Джулия Куин
Ночь наслаждений
Julia Quinn
A night like this
© Julie Cotler Pottinger, 2012
© Перевод. Т.А. Перцева, 2016
© Издание на русском языке AST Publishers, 2017
Пролог
– Уинстед, чертов ты шулер!
Дэниел Смайт-Смит изумленно моргнул. Он был немного пьян, верно, но, кажется, кто-то только сейчас обвинил его в нечестной игре! Он не сразу понял, что обращаются к нему: в конце концов, он не пробыл графом Уинстедом еще и года и иногда забывал оборачиваться, когда кто-то титуловал его.
Но, нет, он Уинстед, вернее, Уинстед – это он и…
Он тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями. О чем только он думает?
О, верно, о чем?
– Нет, – медленно выговорил он, все еще сбитый с толку происходящим. И протестующе поднял руку, поскольку был вполне уверен, что не мухлевал. Мало того, после очередной бутылки вина, возможно, это было единственным, в чем он уверен.
Но больше ему не удалось ничего сказать. Он едва успел отскочить в сторону, когда в него швырнули стол.
Стол? Черт возьми, до чего же он пьян!
Но точно, стол лежал на боку, карты рассыпались по полу, а Хью Прентис орал на него как помешанный.
Должно быть, от выпитого помутился и его рассудок.
– Я не жульничал, – заверил Дэниел и, вскинув брови, заморгал, словно стараясь стереть тонкую пленку хмельного тумана, застилавшую… все, черт возьми.
Он глянул на Маркуса Холройда, своего ближайшего друга, и пожал плечами:
– Я не шулер.
Все на свете знали, что он не шулер.
Но Хью явно потерял разум, и Дэниел мог только беспомощно смотреть, как Хью рвет и мечет, размахивая руками. Дэниел с усмешкой подумал, что сейчас он походит на шимпанзе. Если не считать отсутствия шерсти, конечно.
– О чем это он? – спросил Дэниел, ни к кому в особенности не обращаясь.
– У тебя не могло быть туза! – продолжал вопить Хью, бросившись к нему с протянутой рукой и видом обвинителя. И даже потряс ей, обводя то место, где прежде стоял стол. – Не могло, это невозможно! – едва ворочая языком, продолжал он.
– Но он оказался у меня, – ответил Дэниел. Не злобно. Даже не оправдываясь. Просто констатировал факт и даже пожал плечами с видом «что-еще-тут-говорить?»
– Не может этого быть! – настаивал Хью. – Я помню каждую карту в колоде.
И это правда. Хью всегда знал каждую карту в колоде. В этом отношении его ум был извращенно остер. Он мог делать вычисления в уме. Причем сложные. С четырех- и пятизначными цифрами, с заимствованиями и переносами, и всей той чушью, которой они были вынуждены бесконечно заниматься в школе.
Теперь Дэниел понимал, что, возможно, не стоило уговаривать его играть. Но он искал развлечений и, честно говоря, ожидал, что проиграет.
Никто и никогда не выигрывал в карты у Хью Прентиса.
Дэниел стал первым.
– Замечательно, – пробормотал он, глядя на рассыпанные карты. Да, сейчас они валяются на полу, но он знал каждую взятку. И был так же изумлен, как окружающие, когда выложил выигрышную комбинацию. – Я выиграл, – объявил он, хотя у него было такое чувство, что это и без него все знают. И, повернувшись к Маркусу, добавил: – Представляешь?
– Да ты хоть слышишь его? – прошипел Маркус, хлопнув в ладоши перед лицом Дэниела. – Очнись!
Дэниел мрачно насупился и наморщил нос, пытаясь остановить непрерывный гул в ушах. Вот этого он точно не ожидал.
– Я не сплю, – заверил он.
– Я требую сатисфакции! – прорычал Хью.
Дэниел изумленно уставился на него:
– Что?!
– Назови своих секундантов!
– Ты вызываешь меня на дуэль?
Хотя по словам Хью и так все было понятно. Но ведь Дэниел пьян и мог не так расслышать. А Прентис – оговориться.
– Дэниел! – простонал Маркус.
Дэниел обернулся:
– Думаю, он вызывает меня на дуэль.
– Дэниел, заткнись!
– Пфффф, – отмахнулся от него Дэниел. Он любил Маркуса как брата, но иногда не слишком хорошо соображал. – Хью, – обратился Дэниел к взбешенному человеку, который стоял перед ним, – не будь ослом.
Хью бросился на него.
Дэниел отскочил, но недостаточно быстро, – и оба рухнули на пол. Дэниел был на добрых десять фунтов тяжелее Хью, но на стороне последнего была ярость, тогда как Дэниел был просто ошеломлен и одурманен, так что Хью успел нанести не менее четырех ударов, прежде чем Дэниел успел ответить одним. И даже он не достиг цели, потому что Маркус с помощью нескольких джентльменов вмешался и растащил дерущихся.
– Ты чертов шулер! – прошипел Хью, пытаясь вырваться, хотя его держали двое.
– А ты идиот.
Лицо Хью потемнело.
– Я требую сатисфакции!
– Ну нет! – рявкнул Дэниел.
В какой-то момент, возможно, когда Хью всадил кулак ему в челюсть, недоумение Дэниэла сменилось бешенством.
– Это я требую сатисфакции!
Маркус застонал.
– «Пэтч оф грин»? – холодно осведомился Хью, имея в виду уединенное место в Гайд-парке, где джентльмены улаживали свои разногласия.
Дэниел глянул ему в глаза.
– На рассвете.
Последовало мертвенное молчание: всем хотелось, чтобы будущие дуэлянты образумились.
Но ничего подобного не произошло. Как и следовало ожидать.
Уголок губ Хью приподнялся.
– Да будет так.
– Дьявол! – простонал Дэниел. – Голова просто раскалывается.
– Да неужели? – ехидно бросил Маркус. – Представить не могу, с чего бы это.
Дэниел сглотнул горькую слюну и потер здоровый глаз. Тот, что не подбил Хью накануне вечером.
– Сарказм тебе не идет.
Маркус проигнорировал это высказывание:
– Еще есть время передумать.
Дэниел оглядел деревья, окружавшие поляну, зеленую-зеленую траву под ногами… Наконец взгляд его упал на Хью Прентиса и стоявшего рядом человека. Оба осматривали пистолет. Солнце взошло минут десять назад, и утренняя роса все еще льнула к каждой поверхности.
– Немного поздно для этого, не находишь?
– Дэниел, это идиотизм. Ты не в том состоянии, чтобы стрелять. Возможно, ты еще не протрезвел после вчерашнего.
Маркус с тревогой смотрел на Хью.
– Он назвал меня шулером.
– За это не стоит умирать.
Дэниел закатил глаза:
– О, ради всего святого, Маркус. Не собирается же он меня пристрелить!
Маркус с тревогой оглядел Хью.
– На твоем месте я не был бы так уверен.
Дэниел рассеял его волнение, в очередной раз закатив глаза:
– Он промажет.
Маркус покачал головой и пошел к середине поляны, на встречу с секундантом Хью. Дэниел наблюдал, как они осматривают пистолеты и беседуют с хирургом.
Кто, черт возьми, додумался пригласить лекаря? На дуэлях никто и никогда не целится как следует. Ранить кого-то весьма затруднительно.
Вернулся помрачневший Маркус и отдал Дэниелу пистолет.
– Постарайся не убить себя, – пробормотал он. – Или его.
– Угу, – кивнул Дэниел, стараясь выглядеть как можно более беспечно. Он занял место у отметки, поднял руку и стал ждать отсчета.
Один.
Два.
Тр…
– Черт подери, ты в меня попал! – взвизгнул Дэниел, в бешенстве уставившись на Хью. Глянул на свое плечо, из которого сочилась кровь. Пуля попала в мышцу, но, господи боже, как больно! И к тому же это правая рука. – Дьявол, о чем ты только думал! – завопил он.
Хью молча стоял, глядя на него как идиот, словно не понимал, что пуля может ранить.
– Проклятый кретин, – пробормотал Дэниел, поднимая пистолет и готовясь стрелять. И прицелился в сторону, туда, где стояло прекрасное толстое дерево, куда можно было всадить пулю. Но тут подбежал хирург, что-то лепеча. Дэниел повернулся к нему, поскользнулся на мокрой траве, палец застыл на спусковом крючке – и тут раздался выстрел.
Черт, от этой отдачи боль пронзила руку.
Хью взвыл.
Дэниел мгновенно оледенел и с нахлынувшим ужасом уставился на то место, где только что стоял Хью.
– О боже!
Маркус и хирург уже бежали туда. Кровь была повсюду, так много крови, что Дэниел даже с другого конца поляны видел, как она пропитывает траву. Пистолет выскользнул из его пальцев, а сам он, словно в трансе, двинулся вперед.
Господи милостивый, неужели он только что убил человека?
– Принесите мой саквояж! – крикнул хирург, и Дэниел сделал еще шаг. Что ему теперь делать? Помогать? Но Маркус уже хлопочет над Хью вместе с его секундантом. И кроме того, разве не Дэниел только сейчас ранил Хью?
Так ли должен поступать джентльмен? Помогать человеку после того, как всадил в него пулю?
– Держитесь, Прентис, – взмолился кто-то. Дэниел снова шагнул вперед, еще и еще, пока едкий запах крови не ударил в нос.
– Перевязывайте потуже, – сказал кто-то.
– Он потеряет ногу.
– Все лучше, чем потерять жизнь.
– Необходимо остановить кровотечение.
– Нажмите сильнее.
– Не теряй сознание, Хью.
– Кровь не останавливается!
Дэниел слушал все это, хотя не различал голосов. Но это не важно. Хью умирает, прямо здесь, на траве, и это он убил его.
Но это несчастный случай! Хью ранил его. А трава была мокрой от росы. Он поскользнулся.
Боже милосердный, знают ли они, что он поскользнулся?
– Я… я…
Он пытался говорить, но не находил подходящих слов. И к тому же только Маркус его слышал.
– Тебе лучше отойти, – мрачно заметил Маркус.
– Он…
Дэниел пытался задать единственный имевший значение вопрос, но задохнулся.
И упал без сознания.
Когда Дэниел пришел в себя, оказалось, что он лежал в кровати Маркуса с перевязанной рукой. Маркус сидел в ближайшем кресле, глядя в окно, за которым сияло полуденное солнце. Услышав стон очнувшегося Дэниела, он резко повернулся к другу.
– Хью? – хрипло спросил тот.
– Он жив. По крайней мере, это все, что я слышал, когда уезжал.
Дэниел закрыл глаза.
– Что я наделал? – прошептал он.
– У него вместо ноги кровавая каша. Ты попал в артерию.
– Я не хотел.
Звучало это жалко, но было правдой.
– Знаю.
Маркус повернулся к окну.
– Ты ужасный стрелок.
– Я поскользнулся. Трава была мокрой.
Он не знал, почему вообще это говорит. Все это не важно. Не важно, если Хью умрет.
Проклятье, они ведь были друзьями. Самый ужасный идиотизм в том, что они были друзьями. Он и Хью знали друг друга много лет, с первого семестра в Итоне.
Но он был пьян, и Хью был пьян, и все были пьяны, кроме Маркуса, который никогда не пил больше одной порции виски.
– Как твоя рука? – осведомился Маркус.
– Болит.
Маркус кивнул.
– И хорошо, что болит, – буркнул Дэниел, отводя глаза.
Маркус, возможно, снова кивнул.
– Мои родственники знают?
– Понятия не имею. Если и не знают, скоро узнают.
Дэниел с трудом сглотнул. Что бы ни произошло дальше, он станет парией, и это отразится на всей семье. Его старшие сестры замужем. Но дебют Хонории состоялся совсем недавно. Кто теперь на ней женится?
И он даже думать боялся о том, что станет с матерью.
– Я должен покинуть страну, – без обиняков сказал Дэниел.
– Он еще не умер.
Дэниел повернулся к другу, не в силах поверить прямоте такого заявления.
– Если он выживет, тебе необязательно уезжать, – пояснил Маркус.
Верно, что ни говори, но Дэниел и представить не мог, что Хью выкарабкается. Он видел кровь. Видел рану. Черт, он даже видел кость, обнаженную белую кость!
Никто не выживает после такого ранения. Если его не убьет потеря крови, прикончит инфекция.
– Мне следует поехать к нему, – решил наконец Дэниел, пытаясь сесть. Даже перекинул ноги через край кровати и почти коснулся пола, как раз в тот момент, когда Маркус к нему подбежал.
– Это не слишком мудрая идея, – предупредил он.
– Мне нужно объяснить, что я не хотел его ранить.
Брови Маркуса поднялись:
– Вряд ли это теперь играет какую-то роль.
– Для меня играет.
– Вполне возможно, там присутствует магистрат.
– Если бы он хотел меня арестовать, давно бы нашел здесь.
Маркус обдумал сказанное и наконец отступил:
– Ты прав.
Он протянул руку, и Дэниел вцепился в нее, чтобы не упасть.
– Я играл в карты, – глухо сказал он, – потому что именно так джентльмены проводят время. А когда он назвал меня шулером, я вызвал его на дуэль, потому что именно так поступают джентльмены.
– Не изводи себя, – посоветовал Маркус.
– Подожди, – мрачно бросил Дэниел. Он закончит. Есть вещи, которые просто необходимо высказать.
Сверкая глазами, он повернулся к Маркусу:
– Я стрелял в сторону, потому что именно так пристало джентльмену, – яростно прошипел он. – И я промахнулся. Я промахнулся и ранил его, и теперь собираюсь, черт возьми, сделать именно то, что делает любой человек: пойти к нему и сказать, что сожалею. И попросить прощения.
– Я отвезу тебя туда, – коротко ответил Маркус. Да что же еще он мог ответить?
Хью был вторым сыном маркиза Рамсгейта, по-этому его отвезли в отцовский дом, недалеко от дворца Сент-Джеймс. Дэниелу не потребовалось много времени, чтобы понять, что там он – нежеланный гость.
– Вы! – прогремел лорд Рамсгейт, указывая на Дэниела, словно обличал самого дьявола. – Как вы смеете показываться здесь?!
Дэниел старался стоять неподвижно. У Рамсгейта было полное право злиться. Он в шоке. Он скорбит.
– Я приехал…
– Засвидетельствовать свое почтение? – презрительно перебил маркиз. – Или принести соболезнования? Уверен, вам будет жаль услышать, что для этого еще немного рано.
Дэниел позволил себе легкий проблеск надежды.
– Так он жив?
– Едва.
– Я бы хотел извиниться, – сухо пояснил Дэниел.
Глаза Рамсгейта, и без того навыкате, стали невероятно огромными.
– Извиниться? В самом деле? Считаете, что извинение спасет вас от виселицы, если мой сын умрет?
– Я не поэтому…
– Я сделаю все, чтобы вас повесили. И не думайте, что я отступлюсь.
Дэниел ни секунды в этом не усомнился.
– Это Хью бросил вызов, – тихо вставил Маркус.
– Мне плевать, кто бросил вызов, – отрезал Рамсгейт. – Мой сын сделал то, что полагается джентльмену: не целился в сердце. Но вы…
Он уставился на Дэниела, так и излучая злобу и скорбь.
– Вы тяжело его ранили. Зачем вам это понадобилось?
– Я не хотел.
На секунду Рамсгейт так и впился в него взглядом.
– Не хотели? Таково ваше объяснение?
Дэниел ничего не ответил. Объяснение действительно выглядело неубедительным даже на его слух. Но это правда. Хотя и ужасная.
Он взглянул на Маркуса в надежде на поддержку, безмолвную поддержку, просьбу подсказать, что говорить дальше. Но Маркус тоже выглядел растерянным. Наверное, следовало бы еще раз извиниться и уйти, но тут в комнату вошел дворецкий и объявил, что доктор, посещавший Хью, только сейчас спустился вниз.
– Как он? – требовательно спросил Рамсгейт.
– Будет жить, – подтвердил доктор, – при условии, что рана не загноится.
– А нога?
– Больной ее сохранит. И опять же, если не будет инфекции. Но, скорее всего, останется хромым. Кость раздроблена. Я сложил осколки, как мог… – Доктор пожал плечами. – Я не господь бог.
– Когда будет точно известно, удастся ли ему избежать инфекции? – спросил Дэниел. Он должен знать.
Доктор обернулся к нему:
– Кто вы?
– Тот дьявол, что ранил моего сына, – прошипел Рамсгейт.
Доктор потрясенно отшатнулся и даже прикрыл лицо руками, когда Рамсгейт в ярости направился к Дэниелу.
– Послушайте меня хорошенько, – злобно процедил он наступая, пока не оказался почти нос к носу с Дэниелом. – Вы за это заплатите. Это вы погубили моего сына. Даже если он выживет, все равно будет погублен, с искалеченной ногой и разрушенной жизнью.
Холодный узел недоброго предчувствия шевельнулся в груди Дэниела. Он знал, что Рамсгейт расстроен. Но тут явно нечто большее. Маркиз выглядел одержимым.
– Если он умрет, – прошипел Рамсгейт, – вы будете болтаться в петле. Если же не умрет, если каким-то образом вы избежите лап закона, я сам вас убью.
Они стояли так близко друг к другу, что Дэниел ощущал дуновение воздуха, вырывавшегося из уст Рамсгейта с каждым словом. Глядя в сверкающие зеленые глаза маркиза, он понял, что такое страх.
Лорд Рамсгейт убьет его. На самом деле. Это только вопрос времени.
– Сэр, – начал Дэниел, потому что должен был что-то вставить. Он просто не мог стоять и терпеть все это. – Должен сказать, что…
– Нет, это я вам говорю! – буквально выплюнул Рамсгейт. – Мне все равно, кто вы и какой титул передал вам ваш проклятый отец! Вы умрете. Это понятно?!
– Думаю, нам пора, – вмешался Маркус и, просунув руку между мужчинами, осторожно их развел. – Доктор, – кивнул он, проводя Дэниела мимо последнего. – Лорд Рамсгейт.
– Считайте ваши дни, Уинстед! – остерег маркиз. – А еще лучше – часы.
– Сэр, – снова начал Дэниел, стараясь выказать уважение старшему по возрасту. Он еще надеялся все исправить. Нужно попытаться. – Я должен сказать…
– Не смейте говорить со мной, – перебил Рамсгейт. – Никакие слова и извинения вас не спасут. Нет такого места, где вы смогли бы спрятаться!
– Если убьете его, вас тоже повесят, – предупредил Маркус. – А если Хью выживет, вы ему понадобитесь.
Рамсгейт смотрел на Маркуса как на идиота.
– Думаете, я сделаю это сам? Нанять убийцу легче легкого. Цена жизни слишком мала. Даже его жизни.
Он кивком показал на Дэниела.
– Мне нужно идти, – пролепетал доктор перед тем, как исчезнуть.
– Помните это, Уинстед, – усмехнулся Рамсгейт, глядя на Дэниела со злобным пренебрежением. – Можете бежать, можете прятаться. Но мои люди вас найдут. И вы не будете знать, кто они. Так что даже не поймете, откуда пришла смерть.
Эти слова преследовали Дэниела следующие три года. Из Англии – во Францию, из Франции – в Пруссию, из Пруссии – в Италию. Он слышал их во сне, в шелесте листьев, в каждом раздававшемся за спиной шаге. Он научился держаться спиной к стенам, не доверять никому. Даже женщинам, с которыми иногда находил наслаждение. И смирился с тем, что его нога больше не ступит на берег Англии, что больше он не увидит родных… пока однажды, к своему величайшему удивлению, в одной итальянской деревушке не увидел хромавшего ему навстречу Хью Прентиса.
Он знал, что Хью выжил, поскольку иногда получал письма из дома. Но не ожидал, что снова увидит Хью, особенно здесь, под средиземноморским солнцем, палившим камни древней городской площади, под крики «до свиданья» и «доброго пути».
– Я нашел тебя, – сказал Хью, протягивая руку. – Прости. – И тут он добавил слова, которые, как думал Дэниел, ему никогда не придется услышать: – Можешь ехать домой. Все улажено.
Глава 1
Для леди, проведшей последние восемь лет в стараниях остаться незамеченной, Энн Уинтер оказалась в затруднительном положении.
Приблизительно через минуту ее заставят выйти на импровизированную сцену и перед не менее чем восьмьюдесятью членами сливок лондонского общества сесть за фортепьяно и сыграть.
Некоторым утешением был тот факт, что кроме нее на сцене будут еще три молодые женщины, участницы пресловутого квартета Смайт-Смитов. Все играли на струнных инструментах и тоже должны были выступать перед публикой. Энн, по крайней мере, может сосредоточиться на клавишах слоновой кости и не поднимать головы. Если повезет, мысли публики будут слишком заняты тем, насколько ужасна какофония, несущаяся со сцены, чтобы обратить внимание на темноволосую женщину, вынужденную в последнюю минуту заменить пианистку, которая, судя по словам матери (объявившей всем, кто пожелал слушать), опасно… нет, катастрофически больна.
Энн ни на минуту не поверила, что леди Сара Плейнсуорт нездорова, но что тут можно поделать? Тем более если она хочет сохранить должность гувернантки трех младших сестер леди Сары.
Но леди Сара убедила в своей болезни мать, которая решила, что концерт нужно дать обязательно. Поэтому после удивительно подробного рассказа о семнадцатилетней истории квартета Смайт-Смитов почтенная леди объявила, что Энн займет место ее дочери.
– Вы однажды упоминали, что играли отрывки первого фортепьянного квартета Моцарта, – заметила леди Плейнсуорт.
Теперь Энн глубоко об этом сожалела.
По-видимому, то обстоятельство, что Энн не играла этот квартет уже лет восемь и что она никогда не играла его целиком, не имеет ни малейшего значения. Леди Плейнсуорт не терпела возражений, так что Энн отвезли в дом ее невестки, где должен был состояться концерт, и дали восемь часов попрактиковаться.
Совершеннейший абсурд.
Крохотным утешением было одно: остальные музыканты играли так плохо, что ошибки Энн будут едва заметны. Впрочем, единственной ее целью на этот вечер было стремление остаться незаметной. Она действительно этого не хотела. Быть замеченной. По ряду причин.
– Почти пора, – взволнованно прошептала Дейзи Смайт-Смит.
Энн слегка улыбнулась. Дейзи, похоже, не понимала, как кошмарно играет.
– Я просто счастлива, – раздался угрюмый голос Айрис, сестры Дейзи, которая понимала, как ужасен их квартет.
– Брось, – отмахнулась леди Хонория Смайт-Смит, их кузина. – Все будет великолепно. Мы семья!
– Только не она, – фыркнула Дейзи, кивнув в сторону Энн.
– На сегодня она родственница, – возразила Хонория. – Еще раз спасибо, мисс Уинтер. Вы просто нас спасли.
Энн пробормотала что-то бессмысленное, поскольку не могла заставить себя сказать, что все в порядке и не стоит беспокойства или что она очень рада. Ей нравилась леди Хонория. В отличие от Дейзи, она тоже понимала, как отвратительно звучит квартет, но в противоположность Айрис хотела выступать. «Потому что нужно поддерживать репутацию семьи», – настаивала она.
Семья и традиции. До них в квартете играли семнадцать составов дам Смайт-Смитов, и если Хонория настоит на своем, еще семнадцать составов пойдут по их стопам. Так что не важно, как звучит музыка.
– Еще как важно, – буркнула Айрис.
Хонория легонько ткнула кузину смычком.
– Семья и традиции, – напомнила она. – Вот что важно!
Семья и традиции. Энн не возражала бы иметь и то и другое. Хотя это выступление не слишком ее радовало.
– Видишь что-то? – спросила Дейзи, которая прыгала с ноги на ногу, как суматошная сорока. Энн уже пришлось дважды отступить, чтобы уберечь пальцы.
Хонория, стоявшая ближе к месту, от которого они должны были войти, кивнула.
– Есть несколько пустых мест, но немного.
Айрис застонала.
– И так каждый год? – не выдержала Энн.
– Как именно? – переспросила Хонория.
– Ну… э…
Существуют вещи, которых просто не говорят племянницам своей хозяйки. Например, никто не комментирует отсутствие музыкальных способностей у других леди. Нельзя интересоваться вслух, действительно ли концерты всегда так ужасны или только в этом году. И уж определенно не стоит спрашивать, почему, если концерты так отвратительны, люди продолжают приходить.
В этот момент из боковой двери выскочила пятнадцатилетняя Харриет Плейнсуорт.
– Мисс Уинтер! – Энн повернулась, но прежде чем успела что-то сказать, Харриет объявила: – Я буду переворачивать вам страницы.
– Спасибо, Харриет, это мне очень поможет.
Харриет широко улыбнулась Дейзи, которая ответила презрительным взглядом.
Энн отвернулась, чтобы никто не увидел, как она закатила глаза. Эти двое никогда не ладили. Дейзи все воспринимала слишком всерьез, и Харриет на ее фоне казалась беспечной.
– Пора! – объявила Хонория.
Они вышли на сцену и после короткого вступления начали играть.
А Энн начала молиться.
Господи, она в жизни не трудилась так усердно! Пальцы бегали по клавишам в отчаянной попытке успеть за Дейзи, игравшей на скрипке так, словно игра была на скорость.
«Это абсурд, абсурд, абсурд», – нараспев повторяла Энн про себя. Как ни странно, единственный способ выдержать все это – продолжать говорить с собой. Вещь Моцарта была невозможно трудной даже для виртуозов.
«Абсурдно, абсурдно… ой! До!»
Энн вытянула правый мизинец и едва успела вовремя нажать на клавишу. То есть не совсем вовремя: на две секунды позже, чем полагалось.
Она бросила быстрый взгляд в публику. Женщина в первом ряду выглядела совсем больной.
«За работу, за работу…»
О господи, сфальшивила. Не важно. Никто не заметит. Даже Дейзи.
Она играла и играла, почти гадая, сумеет ли дойти до конца. Впрочем, если и не дойдет, от этого музыка намного хуже не станет. Дейзи буквально пролетала свою партию, при этом сила звука менялась от громкой до чрезвычайно громкой. Хонория упорно шла вперед, и ноты казались тяжелой поступью, а Айрис…
Айрис, как ни странно, была хороша. Впрочем, какая разница?
Энн вздохнула, разминая пальцы во время короткой паузы в партии фортепьяно. Потом снова положила их на клавиши и…
«Переверни страницу, Харриет. Переверни страницу, Харриет».
– Переверни страницу, Харриет! – прошипела она.
Харриет перевернула страницу.
Энн взяла первый аккорд и поняла, что Айрис и Хонория ушли на два такта вперед. Дейзи была… ладно, она понятия не имела, где сейчас Дейзи.
Энн поспешно пропустила несколько нот, надеясь догнать остальных. Если что-то пойдет не так, отстанет совсем ненамного.
– Вы кое-что пропустили, – прошептала Харриет.
– Не важно.
И в самом деле, совершенно не важно.
Наконец – о, наконец! – они добрались до той части, когда Энн не должна была играть на протяжении целых трех страниц. Она немного расслабилась, выдохнула, осознав, что до сих пор задерживала дыхание… кажется, минут десять… и…
Увидела кое-кого.
И замерла. Кто-то наблюдал за ней из задней комнаты. Дверь, через которую они вышли на сцену, та самая, которую как была уверена Энн, она плотно прикрыла, теперь была чуть приоткрыта. И поскольку Энн сидела ближе всех к двери, не говоря уже о том, что была единственным музыкантом, который не находился к ней спиной, видела за ней мужское лицо. Неизвестный явно всматривался в нее.
Паника атаковала Энн, сдавив легкие, обжигая кожу. Она знала это чувство. Оно приходило не слишком часто, слава богу, но и не так редко. Каждый раз, когда она видела кого-то, где этот кто-то не должен находиться…
Стоп.
Она заставила себя дышать ровнее. В конце концов, она в доме вдовствующей графини Уинстед. И хотя бы поэтому находится в полной безопасности. Ей только необходимо…
– Мисс Уинтер! – прошипела Харриет.
Энн встрепенулась.
– Вы пропустили вступление.
– Где мы сейчас? – охнула Энн.
– Не знаю. Не умею читать ноты.
Энн невольно вскинула голову:
– Но вы играете на скрипке!
– Знаю, – жалко пролепетала Харриет.
Энн наскоро просмотрела страницу, перебегая глазами от такта к такту.
– Дейзи так злобно смотрит на нас, – прошептала Харриет.
– Шшш…
Энн необходимо сосредоточиться. Она перевернула страницу, решила, что угадала, и сыграла ноту «соль».
И уже спокойнее заиграла дальше. Так, пожалуй, лучше.
«Лучше» весьма относительный термин.
Все остальное время она не поднимала головы. Не смотрела ни на публику, ни на человека, наблюдавшего за ней из задней комнаты. Тарабанила по клавишам с таким же изяществом, как остальные Смайт-Смиты, а когда все закончилось, встала и присела с по-прежнему склоненной головой. Пробормотала что-то Харриет насчет того, что неважно себя чувствует, и сбежала.
Дэниел Смайт-Смит не собирался возвращаться в Англию в день ежегодного семейного концерта, и уши искренне жалели о том, что вернулся, зато сердце… но это другая история.
Хорошо быть дома. Даже если приходится выдерживать какофонию.
Особенно потому, что приходится выдерживать какофонию. Ничто не напоминает дом мужчинам из рода Смайт-Смитов так, как жуткий разнобой, который девицы называют игрой.
Дэниел не хотел, чтобы кто-то видел его до концерта. Он отсутствовал три года и знал, что его возвращение затмит «триумф» девушек. Публика, возможно, поблагодарит его, но не хватало еще здороваться с родными в присутствии толпы лордов и леди, большинство которых, скорее всего, считают, что ему следовало оставаться в изгнании.
Но он хотел видеть семью и, как только заиграла музыка, тихо прокрался в репетиционную, на цыпочках подошел к двери и чуть приоткрыл.
И улыбнулся. Вот она, Хонория, и ее знаменитая улыбка. Сестра атакует скрипку смычком. Она и не подозревает, что не умеет играть, бедняжка. Как и остальные сестры. Но он любил их за упорство.
А вторая скрипка… господи боже, неужели Дейзи? Разве она еще не на школьной скамье? Нет, ей уже должно исполниться шестнадцать. Еще не появилась в обществе. Но уже не ребенок, но юная леди.
Айрис играет на виолончели. Лицо страдальческое. И за фортепьяно…
Он помедлил. Кто, черт возьми, за фортепьяно?
Он приник лицом к щели. Ее голова опущена, так что лица не видно, но одно ясно: она определенно не его кузина.
А вот это загадка. Он точно знал (потому что мать вечно это твердила), что квартет Смайт-Смитов состоял из незамужних молодых девушек этой семьи, и никого иного. Семья очень гордилась тем, что произвела на свет так много музыкальных (слова матери, не его собственные) девиц. Когда одна выходила замуж, всегда находилась другая, жаждущая занять ее место. Так что посторонних вовсе не требовалось.
Да и какая посторонняя особа захотела бы занять место в этом квартете?
Должно быть, одна из его кузин заболела. Это единственное объяснение. Он пытался вспомнить, кто должен сидеть за фортепьяно. Мариголд? Нет, она уже замужем. Виола? Кажется, он получил письмо, где говорилось, что и она вышла замуж. Сара? Скорее всего Сара.
Дэниел покачал головой. Свирепые девицы, эти его родственницы.
Он с некоторым интересом наблюдал за леди. Она так трудилась, чтобы не отстать. Кивала, глядя в ноты, и иногда морщилась. Харриет стояла рядом, переворачивая страницы в самые неподходящие моменты.
Дэниел хмыкнул. Кем бы ни была бедная девушка, он надеялся, что ей хорошо заплатят.
Наконец она опустила руки, когда Дейзи начала играть скрипичное соло, неимоверно при этом фальшивя. Незнакомка выдохнула, размяла пальцы и тут…
Вскинула глаза.
Время остановилось. Просто остановилось. Правда, это банальный способ описать происходившее. Но эти несколько секунд, когда ее лицо было поднято к нему… растягивались и тянулись, вплавляясь в вечность.
Она была прекрасна. Но это слово не объясняло произведенного ею на него впечатления. Он и раньше видел прекрасных женщин. И даже спал со многими. Но это…
Даже его мысли едва ворочались в голове.
Волосы были блестящими, темными и густыми – и не важно, что они были стянуты в скромный узел. Ей не нужны щипцы для завивки или бархатные ленты. Она могла бы гладко зачесать волосы, как балерина, или совсем сбрить, и все же оставалась бы самым изысканным созданием, которое он когда-либо встречал.
Дело в ее лице. Должно быть, так. Бледное личико сердечком, с поразительными темными бровями. В неярком свете было трудно сказать, какого цвета ее глаза, и это казалось трагедией. Но ее губы…
Он горячо надеялся, что эта женщина не замужем, потому что намеревался поцеловать ее. Вопрос только в том, когда.
Потом – он даже знал момент, когда это случилось, – она увидела его. Ее лицо дернулось в легкой гримасе. Она тут же застыла, с тревогой глядя на него огромными глазами.
Он насмешливо улыбнулся и покачал головой. Неужели она считает его безумцем, прокравшимся в Уинстед-Хаус, чтобы послушать концерт?
Что же, это вполне имеет смысл. Он провел так много времени, остерегаясь чужих людей, что сразу распознавал это свойство в ком-то еще. Она не знала, кто он, и, кроме того, во время концерта в задней комнате уж точно не должно быть никого.
