покачал головой Трофим Силантьевич. – Это кто ж тебе такое порассказал-то? От кого слышала-то ужасы такие?

– От нашего руководителя. – Юля взяла Георгия за руку и сжала его пальцы, что означало: не мешай мне! Я знаю, что говорю.

– Да неужто от самого? – удивился возница.

– Да, Венедикт Венедиктович рассказал, – нагло соврала она. – Но только мне, потому что я пишу об истории этого края. Вашего края, Трофим Силантьевич. Большую курсовую работу пишу!

– А-а, вона чо! – кивнул тот. – Это дело хорошее.

Из перелесков они выехали в поле, и теперь ровное зеленое море расстилалось справа и слева от них. Под пронзительным бирюзовым небом. И в этом море все стрекотало, пело и жужжало, шумело на все голоса. И жарило, жарило полуденное солнце.

– Так как, Трофим Силантьевич? – поторопила старика Юля.

– Да бывало, дочка, раз в пятилетку. Охотник, бывало, заблудится, хватятся, а нет его. – Силантьевич легонько подхлестывал кобылу. – А бывало, что из наших кое-кто не возвращался…

– Да неужто с концами? – удивилась Юля.

– Еще как с концами! – кивнул старик. – Как в воду.

– А что говорят? – поинтересовалась девушка. – Люди? Вы не подумайте, Трофим Силантьевич, я вашего имени упоминать не буду, – спохватилась она, – все будет от меня, автора.

Георгий недоумевал. Его хитрая подружка, похожая на очаровательную лису, явно не просто так напросилась на поездку со стариком в его телеге.

– Да люди чего только не говорят, – тряхнул вожжами Силантьевич. – Может, зверь задрал, может, утонул. Тут же болота есть. Расщелины. А что в городе, люди не пропадают?

– Еще как пропадают.

– Вишь, дочка, все как везде!

– Ну так ваших пропавших искали, наверное? – не вытерпел и возмутился Георгий. – Как же это так – взял и пропал человек? Не тайга же.

– Да искали, конечно, ну так на то он и лес, чтоб зайти туда и не вернуться, – весело и мрачно одновременно рассмеялся Силантьевич.

– Не понимаю, дикость какая-то, – вырвалось у Георгия.

– А ты свое недовольство болоту объясни, добрый молодец, или зверю какому. Тут ведь и рыси были, и кабаны, и медведи!

– Белые? – иронично спросил Георгий и получил тычок локтем от спутницы.

– Умничаешь, да? – в ответ спросил Силантьевич. – Ну-ну, – и покачал головой. – Он мне не нравится, барышня, кавалер твой. Дерзкий больно! Вот был у нас такой, дерзкий, Саввой звали, лет двадцать назад. – Старик подхлестнул кобылу. – Пропал. Искали – не нашли.

– Я с вами не спорю. Но вы о пропавших людях говорите так, точно это коты какие-то, – решил постоять за себя и за несчастных Георгий. – Ушел и не вернулся! Пропал, и ладно.

– И ничего не ладно: говорю же – искали! – помрачнел старик. – Да не нашли. Чего тут не ясно?

– Вы его простите, Трофим Силантьевич, молодой человек из Москвы. Привык по-другому смотреть на жизнь.

– Из Москвы! – присвистнул старик. – Да у вас там сколько миллионов бок о бок друг о друга трется? То ли десять, то ли больше. Вот где люди-то десятками каждый день пропадают, а то и сотнями!

– Да откуда вы знаете? – воспротивился Георгий.

– Да оттуда! Только кто тебе-то доложит, чой в твоей Москве происходит-то? В муравейнике вашем. Тоже мне, из Москвы он! Вам хоть тыща пропади – не заметите. Хоть десять тысяч. Сплюнете и дальше пойдете.

Резкое замечание провело враждебную черту между фуражиром и молодым историком. Юле надо было все исправить, и срочно.

– С Москвой все и так ясно, это и впрямь муравейник, – поддержала она старика и за его спиной погрозила спутнику кулаком.

– Во! – кивнул возница. – Соображаешь!

– Мне про ваш край интересно, Трофим Силантьевич. Разные подробности!

– Подробности, говоришь?

– Ага, – очень искренне отозвалась Юля.

И тут старик решил пооткровенничать, но только с девушкой, полностью игнорируя пассажира.

– Но меня ваш профессор предупреждал: мол, не стращай ребят-то. А то некому будет продукты возить. Но коли он тебе сам рассказал, тогда другое дело.

– Очень интересно, – скромно пропела любопытная студентка.

– Мы о том толковать не любим, дочка. У нас в Раздорном о том молчок. Даже между своими. А кто со стороны, тот и слова о том не услышит. Недобрая слава об этих местах ходила и ходит, ой недобрая! – Старик даже головой покачал для пущей убедительности. – В наших местах ведьмаки жили.

– Настоящие? – удивилась Юля.

– А коли не настоящий, то и не ведьмак, – ответил старик. – И не сто лет жили, а поболее. Тут ведь, в этих лесах, на этих озерах, много тайных мест! Веришь в тайные-то места, дочка? Или как?

– Верю, – выпалила Юля.

– А вот я не верю, – ровно заметил Георгий. – И в ведьмаков не верю.

– Ну и не верь, я с барышней говорю, – буркнул старик.

Юля больно ущипнула спутника за локоть, и тот едва не подпрыгнул. Но замолчал.

– Ты на озере-то нашем была? – прервал паузу Силантьевич. – Или первый раз туточки?

– Первый. Туточки.

– Понятно, – кивнул старик. – Вот тогда и сходи на озеро. Оно в километре от вашего лагеря-то. Рукой подать. Но тут только в залив упретесь. А надо еще километра полтора вдоль берега пройти. Тогда оно и откроется. Во всю ширь! Там, на середине, большой остров имеется. Он всегда как будто в тумане. Точно остров сам по себе, а большая земля отдельно. Словно прячется он ото всех.

Георгий тер локоть и зло посмеивался – он был материалистом и скептиком. А вот Юля хмурилась. И слушала, впитывала. Прямо небылицы какие-то! Но зачем старику врать? Да и проверить легче легкого – возьми да сходи.

– Кто к этим местам приближается, тот холод чует.

– Это как так? – вырвалось у Юли.

Телега подпрыгнула, и всех тряхнуло.

– А вот так. Могильный холод, – усмехнулся старик.

– Байки из склепа, – усмехнулся Георгий. – Ни с того ни с сего холода не бывает, уважаемый Трофим Силантьевич.

– Ишь ты!

– Да-да.

– То-то и оно, что с того и с сего, – продолжал старик. – Коли б просто так! Ан нет. На этом острове ведьмы и сейчас живут…

– Как это – ведьмы? – изумилась Юля.

– А вот так, красавица. Самые что ни на есть колдуньи. Оттого никто из наших к острову и близко не подплывает. Рыбаки ходят по озеру, но к туману – ни-ни. Благо озеро огромное – есть где порыбачить.

– На метлах небось по ночам кружат, а? – спросил Георгий. – Ведьмы-то ваши? С «холодного» острова?

– На метлах кружат или нет, не знаю. Но ты угадал, молодец, остров так и зовется – «Холодным». И слава у того острова недобрая испокон веку. Когда егерь Суконкин пропал – его искали. Все искали. Тогда и на остров милиция приезжала. Искали останки. Не нашли. И когда охотник Кормильцев пропал. И Пшенкин, сетью рыбку решивший половить. И девушка одна из Раздорного. Лет двадцать назад. Ее брат все искал. Ведьмак с Холодного острова тогда еще был жив, старый черт! Лет пять назад помер, говорят. Только бабы его, ведьмы, и остались.

– И кто они, эти ведьмы? – спросила Юлия.

– Три женщины: бабка, мать и дочь.

– А мужчин у них больше не было? – спросила Юлия. – После этого ведьмака? Как они одни-то живут и почему?

– Ведьмак – разговор особый. Он им за хозяина был. Руководил ими. Ты – туда лети, ты – сюда. А ты – харч вари, из хвостов змеиных. Метлы им стругал, заговаривал.

– Ха! – выстрелил смешком Георгий.

– Чего ржешь-то, молодец?

– Да так.

– А-а, ну раз так, тогда ладно. Смех смехом, дочка, но иногда они за продуктами-то и в Раздорное приезжали. Ведьмы эти.

– Прилетали, в смысле? – решил поправить рассказчика Георгий. – На метлах?

– Эх ты, бестолковый. Ведьма – она ж не дура! Разве она днем на метлу сядет? Где учили тебя?

– В МГУ.

– То-то и оно, что «му да му». Днем ведьма в гости к тебе придет – ни шиша ты в ней не поймешь. Скажешь: баба и баба. Разве что глаз с прищуром. Ведьма должна ночи дождаться, чтобы ведьмой стать. А так бы их всех переловили давно. Днем ведьма за красну девку себя выдаст, а ночью в злую старуху обратится. Днем все выведает, а ночью к тебе в окошко влетит и заберет все, что дорого.

«А старику палец в рот не клади, – улыбалась про себя Юля. – На раз обставил трезвомыслящего умника».

– Один-ноль, – сказала Юля своему кавалеру. – И не в твою пользу, кстати. Значит, больше никаких мужчин у них не было?

– А что мужчины? Им, ведьмам, мужчина только на раз нужен. Если это обычный мужичонка. Попользовала его ведьма по мужской части, дабы зачать, а потом – в расход его.

– Как это – в расход? – удивилась Юля.

– Да так! – рассмеялся старик. – Так у них заведено. А потом могут русалкам отдать – опоить и в озеро бросить. А те-то похотливые! Развратницы они, русалки-то. Хоть и рыбы наполовину. – Старик довольно ловко обернулся и подмигнул Юле. – Так народ говорит, дочка!

Георгий застонал даже:

– Двадцать первый век на дворе, Трофим Силантьевич, слышали о том?

– А ты слышал старинную поговорку: за рекой живут нелюди? – ответил вопросом на вопрос разговорчивый старик.

– Представьте себе, слышал. Только это очень древняя поговорка. Языческая.

– Я ученых слов не знаю. Но ты меня понял. Так вот, на том острове не люди живут – нелюди. Так народ говорит. И давно говорит! А народ не переспоришь, умник городской.

– Нам не пора назад? – спросил Георгий. – Ты еще не все легенды местного края выведала?

– На сегодня хватит, – согласилась Юля. – Спасибо вам, дедушка Трофим, за рассказ. Нам еще назад возвращаться. В следующий раз придете – я хочу еще послушать.

– Тпру, Красавка! – остановил он кареглазую уставшую кобылу. – Только с профессором вашим молчок. Строгий Венедикт-то.

– Заметано, – кивнула Юля.

Георгий спрыгнул с телеги, подхватил на руки Юлю и поставил рядом.

– Я вам что сказать-то хотел, – окликнул их старик.

– Да, Трофим Силантьевич? – призывно кивнула Юля.

– Места у нас и так непростые, а вы, археологи, тут еще демона злющего откопали.

Он медлил. Молодые люди переглянулись.

– Ну, не то чтобы демона, – заметила Юля.

– Демона-демона, – покачал тот головой. – Так вот, нехорошо это.

– Ну, мы же археологи, – словно извиняясь, вздохнула Юля.

– А это неважно. Мне про него как рассказали, давно это было, так я аж за сердце схватился. Первый раз в жизни. Демонов не откапывать надо, красавица, а обратно под землю упихивать. Ясно? И чтоб поплотнее землицей сверху притоптать. И святой водицей окропить. Думаете, нечисть просто так селится там или сям? Ан-нет! Ее друг к другу так и тянет. И так у нас это Русалочье озеро, да еще с островом, как бельмо в глазу, а тут еще и демона на блюде. Плохо это, ребятки, ой как плохо. К новой беде.

Прежде Трофим Силантьевич говорил отчасти шутливым тоном, но сейчас его слова прозвучали иначе.

Георгий снисходительно покачал головой:

– Теперь не уснем.

– Ты поживи с мое, молодец, и повидай с мое, а потом уже головой качай, как жеребенок некормленый, – заметил Силантьевич. – Ладно, поеду я. Ты его учи уму-разуму, – посоветовал он Юле. – Бестолковый он у тебя!

Георгий заскрипел зубами.

– Буду, – пообещала она.

Юля получила за дружескую беседу бутылку «Буратино» бесплатно. Они попрощались с фуражиром. Дед Трофим чмокнул воздух, бросил короткое: «Но!» – и натянул вожжи. Заскрипев, телега покатила прочь.

Они двинули пешком обратно в лагерь.

– Средневековье, – пробурчал Георгий.

– Зря ты. Они живут в своем мире сказок и загадок, – заступилась за старого фуражира Юля.

– Вот я и говорю: средневековье, – опять пробурчал тот. – Причем раннее.

4

После обеда началось знакомство археологов с культурным слоем Черного городища. Когда-то вокруг древнего поселения прокопали глубокую траншею, и с каждым годом границы городища стали сужаться. Новые археологические экспедиции вгрызались в гигантский квадрат земли, продвигаясь к каменистой горе в центре, покрытой земляным слоем. Ничего нельзя было упустить! Под ногами должен был оставаться «материк», так археологи называли природную твердь, никогда прежде не обживаемую людьми. В те времена археологи еще не знали, что в глубине горы стоит идол, только предполагали, что у горы существует сакральное значение. Но какое? Квадрат Черного городища год за годом сужался, по пути археологи аккуратно откапывали черепки и косточки, изредка находили изъеденные коррозией наконечники стрел и ножи, натыкались на стены домов и могильников. Так нашли сотни сожженных скелетов. Затем старатели не вытерпели и прорыли еще одну траншею – и подобрались к горе. И стали обводить ее новой траншеей, пока не наткнулись на вход в пещеру и не обнаружили, что гора – это созданный природой языческий храм.

Каждой новой группе археологов хватало работы. Культурного слоя для разработки оставалось еще на долгие годы.

И вот, стоя после обеда на вершине горы со своими студентами, профессор Турчанинов сказал:

– Мы до сих пор не нашли ни одной могилы вождей этого племени. Я не исключаю, что именно вы, коллеги, именно ваша группа наконец-то раскопает подобную могилу. И могилу жреца, кстати. Но для этого вы должны работать не покладая рук. Слышите, Курочкин и Кащин? – обратился он к самым унылым и обессиленным своим студентам. – Слышите меня, бедолаги?

– Мы слышим! – слабо отозвался Курочкин.

– Внимаем каждому вашему слову! – бессильно простонал Кащин.

– Ждем работы! – взял эстафету Курочкин. – До седьмого пота!

Половина студентов, свидетелей этой душевной беседы, заржала.

– Это хорошо, – кивнул профессор Турчанинов. – Это вы молодцы, Курочкин и Кащин, что слышите и внимаете. Что ждете. И уже сегодня вам представится такая возможность – делом поддержать слово.

– Только мы одного боимся, Венедикт Венедиктович, – подал голос один из «бедолаг».

– Ну, чего ты боишься, Кащин?

– А вдруг вождей и жрецов сжигали – и прах по ветру? А мы их искать будем? Как быть-то в этом случае?

– Тогда будете искать пепел. Все ясно? – Турчанинов и не думал шутить. – Сейчас разобьемся на группы – и вперед.

Из пятидесяти студентов создали пять групп. Юля Пчелкина и Георгий Малышев попросились в одну. Глаза обоих подозрительно блестели. Мудрый Венедикт Венедиктович удовлетворил прошение, сказав: «Когда мужчина и женщина заняты одним делом, это только способствует развитию их отношений. Но не переусердствуйте. Я про личные отношения. Кто решит, что он тут на отдыхе, отправлю домой. И не думайте, что я шучу». Георгий Малышев, как серьезный и подающий надежды студент-четверокурсник, к тому же был назначен и старшим группы.

Первые часы принесли и первые находки. Несколько черепков было освобождено из культурного слоя. Каждая находка сопровождалась горячим обсуждением в кругу всех пяти групп молодых археологов.

В шесть часов вечера профессор Турчанинов дал отбой.

– Хватит на первый день, – сказал он.

– Мы идем купаться на озеро, да? – спросила Юля у Георгия.

– Если хочешь, идем.

Идея давно носилась по рядам молодых археологов: все на озеро! Купаться! Идти туда было всего-то четверть часа. Профессор Турчанинов сам указал студентам кратчайшую дорогу.

– Только не сбейтесь с пути, – предостерег он. – Не заблудитесь. Тут, говорят, духи умерших аборигенов живут. Так что будьте осторожнее. Кто хочется вернуться в Москву.