Джун Хёр Красный дворец

9

На следующий день землю укутала легкая пелена дождя. Под громкий хор птиц я, прикрывая руками волосы и тяжело дыша, торопилась в столицу. Полдня я пережидала настоящий ливень, и наконец он кончился – когда я вышла из дома, небо прояснилось. Но потом его снова затянуло облаками и стало темно.

Подобрав подол юбки, я оставила волосы на волю судьбы и припустила к резиденции отца. Его не должно было быть дома, поскольку днем он всегда работал в Министерстве юстиции. Сторож Квон же обязательно окажется на посту – хотя какой такой ценной информацией он может обладать? Но мать была права: в любом случае лучше не навлекать на себя гнев отца. И потому я буду вызнавать информацию не у него, а у других людей.

Я выскользнула из переулка на улицу Тонхвамунро. И через несколько шагов увидела отделение полиции – его яркая крыша вздымалась над морем латаных хижин, похожих на темные дождевые облака. Увидела я также стоящих перед ним полицейских, которые с кем-то разговаривали. Мой взгляд метнулся к самому высокому из них, чье лицо скрывала стекающая с полей черной шляпы вуаль дождя. Тут он поднял взгляд, и два знакомых глаза проследили за тем, как я иду по улице. Оджин едва заметно кивнул мне, и я ответила ему тем же.

Увидев его, я пошла дальше куда увереннее и добралась наконец до северного района, представляющего собой скопление особняков с блестящими от дождя черными крышами, в которых живут люди могущественные и богатые. Скоро я дошла до отцовского дома – запыхавшаяся, замерзшая, но полная решимости.

Я колотила кулаком в ворота до тех пор, пока мне не открыл сторож; брови у него взлетели на лоб от удивления. Он сразу же узнал меня – очевидно, вспомнил, как я целыми часами простаивала перед этими самыми воротами на цыпочках в надежде хоть краем глаза увидеть отца.

– Молодая госпожа. – Он снова с беспокойством оглядел меня. – Его нет дома. Он еще утром отправился на работу.

– Но… но я проделала весь этот путь… – Я немного попереминалась с ноги на ногу, а затем обратила на него расстроенный взгляд. – Я хотела задать его светлости Сину один очень важный вопрос, и мне очень нужно получить на него немедленный ответ. Но есть надежда, что с этим поможешь мне ты.

– Да? Вопрос? – На лице сторожа отразилось сомнение. – Конечно.

– Ты слышал о резне в Хёминсо, случившейся четыре дня тому назад? Его светлость Син упоминал о ней?

Стражник быстро огляделся по сторонам и тихо сказал:

– Нам приказали молчать об этом.

– Почему?

– Я вас умоляю, молодая госпожа. Я бы не… Я ничего не знаю!

И тут я прибегла к стратегии, которую выработала прошлой бессонной ночью, лежа на циновке.

– Мне сказали, господин Син под подозрением, – прошептала я. – Он поэтому не хочет, чтобы люди болтали о убийствах? – Я нахмурилась и покачала головой. – Все это меня тревожит. Как ты понимаешь, если он действительно имеет к отношение к преступлению, то накажут всех его домашних. Тебя, вероятно, отправят в ссылку или, хуже того…

– К-кто так говорит? – Он посмотрел на меня обезумевшим взглядом. – Это возмутительно.

– Я тоже так считаю, потому и пришла сюда. Я очень волнуюсь. С какой стати кому-то подозревать его светлость Сина? Тебе что-нибудь об этом известно? Я пытаюсь убедить инспектора наказать тех, кто распространяет подобные слухи.

– Мне известно, что господин Син невиновен, и командир тоже это знает!

Я почувствовала, как напряглись мои плечи.

– Командир Сон? – Одно это имя вызывало во мне панику. – Он приезжал сюда?

– Командир Сон разговаривал с его светлостью за чаем. Я подслушал кусочек их разговора. По всей видимости, когда его светлость Син возвращался домой от своей любовницы Пак незадолго до окончания комендантского часа, он видел, как убийца спасался бегством…

– Подожди, – перебила его я. – Откуда его светлости было знать, что это и есть убийца?

– Командир задал тот же самый вопрос! Убийца налетел на него и что-то уронил. Не знаю точно что. Но его светлость Син сказал, что эта вещь была вся в крови и он не стал подбирать ее – а на следующий день ее там уже не оказалось. Убийца поспешил скрыться, и разглядеть его не удалось. Было еще темно. – Он опять нервно посмотрел по сторонам, а затем схватился за створку ворот, словно приготовился запереть их передо мной. – Мне нужно идти, молодая госпожа.

Силы к этому моменту покинули меня, мои колени дрожали.

– Спасибо тебе, – сказала я так тихо, что вряд ли он услышал меня за стуком дождевых капель. – Ты очень и очень помог…

– Пожалуйста, не говорите господину Сину, что я рассказал вам все это!

– Конечно, не скажу, – ответила я и добавила: – Давай притворимся, что этого разговора вообще не было. Но я сделаю все, чтобы никто больше не задавал вопросы его светлости.

Не успела я развернуться, как ворота захлопнулись, и я сбросила маску. Я долго стояла перед особняком, пригвожденная к месту добытыми сведениями. Отец верил, что видел убийцу, причем примерно в то самое время, когда наследный принц Джанхон слонялся по столице. Был ли он тем подозреваемым, с которым столкнулся отец? Но отец был уверен в невиновности принца. Почему?

Я застыла на месте, потому что задалась таким вот вопросом: «Вероятно, отец может доказать невиновность принца?»

Дождь внезапно прекратился, и тут меня вернула к действительности нависшая надо мной тень – я совершенно неожиданно увидела рядом с собой Оджина, держащего над моей головой большую соломенную накидку.

– Инспектор Со? – изумилась я. – Что вы здесь делаете?

Он продолжал смотреть на дом отца. Медленно расправляя у меня на голове накидку, он спросил:

– Что привело тебя сюда в такую погоду?

– Я хотела кое-что выяснить об отце. Мать сказала…

– Давай сначала поищем какое-нибудь укрытие. – Его шляпа и халат были совершенно мокрыми. Потом, после небольшой паузы, он спросил: – Ты ела?

Я моргнула:

– Прошу прощения?

Он слегка потянул за накидку, и она упала мне на лицо, грозя поглотить меня целиком. Я тут же оттолкнула ее и успела заметить, как с лица инспектора исчезает озорная полуулыбка.

– Почему вы здесь, наыри? – снова спросила я.

– У нас в участке оказались лишние накидки от дождя, а тебе такая явно была нужна. Но у меня ушло какое-то время, чтобы отыскать тебя. – Бросив последний взгляд на дом, он развернулся и пошел прочь, а я озадаченно смотрела ему вслед.

– Пошли, медсестра Хён. Я куплю тебе горячей еды.

– Почему…

– У меня есть вопросы к тебе и есть что рассказать. К тому же это дело не раскроется само собой, если ты вдруг заболеешь.

Я сидела под козырьком тростниковой крыши харчевни. Боясь, как бы меня снова не заметили рядом с молодым инспектором, я так низко натянула накидку на лицо, что видела лишь халат Оджина, его подбородок и капли, продолжающие падать с полей его шляпы.

– Так зачем ты приходила в дом отца? – спросил он.

Пока мы ждали еду, я рассказала ему обо всем, что узнала от отцовского сторожа. Говорила я очень тихо, чтобы мои слова не долетели до кого-либо еще. Когда кто-то проходил мимо, я замолкала, а потом, наклонившись вперед, шепотом продолжала свой рассказ.

– Разве вы не согласны со мной, наыри? – спросила я несколько вызывающе. – Мой отец подтверждает алиби принца, и, значит, его высочество невиновен. И я задаюсь таким вот вопросом: почему принц не говорит правды? Ведь у него есть алиби, он не может быть убийцей.

– Если его высочество предоставит это алиби, то признает, что той ночью уходил из дворца. Возможно, его больше страшит гнев короля, чем слухи, которые о нем ходят. – Повисло довольно продолжительное молчание, я почти слышала, как роятся мысли у него в голове. – Твой отец… он связан с партией старых. А эта партия – конкурент принца, и твой отец, похоже, не хочет, чтобы его воспринимали как соратника его высочества.

Наш разговор застопорился, когда принесли еду: кукпап[29] в черных глиняных мисках, гарнир и салат. В животе у меня заурчало, и я поняла вдруг, что у меня целый день крошки во рту не было. Сначала я съела любимые мной кусочки мяса, затем отправила в рот ложку рисового супа, потом еще одну и тут заметила, что Оджин ничего не ест. Он, казалось, всецело погрузился в свои мысли, но потом наконец пробормотал:

– Это было трудно? Быть ребенком его светлости Сина?

Ложка застыла у меня в руке, в груди возникло неприятное чувство тревоги.

– Я не настоящая его дочь. То есть, конечно, настоящая. Но незаконнорожденная.

– Пусть так. Но все же он твой отец. А ты его дочь.

Я невесело рассмеялась:

– Он видит во мне лишь простолюдинку. – Оджин молчал, и я пожалела о сказанном, но потом убедила себя, что мне это безразлично. Не имело никакого значения, что он думает обо мне. Мы вместе для того, чтобы расследовать преступление, и становиться друзьями в наши планы не входит.

– Моя мать постоянно объясняла мне, что все люди равны, – сказал Оджин тихо и сдержанно, словно говорил о человеке из далекого прошлого. – Она не сомневалась, что каждый появившийся на свет – дитя небес и земли, что мы ничем не отличаемся друг от друга. Это доказывает и история; бывало, что рабы, сражавшиеся на войнах, становились министрами или генералами. – Он тихо рассмеялся: – Моя бабушка полагала, что рабам следует убивать своих хозяев, сжигать свидетельства того, что они рабы, и никогда больше не попадать под власть кнута.

Я смотрела на него из-под соломенной накидки и размышляла о его странной семье. Оджин сидел прямо, расправив плечи, и казался воплощением спокойствия, но его ресницы были опущены.

– До того дня, когда умерла моя мама, я не знал, что она была чхонмин, вульгарной простолюдинкой. Отец сбежал с ней, поскольку браки между представителями разных сословий запрещены. Когда она умерла, к нам явились наши богатые родственники – оговорить ее и отпраздновать ее смерть. Отец в ярости разбил всю посуду, все горшки и миски…

Оджин посмотрел на небольшие шрамы на своей ладони, и я задумалась, а не больше ли у нас общего, чем я полагала поначалу.

– Прости, если обижаю тебя, но я никогда особенно не любил твоего отца, – сказал он чуть слышно, взяв палочки для еды. – Я видел, как он поступает с просьбами и жалобами тех, кто ниже его; он коррумпирован и несправедлив и берет взятки. И на твоем месте я бы не стал переживать о том, как он к тебе относится.

Я сидела совершенно неподвижно, боясь пошевелиться, боясь осознать смысл его слов.

Боясь согласиться с ним.

Я никогда не думала об отце в таком плане – как о человеке, который далеко не добр и не благороден.

Оджин подцепил палочками кусочки мяса из своего нетронутого супа и переложил их в мою миску. Словно он заботился обо мне, словно я небезразлична ему. И конечно же, так оно и было – ведь я была его информантом, его единственным источником сведений о том, что происходит во дворце.

Он как ни в чем не бывало переменил тему нашего разговора:

– Мне бы хотелось расспросить твоего отца об убийствах в Хёминсо. Но только если ты не имеешь ничего против.

– Вы можете… – сказала я, пытаясь посмотреть на происходящее его глазами. – Только он ни в коем случае не должен понять, что мы с вами работаем вместе.

– Разумеется. Я скажу ему, что в ту ночь его видели.

– Инспектор! – Отчаянный крик пронзил воздух и оборвал наш разговор. – Инспектор Со!

Кричал полицейский, продирающийся сквозь толпу вымокших под дождем людей. Одной рукой он придерживал шляпу, другой – вытирал мокрое от дождя лицо. Прежде чем он успел разглядеть меня, я надвинула накидку еще ниже на лицо. И из-под нее смотрела, как запыхавшийся полицейский идет по лужам и останавливается прямо перед нами.

– Инспектор! Слава небесам, я нашел вас! – крикнул он. – Вас все отделение полиции ищет!

– А в чем, собственно, дело? – резко спросил Оджин.

– Командир Сон и другие полицейские уже ушли вперед. А мне приказали найти вас. – Полицейский замолчал, чтобы перевести дыхание, а затем продолжил дрожащим голосом: – Двое мужчин рыбачили на реке Хан и обнаружили еще одно тело. Это опять женщина из дворца!

Оджин оставил на столе деньги и тихо сказал мне:

– Не ходи за нами. Тебя много кто может увидеть. – И с этими словами он исчез за синей завесой дождя.

Я послушно просидела на месте несколько минут, а потом вскочила на ноги. Я должна была увидеть мертвую женщину собственными глазами, потому что кто его знает, на что способен командир? Может, он похоронит тело прежде, чем оно заговорит?

Над рекой Хан висел густой туман, скрывавший выстроившиеся вдоль воды хижины, равно как и причаленные к берегу длинные деревянные лодки, бамбуковые паруса которых пронзали небо сотнями иголок.

Я тайком следовала за тремя силуэтами – за Оджином, полицейским и несущей носилки тамо. Ноги у меня болели, потому что приходилось шагать по грязи, доходившей до лодыжек. Я уже несколько раз поскользнулась и чуть было не упала. Подол моей юбки стал коричневым, в лицо летели брызги и небольшие комки грязи. Я пачкала ею руки, пытаясь убрать с лица мокрые волосы.

Скоро я стала различать впереди фигуры других людей. И услышала голос командира Сона еще до того, как увидела его, – он приказывал полицейским разделиться на группы и идти или плыть на лодках во всех четырех направлениях в поисках свидетельств и улик. Подойдя достаточно близко, я разглядела его мощную фигуру и седую бороду. Но он тут же куда-то ушел, и его спина исчезла в тумане.

– Сюда, наыри. – Полицейский повел Оджина и тамо к лодке, управляемой рыбаком с обветренным лицом. – Труп на другом берегу реки.

Я поспешила подойти ближе и сумела разглядеть лицо тамо. С него на меня смотрели широко посаженные глаза. Я знала эту девушку.

– Сульби-я!

– Ыйнё-ним! – вскричала она, и ее обескураженное лицо просветлело. Только тогда Оджин обернулся. – Что ты здесь делаешь? – спросила она.

Подобрав юбку, я быстрым шагом подошла к ней.

– Сульби-я, я слышала о том, что тут произошло. Нужна ли тебе помощь…

– Кто ты такая? – прорычал полицейский. – Тут работает полиция.

– Я нечаянно услышала, господин, что убита женщина из дворца. – Я вперила немигающий взгляд в полицейского и старалась не смотреть на Оджина, чьи глаза, как я чувствовала, буравили меня. – Я могу вам помочь, ведь я нэ-ыйнё.

Полицейский фыркнул:

– Ты никак не можешь…

– Она может присоединиться к нам, – оборвал его Оджин.

– Она… она может?.. – Полицейский заморгал, точно рыба. – Она?

– Да, она.

Не задерживаясь больше, мы пошли к лодке, и внутри у меня все затряслось, когда я ступила в нее, – дощатый пол раскачивался так сильно, что казалось, я пытаюсь устоять на вздымающихся волнах. Но я умудрилась сохранить равновесие и нашла себе местечко рядом с Сульби, поближе к корме, мужчины же сели на носу этой узкой, но длинной лодки.

– Кто жертва? – шепотом спросила я.

– Пока не знаю, – ответила она. – И полицейские, похоже, тоже. По одежде можно судить, что она из дворца. Они не искали у нее жетон, удостоверяющий личность.

– Почему?

– Ну ты же знаешь законы. Конфуцианский этикет. Полицейским запрещено прикасаться к женщинам – и к подозреваемым, и к жертвам. – Сульби с силой провела ладонью по юбке. И тихо, в расчете, что услышу только я, призналась: – Я так устала от того, что все время приходится иметь дело с трупами, но женщин то и дело убивают.

Над нами нависали молчание и синий туман, вокруг были видны только чернильно-черные волны. Стояла тишина. Было слышно лишь, как погружаются в воду и поднимаются весла.

– Тебе известно, как она умерла? – спросила я свою знакомую, бросив быстрый взгляд на Оджина. Плечи его, казалось, были сильно напряжены, лицо слегка повернуто к нам, словно он подслушивал наш разговор. – И можно ли связать ее смерть с резней в Хёминсо?

– Я знаю, что ее ударили дубинкой по голове, а тело нашли на берегу реки, лицом в воду, – ответила Сульби. – Рядом с местом убийства обнаружили все те же листовки.

– Вон там! – крикнул рыбак. – Я их вижу.

Туман расступился, будто отдернули занавески, и перед нами предстала небольшая группа полицейских, столпившихся на берегу вокруг трупа. За их спинами я смогла разглядеть лишь волосы и стопу жертвы – одна нога у нее была босой.