Джозефина Тэй
Дело о похищении Бетти Кейн. Исчезновение
Глава шестая
Но в пятницу утром было уже слишком поздно…
Настойчивость полиции и то, что слухи вот-вот начнут распространяться по городу, – все это Роберт учел. Но вот «Эк-Эмму» он в расчет не принял.
Такого рода бульварные газетки, как «Эк-Эмма», были занесены в Англию с запада, из Америки. «Эк-Эмма» считала, что две тысячи фунтов штрафа за клевету – цена не слишком высокая при полумиллионном тираже. Газета охотно помещала кричащие заголовки, сенсационные фотографии, а также нескромные статейки, перещеголяв в этом отношении более сдержанную британскую прессу. На Флит-стрит эту газетенку называли коротким и непечатным словом, однако поделать с ней ничего не могли. За десять лет существования «Эк-Эммы» ее тираж достиг полумиллиона экземпляров: эта желтая газетка имела успех у любителей сенсаций. В пригородных поездах из десяти пассажиров, едущих на работу, семеро сидели, уткнув нос в «Эк-Эмму».
И именно из-за «Эк-Эммы» дело о похищении Бетти Кейн стало широко известным.
Утром в пятницу Роберту пришлось съездить за город к своей клиентке, старой женщине, которая пожелала внести в свое завещание кое-какие новые пункты. Эту процедуру она повторяла в среднем каждые три месяца, хотя ее врач полагал, что сил у нее вполне достаточно и она еще поживет. Но если клиентка просит своего адвоката срочно к ней явиться, то не может же он сказать ей, чтобы она перестала валять дурака. Роберт запасся пустыми бланками для завещания, взял автомобиль из гаража и отправился в путь. Хотя старуха и помучила его, как обычно, но обратно он ехал в отличном настроении, наслаждаясь весенним воздухом и любуясь весенним пейзажем. Он даже мурлыкал про себя, радуясь тому, что меньше чем через час увидит Марион Шарп. И решил в душе простить ее за то, что ей приглянулся Невил. В конце концов, Невил ведь не пытался спихнуть ее Бену Карлею. Справедливость прежде всего.
Роберт въехал в гараж, поставил автомобиль и тут вспомнил, что первое число уже прошло, и зашел в контору заплатить по счету Биллу Броу. Но в конторе сидел Стэнли.
– Я хочу заплатить, – пояснил Роберт, – обычно счет уже бывает готов.
– Он где-нибудь тут, – ответил Стэнли. – Поищите сами.
Роберт, привыкший к своеобразным порядкам этой конторы, приподнял лежащую на столе груду бумаг, и тут на него глянуло девичье лицо – газетная фотография девочки. Он не сразу узнал его, но что-то это лицо напомнило ему, он всмотрелся внимательнее.
– Вот он, ваш счет! – торжествующе воскликнул Стэнли, извлекая откуда-то листок и сдвигая в сторону бумаги.
Взору Роберта открылась теперь целиком первая страница сегодняшнего номера «Эк-Эммы». Похолодев от изумления, он уставился на фотографию. Стэнли, проследив за его взглядом, ухмыльнулся одобрительно.
– Ничего девочка. Напоминает мне одну, с которой я был знаком в Египте. Такие же широко расставленные глаза. Славная девчушка. Врунья, каких свет не видел.
Стэнли продолжал складывать разбросанные бумаги, а Роберт все стоял, уставясь на газету.
«ВОТ ОНА, ЭТА ДЕВОЧКА», – сообщала газета огромными черными буквами на верху страницы, а под ними треть полосы занимала фотография. И затем шрифтом поменьше: «ЭТО ТОТ САМЫЙ ДОМ?» Внизу – фотография Фрэнчайза. Еще ниже крупным шрифтом: «ДЕВОЧКА ГОВОРИТ – ДА. А ЧТО ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ?» Затем примечание: «Читайте подробности на такой-то странице».
Роберт перевернул страницу. Там было все, за исключением фамилии Шарп. Он вновь взглянул на первую полосу. Еще вчера Фрэнчайз был домом, защищенным четырьмя высокими стенами, защищенным столь надежно, что даже обитатели Милфорда не знали, каков он – этот дом. А сегодня он открыт взорам всех…
Девочку, по-видимому, снимали в фотоателье. Она, очевидно, причесалась в парикмахерской и специально для этого случая надела выходное платье. Без школьной курточки она выглядела столь же невинно и вовсе не старше, нет, но… Роберт поискал слово, желая выразить свои чувства как можно точнее. Выглядела менее неприступно – так, что ли? Школьная курточка словно мешала видеть в ней женщину, как, скажем, мешает монашеское одеяние. Сейчас, без этой курточки, она казалась женственнее. Но это было все то же трогательно-невинное личико, юное и привлекательное. Открытый лоб, широко расставленные глаза, припухшая нижняя губка, придававшая ей выражение обиженного ребенка, – все вместе это производило поистине ошеломляющее впечатление. Не один только епископ Ларборо поверит всему, что написано на этом юном личике.
– Можно мне взять газету? – спросил он Стэнли.
– Берите. Только там ничего интересного нет.
– А это, по-вашему, неинтересно? – удивленно спросил Роберт, показывая на первую полосу.
Стэнли бросил взгляд на фотографию:
– Нет, разве что она напоминает мне ту девчонку в Египте, с ее вечным враньем и прочими штучками.
– Так вы, значит, не верите этой истории, которую она рассказала?
– Да неужто верю? – презрительно заявил Стэнли.
– Ну а как вы считаете, где была девочка все это время?
– Если вас интересует мое мнение, то, вспоминая ту, египетскую, могу сказать вполне определенно: шлялась где-то.
Роберт спрятал газету и пошел к себе. Ну, по крайней мере хоть один человек, хоть один житель Милфорда не поверил девочке. Впрочем, это, скорее, объясняется его прежним опытом и присущим ему цинизмом.
Очевидно, Стэнли прочитал газету не особенно внимательно, но так поступят лишь десять процентов читателей. Остальные же девяносто станут вникать в каждое слово и сейчас уже, наверное, со смаком обсуждают прочитанное.
Придя к себе в контору, Роберт узнал, что Хэллам несколько раз пытался связаться с ним по телефону.
– Закройте дверь и войдите, – сказал он старому Хэзелтайну, который, сообщив о звонках Хэллама, продолжал стоять на пороге. – И полюбуйтесь вот на это.
Одной рукой Роберт снял телефонную трубку, другой пододвинул газету Хэзелтайну.
– Да-а, вляпались мы в хорошенькую историю, – произнес в трубку Хэллам и добавил несколько эпитетов, достаточно выразительных, по адресу «Эк-Эммы». – Будто у полиции мало своих дел, так нужно еще, чтобы эта чертова газетенка влезла!
– А что слышно из Скотленд-Ярда?
– Грант начал обрывать мой телефон с девяти утра. Но что они могут сделать? Усмехнуться и промолчать. Полиция ведет честную игру. И между прочим, вы тоже ничего не можете сделать.
– Ровно ничего, – согласился Роберт.
– Ваши клиентки знают?
– Не думаю. Уверен, что они таких газет, как «Эк-Эмма», не читают, и вряд ли какой-нибудь доброжелатель успел послать им этот номер. Но через десять минут они будут здесь, и я покажу им газету. Однако каким образом «Эк-Эмма» узнала об этом? Я считал, что родителям, то есть опекунам девочки, не улыбалось предавать эту историю огласке.
– Грант говорит, что брат девочки рассердился, мол, на то, что полиция, видите ли, не принимает мер, и по собственной инициативе отправился в редакцию «Эк-Эммы». Этакий защитник! Пусть-де «Эк-Эмма» вступится за правое дело!
Положив трубку, Роберт подумал, что, раз опубликована фотография девочки, кто-нибудь может узнать ее и скажет: «Она не могла быть в доме Фрэнчайз в указанные ею дни, потому что тогда она была в другом месте». Хоть слабая, но надежда!
– Возмутительная история, мистер Роберт, – заявил Хэзелтайн, – и, если мне будет дозволено сказать, возмутительная публикация!
– Дом, о котором идет речь, – это Фрэнчайз, где живут старая миссис Шарп и ее дочь и куда я ездил на днях, как вы помните, чтобы помочь им советом.
– Вы хотите сказать, что это наши клиентки?
– Да.
– Но, мистер Роберт, ведь это совсем не по нашей части. Это вне нашей обычной… привычной… ну, в общем, вне нашей компетенции.
– Надеюсь, мы вполне компетентны для того, чтобы защитить любого клиента против публикаций, какие позволяет себе эта газета, – холодно отозвался Роберт.
Хэзелтайн снова уставился на газетную полосу. Чувствовалось, что мысленно он прикидывает преимущества уголовной клиентуры над желтой прессой и никак не может решить этот сложный вопрос.
– Верите ли вы истории, которую рассказала эта девочка? – спросил Роберт.
– Не вижу, каким образом она могла все это придумать, – признался Хэзелтайн. – Рассказ ее, по-моему, чрезвычайно обстоятелен, разве нет?
– Совершенно верно! Я видел эту девочку, когда ее привозили в дом Фрэнчайз, чтобы она его опознала, и не поверил ни единому ее слову. Ни единому! – добавил Роберт, радуясь, что может произнести это громко и внятно, наконец убедившись в том, что сам этому верит.
– Но почему она выбрала именно дом Фрэнчайз, раз она там никогда не бывала?
– Не знаю. Понятия не имею.
– Казалось бы, выбор неподходящий: дом стоит на отшибе, невидим снаружи, на пустынной дороге, местечко редко кто посещает…
– Не знаю. Не знаю, как сработан этот трюк, но что это именно трюк – не сомневаюсь ни на минуту. Тут выбор не между двумя разноречивыми показаниями, а между человеческими существами. Убежден, что мать и дочь Шарп не способны на те безумства, в которых их обвиняет девочка. А вот девочка-то, по-моему, способна на многое. Вот к чему сводится все дело! – Он сделал паузу. – Вы можете верить моему суждению, Тимми! – добавил он, назвав старого клерка так, как называл его в детстве.
То ли из-за «Тимми», то ли потому, что доводы Роберта звучали убедительно, но Хэзелтайн замолчал.
– Сейчас вы собственными глазами увидите преступниц, – сказал Роберт, – я слышу их голоса в передней: пригласите-ка их сюда.
Миссис Шарп, руководимая неким запоздалым инстинктом, на сей раз в соответствии с приличиями явилась в шляпке. Эта шляпка из черного атласа сильно смахивала на шапочку доктора наук. Очевидно, усилия миссис Шарп не пропали даром, судя по тому, как посветлело лицо мистера Хэзелтайна. Не таких клиентов он ожидал. К клиентам вроде миссис Шарп он давно привык.
– Не уходите, Тимми, – попросил его Роберт и обратился к пришедшим: – Позвольте мне представить старейшего члена нашей фирмы мистера Хэзелтайна!
Любезная улыбка явно красила старую миссис Шарп и подчеркивала ее сходство с королевой Викторией в ее милостивые минуты. Мистер Хэзелтайн не только успокоился, нет, он сдался. Роберт выиграл свою первую битву.
Когда Хэзелтайн вышел, Роберт заметил, что Марион хочет что-то сказать.
– Странная вещь случилась сегодня утром. Мы зашли в кафе «Анна Болейн», чтобы выпить кофе, мы там часто бываем. Два столика были свободны, но когда мисс Трулав увидела нас, она быстро прислонила стулья к столикам и заявила, что они заняты. Возможно, я бы ей и поверила, но уж очень смущенный был у нее вид. Как вы думаете, чем это объяснить? Неужели уже пошли слухи, сплетни? Поэтому-то она нас и не пустила, как по-вашему?
– Нет, – печально отозвался Роберт, – она просто прочитала сегодняшний выпуск «Эк-Эммы». – Он перевернул газету. – К великому сожалению, я должен сообщить вам скверные новости. Не думаю, чтобы вы когда-нибудь видели эту ядовитую газетенку. Печально, что знакомство с ней должно произойти тогда, когда эта писанина коснулась лично вас.
– Ох нет! – воскликнула Марион, увидев фотографию дома Фрэнчайз.
В наступившем молчании обе женщины внимательно прочли статью.
– По-видимому, – сказала наконец миссис Шарп, – мы не можем требовать опровержения?
– Нет, – сказал Роберт, – все изложено совершенно правильно. Причем это именно изложение, а не комментарии. И даже если бы тут были комментарии, а я не сомневаюсь, что они скоро последуют, то опять-таки это неподсудно. Газета может комментировать историю, рассказанную девочкой, так, как редакции это заблагорассудится.
– Смысл статьи заключается в том, – произнесла Марион, – что полиция не выполняет свой прямой долг. Что ж, по их мнению, мы сделали? Подкупили полицию?
– Тут явный намек на то, что бедная жертва не имеет такого влияния на полицию, как злодеи-богачи.
– Богачи! – с горечью повторила Марион.
– Каждый, у кого собственный дом, считается богачом… А теперь давайте вместе подумаем. Мы знаем, что девочка никогда не была в вашем доме…
Марион перебила его:
– Вы это знаете?
– Да, – ответил Роберт.
И тут Марион опустила глаза, с вызовом смотревшие на Роберта, и тихо произнесла:
– Спасибо.
– Итак, если девочка в доме никогда не была, каким образом она могла видеть его? А ведь она видела. Трудно поверить, что она просто повторяла с чужих слов описание вашего дома. Так как же все-таки ей удалось его увидеть?
– Мне кажется, что наш дом можно увидеть с верхнего этажа автобуса, – сказала Марион. – Но двухэтажные автобусы не ходят по Милфордской дороге. Или, например, с грузовика, перевозящего сено, если, конечно, взобраться на самый верх. Однако сено в это время года не возят.
– Сено-то в это время не возят, – проворчала миссис Шарп, – но остальные грузы возят во все сезоны. Сама я видела машины, груз которых был повыше копны сена.
– А что, если, – размышляла Марион, – девочку подвезли не в легковом автомобиле, а в грузовике?
– Нет, это неправдоподобно. Ее бы взяли в кабину, даже если бы пришлось посадить к кому-нибудь на колени. Неужели ее загнали бы на самый верх груза? Особенно в дождливый вечер! Скажите, а никто не приходил в дом спрашивать дорогу или предлагать какие-нибудь услуги? Девочка могла бы сопровождать этого человека, но держаться в стороне.
– Нет. – Обе дамы были уверены, что никто не приходил в течение тех недель, пока у Бетти Кейн были каникулы.
– В таком случае можно допустить, что она видела ваш дом с какой-нибудь вышки, что позволило ей заглянуть поверх стены. Возможно, мы никогда так и не узнаем, как ей это удалось, и ничего тут доказать не сможем. Следовательно, любой ценой нам надо доказать, что она не могла быть во Фрэнчайзе, ибо в то время была где-то еще.
– И у нас есть надежда это доказать? – спросила миссис Шарп.
– Есть. С момента напечатания этой статьи, – сказал Роберт, указывая на газету. – Вот оно – единственное светлое пятнышко в нашем мраке. Нам бы не удалось опубликовать фотографию девочки в надежде получить сведения о месте ее пребывания в течение того месяца. Но теперь ее фотографию опубликовали ее же сторонники. Конечно, скверно, что история предана огласке, но зато фотография стала известна тысячам людей, а это позволяет нам надеяться, что кто-нибудь, взяв газету, увидит, что концы с концами тут не сходятся. Тот, кто знает, что Бетти была тогда не в вашем доме, а в другом месте.
Хмурое лицо Марион немного прояснилось, и даже костлявая спина миссис Шарп уже не казалась неестественно напряженной. То, что сначала было катастрофой, могло стать их спасением.
– Ну а что мы сможем сделать в смысле частного расследования? – спросила миссис Шарп. – Вы понимаете, надеюсь, что денег у нас очень мало, а частный детектив стоит дорого.
– Трудно сказать заранее, во сколько он обойдется, предвидеть все его расходы невозможно. Но я сам повидаю кое-кого из специалистов и постараюсь узнать, с чего начинать и на чем строить расследование. Надо себе представить, что́ эта девочка могла делать.
– И вам это скажут?
– Нет, конечно. Кто же знает, какой у нее нрав. Но если заняться ею по-настоящему, возможно, сложится общая картина. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Несколько секунд длилось молчание. Королева Виктория вновь отразилась в манерах миссис Шарп, но в выражении ее лица появилось и нечто другое. Скорее всего, удивление, с каким человек, не привыкший к проявлениям добра и не ожидающий его от других, смотрит на своего ближнего. Ее сдержанная признательность была так красноречива, будто она произнесла вслух: «Вы знаете, что мы бедны, что мы не сможем оплатить ваши хлопоты по заслугам и мы не такие уж выгодные для вас клиенты, однако вы делаете все, чтобы помочь нам, и мы благодарны вам за это».
– Когда вы едете? – спросила Марион.
– Сразу после обеда.
– Сегодня?
– Чем скорее, тем лучше.
– Тогда не будем вас задерживать.
Миссис Шарп встала. Взгляд ее на секунду задержался на газетном листе.
– А мы-то так наслаждались тем, что наш дом стоит в стороне от других домов, так радовались нашему уединению!
Проводив дам, Роберт вызвал Невила в свой кабинет и затем поднял телефонную трубку, чтобы попросить тетю Лин уложить ему чемодан.
– Ты видел сегодняшнюю «Эк-Эмму»? – спросил он Невила.
– По-моему, это вопрос чисто риторический, – ответил Невил.
– А вот взгляни-ка! Привет, тетя Лин!
– А что, – оживился Невил, – кто-нибудь возбуждает против этой газетенки дело за клевету? Если так, то для нас это верные деньги. Редакция просто не вылезает из суда. У них выделен специальный фонд для…
Невил замер, уставившись на первую полосу газеты. Роберт поверх телефонной трубки взглянул на своего кузена и не без удовольствия увидел его ошеломленное лицо. Современная молодежь уверяет, что она застрахована от удивления, поэтому приятно убедиться, что, столкнувшись с обычным явлением жизни, представитель юного племени ведет себя как любое другое человеческое существо.
– Тетя Лин, будь ангелом, приготовь мне саквояж. Всего на одну ночь…
Невил перевернул страницу и дочитал статью.
– Полагаю, что только в Лондон и обратно, но не уверен. В любом случае маленький саквояж и минимум вещей. Только, пожалуйста, не клади вещей, которые мне не понадобятся, лишь самые необходимые… Да, да, буду к обеду через десять минут.
– Сволочи! – произнес поэт и интеллектуал.
– Ну, что ты об этом думаешь?
– Думаю? О чем?
– О рассказе девочки.
– Разве надо об этом что-то думать? Обыкновенная жажда сенсации, типичная для неуравновешенного подростка.
– А если я тебе скажу, что этот подросток – очень спокойная, вполне обыкновенная школьница, причем с хорошей репутацией и весьма далекая от всяких сенсаций?
– Ты ее видел?
– Да. Вот почему я ездил в дом Фрэнчайз на прошлой неделе: хотел быть там, когда Скотленд-Ярд привезет эту девочку на очную ставку. Вот так-то, мой юный Невил. С тобой она может говорить о Мопассане, а ко мне обращается в беде.
– Ты был там представителем их стороны?
– Разумеется.
Невил внезапно успокоился:
– А, ну тогда все в порядке. Я было подумал, что ты против Марион… то есть против них. Значит, все хорошо. Соединим силы, чтобы вставить палки в колеса этого… – он щелкнул по фотографии девочки, – этого щенка! Что ты собираешься предпринять, Роберт?
Роберт объяснил и добавил:
– А ты оставайся на посту, пока меня нет.
Он увидел, что внимание Невила вновь приковано к «щенку». Роберт подошел ближе, и оба уставились на юное личико, спокойно глядевшее на них.
– А в общем, миленькая девочка, – сказал Роберт. – Как по-твоему?
– По-моему, – прошипел юный эстет с ненавистью в голосе, – я бы мог ее как следует отлупить!
Глава седьмая
Дом Уиннов поблизости от городка Эйлсбери стоял уже в деревенской местности: ряды одинаковых двухквартирных домов[1] тянулись по краям еще не застроенных лужаек, и у домов был вид незаконно вторгшихся сюда самозванцев.
Среди однообразных строений из красного кирпича, таких ветхих и уродливых, что Роберт поморщился, и находился дом Уиннов. Но, медленно ведя свою машину вдоль домов в поисках нужного номера, Роберт даже растрогался, заметив, с какой любовью обитатели этих неказистых домишек украшали свои жилища. Палисадники у домов можно было с правом назвать чудом ухоженности, каждодневных и неустанных забот.
Перед домом номер тридцать девять палисадника не оказалось, его заменяла зеленая лужайка. Дом этот отличался от других и тем, что на окнах не было занавесок. Окна были открыты солнцу, воздуху и человеческим взглядам. Это удивило Роберта, как, возможно, удивляло и соседей. Тут чувствовалась какая-то самобытность, нежелание быть как все.
Он позвонил, неловко ощущая себя просителем – новая роль для Роберта Блэра!
Сама миссис Уинн удивила его еще больше, нежели окна их дома. Лишь увидев ее, он понял, что его воображение успело нарисовать портрет женщины, приютившей и удочерившей Бетти Кейн: седые волосы, полная фигура, широкое, некрасивое, добродушное лицо и, возможно, передник или этакий цветной халатик, какие носят домашние хозяйки. Но миссис Уинн оказалась совсем иной. Молодая, и тоненькая, и современная, и темноволосая, и розовощекая, и все еще хорошенькая… А главное, она обладала парой светло-карих глаз с таким внимательно-умным взглядом, какой Роберту не часто приходилось встречать.
Увидев незнакомца, она инстинктивно отступила, собираясь прикрыть дверь, но передумала. Роберт объяснил, кто он, и она выслушала его не перебивая, что тоже было чрезвычайно приятно. Мало кто из клиентов Роберта, будь то женщина или мужчина, умел слушать не перебивая.
– Вы не обязаны пускаться со мной в разговоры, – заключил он, – однако, надеюсь, вы не откажетесь побеседовать со мной. Я сообщил инспектору Гранту, что навещу вас сегодня по делу моих клиентов.
– Ну, если полиция знает и не возражает… – Она отступила, давая ему пройти. – Я отлично понимаю: вы должны сделать все, что в ваших силах, для людей, чьим адвокатом являетесь. Нам скрывать нечего. Но если вы хотите повидать Бетти, то это, боюсь, невозможно. Я послала ее погостить к друзьям, чтобы избежать всей этой шумихи. Лесли хотел как лучше, а получилась глупость.
– Лесли?
– Да. Мой сын. Садитесь, прошу вас! – Она указала ему на кресло в мило обставленной, просторной гостиной. – Лесли ужасно сердился на полицию, кричал, что она не принимает мер, хотя все яснее ясного. Он очень привязан к Бетти. Они были просто неразлучны, пока он не стал женихом.
Роберт навострил уши. Что-то в этом роде он и надеялся услышать.
– Женихом?
– Да. Сразу после Нового года он сделал предложение прелестной девушке. Мы все очень рады.
– И Бетти тоже?
– Она ничуть не ревнует, если вы это имеете в виду, – сказала миссис Уинн, подняв на Роберта свои умные глаза. – Я-то считала, что ей будет неприятно уступить кому бы то ни было свое место около Лесли, но она восприняла эту новость вполне спокойно. Она славная девочка, мистер Блэр! Поверьте мне. Я сама была до замужества школьной учительницей – правда, видимо, не такой уж хорошей, вот почему я и вышла замуж при первой возможности, – но я знаю девочек. Бетти никогда не доставляла мне никаких тревог.
– Да, знаю. Все отзываются о Бетти с самой лучшей стороны. Скажите, невеста вашего сына училась в школе вместе с Бетти?
– Нет, она нездешняя, ее родители только недавно сюда переехали. Лесли познакомился с ней на танцах.
– А Бетти ходит на танцы?
– На танцы для взрослых, конечно, нет. Она ведь еще подросток.
– Так что раньше она не была знакома с невестой вашего сына?
– По правде говоря, никто из нас не был знаком. В один прекрасный день Лесли просто привел ее к нам. Но она сразу нас очаровала, так что мы ничего не имели против.
– Не слишком ли он молод, чтобы жениться?
– Откровенно говоря, все это довольно нелепо. Ему двадцать, а ей восемнадцать. Но это такая очаровательная пара! Я и сама совсем молодой вышла замуж и очень счастлива. Единственное, чего мне не хватало, – это дочери, но Бетти заменила мне дочь.
– Что она собирается делать после окончания школы?
– Она и сама еще не знает. Насколько я понимаю, особых талантов у нее нет. Думаю, что она рано выйдет замуж.
– Потому что она привлекательна, не так ли?
– Нет, потому что… – Миссис Уинн запнулась и, очевидно, раздумала говорить то, что хотела. – Она из тех, кого не пугает раннее замужество.
А Роберт подумал: уж не имеет ли то, что хотела сказать миссис Уинн, отношения к темно-голубому цвету глаз Бетти?
– А когда Бетти не появилась вовремя к началу школьных занятий, вы, надо полагать, просто решили, что она хочет продлить каникулы, хотя всегда безупречно себя ведет?
– Видите ли, Бетти ужасно надоела школа, и она твердила – а это, между прочим, совершенно верно, – что первый день занятий – день потерянный. Вот мы и подумали, что она воспользовалась случаем и пропустила начало занятий. «Попробовала», как выразился Лесли, узнав, что она не вернулась.
– Понимаю. Во время каникул она ходила в школьной форме?
Впервые в глазах миссис Уинн мелькнула растерянность: она, видимо, не поняла, почему ей задали такой вопрос.
– Нет-нет, на ней был ее праздничный костюм… Вы знаете, что она вернулась домой в одном платье и башмаках?
Роберт кивнул.
– Бывают же такие испорченные женщины, которым не стыдно жестоко обращаться с беспомощным ребенком! Просто не верится.
– Если бы вы увидели этих женщин, миссис Уинн, то вам бы совсем не поверилось.
– Но говорят, что преступники часто выглядят невинными?
Роберт пропустил этот вопрос мимо ушей. Ему хотелось расспросить о ссадинах на теле девочки.
– Ссадины были свежие?
– Да, совсем свежие. Некоторые все еще кровоточили.
Роберт недоуменно пожал плечами:
– Но были и старые ссадины?
– Если и были, то они уже зажили и их не было заметно.
– А как выглядели ссадины? Как, скажем, следы хлыста?
– Нет-нет. Ее просто били. Били даже по личику. У нее справа опухла челюсть, и на виске была ссадина.
– До меня дошли слухи, что, когда полиция просила ее рассказать, что случилось, она чуть не впадала в истерику.
– Это только в первые дни. Она отдохнула, успокоилась и затем все рассказала нам. А потом уже было нетрудно уговорить ее сделать заявление в полицию.
– Миссис Уинн, я знаю, что вы ответите мне откровенно. Скажите, не возникало ли у вас когда-нибудь подозрение, ну хоть на минуту, что все рассказанное Бетти – неправда? Хоть на минуту?
– Ни на секунду! Да и с какой стати? Она правдивая девочка. И даже при всем желании… как могла бы она выдумать такой длинный, обстоятельный рассказ? Полицейские задавали самые разнообразные вопросы и на все получали ответы.
– Она рассказала все сразу?
– Нет, рассказывала она два дня. Сначала нарисовала картину, а затем вспоминала отдельные подробности. Ну, например, вспомнила, что чердачное окно – круглое.
– Итак, болезнь не затемнила ее памяти?
– Думаю, что этого не могло случиться. Я хочу сказать, что с Бетти этого произойти не могло: у нее фотографическая память.
«Интересно!» – подумал Роберт, вновь насторожившись.
– Даже когда она была совсем маленькой, она, взглянув на страницу книги – детской книжки, разумеется, – могла тут же рассказать все, что там нарисовано. А когда мы играли в эту игру – ну, знаете, ставятся на поднос различные предметы, разрешается только раз взглянуть на них, а затем всех вызывают по очереди и спрашивают, что было на подносе, – мы обычно исключали из игры Бетти: она неизменно выходила победительницей. Уж Бетти-то запомнит все, что видела!
«А ведь есть еще и такая игра: теплее, теплее, горячо!» – подумал Роберт.
– Вот вы говорили, что она всегда была правдивым ребенком, и это подтверждают все. Но скажите: никогда она не фантазировала, не романтизировала свою жизнь, пусть даже по-детски?
– Никогда, – твердо ответила миссис Уинн. Это предположение даже, казалось, позабавило ее. – Да и она при всем желании не могла бы! Выдуманное никогда не интересовало Бетти. Даже когда она играла в куклы и куклы ходили друг к другу пить чай, то Бетти отказывалась воображать, как другие дети, что на тарелках, мол, бутерброды. Нет. Ей требовался кусочек хлеба, пусть крошечный, но настоящий. Конечно, чаще всего ей перепадал не только хлеб, а кое-что повкуснее – удобный способ получить сладкое сверх полагающегося, а Бетти всегда была чуточку жадной.
Роберта невольно восхитило, что миссис Уинн умеет взглянуть со стороны на дочь, о которой так долго мечтала и которую, видимо, очень любила. Что это – свойственный учителям цинизм, пусть даже самый безобидный? Во всяком случае, это ценное качество и куда более полезное для ребенка, чем слепая любовь. Ужасно, что ум и преданность этой женщины будут так плохо вознаграждены!
– Мне бы не хотелось касаться неприятного для вас предмета, – сказал Роберт, – но не могли бы вы сообщить мне что-нибудь о ее родителях?
– О ее родителях? Но мы их совершенно не знали. Никогда даже не видели.
– Но если я не ошибаюсь, Бетти жила у вас целых девять месяцев до того, как погибли ее родители?
– Да, но вскоре после того, как Бетти поселилась у нас, ее мать написала, что не приедет навестить девочку, это лишь расстроит и огорчит ребенка, и для всех будет лучше пока не дергать его. И просила меня каждый день говорить о ней с Бетти.
Сердце Роберта болезненно сжалось, ему стало чуть не до слез жаль погибшую женщину, которая соглашалась страдать вдали от единственного ребенка, лишь бы не огорчать его. Сколько же любви и заботы встретилось на пути Бетти Кейн!
– Она долго привыкала к вам? Плакала она о матери?
– Плакала потому, что ей не нравилась наша еда. Я не помню, чтобы она когда-нибудь плакала или скучала по матери. Она сразу же влюбилась в Лесли, она была тогда совсем малюткой, и это чувство, видимо, заглушило в ней все прочие. А он был на четыре года старше, как раз на столько, чтобы ощутить себя ее защитником. Он и до сих пор считает себя ее защитником, поэтому-то мы и попали в эту скверную историю с газетой!
– А как именно произошла история с «Эк-Эммой»? Я знаю, что ваш сын отправился в редакцию, а вы и ваш муж…
– Боже мой, нет! – негодующе перебила миссис Уинн. – Ни мужа, ни меня не было дома, когда Лесли явился к нам с репортером. Редакция послала с ним человека, чтобы тот записал непосредственно то, что услышит от самой Бетти.
– Бетти все охотно рассказала?
– Уж не знаю, охотно или нет, меня не было дома. Мы с мужем вообще впервые узнали об этом сегодня утром, когда Лесли положил перед нами газету. Кстати, вид у него был немного смущенный. Видно, он и сам раскаивался в том, что сделал.
Роберт встал:
– Я чрезвычайно благодарен вам, миссис Уинн, за вашу любезность.
Тон Роберта был так сердечен, что миссис Уинн вопросительно подняла на него глаза. «Что же я тебе наговорила, что ты так обрадовался?» – прочел он в ее встревоженном взгляде.
Он спросил, где именно жили родители Бетти в Лондоне. Хозяйка дома сообщила ему адрес, но добавила:
– Только там теперь ничего не осталось. Просто пустая площадка. Говорят, она входит в часть какого-то строительного плана и поэтому на ней до сих пор ничего не построено.
У входной двери Роберт столкнулся с Лесли. Тот оказался на редкость красивым юношей, о чем сам, видимо, представления не имел – черта, сразу примирившая с ним Роберта, хотя, честно говоря, до этой минуты Роберт не испытывал к юноше особой симпатии. Роберт почему-то воображал его этаким неуклюжим малым, а Лесли, напротив, был стройным, худеньким мальчиком с добрым взглядом серьезных глаз и с растрепанными мягкими волосами. Когда мать познакомила их и объяснила, зачем Роберт приехал, Лесли взглянул на адвоката с нескрываемой враждебностью. Но миссис Уинн сказала правду: во всем облике ее сына чувствовалась какая-то скованность. Очевидно, он не был убежден в том, что поступил правильно, посетив редакцию «Эк-Эммы».
