Джозефина Тэй
Дело о похищении Бетти Кейн. Исчезновение
– Пусть всякий, кто поднимет руку на мою сестру, знает, что безнаказанным ему не остаться, – сердито буркнул Лесли, когда Роберт в самой мягкой форме попенял юноше за его поступок.
– Я вас прекрасно понимаю, – подхватил Роберт, – но пусть меня лично бьют целую неделю подряд, только бы не видеть свою фотографию на первой полосе «Эк-Эммы». Особенно будь я молоденькой девушкой.
– Если б вас били целую неделю подряд и никто бы за вас не вступился, вы бы охотно поместили свою фотографию в любой газетенке, только бы добиться справедливости! – упрямо заявил Лесли и, не глядя на Роберта, вошел в дом.
Миссис Уинн улыбнулась смущенно, как бы прося прощения за грубость сына, а Роберт, пользуясь этой минутой, спросил:
– Миссис Уинн, если когда-нибудь вам покажется, что в истории, рассказанной Бетти, есть какие-то несообразности, вы не промолчите об этом?
– Не надейтесь, мистер Блэр!
– Вы что же, хотите, чтобы пострадали невиновные?
– Нет, я имела в виду не это. Просто я никогда не усомнюсь в рассказе Бетти!
– Кто знает? Ум у вас от природы аналитический, и то, что до поры до времени находилось в подсознании, может выйти наружу. Ну, скажем, то, что удивило вас, но о чем вы не захотели думать.
Они дошли уже до ворот дома, и в ту минуту, когда Блэр произносил эти слова, хозяйка дома повернулась к нему, чтобы проститься. И к удивлению Роберта, в лице ее что-то дрогнуло.
«Итак, полной уверенности у нее нет. Оказывается, было нечто, что смущало этот трезвый, аналитический ум, пусть мелочь, пустяк. Но что именно?»
А затем произошло то, о чем он позже вспоминал как об удивительном феномене передачи мыслей на расстояние. Это случилось с ним впервые в жизни. Он уже собрался было сесть в автомобиль, но обернулся и спросил:
– А что было у Бетти в карманах, когда она вернулась домой?
– У нее всего один карман – на платье.
– И там что-нибудь было?
Лицо миссис Уинн заметно напряглось.
– Только губная помада, – сказала она спокойно.
– Губная помада? Не слишком ли рано для ее возраста?
– Дорогой мистер Блэр! Они теперь начинают возиться с губной помадой чуть ли не с десяти лет. Лучшее их развлечение в плохую погоду – это примерять шляпки и платья матери.
Она улыбнулась и вновь попрощалась, а он сел в машину.
«Так что же все-таки показалось ей странным в простом тюбике губной помады? – раздумывал Роберт, сворачивая на черное гладкое шоссе Эйлсбери – Лондон. – Очевидно, то, что эти ведьмы из Фрэнчайза не отобрали помаду у девочки? Что, что именно показалось ей странным?»
Удивительно, что ее беспокойство, запрятанное далеко в подсознании, с быстротой молнии передалось ему. Ведь он вовсе не собирался задавать вопрос о карманах Бетти и сам удивился, услышав свой голос. Ему бы и в голову не пришло таким пустяком интересоваться! Ему бы и в голову не пришло, что в платье вообще имелся карман!
Итак, губная помада и то, что она осталась в кармане, почему-то озадачило миссис Уинн. Ну что ж, добавим и эту соломинку к тем немногим, которые ему посчастливилось собрать. К тому факту, что у девочки фотографическая память. К тому факту, что ей надоела школа. К тому факту, что ей нравится все «реальное». И к тому – и этот факт важнее всех прочих, – что никто в доме, и даже разумная, отнюдь не эмоциональная миссис Уинн, не знает, что творится в душе Бетти Кейн. Как-то не верится, что пятнадцатилетняя девочка, бывшая чуть ли не кумиром юноши, так спокойно, без драм встретила известие, что ее место занято кем-то другим. Но оказывается, Бетти приняла это «очень хорошо».
А значит, открытое, юное лицо вовсе не отражало, как послушное зеркало, то существо, каким была Бетти Кейн.
Глава восьмая
Роберт рассчитывал, что за ночь, проведенную в Лондоне, ему удастся убить одним ударом не двух, а нескольких зайцев.
Первым делом ему надо было с кем-то посоветоваться, кому-то поплакаться. И в данных обстоятельствах не было человека более пригодного для этой цели, чем его старый школьный друг Кевин Макдэрмот. Кевин хорошо знал уголовное право, был известным адвокатом и в качестве такового глубоко и всесторонне изучил человеческую натуру.
В школе их свела общая тяга к юриспруденции, а затем, уже взрослыми, они поняли, что прекрасно дополняют друг друга. Ирландца Макдэрмота забавляла и подстегивала хладнокровная невозмутимость Роберта и в минуты усталости служила отдохновением. А в глазах Роберта пылкий кельтский нрав Кевина был чуть ли не экзотикой, но экзотикой привлекательной. Да, характеры у них были разные. Роберт мечтал вернуться в свой родной маленький город и продолжать ту жизнь, какую вел его отец. А Кевин стремился перевернуть всю, как он выражался, юриспруденцию и тем самым произвести как можно больше шума.
Правда, пока что Кевин перевернул не так уж много, но шуму наделал достаточно. Одно появление Кевина в суде сразу превращало процесс в газетную сенсацию и, следовательно, повышало тиражи этих газет.
Он женился счастливо, жил в уютном доме около Уэйбриджа и имел троих здоровых сыновей, стройных, темноволосых и веселых, как их отец. Кроме того, в Лондоне была маленькая квартира, где Кевин останавливался, когда дела требовали его присутствия в Лондоне. Когда в Лондон приезжал Роберт, друзья вместе ужинали либо на квартире Кевина, либо в ресторане.
Позвонив из Милфорда, Роберт узнал от секретаря Кевина, что тот вечером занят – деловой ужин с коллегами-адвокатами, но если Роберт зайдет попозже на квартиру Кевина, тот будет рад его видеть.
А пока что Роберт позвонил Гранту в Скотленд-Ярд и попросил уделить ему завтра утром несколько минут. Необходимо знать, какую позицию занимает сейчас Скотленд-Ярд.
В маленькой гостинице на Джермин-стрит, где Роберт останавливался с тех самых пор, как ему, зеленому юнцу, стали разрешать самостоятельно ездить в Лондон, его встретили как родного, дали ту самую комнату, где он жил в «последний приезд», и сразу же подали поднос с чаем. Этот чай и особенно душевный, ласковый, дружеский прием как-то освежили Роберта, и он вышел прогуляться по вечерним улицам в самом благодушном настроении.
Но так как даже в такие вот минуты его не оставляла мысль о Бетти Кейн, вернее, желание обнаружить истину, то он чуть ли не машинально забрел на тот пустырь, где стояли когда-то дешевые многоквартирные дома, – там жили и погибли родители Бетти. Пустырь этот ждал, когда до него дойдет очередь, когда о нем вспомнят строители, а пока ничто не говорило о том, что здесь произошла катастрофа. А у домов уцелевших был тот отрешенный вид, как у умственно отсталых детей, не способных понять значение случившегося. Их-то миновала беда – и это все, что они знали или хотели знать.
На другой стороне улицы – ряд лавчонок, и каждая, очевидно, простояла тут полсотни лет, если не больше, Роберт пересек мостовую и подошел к табачно-газетному киоску. Торговцы табаком и газетами обычно в курсе всех событий.
– Вы были здесь, когда это случилось? – спросил Роберт, кивая на противоположную сторону улицы.
– А что случилось? – спросил румяный плотный человечек, так, видимо, привыкший к пустырю напротив, что даже перестал его замечать. – А, инцидент? Нет, я был на дежурстве. Работал санитаром.
Роберт пояснил, что он имел в виду другое, а именно: существовала ли в то время табачная лавка? О да, конечно, она тут очень давно. А он сам, ее владелец, родился и вырос неподалеку и унаследовал лавку от отца.
– Значит, вы знали обитателей этого квартала? Скажите, не помните ли вы смотрителя вон тех разрушенных домов и его семью?
– Кейнов? Еще бы! Как мне их не помнить? Они курсировали здесь весь день. Он утром выходил за газетой, а вскоре появлялась она за сигаретами, затем являлся он за вечерней газетой, а потом она, кажется, опять за сигаретами. Ну а позже, когда мой сынишка, окончив свои уроки, мог меня заменить, мы с Кейном тут поблизости пили пиво. А вы их знали, сэр?
– Нет. Но мне о них рассказывали. Как же это все случилось?
Маленький человечек причмокнул языком:
– Да уж больно домишки были хлипкие, вот в чем дело. Строили их кое-как, на скорую руку… Бомба упала тут, по соседству, а Кейны сидели в своей полуподвальной квартирке и считали, что они в безопасности. И вдруг все строение рухнуло как карточный домик. Ужас! А ей-то как не повезло! Единственный вечер за несколько недель она сидела с мужем дома, и вот вам – пожалуйста!
Казалось, что эти последние слова он проговорил не без некоторого удовольствия.
– А где же она обычно бывала по вечерам? – спросил Роберт. – Работала?
– Работала! – презрительно протянул торговец. – Она? – И вдруг спохватился: – Прошу прощения. Может, они были друзьями каких-нибудь ваших…
Роберт поторопился заверить его, что это не так. Просто кто-то упомянул при нем Кейнов как смотрителей этого жилищного массива.
– Но скажите, если миссис Кейн вечерами не работала, то что же она делала?
– Развлекалась, конечно! Да-да, даже тогда кое-кому удавалось развлекаться! Кейн требовал, чтобы его жена поехала в эвакуацию вместе с их маленькой дочкой, да куда там! Разве она поедет? Объявила, что не выдержит и трех дней в деревне! Даже не поехала навестить малютку, когда ее эвакуировали. Я хочу сказать: власти эвакуировали вместе с другими детьми. По-моему, она радехонька была, что с нее сняли заботы о ребенке и могла теперь хоть каждый вечер шляться на танцы.
– С кем же она танцевала?
– Офицеры, – лаконично отрезал маленький человечек. – А с офицерами повеселее, чем дома сидеть. Нет-нет, я не желаю говорить о ней дурно, – торопливо добавил он, – ни в чем не хочу ее обвинять, ведь она уже не может оправдаться, раз ее нет в живых. Но она была дурной матерью и дурной женой, поверьте на слово, это вам каждый подтвердит.
– Хорошенькая она была? – спросил Роберт, думая о том, что напрасно он тогда у Уиннов посочувствовал матери Бетти Кейн.
– В общем-то, да, хотя вечно ходила с надутой физиономией. В ней, как бы это получше выразиться, будто какой-то огонек тлел. Любопытно было поглядеть, какой она бывала, когда огонек разгорится. Развеселится, я хочу сказать, а не то, что выпьет лишнее. Я ее нетрезвой ни разу не видел, не этим она развлекалась.
– Ну а муж?
– Славный он был малый, этот Берт Кейн. Заслуживал лучшей жены. Хороший он был, Берт! Обожал дочку. Баловал ее, конечно. Все, что ей захочется, непременно достанет. Она была тихая девчушка, на вид такая скромненькая, воды не замутит. Нет, Берт заслуживал лучшую жену, а не такую любительницу развлечений, как его супружница. Да и дочка хотя совсем маленькая была, а вечно чего-то от него требовала, прямо какая-то ненасытная. – Он задумчиво взглянул на пустырь. – Их тела искали чуть ли не целую неделю…
Роберт заплатил за сигареты и пошел прочь, испытывая смешанное чувство огорчения и облегчения. Он жалел Берта Кейна, который заслуживал лучшей доли, но не мог не радоваться тому, что матерью Бетти Кейн оказалась совсем не та женщина, которую нарисовало его воображение. Он-то решил, что мать Бетти предпочитала страдать вдали от своего ребенка, лишь бы только не огорчать его. И Роберту тогда была неприятна мысль, что это горячо любимое дитя стало такой вот Бетти Кейн. А Бетти, по-видимому, была истинной дочерью своей матери.
«Ненасытный ребенок». Так-так. А что сказала миссис Уинн? «Она плакала, потому что ей не нравилась наша еда, но я не помню, чтобы она плакала, скучая по матери». Она и по отцу не скучала – по отцу, который ее баловал.
Вернувшись в гостиницу, Роберт вынул из портфеля номер «Эк-Эммы» и за одиноким своим ужином не торопясь прочитал статью на второй странице. Статью, начинавшуюся незамысловатыми словами: «В одну апрельскую ночь к себе домой вернулась девочка, одетая лишь в платье на голое тело и туфли на босу ногу. Она покинула дом веселой, счастливой школьницей, не зная, что…» – и кончавшуюся целым фонтаном сочувственных вздохов… Надо признать, в своем роде искусную статью! Автор ее умело выполнил свою задачу, взывая к чувствам самых различных читателей. Для любителей секса упоминалось об отсутствии одежды на девочке; люди сентиментальные вздыхали, читая о беззащитности очаровательного юного существа; лица с садистскими наклонностями получали подробный отчет о том, как девочку избивали; людям, ненавидящим богатых, предлагалось описание большого белого дома за высокой стеной, а просто добросердечной британской публике сообщали, что полиция не выполняет своего прямого долга и что справедливость не торжествует. Да, сделано умно, ничего не скажешь!
Роберт сунул газету в портфель и, захватив его, отправился к Кевину Макдэрмоту. Того еще не было дома, но привратнице велено было дать Роберту ключ. Квартирка Кевина была премилой – теплой и тихой, особенно теперь, когда умолк шум уличного движения. Роберт налил себе виски, сел в кресло и уже начал дремать, когда услышал скрип ключа, поворачивающегося в замке. Проходя за спиной Роберта к столику с бутылками, Кевин шутливо ущипнул Роберта за шею и сказал:
– Ну, старик, началось!
– Что такое?
– Твоя прелестная шея потолстела.
Роберт лениво потер то место, куда его ущипнули:
– Да, пожалуй, я вроде бы и сам это чувствую.
– Ах, боже мой, Роберт! – Светлые и ясные глаза Кевина насмешливо блеснули из-под темных бровей. – Неужели ничто не способно вывести тебя из равновесия? Даже то, что ты уже не столь прекрасен, как был в свои юные годы?
– В данный момент я выбит из равновесия. Но отнюдь не из-за моей наружности.
– Ну, если фирме «Блэр, Хэйвард и Беннет» не грозит банкротство, то, значит, тут замешана женщина!
– Верно, но не в том смысле, как ты думаешь.
– Решил жениться? Давно пора, Роберт!
– Ты это и раньше говорил.
– Тебе же нужен наследник для фирмы «Блэр, Хэйвард и Беннет»?
Кевина почему-то раздражали мир и благодать, царившие в этой фирме.
– А вдруг родится девочка? И во всяком случае, о наследнике позаботится Невил!
– Единственное, что может родиться от невесты Невила, – это граммофонная пластинка. Она опять выступала в защиту угнетенных, я сам слышал! – Кевин уселся, держа стакан в руке. – Нечего и спрашивать, что ты приехал по делу. Полагаю, завтра с утра ты помчишься на свидание с клиентом…
– Нет, – ответил Роберт. – На свидание со Скотленд-Ярдом.
Рука Кевина со стаканом задержалась на полпути.
– Роберт, это неслыханно! Какое отношение имеет Скотленд-Ярд к твоей башне из слоновой кости?
– В том-то и дело, – спокойно ответил Роберт, игнорируя этот намек на безмятежное существование милфордцев. – Мне нужно, чтобы меня кто-то выслушал, помог мне разобраться. Сам не знаю почему, но приходится обременять этим тебя. А ты и так загружен делами. Но ты ведь всегда решал за меня алгебраические задачи.
– Ну и ты немало делал для меня, Роберт. Что там у тебя?
Роберт вынул из портфеля копию показаний Бетти Кейн, сделанных ею для полиции:
– Прочитай и скажи, какое у тебя впечатление.
Макдэрмот быстро пробежал глазами первый абзац и сказал:
– Ага, это протеже газеты «Эк-Эмма».
– Вот уж не думал, что ты читаешь «Эк-Эмму»!
– Помилуй, эта газета – моя главная духовная пища! Если нет преступлений, значит нет и громких дел, а если нет громких дел, то нет и Кевина Макдэрмота!
Он замолчал и так углубился в чтение газеты, что Роберту даже показалось, будто он в комнате один.
– Так-так… – сказал наконец Кевин.
– Ну?
– Твои клиенты, надо думать, – это те две женщины, а не девочка?
– Да, конечно.
– А теперь расскажи, что тебе известно обо всем этом.
Роберт рассказал все от начала до конца. Свое первое посещение дома Фрэнчайз, когда он отправился туда без всякой охоты, затем то, как он заинтересовался этим делом, когда встал выбор между Бетти Кейн и теми двумя женщинами. Упомянул о решении Скотленд-Ярда ничего не предпринимать, пока не найдутся улики, и, наконец, сообщил об опрометчивом поступке Лесли Уинна, обратившегося в газету «Эк-Эмма».
– Если я не ошибаюсь, – заметил Макдэрмот, – Скотленд-Ярд переворачивает сейчас небо и землю, лишь бы найти улики, подкрепляющие рассказ девочки.
– Полагаю, – мрачно заметил Роберт. – Но ты-то, ты-то веришь или нет рассказу девочки?
– Я никогда никому не верю, – злорадно отозвался Кевин. – Ты хочешь знать, правдоподобен ли рассказ девочки? Безусловно!
– Но это же сплошная нелепость! – произнес Роберт и сам заметил, что говорит горячее, чем бы ему хотелось.
– А что тут нелепого? Одинокие женщины способны и на более дикие поступки, особенно если это обедневшие дворянки. Совсем недавно, например, было установлено, что одна пожилая дама держала свою сестру на цепи, приковала ее к кровати в комнате величиной с просторный платяной шкаф. Несчастная провела так целый год, причем сестра кормила ее только сухими корками, картофельными очистками и прочими отбросами. Когда это дело открылось, то сестра-тюремщица заявила, что, мол, деньги их таяли слишком быстро и она таким образом решила экономить. На самом деле у нее был неплохой счет в банке, но она так боялась разориться, что рехнулась. Уверяю тебя, случались истории куда менее правдоподобные, чем рассказала эта девочка.
– Да ну? Случай с сестрами – это, по-моему, типичный случай сумасшествия!
– Ты говоришь так, потому что знаешь, как это было. А вот предположи, что никто этого своими глазами не видел, а просто пополз слушок. Безумная сестра освободила свою жертву еще до начала расследования, и когда к ним пришли, то увидели двух пожилых женщин, ведущих, по-видимому, вполне нормальную жизнь. Правда, у одной из них был несомненно болезненный вид. Ну что? Поверил бы ты в историю с цепями? Или назвал бы ее нелепостью?
Роберт окончательно помрачнел.
– А в твоем случае две одинокие женщины получили наследство – большой дом в деревне. Одна из них слишком стара, чтобы вести домашнее хозяйство, другая же домашнее хозяйство терпеть не может. В чем должно было проявиться их безумие? Ну конечно, в том, чтобы похитить девчонку и превратить ее в служанку.
Черт бы побрал этого Кевина с его адвокатскими штучками и рассуждениями! А Роберт-то думал, что хочет узнать мнение Кевина, но на самом деле хотел, чтобы Кевин поддержал его мнение.
– На их беду, похищенная девочка оказалась школьницей, и притом безупречной. Поскольку девочку никогда не уличали во лжи, а эти две дамы держались особняком и никто их как следует не знал, то, по-видимому, легче поверить девочке. Раз нет улик, то придется выбирать, кому верить. На месте полицейских я бы рискнул начать процесс. Они, по-моему, напрасно трусят.
Бросив насмешливый взгляд на Роберта, Кевин уселся глубже в кресло и вытянул длинные ноги к камину. Так он сидел секунду-другую, наслаждаясь замешательством своего друга.
– Конечно, – произнес он наконец, – они могли бы вспомнить аналогичное дело: все поверили душераздирающей истории молодой девушки, а потом выяснилось, что она все налгала.
– Аналогичное дело! – воскликнул Роберт, выпрямившись в кресле. – Когда?
– В тысяча семьсот каком-то году. Забыл точную дату.
– О боже мой! – проворчал Роберт.
– Не знаю, почему «о боже мой», – мягко сказал Макдэрмот. – Характер алиби не так уж изменился за два столетия.
– Алиби?
– В том деле, о котором я говорю, единственное, что толкнуло юную девушку на ложь, – это надежда найти себе алиби.
– Значит, ты веришь, я хочу сказать, считаешь возможным, что все рассказанное девочкой – выдумка?
– Совершеннейшая выдумка, от начала до конца.
– Кевин, ты можешь любого свести с ума! Ты же сам сказал, что история правдоподобна.
– Так я и считаю. Я считаю также, что это сплошная ложь. С одинаковым успехом я мог бы защищать как ту сторону, так и другую. Но в общем-то, я предпочел бы защитить это юное создание из Эйлсбери. Как она будет мила на скамье для свидетелей! А судя по тому, что ты мне рассказал, эти две дамы не столь уж заманчивое зрелище для присяжных.
Он встал, чтобы налить себе виски, и протянул руку за стаканом Роберта. Но тот молча покачал головой, не отрывая взгляда от огня, полыхавшего в камине. Рассуждения Кевина раздражали его. Когда человек столько времени адвокатствует в уголовных процессах, он уже не слышит убеждений, для него существуют лишь точки зрения. Зря он приехал сюда! Скорей бы Кевин допил виски, и тогда он, Роберт, пойдет к себе в гостиницу. Как хорошо будет положить голову на подушку и забыть, что ты отвечаешь за проблемы других людей. Вернее, за решение этих чужих проблем…
– А интересно бы знать, что она делала целый месяц, – задумчиво протянул Кевин, глотнув почти неразбавленного виски.
С губ Роберта чуть не сорвалось: «Так, значит, ты веришь, что девчонка все выдумала?», но он вовремя удержался. Не желал он больше плясать под дудку Кевина!
– Если ты будешь глушить виски после ужина, где ты, очевидно, так же глушил вино, то ясно, что ты будешь делать целый месяц: лечиться, мой милый! – сказал Роберт.
К его удивлению, Кевин откинулся в кресле и захохотал, как мальчишка:
– Ах, Роб, я тебя просто обожаю! В тебе есть как раз все то, что мы ценим в Англии, все, чем мы в ней восхищаемся. Сидишь тихо, такой скромный, вежливый, молчишь, когда тебя дразнят, – словом, тряпка, с какой можно вытворять что угодно, и вот тут-то высовывается твоя лапа без перчатки и – хлоп!
Он выхватил из рук Роберта пустой стакан и подлил туда виски. Роберт не протестовал. Настроение его явно улучшилось.
