Джун Хёр Красный дворец

Когда мы причалили к берегу и мужчины вытащили на него лодку, Сульби взяла меня за руку, чтобы помочь сохранить равновесие. Как только мои ноги коснулась земли, я подняла глаза; на этот раз стоявшие стеной полицейские немного расступились, и я увидела бирюзовую шелковую юбку. Этот цвет был таким особенным, что грудь у меня стеснило и дышать стало трудно.

Это была не просто женщина из дворца.

Это была дворцовая медсестра.

Я зашагала быстрее и скоро уже разглядывала тело молодой женщины, по-прежнему лежавшей на животе, лицом в воде и грязи. Никто и не подумал перевернуть ее. «Конфуцианский этикет», – эхом прозвучало у меня в ушах объяснение Сульби.

– Помоги мне перевернуть ее, – сказала я, и Сульби согласно кивнула.

Вместе нам это удалось, и стала видна синеватая кожа женщины, покрытая грязью. Я села на корточки, взяла ее за кисть – и мгновенно насторожилась.

Под моими давящими на запястье пальцами бился слабый пульс.

Я тут же, приподняв голову женщины за подбородок, откинула ее назад. Склонившись над ней, я прислонилась щекой к ее щеке и посмотрела ей на грудь.

– Она еще жива, – выдохнула я.

Кто-то сел на корточки совсем рядом со мной, и халат этого человека прошелся по моей руке. Оджин.

– Она жива? – Нахмурившись, он оглядел жертву. – Как такое может быть? Кто-то удерживал ее под водой, чтобы она утонула. У нее на шее остались синяки от пальцев.

– Но она не умерла, – выпалила я. – Убийца решил, что она мертва, но она лишь потеряла сознание.

– И что нам делать? – спросила встревоженная Сульби.

– Можете выяснить, кто она? – спросил Оджин.

– Да. – Сульби села на корточки по другую сторону женщины, прошлась дрожащими руками по ее белому фартуку. Одна ее ладонь скользнула в карман и достала из него деревянный жетон. – Она действительно работает во дворце. Это медсестра Кюнхи.

Я о такой никогда не слышала. Скорее всего, она работала не в те же дни, что и я. И если сейчас не поспешить, мы ее потеряем. Но что положено делать в подобных случаях? Если жертва чуть было не утонула?

От сильного волнения мой ум чуть было не отказался работать, но я все же сосредоточилась. Мысленно перелистала страницы учебников, те из них, что помнила наизусть.

– Надо восстановить ей дыхание. Немедленно, – наконец сказала я.

Сульби с готовностью кивнула.

– С этим я могу помочь, ыйнё-ним. – Отработанным движением она зажала нос медсестры и приникла губами к ее рту, вдыхая воздух ей в легкие.

Я продолжала следить за пульсом медсестры Кюнхи, и спустя несколько долгих и мучительных минут она приподнялась и судорожно выдохнула. Потом медсестра жутко закашлялась, у нее на губах выступила розовая пена. Она отчаянно пыталась набрать в грудь воздуха, словно все еще продолжала тонуть. Казалось, у нее началась агония. Мы с Сульби сидели рядом с ней и старались хоть как-то успокоить.

– Что с-случилось? – хрипло вскричала наконец медсестра Кюнхи. – Что п-произошло?

– На тебя напали, – осторожно сказал Оджин. – Ты помнишь хоть что-то о случившемся?

Какое-то время медсестра яростно откашливалась, а когда Оджин обратился к ней с тем же вопросом во второй раз, ответила:

– Я… помню лишь, что ждала Арам. – Слова клокотали у нее в горле, ей было трудно дышать. Ее красные глаза стреляли по сторонам. – Мы всегда ходим во дворец вместе. Я ничего, кроме этого, не помню… Я ждала Арам.

Арам. Это имя показалось мне знакомым. Но… почему?

– А где же тогда Арам? – спросила я.

– Я… я не знаю.

– Ну, может, ей удалось убежать от злоумышленника, – пробормотал Оджин, – или же она так и не вышла из дома.

Пятеро стоявших вокруг нас полицейских зашептались между собой.

Оджин медленно поднялся на ноги и положил ладонь на рукоять меча.

– Тамо Сульби, сделай все, что в твоих силах, чтобы стабилизировать состояние медсестры Кюнхи. – Он посмотрел на полицейских. – Пусть двое из вас охраняют жертву; с ней ничего не должно случиться. А остальные пускай продолжают искать убийцу. Я же пойду домой к медсестре Арам.

– Если вы того пожелаете, наыри, я провожу вас к ее дому, – неуверенно предложил рыбак. – Она живет неподалеку.

– Она живет одна? – спросил Оджин.

– Да, по большей части. Ее отец рыбак, он почти всегда в море.

Оджин обратил свой взгляд на меня, словно спрашивая: «Ты знаешь ее?»

Я поднялась на ноги и, подхватив перепачканную в грязи юбку, подошла к Оджину. И очень тихо, слегка отвернувшись, чтобы полицейские ничего не могли прочесть по моим губам, проговорила:

– Я работаю не в те дни, что медсестра Арам, но мне все же знакомо ее имя. И я не знаю почему.

– Ну тогда иди со мной, – сказал Оджин. – Может, сейчас она дома.

– Я знаю их обеих – медсестру Кюнхи и медсестру Арам. – Рыбак быстро шел по берегу реки с Оджином и мной. – Видите ли, я договорился с ними: они через день подходят к моей лодке, и я перевожу их на другой берег.

– Они жили довольно далеко от столицы, – заметил Оджин.

– В этом нет ничего странного, – сказала я. – Многие медсестры слишком бедны и не могут позволить себе жилье в городе.

– Сюда, наыри. – Рыбак жестом показал на тропинку, идущую от реки к хижине с соломенной крышей и желтыми глиняными стенами, за которой росли сосны и простирались волнообразные холмы.

– Значит, ты виделся с двумя медсестрами через день, – продолжал Оджин. – И до тебя, должно быть, долетали обрывки разговоров, которые они вели в лодке.

Рыбак замедлил шаг, на его лице отразилось недоумение:

– Вот что странно, наыри, – прошептал он, – в лодке-то они не разговаривали. Как я на них ни взгляну, все мне казалось, что они в таком ужасе, словно я на бойню их везу. – Он покачал головой и снова пошел быстро. – Впрочем, они не всегда так себя вели.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

– Помню, они были такими радостными и оживленными девушками. Бывало, сидят у меня в лодке, болтают о занятиях, экзаменах и благородных мужчинах, которые им знаки внимания оказывают. А потом в один день они неожиданно замолкли. Словно кто-то потушил горевший в них свет.

– И когда это произошло? – Оджин заговорил резко, взгляд его стал колючим.

Рыбак сдвинул брови:

– Когда же это… Дайте подумать… Где-то в прошлом году? Кажется, в начале прошлого года.

– В самые первые его дни?

– Кажется, да.

Оджин покачал головой с выражением недоверия на лице. Мне не терпелось узнать, о чем он подумал, но тут наш проводник сказал:

– Мы пришли, наури!

Мы с Оджином стояли перед одинокой хижиной. Все, казалось, было здесь в порядке, если не считать двух цепочек следов – по направлению к хижине и прочь от нее. Идя по ним, мы очутились перед дверью в хижину. Оджин постучал по дверной раме.

– Медсестра Арам, ты дома? – Голос его звучал твердо и гулко. – Я инспектор Со из столичного отделения полиции.

Мы ждали.

Но в ответ не раздалось ни звука. Ни шагов, ни шороха, ни бормотания.

– Похоже, никого нет дома, – сказала я.

Оджин взялся за медную дверную ручку и потянул в сторону. Дверь поддалась.

– Однако дом не заперт.

Он отодвинул дверь, и мы увидели комнату, полную теней. Серый дневной свет, проникнув внутрь, осветил спину молодой женщины, лежавшей на низком столике лицом вниз, руки ее были прижаты к бокам.

– Она спит? – Рыбак, не отстававший от нас, испуганно подался назад. – Она… она, должно быть, спит?

Леденящая тьма хижины медленно просочилась в меня, и кровь застыла у меня в жилах. Я едва могла пошевелиться.

– Мы должны войти, – прошептала я Оджину.

Одним точным движением Оджин вынул из ножен меч, и его лезвие блеснуло, когда инспектор ступил в комнату. Я задержала дыхание, ожидая, что на него выпрыгнет убийца. Но все было тихо – женщина лежала на столе, рядом с ее телом стояла незажженная свеча. Все было спокойно и безжизненно.

Оджин сел на корточки рядом с женщиной, а я моментально скинула с ног деревянные башмаки на высокой подошве и вошла в комнату.

– Жива ли она, наыри?..

И замерла на месте, потому что у меня промокли носки. Скоро распахнутые глаза привыкли к темноте, и я увидела, что от тела женщины ко мне ведет след черной жидкости.

«Это всего-навсего кровь, – сказала я себе, стараясь унять сердцебиение. – Ты видела ее тысячу раз».

– Она мертва, – прошептал Оджин. Мне была видна лишь половина его лица, другая же тонула в серо-синем свете.

Я стянула с ног носки и, босая, осторожно подошла к окну и открыла его – в комнате стало светлее, и я смогла разглядеть бирюзово-синюю форму. Женщин была одета для работы, но что-то остановило ее на пути к двери.

Оджин подозвал меня к себе.

– Поможешь мне осмотреть ее?

Он поместил рукоять меча под тело и постарался приподнять его, поскольку не имел права коснуться женщины, пусть даже мертвой, хотя до этого, внезапно вспомнила я, он дотрагивался до меня, помогая перелезть через стену в Хёминсо, а также сесть на его лошадь. Я поспешила ему на помощь и, придерживая женщину за плечо, приподняла ей голову. Ее кожа была холодной, и мое лицо исказила гримаса. Для того чтобы понять, что женщина мертва, не требовалось нащупывать пульс. Ее глаза были подернуты туманной пленкой.

Кто-то перерезал ей горло.

– Кто мог сотворить такое? – прошептала я. Этот же вопрос преследовал меня и в Хёминсо. – Какое чудовище?

– Этого я не знаю, – ответил Оджин. – Знаю одно: медсестра Арам была знакома со своим убийцей. Она открыла преступнику дверь и впустила его. И заварила чай – для себя и для гостя. – На столике стоял чайник, которого я прежде не заметила, а также две чашки. Обе они были полными. На дне одной из них я увидела какое-то белое вещество.

– Можно опустить ее, наыри? – спросила я.

Оджин вытащил из-под тела рукоятку меча и кивнул.

Я вернула тело в прежнее положение. Потом достала из своего набора акупунктурных игл серебряную иголку. Взяла чашку со странным веществом и погрузила в него кончик иглы, и он постепенно почернел.

– Ее отравили, – прошептала я.

Оджин не отрывал взгляд от трупа.

– Откуда ты знаешь?

– Мы в Хёминсо часто прибегаем к этому методу. Если у нас возникает подозрение, что пациента отравили, мы кладем ему в рот серебряную булавку. – Я протянула ему иглу, он взял ее и внимательно изучил. – Серебро тускнеет при соприкосновении с серой. А саяк – яд на основе серы – очень легко купить в столице.

– Значит, медсестру Арам отравили… по всей вероятности, бросили яд в чай, стоило ей только отвернуться. А потом, когда она была уже без сил… – Оджин показал на тщательно уложенные волосы медсестры Арам, лишь немного растрепавшиеся сзади, – убийца схватил ее за шею и перерезал горло.

– Кто-то напал на трех женщин из дворца, – сказала я, чувствуя слабость в желудке. – На троих напал, двоих из них убил и в придачу к этому устранил, по крайней мере, трех свидетельниц. А в столице, как мне сказали, опять появились листовки с обвинением принца.

– Да. Я считаю, все эти зверства связаны между собой.

– Но как… – Ответ, казалось, был совсем рядом, прямо за завесой теней, и мне хотелось сорвать ее. Я хотелазнать.

Сунув руку в карман фартука медсестры, я достала ее жетон. Это действительно была медсестра Арам.

– Почему ее имя кажется мне таким знакомым? – прошептала я.

Меня грызло недовольство собой. Я поднялась на ноги и, скрестив руки на груди, смотрела в никуда пустым взглядом, пытаясь вспомнить. Никогда прежде я не встречала медсестру Арам или медсестру Кюнхи, поскольку мы работали в разное время; наши пути никогда не пересекались. Тогда, должно быть, кто-то говорил мне о ней… но кто? Я изо всех сил напрягала память.

Тут от двери раздался шепот:

– Она мертва?

Мы с Оджином резко повернулись и увидели медсестру Кюнхи: с нее стекала речная вода, черные волосы облепили лицо, словно водоросли. Кожа ее по-прежнему была синей, глаза – широкими и пустыми, будто две свежевыкопанные могилы. К ней подбежала запыхавшаяся Сульби.

– Прошу прощения, инспектор, – сказала тамо. – Она настояла на том, чтобы прийти. Начала кричать, и полицейский приказал отвести ее к вам.

Оджин подошел к медсестре Кюнхи, и я увидела, как у нее задрожали руки, а потом и все тело. Ее взгляд остановился на распростертом на столике теле. На трупе подруги.

– Я знаю, почему она мертва. – Ее голос дрожал, а потом она закрыла лицо испачканными в грязи руками. – И знаю, почему должна умереть я.