Джулио Боккалетти
Вода. Биография, рассказанная человечеством
Экономическое процветание Афин этого периода повысило благосостояние множества людей. В V веке до нашей эры, несмотря на греко-персидские войны и Пелопоннесскую войну, афинская экономика росла. Лаврионские рудники в Аттике, крупные даже по сегодняшним меркам, работали на полную мощность, обеспечивая Афинам ресурсы для флота и имперских устремлений. К IV веку до нашей эры дома в полисе были больше, чем современные жилища среднего класса: они могли иметь пять или шесть комнат, двор, фундамент, оштукатуренные стены, каменные стоки, ванны, черепичные крыши и водосточные желоба.
Большое богатство способствовало частному решению общественных проблем. Известно несколько примеров. Одна надпись прославляет безымянного человека, который потратился на водоснабжение в деме Кефисия (сегодня это пригород в двенадцати километрах к северо-востоку от Афин) в IV веке до нашей эры: были построены трубопровод и ограда источника для защиты от животных. В греческом мире можно найти и более масштабные примеры. Приблизительно в 320 году до нашей эры богач Хереферн заключил договор с городом Эретрия на острове Эвбея на эксплуатацию территории малярийных болот к востоку от города. Хереферн мог использовать землю за тридцать талантов и сдавать ее в аренду на десять лет, чтобы возместить расходы по договору. Спущенную воду предполагалось использовать в крупномасштабном ирригационном проекте.
Примеры показывают, насколько далеко заходили афинские эксперименты по преобразованию общества. Хереферн фактически стал партнером эретрийского дема. Политическая система с явными современными чертами предоставления прав голоса открыла двери для решения водных проблем по договору между обществом и отдельными людьми.
Афинская система усложняла решение коллективных проблем, в частности, связанных с водой. Например, экономические преобразования, которые сопровождали преобразование афинского общества, значительно увеличили давление на окружающую среду. Металлургия, гончарство, строительство, отопление и, разумеется, судостроение требовали древесины. Крупномасштабная вырубка лесов повлияла на водную безопасность. В своем диалоге «Критий» Платон описывает, как из-за сведения лесов смывает склоны холмов. Поскольку контурная вспашка или террасирование не использовались, то при отсутствии растительности вода устремлялась вниз по склонам, унося с собой верхний слой почвы.
Столкнувшись с проблемой управления коллективным поведением для решения подобных проблем с водой, большинство аграрных государств древности прибегло бы к нравоучительной идеологии. Так было в теократических государствах Ближнего Востока, при конфуцианском и даосском подходе к управлению водными ресурсами, в иудаистской правовой традиции. Но, поскольку греческая политическая философия (по крайней мере в том виде, как ее установил Сократ) была этическим занятием – индивидуальным, а не коллективным по своему характеру, – решение этих проблем коллективных действий не могло проходить исключительно через моральные нормы. Эти решения должны быть судебными и политическими.
Хотя Платон в пятой книге «Государства» и доходит до радикальной общественной собственности, в труде «Законы» он представляет более реалистичный мир частной собственности. В диалоге между безымянным афинянином и Клинием из Кносса он описывает, как людям в Афинах разрешалось вычерпывать воду, в которой они нуждались, не причиняя при этом вреда другим, что является основным правилом совместного использования. При таком правовом режиме люди могли нести ответственность за то, что они сделали, и за то воздействие, что они оказали на других. В одном известном судебном деле владелец участка Калликл обвинил сына своего соседа Тисия в нанесении ущерба посредством стены, построенной вдоль дороги, разделявшей их владения. Калликл утверждал, что на участке Тисия имелся ров для отвода воды; когда же его завалили, то после дождей вода с дороги хлынула на участок Калликла и принесла с собой большие разрушения. Демосфен, защищавший интересы ответчика, написал речь «Против Калликла», где доказывал, что Калликл практически не пострадал, а просто желает получить земли своего соседа и поэтому возбудил иск по пустякам. Такого рода тяжбы по-прежнему происходят спустя даже 2500 лет, являясь признаком водного ландшафта, где доминируют частные предприятия.
Греческая философия развивалась в благоприятных условиях, где в центре юстиции и политики была личность человека. В результате только правила, установленные самими гражданами, могли направлять общество в решении коллективных проблем. Вероятно, наиболее точно эту идею, лежавшую в основе афинского опыта, уловил Аристотель. В глубинах его политической философии было погребено противоречие между индивидуальной собственностью и общей ответственностью за регулирование, между индивидуальными правами и коллективной ответственностью. Аристотель верил в моральное назначение полиса. Граждане не просто платили налоги; они также вносили свой вклад в моральный проект, который, в свою очередь, связывал жизнь полиса с идеей справедливости, а ее – с правами личности. Полис был одновременно и собственными отдельными гражданами, и их коллективной целью. Именно эта двойственная роль и привела к примату политики. Аристотель рассматривал государство как выражение личной свободы через гражданскую политику. Поэтому подходящим форумом для определения норм, направленных на коллективное благо, становилась не религия, а политика. Римляне полностью усвоят эту идею, и она станет центральной в республиканской традиции, которая дойдет до XXI века.
Это был решающий момент в истории воды. В подразумеваемой глубокой связи между государством и его ландшафтом, между стремлением к личной свободе и коллективному благу Аристотель уловил идеальные основы для всего последующего республиканского опыта.
Глава 6. Республика
СРЕДИЗЕМНОМОРСКАЯ ДЕРЖАВА
Последней, самой важной частью многослойного водного наследия древности является римское государство. Римский мир был обширен. На пике расцвета в начале II столетия нашей эры он включал все территории вокруг Средиземноморья, захватывая большую часть Европы и Британии, Ближний Восток и Северную Африку.
Между III веком до нашей эры и II веком нашей эры средиземноморский климат оказался особенно благоприятным, количество весенних осадков и тепла превышало среднее значение за последующие две тысячи лет. Такие условия были благоприятными для богарного земледелия, от которого Рим зависел очень сильно.
Но каким бы масштабным ни было производство в целом по Средиземноморью, оно было неравномерно распределено как в пространстве, так и во времени. Одни регионы получали больше метра воды в год, а другим доставалась едва ли треть этой величины. Во многих случаях урожай был всего втрое больше количества высаженных семян, что является минимумом, обеспечивающим выживание. Но даже для мест с высокой продуктивностью плохая погода могла привести к катастрофе. Например, в Южной Италии средний урожай превышал посаженное примерно вшестеро. В хороший год этот показатель достигал сам-восемь, но в плохой – только сам-четыре.
Имелась и еще одна сложность. Ненасытным был Рим. К началу I века нашей эры страна была сильно урбанизированной, и в городах проживало до трети населения. Один только Рим насчитывал миллион человек. Столице требовалось около 300 тысяч тонн пшеницы в год. Регион Лаций вокруг города мог обеспечить потребности всего сорока тысяч. Местное богарное земледелие никак не могло удовлетворить потребности такой обширной урбанизирующейся империи.
Очевидным ответом на такую задачу могло бы стать увеличение опоры на ирригационное земледелие. Однако крупные реки Месопотамии или Центральной Европы располагались на границах государства далеко от рабочего ландшафта Рима. Хотя в ходе гражданских войн Октавиан и добавил к империи Египет, одного Нила было недостаточно, чтобы прокормить государство с населением в 50 с лишним миллионов человек.
Факты таковы: Рим никогда не централизовал управление водными ресурсами. Это может показаться парадоксальным – ведь римская цивилизация известна своими акведуками[40]. И тем не менее Рим был в целом миром небольших плотин, отводных каналов и крошечных резервуаров-отстойников, которые строили частные лица. Земледельцы зависели от дождя. Там, где допускала геология, они использовали резервуары для сбора осадков. Если они могли себе позволить, то добавляли колодцы или небольшие водоводы. В некоторых случаях земледельцы делились водой, планируя использование в разное время дня. Даже дренаж делали в индивидуальном порядке. Полевые дрены, будь то открытые канавы или сложные закрытые стоки – сам Катон описал их в труде «Земледелие», – зависели от отдельных фермеров. Несмотря на частые разливы Тибра, сельская местность вокруг Рима оставалась заболоченной малярийной территорией, и богатые избегали проблем, просто строя свои виллы на холмах. Рим никогда не придерживался государственного подхода к водной инфраструктуре в масштабах, соизмеримых с размером государства.
Причина такого децентрализованного подхода заключалась в том, что для определения римского гражданства был необходим институт частной собственности. Граждане имели право на жизнь и на собственность; и то и другое было защищено от вмешательства республиканским устройством, лежавшим в основе римского государства. Однако вода – это вещь общественная, res publica, вещество, которое движется, которое нельзя ограничить частной собственностью.
Чтобы справиться с таким противоречием, Риму пришлось принять четкое юридическое различие между ролью индивидуального предприятия и ролью государства в управлении этой res publica. Общественным – то есть принадлежащим государству – могло считаться только то, что можно было поделить без ущерба для личных интересов. Различие оказывалось тонким. Во всех реках сама вода была общим достоянием, res communis, и ею нельзя было владеть. Сезонные потоки или ручьи могли находиться в частной собственности, однако постоянные реки были общественными, равно как озера и каналы. Судоходство имело особое значение из-за его экономических функций, поэтому все судоходные реки по определению были общественными, и на использование их вод налагались дополнительные ограничения. Однако крайне важно, что государственное регулирование не распространялось на земли в бассейне этих рек.
Любое масштабное вмешательство в управление водными ресурсами не может основываться исключительно на государственной собственности на судоходные пути. Этого недостаточно. Государственный подход к водной инфраструктуре требует создания насыпей, дамб, каналов, осушительных систем, и все это должно располагаться на территории, примыкающей к реке. Если учесть, что большая ее часть находилась в частной собственности, то одним из решений становилась конфискация. Однако такой вариант оказывался неприемлем: как писал Цицерон в труде «Об обязанностях», право собственности было неприкосновенным и налагало серьезные ограничения на то, что можно назвать общественной собственностью.
Если не подходит инфраструктура в масштабах, соизмеримых с империей, то решением должны стать институты сопоставимого масштаба.
СВОБОДА И ОБЩЕСТВЕННОЕ ДЕЛО
Самым долговечным наследием Рима была политическая система, которая закрепляла гражданскую свободу, римскую libertas, в качестве базового принципа существования. То, как это соотносилось с водными ресурсами, было ключом для римского подхода к необходимости контролировать окружающую среду.
Свобода в римском мире имела мало общего с наиболее распространенными современными идеями. Например, она не основывалась на естественных правах человека. В реальности римская держава была бесцеремонным морализирующим государством. Свобода определялась противопоставлением рабству, то есть отсутствию чьего-нибудь владения. Свобода была статусом, состоянием, а не просто способностью действовать. В этом смысле она оказывалась серьезным нововведением. Свобода была гражданской в том смысле, что относилась к сообществу граждан – civitas. Для историка Саллюстия Римская республика возникла из-за необходимости «сохранять свободу и развивать государство» и в качестве смягчающего средства против «человеческих умов, становящихся высокомерными из-за неограниченной власти».
Решающее значение для римской свободы имел республиканский строй, поскольку он заключал как понятие политической свободы, так и стремление к всеобщему благу. Цицерон определил это фразой Res publica res populi est, то есть республика является делом народа. Он использовал слово populi, а не слово civitas, чтобы показать, что на самом деле речь идет о римском народе как о множестве свободных личностей, их правовом согласии и обязанности делить блага между собой.
Как и ранее в Греции, глубокое противоречие между индивидуальными правами и коллективными действиями в римском государстве было разрешено путем уравновешивания политической власти и аграрного богатства. Рим не подразумевал равенства в праве управлять. Его республика не имела ничего общего с поздней афинской демократией. Правительство для народа не означало, что оно создано народом. Например, центуриатные комиции, самое важное законодательное собрание Рима, появились, чтобы представительство при голосовании соответствовало воинским обязанностям людей. Согласно Титу Ливию, этот ценз отражал, что повинности распределяются «не подушно, как до того, но соответственно имущественному положению каждого»[41]. У небольшого количества воинов, которые могли позволить себе тяжелые доспехи, получалось гораздо большее представительство в пересчете на человека, нежели у тех, кто мог позволить себе только пращу. Лица без имущества вообще не были представлены. Политическая власть снова базировалась на аграрном богатстве. Это напоминало о схеме распределения власти в греческом полисе, однако природа римского пейзажа была несколько иной.
В Греции аграрное богатство ограничивалось небольшой территорией каждого отдельного города-государства и его колоний. Ресурсы Рима были гораздо больше и постоянно росли. Государство захватывало все больше земли и воды, соответствующим образом увеличивая политические выгоды от сельскохозяйственной собственности. Риму не просто приходилось уравновешивать приверженность граждан к эгалитаризму путем неравномерного распределения богатства между социальными классами, что порождало неравные политические права. Это приходилось делать во время поразительного роста самого богатства. Это было и ценой республики, стремящейся построить империю, и источником политической энергии, которая двигала вперед римское общество.
Двухклассовая политическая система Рима состояла из плебеев и патрициев, которые столетиями вели борьбу за ресурсы. Поначалу, когда Рим ограничивался Центральной Италией, маятник качнулся ближе к требованиям плебеев, как это было в Афинах. Плутарх сравнивал реформы конца VI века до нашей эры, проведенные Публием Валерием Публиколой в интересах плебеев, с реформами Солона. Закон Гортензия III века до нашей эры установил, что плебисциты – решения, принятые собраниями плебеев, обязательны для всех римских граждан.
Однако на полпути к республике ситуация в Риме стала меняться. Невероятная экспансия Рима по Средиземноморью подтолкнула накопление богатства к новым высотам. Расширение началось в середине III века до нашей эры, после Первой Пунической войны, когда в состав Рима вошли Сицилия, Сардиния и Корсика. После Второй Пунической войны римляне аннексировали большую часть Испании. Ко II веку до нашей эры Рим обратил свой взор на эллинистические царства на востоке.
Второй век до нашей эры во многих отношениях был кульминацией борьбы между правами собственников и коллективным благом. Между 133 и 121 годами до нашей эры Тиберий и Гай Гракхи – братья и плебейские трибуны – пытались провести земельную реформу, чтобы перераспределить ager publicus, общественные земли, находившиеся в основном в руках патрициев. Они утверждали, что народ имеет право на долю в общественной собственности. Обоих убили. После этого республика становилась все более аристократической, где заправлял сенат и появлявшиеся время от времени авторитарные правители.
По мере увеличения размеров римского мира появлялись проблемы со способностью его институтов оказываться посредниками между правами отдельных граждан и коллективными работами с ландшафтом. Дело осложнилось чрезвычайным ростом числа граждан. Гражданство в Риме начиналось, как в полисе греческого типа, однако войны начала I века до нашей эры распространили гражданство на всех жителей Италии. Этот шаг стал решающим. В итоге римское civitas трансформировалось – теперь это понятие было привязано не к городу Риму, а к более широкому политическому сообществу по всему государству. В результате управление растущей сетью требований стало еще сложнее.
Войны второй половины I века до нашей эры принесли новые владения: Помпей добавил большую часть Восточного Средиземноморья, Юлий Цезарь покорил Галлию, Октавиан присоединил Египет и другие территории. С ростом числа граждан и еще более сильной концентрацией богатства напряженность росла еще сильнее.
Управление водными ресурсами для такой огромной державы посредством прямого государственного вмешательства потребовало бы гораздо более агрессивного налогообложения и даже появления государственных долговых обязательств, но ни то ни другое не годилось. Правда, так называемые публиканы, богатые частные лица, могли заключать с государством договоры на общественные работы, как в Греции. Однако это только сужало масштабы таких работ – ведь возможности публиканов были небезграничными. В отличие от китайских империй Цинь или Хань, процветавших в то же самое время, политическая и экономическая структура Римской республики просто не предназначалась для строительства инфраструктуры управления водными ресурсами в масштабах, соизмеримых с ландшафтом.
Затем в 27 году до нашей эры, после пяти веков непрерывного существования, республика уступила свое место принципату. Во всех смыслах это была монархия Октавиана, принявшего имя Август, хотя архитектура Римской республики оставалась на месте как минимум до Диоклетиана – еще три столетия. Непреодолимая напряженность в государстве между индивидуальной и коллективной властью, которая сформировала эти пять республиканских столетий, так и осталась неразрешенной. Риму пришлось разрабатывать альтернативную систему.
ВЕЛИКИЙ ВОДНЫЙ РЫНОК РИМА
Распределение осадков Средиземноморского бассейна в пространстве и времени происходило по определенной схеме. Даже сегодня, хотя количество воды может измениться за десятилетие на двузначное число процентов, оно тоже демонстрирует замечательную согласованность: например, когда в Испании и на северо-западе Средиземноморья выпадает больше осадков, Юго-Восточное Средиземноморье, как правило, получает меньше. Такой двухполюсной схеме можно приписать примерно треть многолетних колебаний в бассейне. Эту важную географическую особенность можно было использовать для обеспечения водной безопасности.
Когда римское государство расширилось по всем берегам Средиземного моря, оно могло также использовать естественную стратегию страхования: закупая зерно в Сирии, Египте, Испании и Тунисе, оно частично ограждало себя от переменчивости условий в этом регионе. Огромные потребности Рима можно было удовлетворить не за счет централизованного создания водной инфраструктуры для ирригации или борьбы с наводнениями, а за счет соединения удаленных источников в стабильную цепь пищевых поставок.
Чтобы удовлетворить потребности Рима, зерно поступало со всего средиземноморского рынка пшеницы, связывавшего все уголки империи. Ближайшим источником был Палермо на Сицилии, примерно в 500 километрах. До Мадрида было около 1300 километров, а до долины реки По в Северной Италии – 1500, потому что приходилось огибать весь итальянский полуостров (наземная транспортировка была опасной и обходилась непомерно дорого). Еще дальше находились Турция, Египет и Палестина.
В основном поставки организовывали вольноотпущенники, которые предоставляли капитал и контрагентов. Есть даже свидетельства, что некоторые из этих торговцев объединялись в компании, подобные акционерным обществам XVII века. Эта торговая система была настолько эффективной, что местная цена на пшеницу была обратно пропорциональна расстоянию от Рима: чем дальше, тем с большей скидкой приходилось продавать пшеницу, чтобы она появилась в Риме по конкурентоспособной цене.
Рынок зерна был не просто эффективным. По сути, это был огромный рынок воды. Каждое семя зерновых представляло ту воду, которую использовало для выращивания. Перевозка зерна была подобна транспортировке воды из разных частей Средиземноморского бассейна, поскольку при этом аннулировалась необходимость использовать воду в точке потребления. Локальным решением в случае отсутствия дождей могло быть орошение или хранение, однако в интегрированной единой средиземноморской системе разницу могли скомпенсировать другие местности – при условии, что на них не повлияло изменение количества осадков. Если рынок оказывался настолько большим, что охватывал регионы, где осадки не коррелировали между собой, то среднее предложение продовольствия должно было оказываться стабильным. Действительно, Римская империя I и II веков нашей эры была больше по размеру, чем средиземноморская система с ее путем ураганов, и такого размаха хватало, чтобы усреднить большую часть изменчивости осадков.
Римское государство по-прежнему играло важную роль. Во-первых, для частного рынка такого масштаба требовались мощные правовые институты, поскольку торговле нужны были надежные гарантии, что контрагент отвечает за свои обещания. Для этого существовали частные и государственные суды, а также положения о приведении решений в исполнение. Хотя римское право не предусматривало представительства (никто не мог заключать договор от имени другого человека), существовало делегирование полномочий, и обычным явлением было частное финансирование морской торговли. Кроме того, эта частная система неявно финансировалась за счет имперского флота: его патрулирование обеспечивало свободное от пиратства Средиземное море. Государство также улучшало качество информации о ценах и объемах на рынке, выступая как крупный покупатель. Система импорта и распределения зерна Cura Annonae[42] раздавала зерно в виде пособий примерно для 250 000 семей в городе.
Римская держава никогда не могла позволить себе инфраструктуру тех масштабов, что необходимы и для управления водой в ландшафте, и для удовлетворения потребностей и свобод своих граждан. Альтернатива заключалась в том, чтобы стать регулятором и посредником в рыночной экономике такого рода.
Хотя государство не могло браться за крупную инфраструктуру, император – как частное богатое лицо – нередко выступал в роли непосредственного инвестора и использовал собственные ресурсы, чтобы строить инфраструктуру и повышать тем самым свою легитимность. В вопросах связи сельского хозяйства и общественности эти ресурсы в основном сосредотачивались не на ирригационных сооружениях или борьбе с наводнениями, а на торговле.
Корабли с зерном, пересекающие Средиземное море, могли быть колоссальными. Римские судостроительные технологии были весьма развиты: Плиний[43] описывал специально построенные суда, которые везли в Рим обелиски массой от нескольких сотен до тысячи тонн. Суда такого размера не были типичными, однако большинство кораблей все равно перевозили около ста тонн зерна. Средиземноморский рынок зерна зависел от нескольких тысяч рейсов в год. Такое количество кораблей не могло подняться по Тибру до Рима. Портовые сооружения приходилось строить вдоль побережья, а уже небольшие речные суденышки могли доставлять зерно в город.
Для этого император Клавдий создал Порт – обширный искусственный водоем площадью в двести гектаров и глубиной семь метров; в нем могли швартоваться крупные корабли. Гавань (darsena) меньшего размера – искусственный бассейн площадью в гектар – давала пристанище более мелким судам. Один канал связывал эту систему с морем, а второй – с Тибром, откуда товары попадали в Рим. Несмотря на то что порт был далек от совершенства (приходилось регулярно углублять дно, постоянно наблюдались заторы), ежегодно тут бросали якорь две тысячи судов.
Благодаря регулирующей роли государства и инвестициям императора в Риме появилась торговая система с замечательной связностью. Это был механизм, с помощью которого Рим мог примирить непримиримое – политическую систему, основанную на правах собственности отдельных граждан, и ландшафт, который мог гарантировать надежность поставок только в целом. Эта необычная система поддерживала подъем самого обширного вплоть до XIX столетия государства Запада. Однако у нее было серьезное уязвимое место, которое станет фактором ее краха. В ее сердце было слишком много воды[44].
УЯЗВИМАЯ ИМПЕРИЯ
По иронии судьбы, один из важнейших факторов упадка Рима оказался связан с его гидротехническими умениями. Марк Випсаний Агриппа, римский эдил (чиновник, отвечающий за общественные здания), отметил новую эпоху Августа разработкой необычайно современного плана водоснабжения. Если Август был «архитектором Римской империи», то Агриппе досталась роль «управляющего строительством». В отличие от ирригационных и противопаводковых сооружений городское водоснабжение было испытанным способом для легитимизации деспотов.
Инфраструктура Рима времен Августа была гораздо лучше, чем в большинстве европейских городов до XIX века. Плиний Старший считал систему канализации под названием Большая Клоака (Cloaca Maxima) настолько впечатляющей, что сравнивал ее с висячими садами в Вавилоне. В начале имперской эры работало четыре акведука. За двадцать лет Агриппа преобразовал водопроводную систему Рима: появились два новых акведука, и удвоилась подача. Он также следовал амбициозному плану городского распределения и графика воды.
Вместо того чтобы просто увеличить количество воды в городе, Агриппа позаботился о специализации: разные части города поддерживала разная инфраструктура. Один акведук давал воду для частных домов, другой обслуживал общественные сооружения, фонтаны и бассейны. Аква-Вирго – единственный акведук, который используется и сегодня, – применялся в основном для общественных сооружений и имперских построек: комплексов Агриппы на Марсовом поле, а также бань и зданий на другом берегу реки.
Гидротехнические сооружения Агриппы подтверждают высокие инженерные умения Рима. По мере развития римской гидротехники и увеличения уверенности в ее эффективности проектирование гидротехнических сооружений расширялось, что влекло значительные экономические последствия. Для императорского Рима это был не просто вопрос урбанизации. Этот процесс механизировал различные отрасли хозяйства. Повсюду были водяные мельницы, связанные с акведуками. Их использовали военные: в частности, на вале Адриана в Британии. Сельские сообщества применяли их, чтобы получать муку в любых климатических условиях – от засушливых мест, где давление воды увеличивали с помощью водонапорных башен, резервуаров и труб, до крупных городов, где их приводили в действие реки или акведуки. Не следует сравнивать это с современной промышленной революцией. Энергия, которую римляне могли извлекать из воды, не шла ни в какое сравнение с той, которую столетия спустя стали получать из ископаемого топлива, и эти технологии не сопровождались масштабным расширением спроса и доступа к рынкам.
И тем не менее водные технологии получили широкое распространение, иногда достигая удивительных масштабов. Знаменитый мельничный комплекс в местечке Барбегаль, недалеко от Арля, созданный, вероятно, в IV веке нашей эры, приводили в движение шестнадцать водяных колес, расположенных в два ряда вдоль склона. Вода, принесенная акведуком, приводила в движение первое колесо, затем второе, и так далее по каскаду. Комплекс мог производить до пяти тонн муки в сутки, давая пропитание 12 000 человек.
Частичная механизация римской экономики (например, в Барбегале) спровоцировала преобразования, которые в итоге подорвали империю. Цепочка событий началась с полезных ископаемых. Механизация серьезно трансформировала добычу, особенно на золотых и серебряных рудниках Испании. Плиний описал, как воду доставляли по акведукам, накапливали в больших резервуарах над открытой выработкой, а затем сбрасывали, и она смывала склон горы. Как и муку, полученную руду обрабатывали благодаря водяным мельницам. С помощью воды извлекали огромное количество драгоценного металла. Рудники Нового Карфагена (нынешняя Картахена) давали, например, тридцать пять тонн серебра в год. Добыча полезных ископаемых римлянами была так велика, что оставила следы в ледяных кернах Гренландии: ее выбросы в атмосферу превзошла только промышленная революция. В конце концов такая производительность, основанная на энергии воды, стала проблемой.
Во времена империи государство функционировало в основном за счет платежей серебром. Одной из основных проблем римской державы была потеря металла. Серебро регулярно терялось в обращении, портилось в процессе использования, утекало из империи, а поэтому деньги приходилось заменять. Однако механизированная добыча драгоценных металлов была настолько эффективна, что к III веку нашей эры рудники истощились, и государство агонизировало в монетном кризисе. Без постоянного притока серебра монету приходилось портить[45], а это, в свою очередь, вело к инфляции. Платить армии жалованье порченой монетой – верный путь к катастрофе.
Такая нагрузка на армию усугублялась демографическим кризисом, который начался с Антониновой чумы[46] – эпидемии в конце II века нашей эры, значительно сократившей население и, соответственно, армию. Расширившаяся империя в сочетании с более ограниченными ресурсами усложняла поддержание эффективного военного присутствия. Кризис III века осложнился падением сельскохозяйственного производства по всей империи. Возможно, начал меняться благоприятный климат, который поддерживал производительность в Средиземноморском регионе. Археологические данные показывают, что сельское хозяйство стало крайне нестабильным. Обрушилось товарное сельское производство, что особенно сильно ударило по мелким хозяйствам и сообществам. Наносы забивали канавы, места забрасывали; заново прорезанные каналы снова заносились илом и грязью.