Джулия Куин
Точно как на небесах
– Понятно.
– А ты? – спросил он.
Она растерянно моргнула.
– Ты собираешься в Лондон на сезон?
Она отказывалась верить собственным ушам. Он что, издевается? Мыслимое ли дело, чтобы девица на выданье не собиралась на Лондонский сезон? Можно подумать…
– Ты смеешься надо мной? – подозрительно поинтересовалась она.
– Нисколько, – возразил он. С улыбкой.
– Это не смешно, – возмутилась Гонория. – Можно подумать, у меня есть выбор. Мне обязательно надо ехать на сезон. Отчаянно необходимо.
– Отчаянно, – с явным недоверием повторил он.
Скептическое выражение часто появлялось на его лице.
– Я непременно должна найти себе мужа в этом году.
Она удрученно покачала головой. Вместо крика души получилось пустое, вздорное заявление. Какая банальность – барышня, мечтающая о свадьбе. В свете таких хоть пруд пруди. Однако Гонория стремилась обзавестись супругом не для того, чтобы демонстрировать подругам обручальное кольцо и упиваться эффектным статусом молодой замужней дамы. Ей хотелось иметь свой дом. Семью – большую, шумную, в которой иногда непосредственное проявление чувств одерживает верх над хорошими манерами.
Она до смерти устала от гнетущей тишины опустевшего родительского дома, где порой за целый день не слышала ничего, кроме звука собственных шагов.
Ее могло спасти только замужество. Других вариантов не было.
– Ну, полно, Гонория, – сказал Маркус, и ей не требовалось смотреть на его лицо, потому что она и так отлично знала, какое на нем выражение – снисходительное, скептическое и немного скучающее. – Полагаю, твоя жизнь не настолько ужасна. Не стоит драматизировать ситуацию.
Гонория стиснула зубы. Такой тон совершенно выводил ее из себя и отбивал всякое желание что бы то ни было объяснять. Напрасный труд.
– Тут нечего обсуждать. Забудь, – пробормотала она.
Маркус умудрился даже вздохнуть с видом явного превосходства.
– Вряд ли ты найдешь мужа здесь.
Она плотно сжала губы, сожалея, что затронула эту тему.
– Студенты Кембриджа слишком молоды, – заметил он.
– Они того же возраста, что и я, – отозвалась она, угодив прямиком в расставленную ловушку.
Разумеется, Маркус не опустился до злорадства. Он просто сделал вывод:
– Вот зачем ты приехала в Кембридж? Чтобы завести знакомство с теми студентами, которые еще не отправились на каникулы в Лондон?
Глядя прямо перед собой, она упрямо произнесла:
– Я сказала тебе – мы приехали сюда, чтобы слушать лекции.
Он кивнул:
– На греческом.
– Маркус!
Он усмехнулся. Точнее, на его лице промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее усмешку. Он всегда был таким серьезным, таким непроницаемо-сдержанным, что вместо усмешки у него получалась полуусмешка, а вместо улыбки – полуулыбка, и эти «мимолетные половинки» чаще всего ускользали от внимания окружающих. Слава Богу, Гонория знала его достаточно хорошо. Любой другой на ее месте подумал бы, что Маркус начисто лишен чувства юмора.
– Это по какому поводу?
Она вздрогнула и посмотрела на него:
– Что по какому поводу?
– Ты закатила глаза.
– Разве?
О Господи, Маркус в своем репертуаре. Откровенно говоря, Гонория понятия не имела, что там секунду назад происходило с ее глазами, и отнюдь не жаждала оставаться объектом столь пристального наблюдения.
Она посмотрела в окно:
– Как ты думаешь, дождь утих?
– Нет, – ответил он, не потрудившись повернуть голову хотя бы на дюйм.
В самом деле, зачем? Вопрос получился глупым, но ведь Гонория задала его исключительно для того, чтобы сменить тему. А дождь… Дождь по-прежнему беспощадно барабанил по крыше кареты.
– Давай я отвезу тебя к Ройлам, – любезно предложил Маркус.
– Нет, спасибо. – Гонория чуть вытянула шею и попыталась сквозь стекло окна, ливень и еще одно стекло, витринное, разглядеть, что творится в лавке мисс Пиластер. Разумеется, она ровным счетом ничего не увидела, зато получила прекрасную возможность под благовидным предлогом не смотреть на Маркуса. – Мне лучше присоединиться к подругам.
– Ты не голодна? – осведомился он. – Я заезжал в кондитерскую Флиндла и прихватил с собой немного пирожных.
У нее загорелись глаза.
– Пирожных?
Это слово она не столько произнесла, сколько выдохнула. Или даже простонала. Но ничуть не смутилась. Как только речь заходила о сладостях, между нею и Маркусом возникало полнейшее взаимопонимание. Они оба были отъявленными сладкоежками и при виде блюда с пирожными и печеньем частенько теряли самообладание, наперегонки уплетая обожаемые лакомства.
Дэниел, относившийся к десерту весьма прохладно и наблюдавший эту картину со стороны, неизменно говорил, что они ведут себя «наподобие дичайших дикарей», и каждый раз Маркус в ответ оглушительно хохотал, а Гонория никак не могла понять, в чем причина столь бурного веселья.
Он наклонился и что-то достал из стоявшей у его ног коробки.
– Ты по-прежнему неравнодушна к шоколаду?
– Более чем, – просияла Гонория от избытка чувств.
И возможно, от предвкушения тоже.
Он рассмеялся:
– Помнишь тот праздничный торт? Кухарка приготовила его…
– Тот самый? До которого добралась собака?
– Я с трудом удержался от слез.
– По-моему, я не удержалась.
– Я успел попробовать маленький кусочек.
– А я нет, – сокрушенно сказала она. – Но запах был изумительный.
– О да, – мечтательно протянул он, словно продлевая сладостные воспоминания. – И запах, и вкус.
– Пса звали Лютик. Знаешь, мне всегда казалось, что этот Лютик пробрался в дом не без помощи Дэниела.
– Конечно, это Дэниел все подстроил, – согласился Маркус. – Достаточно было взглянуть на его физиономию…
– Надеюсь, ты поколотил его?
– Я не оставил на нем живого места, – заверил он.
Она широко улыбнулась, но все же спросила:
– Ты преувеличиваешь?
– Немножко, – с улыбкой ответил он.
И протянул ей дивное шоколадное пирожное, аппетитно выглядывающее из белоснежной хрустящей обертки. А как оно пахло! Гонория глубоко вдохнула, радостно впитывая божественный аромат.
Потом посмотрела на Маркуса и опять улыбнулась. Потому что на мгновение почувствовала себя девочкой из недавнего прошлого. Той девочкой, которой принадлежал весь мир, яркий, солнечный, обещающий только счастье. До сих пор она даже не сознавала, как ей не хватает этого ощущения безмятежной легкости, возникающей, когда рядом есть кто-то, кто знает тебя целиком и полностью и с кем можно просто от души посмеяться.
Не странно ли, что таким человеком оказался именно Маркус?
Хотя если вдуматься, в этом не было ничего странного.
Она взяла у него пирожное и застыла в нерешительности.
– Боюсь, у меня нет никаких предметов сервировки, – смущенно произнес он.
– Может получиться ужасный беспорядок, – отозвалась Гонория.
На самом деле это была завуалированная просьба, и понимать ее следовало так: «Пожалуйста, скажи, что тебе будет только приятно, если я усею крошками всю твою карету».
И он сказал:
– Возьму-ка я тоже пирожное. Чтобы ты не чувствовала себя одиноко.
Гонория подавила улыбку.
– Очень великодушно с твоей стороны.
– Долг джентльмена велит мне поступить именно так.
– Съесть пирожное?
– Это одна из наименее обременительных составляющих долга джентльмена, – признал он.
Гонория хихикнула и наконец попробовала шоколадное лакомство.
– Ох!
– Вкусно?
– Божественно. – Она откусила еще кусочек. – Как на небесах. И даже выше.
Он хмыкнул, а потом открыл рот, раз… другой… И от шедевра кондитерского искусства ничего не осталось.
Гонория наблюдала за этим стремительным процессом в некотором изумлении. Конечно, пирожное было не слишком большим, но все-таки. Она предпочитала откусывать понемногу, чтобы растянуть удовольствие.
– Ты всегда так делала, – заметил Маркус. Она подняла глаза:
– Как?
– Специально ела свой десерт медленно, чтобы помучить остальных.
– Мне нравится есть вкусные вещи без спешки. – Она лукаво взглянула на него и пожала плечами. – А мучаешься ты или нет, меня не касается. Это твои трудности.
– Бессердечная, – проворчал он.
– С тобой – всегда.
Он рассмеялся. Опять. Удивительно. Неужели в частной жизни он оставался прежним Маркусом, таким, каким его привыкли видеть в Уиппл-Хилле? Там он был подлинным членом семьи Смайт-Смит и даже принимал участие в их кошмарных домашних спектаклях. Правда, ему неизменно доставалась роль дерева, и Гонорию это страшно забавляло.
Ей нравился тот Маркус. Она его просто обожала.
Но в последние годы он словно исчез, а его место занял молчаливый, сумрачный человек – лорд Чаттерис. И это было очень печально. Может быть, даже не столько для нее, сколько для него самого.
Старательно игнорируя насмешливые взгляды Маркуса, она неторопливо доела свое пирожное, затем милостиво приняла предложенный носовой платок, вытерла руки и, возвратив платок, поблагодарила:
– Спасибо.
Он кивнул.
– Когда ты собираешься…
Его прервал громкий стук в окно. Гонория посмотрела на маячившую за окном фигуру и различила знакомые цвета на ливрее.
– Прошу прощения, сэр, – сказал лакей. – Я ищу леди Гонорию.
– Она здесь.
– Это… э… – Гонория замялась. Она понятия не имела, как его зовут, но точно знала, что ему было поручено сопровождать компанию юных леди в походе за покупками. – Он служит у Ройлов. – Смущенно взглянув на Маркуса, она встала и пригнулась, чтобы выйти из кареты. – Мне пора. Подруги заждались.
– Я заеду навестить тебя завтра.
– Что?! – Гонория так и застыла в позе согбенной старушенции.
Маркус саркастически приподнял бровь:
– Уверен, почтенная дама, у которой ты гостишь, не станет возражать.
Гонория очень живо представила себе, как именно «не станет возражать» миссис Ройл, когда услышит, что ее дом намерен посетить неженатый граф идеального – чуть меньше тридцати – возраста. Потребуются немалые усилия, чтобы убедить ее не устраивать праздничные торжества с парадом.
– Я убеждена, что тебе окажут чудесный прием.
– Хорошо. – Он откашлялся. – Мы слишком долго не виделись.
Гонория посмотрела на него озадаченно. Наверняка он забывал о ее существовании, как только покидал Лондон, где они время от времени случайно встречались в светских гостиных.
– Рад, что ты в порядке, – отрывисто произнес он.
Гонория не могла понять, чем ее так поразило это банальное высказывание. Но в нем было что-то необычное.
Определенно было.
Убедившись в том, что Гонория в сопровождении лакея Ройлов благополучно добралась до галантерейной лавки и скрылась за дверью, Маркус три раза постучал по стенке экипажа, подавая знак кучеру. Карета тронулась с места.
Маркус удивился, увидев Гонорию в Кембридже. Не то чтобы он пристально следил за ней, но все-таки ему казалось несколько странным, что она гостит у его ближайших соседей, а он ничего об этом не знает.
Как и о том, каковы его собственные планы на предстоящий светский сезон. Более того, он даже не приступал к их обдумыванию, и отнюдь не по причине необыкновенной занятости. Нет, он не солгал, когда сказал Гонории, что у него много дел, но к этому следовало бы добавить одну немаловажную деталь – ему попросту не хотелось ехать в столицу. Дела служили скорее поводом, чем причиной, и вовсе не требовали его неотлучного присутствия в Кембриджшире.
Он терпеть не мог светские сезоны. Ненавидел их. Но раз уж Гонория преисполнилась желанием во что бы то ни стало срочно обзавестись мужем, значит, ему надо поехать в Лондон, проследить за ее действиями и не позволить ей совершить роковую ошибку.
В конце концов, он дал клятву.
Дэниел Смайт-Смит был его ближайшим другом. Вернее, единственным. Единственным настоящим другом.
Множество знакомых – и один настоящий друг.
Так распорядилась жизнь.
Но Дэниелу пришлось уехать. Теперь, если его последнее письмо не устарело, он находился где-то в Италии. Надежда на его возвращение оставалась весьма призрачной, покуда в Англии жил и здравствовал обуреваемый жаждой мести маркиз Рамсгейт.
История, начавшаяся как нелепое недоразумение, обернулась настоящим кошмаром. Маркус убеждал Дэниела не играть в карты с Хью Прентисом. Но нет, Дэниел лишь смеялся. Ему страшно хотелось попробовать свои силы. Прентис всегда выигрывал. Всегда. Он был чертовски способным, этот умник Хью. Математика, физика, история – все давалось ему без труда, даже университетские профессора узнавали от него много нового. Садиться с ним за карточный стол было абсолютно бессмысленно. Он не ловчил, просто раз за разом выигрывал благодаря нечеловеческой памяти и особому устройству мозгов. Мир представлялся ему набором разной сложности схем и формул.
Во всяком случае, нечто подобное он говорил Маркусу, когда они учились в Итоне. Откровенно говоря, Маркус так до конца и не разобрался в его заумных объяснениях, хотя считался вторым лучшим учеником по математике. Но Хью… Он был вне конкуренции.
Трезвомыслящий человек никогда не стал бы играть в карты с Хью Прентисом, но в тот вечер Дэниел мыслил отнюдь не трезво. Он прибыл в компанию прямо из постели некой девицы, хорошенько выпил, сел напротив Хью и…
Выиграл.
Даже Маркус не мог в это поверить.
Не то чтобы он заподозрил Дэниела в нечестности. Никто не заподозрил Дэниела в нечестности. Все его любили. Все ему доверяли. И одновременно все знали, что у Хью Прентиса выиграть невозможно.
А Хью был пьян. И Дэниел был пьян. И все вокруг были пьяны. Поэтому когда Хью опрокинул карточный стол и обвинил Дэниела в мошенничестве, в комнате поднялся жуткий гвалт, и остановить это безумие было некому.
Маркус и по сей день не знал, что в точности было сказано, но через несколько минут стало ясно – Дэниел Смайт-Смит и Хью Прентис встречаются на рассвете. Дуэль на пистолетах.
Оставалось надеяться, что к назначенному часу противники протрезвеют и осознают собственный идиотизм.
Хью стрелял первым, его пуля слегка задела левое плечо Дэниела. Все возмущенно ахнули – выстрел в воздух был бы куда более уместным. А тем временем Дэниел поднял правую руку и выстрелил в ответ.
Тысяча чертей! Он никогда не отличался особой меткостью, но на сей раз не промахнулся и ранил Хью в бедро. Кровь била фонтаном. Маркуса мутило при одном воспоминании об этом. Хирург крикнул, что пуля, вероятно, пробила артерию, ничем иным нельзя объяснить столь сильное кровотечение. Трое суток Хью находился между жизнью и смертью, и никто особенно не задумывался о его раздробленном суставе.
Хью выжил и даже понемногу ходил, но только опираясь на трость. А его отец – чрезвычайно влиятельный и чрезвычайно свирепый маркиз Рамсгейт – поклялся отомстить. В результате Дэниелу пришлось бежать в Италию.
В порту, перед самым отплытием корабля, в последнюю минуту перед разлукой он торопливо попросил:
– Присмотри за Гонорией, хорошо? Не дай ей выйти замуж за какого-нибудь кретина.
Разумеется, Маркус согласился. Разве он мог ответить по-другому? Но он никогда не рассказывал Гонории про обещание, данное ее брату. Это только осложнило бы дело. Ему и без того хватало хлопот. Если бы она узнала, что он приставлен к ней в качестве опекуна, то неизбежно пришла бы в ярость и стала бы действовать ему назло.
Непременно. Он в этом не сомневался.
Не потому, что Гонория отличалась особенным своенравием. В общем и целом она была вполне разумной девушкой. Однако даже самые разумные существа женского пола отчего-то считают своим долгом перечить всякому, кого заподозрят в попытках ими командовать.
Он наблюдал за ней издали и без лишнего шума, ненавязчиво отвадил одного-двух претендентов.
Или трех.
Ну может быть, четырех.
Он дал слово Дэниелу.
А Маркус Холройд был не из тех, кто нарушает свое слово.
Глава 2
– Когда он приедет?
– Я не знаю, – ответила Гонория и вежливо улыбнулась, хотя юные леди, собравшиеся в серебристо-зеленой гостиной дома Ройлов, задавали этот вопрос уже в седьмой раз.
Вчерашняя встреча с Маркусом была всесторонне обсуждена, препарирована и проанализирована, а леди Сара Плейнсуорт, кузина и одна из ближайших подруг Гонории, даже попыталась увековечить событие в поэтической форме.
– Его явление настало, – нараспев продекламировала Сара. – Когда вода с небес стекала.
Гонория чуть не поперхнулась чаем.
– А героиня утопала…
Сесили Ройл, прикрывая чашкой лукавую улыбку, поинтересовалась:
– Может быть, пока не поздно, перейдешь на белый стих?
– …бедняжка мучилась, страдала…
– Я действительно мерзла, – вставила Гонория.
Айрис Смайт-Смит, еще одна кузина Гонории, со свойственным ей холодным спокойствием заявила:
– Сейчас я мучаюсь и страдаю. Особенно мои уши.
Гонория строгим взглядом призвала Айрис быть повежливее, но та лишь пожала плечами.
– …В бессилии изнемогала…
– Неправда! – запротестовала Гонория.
– Не надо спорить с гением, – сладко произнесла Айрис.
– …Спасения страстно алкала…
– Чем дальше, тем хуже, – вздохнула Гонория.
– А мне это начинает нравиться, – заметила Сесили.
– …Мысленно тихо стонала… Гонория фыркнула:
– Право, довольно!
– По-моему, она прямо-таки творит чудеса, – сообщила Айрис, – учитывая сложность выбранной стихотворной формы.
Она посмотрела на внезапно замолчавшую Сару и выжидательно склонила голову набок. Гонория и Сесили сделали то же самое.
Рот Сары был открыт, левая рука – торжественно вытянута вперед, но с рифмами явно вышла заминка.
– Скакала? – предложила Сесили. – Толкала?
– Рассудок теряла? – решила помочь Айрис.
– Я его неизбежно потеряю, – язвительно откликнулась Гонория, – если послушаю вас еще немного.
Сара рассмеялась и уселась на диван.
– Граф Чаттерис, – вымолвила она со вздохом. – Никогда тебя не прощу! Почему ты не представила меня ему в прошлом году?
– Я тебя представила! – возразила Гонория.
– Ну значит, тебе следовало сделать это дважды, – не растерялась Сара. – Для верности. Кажется, за весь сезон он сказал мне пару слов, не больше.
– Мне тоже, – ответила Гонория.
Сара наклонила голову и недоверчиво приподняла брови.
– Он не особенно общителен, – пояснила Гонория.
– Зато очень красив, – подала голос Сесили.
– Ты так думаешь? – откликнулась Сара. – Я нахожу его слишком мрачным и задумчивым.
– Мрачная задумчивость делает мужчину красивым, – твердо произнесла Сесили, не дожидаясь, пока Гонория выскажет свое мнение.
– Боже, я очутилась в скверном романе, – объявила Айрис, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Однако ты так и не ответила. – Сара посмотрела на Гонорию. – Когда он приедет?
– Я не знаю, – в восьмой раз повторила Гонория. – Он не сказал.
– Невежливо, – прокомментировала Сесили, потянувшись за печеньем.
– Он всегда такой, – слегка пожала плечами Гонория.
– Самое интересное, – пробормотала Сесили, – что тебе хорошо известно, какой он «всегда».
– Они знают друг друга десятки лет, – сказала Сара. – Века.
– Сара…
Гонория любила кузину. Даже очень. Но порой ей приходилось напоминать себе об этом.
Сара лукаво улыбнулась и озорно сверкнула темными глазами:
– Раньше он называл ее Букашкой.
– Сара! – возмутилась Гонория. Она совершенно не желала придавать широкой огласке тот факт, что человек, носящий титул графа, некогда обнаруживал в ней сходство с насекомым. – Мне было семь лет.
– А ему сколько? – спросила Айрис. Гонория на секунду задумалась.
– Очевидно, тринадцать.
– Тогда все ясно. – Сесили пренебрежительно махнула рукой. – Мальчишки – настоящие чудовища.
Гонория молча кивнула. У Сесили семь младших братьев. Ей виднее.
– И все же, – таинственно начала Сесили, – ваша неожиданная встреча представляется мне совершенно поразительной.
– Редкостная случайность, – согласилась Сара.
– Как будто он тайно следил за тобой, – добавила Сесили, наклоняясь вперед и все шире распахивая глаза.
– Какая чепуха, – отозвалась Гонория.
– Да, конечно, – спохватилась Сесили и бодро перешла на нормальный деловитый тон: – Разумеется, ничего подобного не было. Просто может показаться, что это так.
– Он живет неподалеку, – сказала Гонория, неопределенно махнув рукой в произвольном направлении.
Она вообще плохо ориентировалась на местности и не смогла бы показать, где север, даже если бы от этого зависела ее жизнь. К тому же откуда ей было знать, с какой стороны от Кембриджа находится Фензмор и как до него добраться.
– Его земли примыкают к нашим, – сказала Сесили.
– Вот как? – тотчас откликнулась Сара. С огромным интересом.
– Вернее, они окружают наши, – хихикнула Сесили. – Этому человеку принадлежит половина Северного Кембриджшира. Полагаю, его владения граничат с Брикстеном на севере, на юге и на западе.
– А на востоке? – осведомилась Айрис. И специально для Гонории добавила: – По-моему, этот вопрос напрашивается сам собой.
– Скорее всего… – Сесили немного поразмыслила: – Да, на юге тоже его земли. Можно двинуться на юго-восток, там есть небольшой просвет, но он ведет к дому викария, так что какой смысл?
– Поместье далеко от города? – спросила Сара.
– Брикстен?
– Нет, – нетерпеливо отрезала Сара. – Фензмор.
– Да нет, не слишком далеко. До нас двадцать миль, значит, до него немногим больше. – Сесили вновь ненадолго задумалась. – Очевидно, он содержит городской особняк в Кембридже, но я не уверена.
Ройлы, как истинные приверженцы традиций Восточной Англии, держали дом в столице графства, несмотря на близость загородного поместья. А в Лондоне арендовали жилье только на время светского сезона.
– Надо ехать, – неожиданно произнесла Сара. – В конце недели.
– Ехать? – переспросила Айрис. – Куда?
– В поместье? – сообразила Сесили.
– Да! – воодушевленно провозгласила Сара. – Наши семьи не станут возражать, ведь мы задержимся всего на несколько дней. – Она повернулась к Сесили: – Твоя матушка может устроить небольшой загородный прием. Мы пригласим студентов из университета. Они будут только рады сменить обстановку и немного отдохнуть от учебы.
– Я слышала, что в университете очень плохо кормят, – довела до общего сведения Айрис.
– Любопытная идея, – задумчиво произнесла Сесили.
– Плодотворная идея, – твердо заявила Сара. – Иди и поговори со своей матерью. Сейчас, пока лорд Чаттерис еще не прибыл.
Гонория вздрогнула:
– Вы же не станете приглашать его, правда?
Она с удовольствием повидалась с ним вчера, но меньше всего на свете желала оказаться в его обществе на загородном приеме. Если он будет среди гостей, ей придется распрощаться с надеждой привлечь внимание какого-нибудь молодого джентльмена. Стоит Маркусу заметить в ее поведении что-то предосудительное (с его точки зрения), как он немедленно начинает сверлить ее сумрачным взглядом, от которого вянет все живое в радиусе нескольких футов.
Мысль о том, что он может не найти в ее поведении ничего предосудительного, даже не приходила ей в голову.
– Конечно, нет. – Сара с некоторым раздражением повернулась к Гонории: – С какой стати ему на два дня переселяться к соседям, когда до его собственной постели рукой подать? Но почему бы не предложить ему навестить нас? Вдруг у него возникнет желание приехать к ужину или поохотиться, пострелять вместе с остальными.
Гонория могла только гадать, на какой минуте общения с ее щебечущими подругами у Маркуса «возникнет желание пострелять» именно в них.
Между тем Сара продолжила:
– Вот и прекрасно. Молодые джентльмены скорее примут наше приглашение, если узнают, что будет лорд Чаттерис. Им захочется произвести на него хорошее впечатление. Он очень влиятельная фигура, знаете ли.
– Кажется, минуту назад кто-то говорил, что не собирается его приглашать, – напомнила Гонория.
– Я и не собираюсь. То есть, – Сара посмотрела на Сесили, вероятно вспомнив о том, что приглашение должно исходить от матери подруги, – мы не собираемся. Но никто не мешает нам распустить слух о том, что он собирается побывать на приеме.
– Уверена, он это оценит, – сухо сказала Гонория, хотя, похоже, ее никто не слушал.
– Кого мы пригласим? – спросила Сара, не обратив ни малейшего внимания на слова Гонории. – Джентльменов должно быть четверо.
– Но вместе с лордом Чаттерисом их будет пятеро, – резонно заметила Сесили. – Получается, что джентльмены окажутся в большинстве.
– Тем лучше для нас, – твердо заявила Сара. – Не можем же мы пригласить троих. Тогда в отсутствие графа кто-то из нас останется без пары.
Гонория вздохнула. У ее кузины была бульдожья хватка. Если Сара что-то вбила себе в голову, спорить бесполезно.
– Я поговорю с мамой. Нам нужно действовать без промедления, – сказала Сесили и, словно облако шелестящего розового муслина, вылетела из гостиной.
Гонория с надеждой повернулась к Айрис. Быть может, хотя бы младшая кузина сохранила рассудок посреди этого безумия?
Но Айрис только пожала плечами:
– Не такая уж плохая идея.
– Мы для того и приехали в Кембридж, – напомнила Сара. – Чтобы поближе познакомиться с джентльменами.
Так оно и было. Конечно, миссис Ройл нравилось говорить о приобщении юных леди к культуре и образованию, но факт оставался фактом – они прибыли, чтобы «приобщиться» к мужскому обществу. Ведь та же миссис Ройл, обсуждая свой план с матерью Гонории, быстро забыла о лекциях и перешла к горьким сетованиям. Ее совершенно не удовлетворял существующий порядок вещей. Почему в начале сезона молодые джентльмены остаются в Оксфорде и Кембридже, когда им надлежало бы находиться в Лондоне и ухаживать за барышнями?
С целью расширения круга знакомств миссис Ройл запланировала званый ужин, но загородный прием мог оказаться гораздо эффективнее.
Лучше всего заманить джентльменов туда, откуда они не смогут сбежать.
Раз так, значит, Гонории оставалось только написать письмо матери и задержаться в Кембридже еще на несколько дней. Ей страшно не нравилась идея использовать Маркуса в качестве приманки для остальных гостей, но она просто-напросто не могла упустить шанс устроить свое будущее. Конечно, студенты университета – ровесники Гонории и ее подруг – были слишком молоды, однако это не имело значения. В конце концов, если они не созрели для женитьбы, у них наверняка есть старшие братья. Или кузены. Или друзья.
Гонория вздохнула. Все это выглядело крайне неромантично и расчетливо, но тут уж ничего не поделаешь.
– Грегори Бриджертон, – объявила Сара, победно сияя глазами. – Подходит по всем статьям. Превосходные семейные связи. Одна из его сестер замужем за герцогом, а другая – за графом. Кроме того, в этом году он оканчивает университет, следовательно, скоро сможет свободно жениться.
Гонория без труда вспомнила мистера Бриджертона. Он несколько раз сопровождал свою мать (очевидно, не по доброй воле) на печально знаменитые выступления музыкального квартета барышень Смайт-Смит.
Гонория поморщилась. Пресловутое ежегодное действо никак не способствовало знакомству с джентльменами. Ну разве что с глухими. Кто именно заложил основы семейной традиции – история умалчивает, однако в 1807 году от Рождества Христова четыре кузины Смайт-Смит поднялись на сцену и на глазах у изумленной публики жестоко надругались над ни в чем не повинной мелодией. Почему они (или, скорее, их матери) сочли нужным повторить кошмарную экзекуцию на следующий год, Гонория понять не могла. Так или иначе, они это сделали. А потом еще раз, и еще… Снова и снова, из года в год.
Дело не ограничилось одним поколением. Каждую девочку, родившуюся в семействе Смайт-Смит, с малолетства приучали к музыкальному инструменту и внушали, что она обязана, когда настанет черед, занять свое место в квартете. И не покидать это место, пока не обзаведется законным супругом. Неплохой стимул для раннего замужества… Во всяком случае, по мнению Гонории.
Но как ни странно, большая часть обширного семейства, кажется, пребывала в полном неведении относительно того, насколько ужасно они играли. Кузина Виола состояла в квартете шесть лет и до сих пор тосковала по тем временам. Полгода назад, когда Виола выходила замуж, Гонория всерьез опасалась, что она покинет жениха у алтаря единственно из желания сохранить за собой партию первой скрипки.
Уму непостижимо.
Гонория и Сара впервые приняли участие в концерте год назад. Гонория играла на скрипке, а Сара – на фортепиано. Бедняжка Сара так до конца и не оправилась от полученной душевной травмы. Она обладала некоторой музыкальностью и вполне сносно справилась со своей партией. Во всяком случае, Гонории так говорили. А уж как оно было на самом деле, она судить не могла. Вой скрипок и ропот аудитории заглушали звуки фортепиано.
Сара поклялась больше никогда не играть с кузинами, но Гонория отнеслась к проблеме более философски. В сущности, музыкальные выступления не слишком угнетали ее. Она относилась к ним как к неизбежному злу и даже находила немного забавными. В конце концов, такова семейная традиция, а для Гонории не было ничего важнее семьи. Ничего на свете.
Однако сейчас она всерьез занялась поисками мужа. А взять ее в жены мог только джентльмен с отдавленными медведем ушами. Или с отменным чувством юмора.
Грегори Бриджертон казался ей очень подходящим кандидатом. Гонория понятия не имела, встречался ли он с вышеупомянутым медведем, но всего двумя днями раньше сама случайно встретилась с Грегори во время прогулки по городу и с восхищением отметила про себя, какая у него чудесная улыбка.
Очень приятный молодой человек. Удивительно дружелюбный и общительный… Он отлично вписался бы в круг ее домочадцев. Не сейчас, а в прежние времена, когда они собирались в Уиппл-Хилле – шумные, говорливые, всегда готовые посмеяться.
Кстати, он действительно происходил из весьма многочисленного семейства, седьмой из восьми детей. А Гонория – шестая из шести. Они оба младшие, а значит, легко найдут общий язык.
Грегори Бриджертон. Хм…
И как это она не подумала о нем раньше?
Гонория Бриджертон.
Уинифред Бриджертон. (Гонория всегда хотела назвать своего ребенка этим именем и полагала вполне разумным проверить, хорошо ли оно сочетается с фамилией.)
Мистер Грегори и леди Гоно…
– Гонория? Гонория! Она растерянно моргнула. Сара взирала на нее с нескрываемым раздражением:
– Грегори Бриджертон. Твое мнение?
– Э-э, полагаю, это было бы очень мило, – ответила Гонория в самой что ни на есть скромной манере.
– Кто еще? – Сара встала с дивана. – Мне нужно составить список.
– Из четырех имен? – не удержалась Гонория.
– Ты настроена чрезвычайно решительно, – добавила Айрис.
– Иначе ничего не получится, – сверкнув глазами, отрезала Сара.
– Неужели ты и впрямь рассчитываешь найти жениха и обвенчаться с ним в ближайшие две недели? – поинтересовалась Гонория.
– Не понимаю, о чем ты, – холодно промолвила Сара.
Гонория взглянула на открытую дверь и, убедившись в том, что в холле никого нет, вновь посмотрела на Сару:
– Мы здесь втроем, без посторонних.
– А помолвка освобождает от обязанности участвовать в музыкальном представлении? – осведомилась Айрис.
– Нет, – ответила Гонория.
– Да, – твердо произнесла Сара.
– Нет, не освобождает, – повторила Гонория.
Айрис вздохнула.
