bannerbannerbanner
Боги войны

Дмитрий Агалаков
Боги войны

Полная версия

– Я посол Его Величества царя Иоанна Васильевича! Боярский сын Василий Пелепелицын! Именем государя – остановитесь!

Но они и так уже встали друг против друга.

– А ты с коня слезь, если хочешь уважить меня, – сказал казак.

Василий недолго думая спрыгнул на землю.

– Уважил?

– Пожалуй, что так, – ответил свирепый видом вожак, в чёрной и страшной бороде которого сверкало редкое серебро.

– Тогда скажи, как тебя зовут?

– Богданом меня зовут. Богданом Барбошей, – язвительная улыбка не сходила с его резко очерченных губ. – Атаман я, отец всем этим казачкам! – кивнул он на свою рать. – А теперь я поучу тебя уму-разуму, боярский сын. Во-первых, ты в Диком поле, – усмехнулся казак, держась за рукоять сабли. – Эта пядь земли ни ногайская, ни царская. Тут всяк себе хозяин! Кто смел, тот и съел! – Он оглянулся на своих товарищей. – А потом, и мы хороши! Мы тоже царю служим! Не так, как ты, конечно. По-свойски. Но ещё как служим! Мы из них, бесов этих, душу выбиваем, а царь-батюшка нам ружья да порох шлёт. А добро хазарское мы пополам делим. – Казаки шумной ватагой уже обступили широко открывшийся караван. – Вишь, добра-то сколько! – Казацкий атаман вытащил из ножен длинный нож, направился к поклаже и вспорол первый тюк – шелка полезли оттуда. – Ого! – воскликнул атаман. – Разбогател я нынче! – жадно захватил материал и потянул из мешка. – Роксане моей будет подарок! И бабёнкам моих казачков, да деткам их многим, что по сёлам да весям разбросаны! А бухарцев, – он кивнул на хозяина каравана, – самих на рынок свезём – продадим по дешёвке! Пусть мужикам послужат!

И вновь казаки заржали. И тут предводитель бухарского каравана не выдержал.

– Мои храбрые войны! – вырвав ятаган из ножен, закричал он. – Во имя Аллаха – защитим от неверных наш караван!

И, забыв, что неуклюж и смешон, побежал от берега вперед.

– Да плюнь ты на свой караван! – крикнул ему в спину Василий Пелепелицын. – Слышь, купец! Договоримся как-нибудь!

Но толстяк-бухарец не услышал его. Возможно, это была его первая и точно, что последняя, доблесть в жизни! Только имя Аллаха и заставило ожить бухарцев. Они бросились к своим животным, к своему добру – сотням тюков и верблюдам, лошадям. Для этого их и нанимали – охранять караван ценой собственной жизни! Но им стоило только дёрнуться. Казак в чёрном камзоле махнул рукой – и человек пятьдесят из обступивших караван разбойников разрядили свои пищали в бухарцев. Они рухнули тут же, рядом с тюками. Схватившись за простреленное горло, повалился и полный бухарский командир в пёстром халате.

Два казака обошли его с двух сторон. Поверженный бухарец хрипел и захлёбывался кровью.

– Молодец, хлопчик! – весело крикнул один из казаков. – В горло борову попал – не попортил кафтан-то! Не продырявил!

В предсмертной агонии враг всё ещё вздрагивал всей своей тяжёлой тушей.

– Да я теперича, коли Богдан позволит, одену и не сниму его более! – откликнулся второй. – Красив он! А кровь его хазаре, кто ещё жив, отмоют!

Казак в дорогом камзоле, назвавшийся атаманом Богданом Барбошей, вышел вперёд. Он поставил ногу на одного из убитых бухарцев.

– Ну а этот кто таков? – кивнул он на Хасим-бека, стоявшего у обрыва в окружении своих людей, готовых в любую минуту вступить в схватку и погибнуть за своего командира. – Глаз узкий, злой, недобрый! – Казачий атаман колко смотрел на Хасим-бека. – Шея так и просится под казацкую саблю! – он кивнул и на остальных ногайцев. – Как и всей этой нечисти. И не вижу я, почему мне не сделать так, как сердце моё велит…

Жестоки были казаки, оттого их и боялись. Но не более жестоки, чем ногайцы! Те не церемонились с русскими, казаки платили им той же монетой. Так же цинично, с тем же расчётом. Одним словом, око за око, зуб за зуб. У степняка совести нет, знали казаки, раскаяние ему неведомо. Кто сильнее, тот и победил. Даже не так: кто хитрее, ловчее, коварнее! Кочевым народам, вышедшим из монгольских степей, никогда не было присуще благородство. Это повелось ещё с Чингисхана. А как они воевали? Нападут на неприятеля и бросятся назад, точно испугались. Русские витязи за ними. А степнякам только этого и надобно! Затянут обманом на свою территорию, а потом со всех сторон бросятся тучами и перебьют куда более малого числом противника. Казаки платили степнякам той же монетой. Ничего не стеснялись!

С волками жить – по-волчьи выть!

– Перед тобой посол князя Уруса – Хасим-бек, я его в Москву везу, – сказал Пелепелицын. – И за него перед царём головой отвечаю. Захочешь убить его – убей и меня.

– Посол, говоришь? – Казак запустил руку в перстнях в широкую смоляную бороду. – Да зачем же мне посла убивать? Посол о мире хлопочет! Нет, посла я жизни лишать не стану. Разве я лиходей какой-нибудь? – Он оглянулся на своих казаков, и те весело заржали. – Тем паче, что его русский царь ждёт. А я такой же слуга русскому царю, как и ты, сын боярский. И потом, меня и ребят моих караван интересует. Тебе – посол, мне – шелка и парча.

– А если я тебе скажу, что вырезав ногайцев на той стороне Волги, ты всех ногайцев с государем рассорил, – грозно сказал Пелепелицын. – И что государь тебе этого не простит! Что на это скажешь, Богдан?

– Скажу, что ты не прав! Мне государь всё простит! Это я с Иваном Кольцо, другом моим закадычным, два года назад Сарайчик сжёг. Вот почему черти приумолкли! Оглядываться стали даже в своих степях! Так что за пару сотен ногайцев простит меня царь. Посол-то вон – жив-живёхонек! За что пусть тебя поблагодарит. Если бы не ты, боярский сын, живьём бы его в землю зарыл, – взгляд атамана метнул лютый гнев. – Как они наших казаков зарывают! Сейчас Иван приплывёт, он и расскажет, как на той стороне было! Всё ли ладно вышло. А мы пока пир готовить будем…

Василий Пелепелицын смотрел с обрывистого берега на приближавшуюся флотилию. В лодках, ранним утром отвозивших на ту сторону ногайцев, теперь плыли казаки, устроившие засаду. Победители возвращались! Впереди шла лодка второго атамана. Вот рыбацкие судёнышки стали врезаться носами друг за другом в прибрежный песок. Какими же хозяевами казаки ступали на песчаный берег! Шумно смеялись, всё ещё переживая жестокую схватку.

– Вот он, их атаман Иван Кольцо, – держа руку на рукояти меча, сказал вставший рядом с Пелепелицыным ординарец. – Царёвыми слугами себя возомнили! Перевешать бы их всех вместе с ногайцами! Натерпится ещё наш царь от этих лиходеев!

– Ты свою шею побереги, умник, – усмехнулся посол. – Пока что мы в их власти. Одна радость, что теперь они союзники наши. А прежде и с нами церемониться не стали бы. Но в этот раз они оплошали…

Рассмотрев атамана Ивана Кольцо, вокруг которого бурлила ватага, Пелепелицын повернулся и двинулся к своим. Поспешил за ним и ординарец. Коли выжили в очередной раз, им пора было собираться в дорогу. Но с чем они поедут – вот вопрос! Ногайцы Хасим-бека были связаны и сидели смирно в стороне – ждали своей судьбы. На кострах казаки варили конину с пшеном. Бухарская прислуга, что осталась жива, копала могилы для побитых торговцев и ожидала своей участи.

Но вот уже ватага второго атамана поднялась на берег…

Иван Кольцо шагал впереди в изумрудном кафтане, забрызганном свежей кровью, и алой шапке. С кривой саблей на боку и кинжалом за поясом. Богатырь, красавец! Ему уже доложили, что русский посол недоволен, гневом царским грозит. Потому улыбался волжский атаман, весёлый разбойник, щурил глаза. С ним подошли ещё несколько человек из ближнего круга. Василий Пелепелицын сидел на поваленном дереве, в окружении своих ратников. Они тоже ждали развязки кровавого дня.

Иван Кольцо взглянул на боярского сына.

– Ты царский посол? – спросил бравый атаман.

Иван Кольцо, умный, ловкий и хитрый, как любой одарённый разбойник, уже оценил, в какую историю попали нынче казаки. Как зло и круто закрутилась-завертелась эта история, каким мёртвым узлом завязалась она. Но он готов был разрубить любой узел.

– Я, – кивнул Пелепелицын.

– Что ж, будет тебе, о чём рассказать в Москве.

– Будет, – согласился Василий. – Зря вы это сотворили, зря не подумали прежде…

– Когда я ногайца вижу – я не думаю, боярский сын. За меня рука думает! Меч думает! Сабля, пищаль! Сердце моё казацкое думает. И говорит мне: накажи смертью лютой степного сына! Око за око!

За Иваном Кольцо от берега уже шли и его люди – целое войско.

– Я уже твоему другу Богдану всё сказал. – Василий Пелепелицын покачал головой. – Осерчает на вас царь. Люто осерчает…

– Чему быть – того не миновать, – заключил Иван.

Тут и увидел Василий Пелепелицын двух своих «рыбаков» – рыжего и чернявого. Они переоделись. На каждом уже был и кафтан, и шаровары, и сабли у бедра, и ножи за поясом. Они подошли, улыбаясь, встали за спиной Ивана Кольцо.

– Хочу представить тебе моих друзей-товарищей, – сказал атаман. – Иван Юрьев по прозвищу Соловей и Митя Бритоус.

– Добрые рыбаки, – мрачно усмехнулся Василий Пелепелицын. – И плотники добрые. Мастера на все руки.

Те осклабились ещё сильнее.

– А теперь пировать хочу, – сказал Иван Кольцо. – Завтра отправим тебя и ногайца твоего с дарами в Москву. Нас царь-батюшка жалует! Он нам всю Волгу подарил за службу! – атаман пригладил тёмную в рыжину бороду. – Ногайцев изведём и сами на этой земле государями станем!

Трупы ногайцев и бухарцев схоронили в ближних оврагах. На берегу Волги шёл пир горой. Уже давно опустилась ночь. Луна рассыпала по Волге щедрое золото. Горели костры. Звучали гусли, волынки, трещотки. Хмельные казаки плясали. Жалели, что в караване не было девок-персиянок. Без них что за веселье? А до ногайских улусов далеко было – так сразу и не шагнёшь! Но добрый улов – казна, товары и оружие – радовал разбойничьи сердца. За одной скатертью возлежали Иван Кольцо, Богдан Барбоша, Василий Пелепелицын, двое из его личной охраны, первые подручные атаманов.

Во время пира Иван Кольцо, по лицу которого скользили алые отсветы пламени, сказал Василию Пелепелицыну:

 

– Слушай, сын боярский, а я завтра сам к царю поеду! С тобой поеду! Расскажу ему, как мы ногайцев учим за оскорблённую мать нашу Русь! – Он сжал пудовый кулак в перстнях. – Как люто учим! Поверит мне царь! Не быть мне Иваном Кольцо, если не поверит мне царь наш батюшка!

Василий Пелепелицын, вкушавший мало, а пивший и того меньше, покачал головой:

– Дурное ты удумал, Иван. – Он кивнул: – Дурное…

– Отчего же?

– Говорю тебе: не стоит.

– Да почему? – повысил голос атаман, и сидевшие рядом тотчас же приумолкли.

– Ты мне не враг, – сказал посол. – Поверь на слово…

– А сын боярский дело говорит, – вдруг кивнул товарищу Богдан Барбоша.

– Да вы точно спелись! – рыкнул Иван Кольцо. – Так ты бы не поехал? – спросил он у друга Богдана.

– Ни за какие сокровища мира, – усмехнулся тот. – И тебе не советую, Ваня.

– Думаешь, осерчает? – спросил Кольцо у московского посла.

– Уверен в этом.

– Тогда подожду чуток. Я ему доказательство своей правоты покрупнее предоставлю!

– Хана Уруса к нему привёзешь? – с усмешкой спросил Барбоша.

Иван Кольцо покачал головой:

– Хана Уруса, может, и не привезу. Не срок ещё. Но крупную рыбку я для него поймаю. Слово даю!

– Ну-ну, – кивнул Барбоша.

Василий Пелепелицын молча слушал хмельных атаманов.

– А ты мне поможешь? – спросил Иван Кольцо у друга.

– Поймать – помогу, но с тобой всё равно не поеду, – с улыбкой покачал головой Богдан. – Мне всех дворцов Волга милее! Девьи горы – вот мои хоромы! Они от недругов схоронят лучше любых крепостных стен!

4

Несколько лет назад царь Иоанн Васильевич бросил свой зловещий притон – Александровскую слободу, откуда он управлял опричным разбоем, охватившим всю страну, где свысока решал, кого ему казнить, а кого миловать. Когда по единой прихоти государевой решались судьбы тысяч людей. Чёрную службу сослужила ему опричнина, оскорбив и ослабив весь русский народ, бессильным оказалось и разбойное опричное войско, когда десять лет назад при Молодях свершилась великая битва, не менее важная для русской судьбы, чем битва Куликовская. Земское войско выиграло ту битву! После этого царь стал казнить первых своих бывших опричников – тех, с кем делил застолья и распутства. С кем щедро делился чёрным своим сердцем! Многих знатных душегубов отправил он на тот свет. Одного только Малюту Скуратова, преданного пса, и оставил он из первого круга. Осталось позади уже и убийство сына, и показное покаяние, и просил он уже английскую королеву Елизавету приютить его, спасти от злых соотечественников, и трон уже передавал он Симеону Бекбулатовичу, а потом взял его обратно. Много начудил царь всея Руси! Первый чёрный скоморох, Калигула на русском престоле! Только куда более страшный, преступно засидевшийся на своём троне…

И вот теперь, измученный недугами физическими и душевными, он вернулся в Кремль. И как тут было не вернуться? Взойдя на трон, окружённый Ближней думой, великими духовными людьми, он начал путь триумфатора. Советники царя из Ближней думы присоединили и Казань, и Астрахань, и по византийскому образу, как наместника Бога на земле, короновали своего царя. Всё было! Великая сила и опьяняющий успех! А теперь, на исходе Ливонский войны, рушилось само основание Русского государства. Ближняя дума была садистски истреблена – иные советчики пришли ей на смену. И вот теперь Стефан Баторий требовал отдать ему не только Ливонию, но и Псков с Новгородом! Шведы и датчане отхватили свои куски на Балтике. Не боясь смерти, черемисы дрались до последнего за свои земли. Волновалась Сибирь, то и дело нападавшая из-за Камня на Пермский край и грозившая идти дальше, и ногайцы-предатели вот-вот готовы были вновь спеться с Крымом и пойти на Русь. Всё здание Русского государства шло трещинами и сыпалось на глазах.

В такую вот годину и приехало ногайское посольство с Волги.

Два посольства въехали в Кремль. Пелепелицына заждались. Неспроста же Москва посылала своих людей в такую даль – в Волжское дикое поле! В палатах Василия Пелепелицына встретили двое царских вельмож из нового окружения Иоанна Грозного. То были бывшие опричники второго круга – Борис Годунов и Богдан Бельский. Оба заняли почётные места, когда царь велел казнить первых своих душегубов, возлюбленных своих братьев из чёрного воинства, прирождённых садистов и развратников. Эти двое таковыми не были – просто попали в своё время в кровавую реку, окунулись в нее с головой и поплыли по течению с остальными. А как ещё поступить было? Либо ты с царём, либо против него. Кто против, давно уже был замучен. А на других ближних царь всю вину за свои юродства и промахи возложил. Эти пока ещё были не шибко запятнаны, потому и пришлись ко двору. Тем паче что сестра Бориса Годунова была выдана замуж за блаженного или попросту недалёкого сына Иоанна Грозного – Федора. Породнился Борис с царем и рад был радёхонек! А сам женился на дочери Малюты Скуратова – Марии Григорьевне Скуратовой-Бельской. Был вначале кравчим у царя, то есть за вина застольные отвечал – почтенная должность, кстати! – а год назад и боярином стал. А Богдан Бельский ходил в чине оружничьего царя. Что тоже доверия царского требует, и родным племянником всё тому же Малюте Скуратову приходился. Все они были родня, одной кровью и кровью детей связаны. Но и разница в происхождении такая их разделяла – царя и Богдана с Борисом, – что рваться на чужое место смысла не было. Один – господин грозный, другие – псы его верные. Всё продумал царь Иоанн Васильевич, всё предусмотрел с новым окружением. Вот когда станут развращены кровью, деньгами и властью, тогда и об их удалении можно побеспокоиться будет.

А пока что – пусть похозяйничают!

Вот поэтому Борис Годунов и Богдан Бельский и встречали послов с Волги. Они многое делали вместе и вместе представляли в глазах других бояр силу. Глашатай только что объявил: «Посол ногайского князя Уруса – Хасим-бек, чин Посольского приказа, сын боярский Василий Пелепелицын!»

Русский посол вошел первым, за ним – ногаец Хасим-бек.

– Наконец-то, Василий Степанович, – радостно воскликнул Богдан Бельский, – дождались тебя! А то слух прошёл, что раньше Рождества и ждать тебя уже не стоит…

Солнечно было в просторной посольской зале. Два вельможи двинулись гостям навстречу.

– Мы уже и забыли, каков ты лицом! – вторил ему Борис Годунов. – Я так думал, что ты через Индию к нам направляешься! – веселились царёвы слуги. Да и чего было не веселиться в палатах царских, за кремлевскими стенами! – Ну так Господь милостив, главное, добрался!

Оба вельможи были сытыми и довольными. В долгополых кафтанах – парчовых, расписных! Бельский – в изумрудном с золотым шитьём, Годунов – в чёрном с серебряным узором. Повидала эта опричная парочка смертей, загубленных человечьих душ на своём веку! На многое насмотрелись с лютым своим государем. Но сами выжили. Сумели, хватило ума. А ведь они были молодыми! Годунову шёл тридцать первый год, Бельскому – тридцатый. Но давно матёрыми волками стали – трезво могли оценить и человека, и своё грозное время. В этой паре Борис Годунов, уже боярин, шёл за старшего.

– Да уж лучше бы через Индию, чем так, как мне довелось, – усмехнулся Пелепелицын.

– А что случилось? – спросил со знанием дела Борис Годунов. – Посла ногайского от князя Уруса ты к нам привёз – молодец! Ждали мы его! Представь же его нам! Царь возрадуется!

– Хасим-бек, племянник князя Уруса, – сказал Пелепелицын, взглядом давая тому дорогу. – Прошу любить и жаловать!

Годунов поклонился долгожданному послу, ответил сдержанным поклоном и ногаец.

– Мы уже и дары приготовили хозяину его! – продолжал Годунов. – От царя-батюшки. Как залог нашей дружбы! Всё ли хорошо было, уважаемый Хасим-бек? Всем ли угодили тебе?

– Я сам хочу сказать, всё ли хорошо было, – вдруг проговорил ногаец.

Годунов и Бельский переглянулись.

– Говори, Хасим-бек, ничего не таи. Не обидел ли тебя наш посол Василий Пелепелицын? – спросил Борис Годунов. – Невниманием? Незаботой? Всё говори…

Посол Хасим-бек улыбнулся язвительно, но гнев уже пробивался через другие чувства, заполонял его сердце.

– Невниманием? Незаботой? Что вы, бояре! Василий Пелепелицын честь нам воздал! Да вот уберечь от воровских казаков не сумел. И нет в том его вины, коли царёвых слуг на Волге по пальцам сосчитать можно, а разбойников по Волге да по Самаре гуляет – великие тыщи!

Борис Годунов нахмурился, за ним насупил брови и Богдан Бельский.

– О чём ты, Хасим-бек? – спросил Годунов.

– Передумал я, Василий, скажи сам боярину, как было дело, – потребовал ногаец. – А я послушаю…

Василий Пелепелицын вздохнул:

– Прибыли мы по царскому повелению в Сарайчик, где нас, надо сказать, приняли не очень любезно, мы уже с жизнями попрощались. Поправь, Хасим-бек, коли не так говорю. Но потом договорились мы с князем Урусом. Дал он нам три сотни своих нукеров, дабы мы к его же лиходеям по дороге в столицу не попали, и поехали мы с бухарским караваном в Москву. Пред царские очи. Там, где река Самара в Волгу впадает, устроили нам переправу. Казачки устроили. Поначалу войско ногайское перевезли на ту строну, и вот там казачки атамана Ивана Кольцо их и покрошили. А на той стороне, где мы остались, другой атаман – Богдан Барбоша – со своим воинством нас поджидал. Бухарцев и оставшихся ногайцев они тоже перебили. Только Хасим-бек со своими избранными людьми и остался. Упросил я за него. А то бы разделали, как барашков. Скажи, Хасим-бек, что не вру я.

– Было дело, боярин, – кивнул ногаец. – Коли не Василий Пелепелицын, и нас бы разделали эти звери!

– Но царских послов, слава богу, не тронули и послушали, – заканчивал свою речь Василий Пелепелицын. – Вот таким сладким было наше путешествие до Москвы.

И вновь переглянулись Богдан и Борис. Но куда тяжелее. Ушла благостность с их лиц. Новость была некстати! Совсем некстати! В одночасье рушились большие планы Москвы. Прахом шли.

– Так что вы скажете хозяину моему, князю Урусу? – вопросил Хасим-бек. – О каком мире вы нас просите?! – узкие глаза ногайца наливались кровью. – Вы же сами с казаками-лиходеями справиться не можете! И тех, кого в письмах и грамотах братьями называете, защитить от них не в силах! – Хасим-бек, которого неожиданно прорвало, в неистовом гневе сжал кулаки перед самыми лицами Годунова и Бельского. – Что я скажу своему князю Урусу?! Да он меня живьём в землю прикажет закопать за такой мир с Русью! – Взбешённый ногаец замотал головой. – Не бывать миру между нами! Не бывать!..

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru