Грэм Джойс
Скоро будет буря
16
– Я принесла тебе кое-какие новости, Джесси. Кажется, у твоего отца все-таки не СПИД, а что-то другое.
– Это лучше или еще хуже? – спросила Джесси.
– Пожалуй, это утешительная новость, потому что, если бы у него оказался СПИД, тогда ему, вероятно, недолго оставалось бы жить среди нас. Но то, что мне хотелось бы с тобой обсудить, касается Бет. Ты же знаешь, она намного младше тебя. Не следовало бы пересказывать ей все, что ты от меня узнаешь. И, как ни крути, я лишь высказала свои подозрения насчет того, чем болен твой отец. Только подозрения, ничего больше, и я оказалась не права. У Бет привычка выбалтывать все, что ты ей передаешь, причем в самое неподходящее время. Так что запомни: то, что я тебе говорю, – секрет не только от взрослых, но и для ушей Бет тоже не предназначено.
Понимая, что выволочка приближается к концу, Джесси позволила себе отвлечься. Она скосила глаза и плавно перевела взгляд на средний план.
– Вернись! Со мной такие фокусы не устраивай, – резко сказала наставница. – Можешь играть в эту игру с родителями и даже с учителями в школе, но со мной – ни-ни. Если не желаешь быть со мной, так только скажи, и делу конец. Поняла?
– Поняла, – сказала Джесси. Она действительно не хотела лишиться дружбы с наставницей.
– Хорошо. Тогда мы по-прежнему друзья.
Дело было ранним утром. Все остальные находились в доме и еще спали. Наставница разбудила девочку, приложив ладонь к ее рту, и скомандовала, чтобы Джесси оделась и вышла на улицу. Над долиной клубился туман, образуя диковинные террасы из клочьев серого цвета с желтой подкладкой в тех местах, куда уже пробился рассвет. Они собирались на поиски съедобных грибов определенного сорта, которые, как было сказано Джесси, станут особъш сюрпризом для остальных.
До сих пор они еще ничего не нашли. Джесси указала на луговой гриб с серой шляпкой и розовыми пластинками. Наставница покачала головой:
– Этот ядовитый. Продолжим поиски, а ты тем временем рассказывай, что происходит во время твоих упражнений.
– Вчера я сидела долго. Примерно полчаса, а потом вошла Бет. Было чуть-чуть страшно.
Это действительно оказалось страшно, хотя совсем не «чуть-чуть». Для Джесси самым важным было не выглядеть трусливой маленькой плаксой.
– Я же предупреждала. Придется тебе на какое-то время набраться терпения. А искры были?
– Да. Голубая искра перескочила через зеркало, а потом появились две белые – поменьше. Потом, уже после этих искр, я еще немного подождала, но ничего не произошло. А потом какая-то тень закрыла мое лицо, и вот тогда я испугалась. По-настоящему испугалась.
– Но осталась на месте?
– Только потому, что вы велели мне не останавливаться. Тень вышла из зеркала и задержалась у меля на лице. Мне это не понравилось. И больше я ничего не смогла разглядеть в зеркале. Вся комната исчезла! А тут у меня щека стала дергаться и куда-то поползла. Как будто чьи-то пальцы вцепились в щеку и стали ее тянуть и щипать. А потом случилось вот что: брови у меня изменились и продолжали меняться. Все это выглядело так, как будто кто-то возится с игрушечным набором картинок для фоторобота, старается подобрать правильные брови, но это ему никак не удается. Я до смерти перепугалась. Хотела остановиться, но удержалась. А тут вошла Бет и спросила, что я делаю.
– И что же ты ей ответила?
– Ответила, что проверяю, может, там новые прыщи появились.
Она могла часами просиживать перед зеркалом, преследуя при этом совсем другие цели: выискивала изъяны на коже.
– Хорошо. Ты делаешь серьезные успехи, Джесси. Не прекращай эти упражнения. Скоро ты найдешь своего ангела. О-о! Вот то, что мы ищем. Такой гриб ты сможешь найти только раз в году. Он любит теплую погоду и утренние туманы.
Они набрали крапчатых голубовато-серых грибов в упаковочные бумажные пакеты. Взглянув на часы, наставница беспокойно обернулась назад, где за лугами виднелся дом.
– А теперь, пока мы не повернули назад, расскажи мне, какие чувства у тебя вызывает сегодняшняя погода. Но нам нельзя слишком долго задерживаться. Думаю, твоя мама начинает что-то подозревать.
– Почему вы так отличаетесь? – неожиданно спросила Джесси, в импульсивном порыве взяв наставницу за руку.
– Отличаюсь?
– От всех других взрослых.
Это было правдой. Наставница обращалась с ней как со взрослой, заслужив тем самым привязанность и уважение ученицы.
– Честность можно понимать по-разному, Джесси. Взрослые – почти все взрослые – полагают, что детей нужно ограждать от правды. Вот они и лгут, когда речь идет о таких вещах, которых они сами обычно боятся: секс, наркотики, религия, любовь, ненависть, язык, погода… и то, что приходит из зеркала. Они думают, что тебе будет легче жить с ложью.
– Почему?
– Потому что, по их мнению, если они будут правдивы, то украдут у тебя какую-то часть детства. Им кажется, что правда отравит тебе детские годы.
– Но иногда бывает лучше чего-то не знать, верно? Я же могу это понять, а мне только одиннадцать.
Как ни хотелось бы ей знать все, она сознавала, что внутри нее самой существует темная, недобрая область, которую она чувствовала временами, когда неведомая сила увлекала ее в черную глубину.
– Но, Джесси, каким же образом ты сможешь повзрослеть, если тебя вводят в заблуждение или держат в неведении? С помощью лжи они вынуждают тебя оставаться маленькой девочкой как можно дольше. Однако ты не должна пересказывать другим содержание наших разговоров, иначе у меня могут возникнуть неприятности.
…Противоречие? В наставлениях? Что-то не сходится.
– Непонятно. Если я скажу правду, как может получиться, что из-за этого будут неприятности? Вы же сами только что внушали мне, что все дело в честности и правдивости.
– Ты помнишь мои рассказы о сексуальной близости твоих родителей, об их занятиях любовью? Так вот, если бы всякий человек с детских лет привык видеть, что это происходит естественно, часто в той же комнате, никто не усмотрел бы тут ничего плохого или извращенного. Но если бы люди узнали, что я высказываю подобные мысли, меня, скорее всего, пристрелили бы или сожгли заживо. Ведь им отчаянно хочется верить, что дети растут в чистоте и невинности. Хотя это не соответствует истине, и ни одного ребенка нельзя считать абсолютно невинным. Люди лгут не затем, чтобы обеспечить ребенку беззаботную жизнь, а для того, чтобы взрослые могли сохранять душевное равновесие. Поэтому им необходимо верить в этот золотой возраст невинности.
Джесси пристально разглядывала редеющие по всей долине клочья тумана, словно бы решая, запятнало ли знание всего этого ее собственный золотой возраст. Хотя все, что было ей открыто, казалось сокровищницей, полной богатств.
– Неси грибы, – сказала наставница. – Давай вернемся, пока дома не подняли шума.
В это позднее утро все с жадностью поглощали завтрак, состоящий из жареной деликатесной колбасы, купленной по выбору Джеймса, помидоров, грибов и хлеба – еще теплого и душистого, прямо из печи булочника.
– Восхитительно! – произнес Джеймс, когда Крисси поставила перед ним тарелку. От колбасы исходил сильный забористый запашок.
– Ты должен попробовать это первым, – предложил кто-то.
– Странно пахнет, – отметила Бет, которая знала, что Джесси принесла грибы с поля.
– Ничего странного, – возразил ее отец. – Мы же знаем, что эти грибы хорошие?
– Умница Джесси нашла какую-то книгу о лесных грибах, – подсказал Мэтт.
– В доме, – пояснила Джесси. – На книжной полке.
– Я их проверяла. – Рейчел отломила кусок от длинного батона и передала батон дальше. – Вот насчет колбасы я не уверена.
– Колбасу мы все пробовали. Очень старательно, – сказала Крисси, наливая кофе.
– Лесные грибы! Моя дочь – гений! От похвалы отца Джесси зарделась.
– Bon appètit! – сказала Сабина.
– Поганки, – заявила Бет.
Двумя часами позже Джеймс отправился спать, утверждая, что неважно себя чувствует. Потом Бет стошнило во дворе. Тревожные сигналы начались, когда Крисси с желудочными коликами заперлась в туалете, а Сабина пошла искать книгу, которой пользовалась Джесси для определения вида грибов; сама же Сабина их предусмотрительно не ела. Где книга, никто не знал.
– А была ли книга? Точно была? – подозрительно хмыкнула Сабина.
– Конечно, – поспешила Рейчел на помощь девочке. – Я ее тоже проглядела.
– Я не вру! – плачущим голосом воскликнула Джесси. Она действительно не врала. Просто не могла вспомнить, куда дела книжку.
Словно загнанный зверек, Джесси забилась в угол, стиснув руки под подбородком. Никто не указал на нее пальцем, но это и не требовалось.
– Я себя чувствую нормально, – запротестовала Рейчел, – а я ела грибы. Джесси тоже. И Мэтт.
Именно в этот момент, словно специально выбрав время, Мэтт появился из кухни и проследовал в патио, где его вывернуло наизнанку – прямо на куст герани в глиняном горшке. Спустя несколько минут он, мертвенно-бледный, вернулся в дом и наклонился к Бет, которая сидела на кухонном стуле, прижимая к животу бутылку с горячей водой.
– Бет, ответь мне честно. Я только что видел кучку грибов, выброшенных в цветочный горшок. Это ты их туда положила?
Бет кивнула:
– Поганки. Я их не хотела.
– Ты попробовала хоть одну?
– Нет.
– Правильно, – сказал Мэтт, обильно потея. – Сабина и Рейчел ели грибы, и они в порядке. Бет грибов не ела, но она не в порядке. Кто ел колбасу?
Больными оказались только те, кто ел колбасу. Вызвали врача. Он прибыл, пощупал у каждого по очереди живот и диагностировал легкую форму пищевого отравления. Затем отбыл. Несмотря на снятые с нее обвинения, Джесси так и просидела не шелохнувшись, в одной позе, пока продолжался визит врача и еще какое-то время.
– Полно, Джесси, – мягко сказал Мэтт. – Твои грибы вне подозрений.
Но Джесси, казалось, окаменела, словно парализованная. Сабина, которая и раньше видела дочь в таком состоянии, не обращала на нее внимания. Крисси предложила Мэтту оставить девочку в покое. Через какое-то время Сабина зашла взглянуть на нее и обнаружила, что та поднялась к себе в спальню. Жертвы колбасы Джеймса проводили вторую половину дня, поправляя свое здоровье в прохладном сумраке своих спален, за плотно закрытыми ставнями.
17
У Сабины были собственные подозрения. Упаковывая корзинку с едой для экскурсии в местную пещеру, она позволила себе минутную передышку, чтобы откинуть со лба выбившийся локон и издать глубокий, страдальческий вздох. Бет, которая пересчитывала в корзинке сваренные вкрутую яйца, взглянула на нее, и Сабина заставила себя улыбнуться. Сейчас для нее всего важнее было, чтобы Бет ни в коем случае не догадалась о панике, нарастающей в материнской душе.
Это было ощущение неблагополучия. Везде, где бы она ни находилась, Сабина чувствовала, как рассеивается, истощается, иссякает, ослабевает жизненная энергия, словно ее высасывает какая-то сила.
Кто-то накачивал Джесси идеями. Настораживали даже не скандальные высказывания Джесси сами по себе; тревогу внушало скорее то, о чем Джесси перестала разговаривать. Если бы можно было привыкнуть к такому состоянию, когда тебя постоянно шокируют, Сабина сумела бы к этому приспособиться; по крайней мере, ее больше не удивляли некоторые рассуждения Джесси, явно не соответствующие возрасту. Но с тех пор как они приехали на эти каникулы во Францию, Джесси стала скрытной, у нее появилась склонность пропадать где-то в полях или надолго исчезать у себя в комнате; когда же ей приходилось все-таки вступать в разговоры, трудно было поверить, что это – ее собственные слова.
Сабина знала – как знает только мать, – что кто-то перехватил у нее влияние на дочь. Кто-то из этой компании исподволь овладевал душой Джесси.
Она думала, что это, возможно, Мэтт. Хотя Сабине нравился Мэтт и си импонировала его веселая непринужденность, она понимала, что за обманчиво безмятежной позой скрыты глубинные течения богатой духовной жизни. Она допускала, что он значительно серьезнее, чем кажется. Приходилось учитывать еще одну тонкость. Интуитивно Сабина чувствовала в Мэтте затаенную обиду на Джеймса. Мэтт держал пар под крышкой, и эта обида ни разу не заявила о себе открытой враждой – по крайней мере для людей, лишенных душевного чутья.
Сабина понятия не имела о причинах витающей в воздухе напряженности и приписывала ее некоторой зависти к деловым успехам Джеймса. Однако собственное чутье подсказывало ей, что, завоевав привязанность Джесси, Мэтт нащупал способ поквитаться с Джеймсом. Наводили на эту мысль и манеры Мэтта, когда он играл с Джесси, – как поднимал ce на руки, как прикасался к ней во время купания в бассейне. И в то же время Сабина стыдилась своих подозрений.
Существовала еще и Рейчел. Вопреки предостерегающим сигналам материнского инстинкта Сабина относилась к ней с симпатией, хотя в присутствии Рейчел всегда испытывала какую-то неловкость. Сабина сама не могла определить, что именно ее раздражает. Рейчел была обаятельна и естественна; в отношениях с Сабиной она неизменно оставалась благожелательной и покладистой – но, может быть, слишком благожелательной и слишком покладистой. Она скрупулезно выполняла свои обязанности, готовила еду, помогала с детьми, но в услужливости и в неизменной почтительности угадывался едва заметный перебор. Во всем этом, на взгляд Сабины, присутствовало нечто странное.
– Знаешь, в чем заключается твоя беда? – предположил однажды Джеймс, когда она высказала свои опасения вслух. – У тебя слишком богатое воображение.
Слишком богатое воображение. Возможно, так оно и есть, подумала Сабина. Но ей становилось не по себе каждый раз, когда Рейчел уводила ее дочь на прогулку. Справедливости ради надо признать, что Рейчел всегда приглашала погулять и Бет тоже; время от времени Бет составляла им компанию, но обычно отклоняла приглашение. При мысли, что таким образом Рейчел получала возможность еще больше сблизиться с Джесси, Сабина чувствовала себя несчастной – не потому, что была собственницей в общепринятом смысле, а потому, что на самом деле, возможно, Рейчел намеревалась зачем-то втереться в доверие к ней, Сабине, воспользовавшись дружбой с Джесси.
– Почему ты считаешь, что у людей и дел других нет, кроме как интриговать против тебя? – возражал Джеймс. – Тебе постоянно мерещится, что они затеяли что-нибудь у тебя отобрать.
Джеймсу каким-то образом удавалось добиться, чтобы она почувствовала себя эмоционально неуравновешенной.
Ради недолгой вылазки в пещеру прибыли Доминика и ее муж Патрис. Поскольку Патрис знал дорогу, было принято решение пройти пешком два километра по сельской местности.
Успев обменяться теплым рукопожатием с каждым отдыхающим, Патрис внес в компанию настроение радостной приподнятости, чему немало способствовала широкая улыбка, которую не могли скрыть даже его огромные седеющие усы. Заперев дом, все девятеро веселой ватагой отправились в путь. Солнце светило им в спину. Гул неутихающей болтовни развевался за ними в сухом воздухе, словно вымпел на древке.
Они миновали поле высокой созревающей кукурузы, и Патрис, смеясь, сказал девочкам по-французски, чтобы они ни в коем случае не забирались в заросли кукурузы: там обитают духи, которые подкарауливают и ловят маленьких девочек.
– Imbécile! [18]– весело воскликнула Доминика. Бет подняла взгляд на Крисси, которая держала ее за руку:
– Это правда?
– Наверное, так оно и есть, – ответила Крисси, – если уж Патрис это говорит.
– Ну да?! – спросила Джесси. Крисси лишь загадочно улыбнулась. Сабина держалась позади, отставая метров на
пять, чтобы иметь возможность наблюдать за всей группой. Как бы там ни было, а Джесси едва ли назовешь неразвитой для ее возраста. Сабина ничуть не удивилась, когда Бет спросила, правда ли то, что сказал Патрис; однако и Джесси тоже захотела услышать от Крисси подтверждение сказанному.
Ах да, Крисси. Вот уж кто действительно вызывал у Сабины активную неприязнь. Она не любила Крисси из-за того, как та обходилась с другими женщинами; а отношение Крисси к остальным женщинам проявлялось в ее манере поведения с мужчинами. Даже сейчас, когда она вышагивала во главе группы вместе с Джесси и Бет, все в ней вызывало у Сабины брезгливость: откровенное покачивание бедер, беспрерывное облизывание губ и еще то, как она бессознательным движением головы встряхивала длинной темной гривой волос. Даже сейчас, в слишком узком, легком хлопчатом сарафане, она демонстрировала песочного цвета бедра и обветренные плечи, подставляя их жаркому языку солнца. Было очевидно, что она с удовольствием уловила блеск в глазах Патриса, когда их представляли друг другу!… Ну и выдержка у Доминики – делает вид, что ничего такого у нее и в мыслях нет. К тому же там был Мэтт, добряк Мэтт, которого поймали и закованным провели сквозь пустыни секса в вечный караван-сарай неуемного тщеславия этой женщины.
В цивилизованном и регламентированном мире непреложным законом должно быть сохранение общественного равновесия и подавление разрушительных стимулов, и для выполнения этих условий необходимо жить, не выставляя напоказ подробности собственного быта. А вот Крисси правила игры не соблюдала. Сабину раздражала вовсе не сексуальность Крисси. Ей самой, как ничто другое, нравилось, когда на улице или в ресторане мужчины оборачивались ей вслед. Прегрешение Крисси заключалось в том, что она подавала сигнал только одним вопросом: «Ты заинтересован?», тогда как дело женщины – послать вызов: «Достоин ли ты?» Сабина презирала Крисси, потому что та упрощала сексуальную игру.
Еще она не сомневалась, что у Крисси сейчас продолжается или, возможно, имела место в прошлом связь с Джеймсом. Она принадлежала к тому типу женщин, которые не в состоянии обуздывать свои пристрастия; то же свойство было присуще и Джеймсу. Подтверждение своим подозрениям Сабина усматривала даже в том, что Крисси умудрилась провести большую часть своего отпуска, успешно избегая ее общества. Настолько успешно, что они фактически ни разу не оказывались наедине в одном помещении. Так что несомненно одно: в поведении Крисси таился какой-то скрытый и низменный мотив. Постыдная тайна. Необходимость проникнуть в секрет, связывающий Джесси с этой особой, казалась Сабине более важной задачей, чем выяснение отношений с Джеймсом. Если Джеймсу нужна женщина вроде этой – сделайте одолжение. Крисси скорее выполняла роль чисто физиологическую, чем представляла серьезную угрозу, и ничто, в общем, не мешало Сабине пустить дело на самотек. Бог свидетель, у Джеймса случались романы, но он всегда возвращался. Другое дело Джесси. Было просто невыносимо наблюдать, до какой степени она подвержена влиянию Крисси. Быть своевольной, дерзкой, легкомысленной не так уж трудно, но все-таки каждый – особенно если ему одиннадцать лет, – по-видимому, считает, что это делает человека более интересным. Мысленно Сабина взяла себе на заметку: надо поговорить об этом с Джесси.
Была ли именно Крисси той особой, которую должна выявить Сабина? Как-то случайно Сабина зашла в комнату девочек и обнаружила Крисси и Джесси сидящими на кровати голова к голове; они были поглощены каким-то обсуждением. Она потопталась около двери, пытаясь уловить, о чем это они так фамильярно беседуют. Но потом собеседницы подняли головы, и Сабина поняла, что Крисси просто помогала Джесси зарядить фотоаппарат и показывала, как закрепить пленку.
Сабина была образованной женщиной. Она понимала, что ее враждебность к Крисси может привести к ошибочным результатам и к ложной интерпретации собственных наблюдений независимо от того, кто в действительности забивает вздором голову девочки.
– Не отставай, Сабина! Ну-ка, давай теперь я это понесу. – Несколькими широкими шагами преодолев разделявшее их расстояние, Мэтт освободил ее от плетеной корзинки.
– Ты всегда такой заботливый, Мэтт.
– Вовсе нет. Я просто оглянулся и увидел, что ты погружена в размышления. Я часто замечаю, что ты думу думаешь. Впечатление такое, как будто ты едешь в такси и прислушиваешься к счетчику – сколько там денег натикало. Чем же так занята твоя голова, хотел бы я знать?
– О, ты же меня знаешь. Сплошная безмятежность и благодушие.
Они подошли к выходу известнякового пласта на краю поля. Дальше к востоку громоздились более высокие каменные гряды с выступающими то тут, то там отвесными утесами, где, по словам Патриса, пещер было еще больше. На солнечной стороне известняковые пласты казались выбеленными, словно кости гигантского животного, обожженные солнцем.
Участникам вылазки пришлось продираться сквозь буйные колючие заросли ежевики, на которых поспевали черные ягоды, припорошенные белой пылью. Позади кустов ежевики находился узкий лаз в скале, очертаниями напоминающий женское лоно.
– Мы туда полезем? – спросила Бет, выразив вслух сомнение, которое смутно ощутил каждый из ее спутников.
Патрис включил карманный фонарик и просунул голову в отверстие, а вытащив ее обратно, обернулся и с шутливым возмущением выдохнул:
– Бр-р!
Его последующую речь пришлось переводить Сабине, так как он слишком быстро тараторил.
– Он говорит, что внутри пещера становится шире. Он знает это место с тех пор, как был мальчиком. Предлагает нам всем взяться за руки, так как не хочет, чтобы кто-либо свалился в какую-нибудь дыру.
Самым нерешительным из всех оказался Джеймс. Он даже не был уверен, что сумеет пролезть внутрь. Доминика предложила ему идти вслед за ней.
– В чем дело? – полюбопытствовал Мэтт. – Слишком плотный завтрак?
Взявшись за руки, они образовали живую цепочку и с некоторым усилием протиснулись в пещеру. Каждую из девочек снабдили маленьким фонариком – в дополнение к основному освещению, которое обеспечивали Патрис, возглавлявший цепочку, и Рейчел, замыкавшая шествие. Потребовалось пройти сырой участок и подняться по небольшому склону, прежде чем они попали в более просторную галерею. Пещера действительно по форме напоминала женскую утробу, и везде, где луч фонарика выхватывал из темноты внутреннюю часть стены, виднелись потеки красной охры и какого-то желтого пигмента, который просачивался из минералов, содержащихся в горной породе.
Патрис засунул пальцы в рот и оглушительно свистнул.
Звук заметался по тесной галерее, отдаваясь многократным эхом и бросаясь на стены, словно стая потревоженных летучих мышей, ищущих выход наружу. А затем внезапно оборвался.
– Он хочет продемонстрировать нам свое звуко-световое шоу. – Сабина переводила за Патрисом, из которого безостановочно сыпался поток веселой болтовни. – Вот сейчас надо, чтобы каждый наклонился и направил луч своего фонаря на дальнюю стену.
Лучезарно улыбаясь, Доминика жестом подбодрила спутников. Все сделали как велено.
– Я хочу выйти, – шепнула Крисси Мэтту. Мэтт никак не отреагировал.
Затем им велели выключить фонарики и ждать сигнала.
– Я хочу выйти, – повторила Крисси.
– Да ведь все идет как надо! – попыталась Джесси ее успокоить.
– Ш-ш-ш! – прошипел Патрис, требуя тишины. – Ecoutez! [19]
Они внимательно прислушались. Прошло не более минуты в темноте, и все, что им удалось уловить, – это дыхание друг друга. Кто-то из детей немного изменил позу. После этого тишину уже не нарушал никто.
Джесси напряженно вслушивалась, целиком погрузившись в омут безмолвия, стараясь поймать малейший звук. В самых уединенных уголках сельской местности можно услышать жужжание насекомых. Она полагала, что даже в пустыне существует движение воздуха. Но здесь, в пещере, даже ток собственной крови, поющей в венах, оказывался неуловимым, словно жизнь лишилась своей главнейшей составляющей – движения. Эта мысль понравилась девочке, но в то же время усилила ее беспокойство. Все сущее за пределами безмолвия начинало казаться чем-то хищным, набирающим силу во тьме, расползающимся, как опасная инфекция, разъедающая стену между тем, что внутри, и тем, что вне, грозящим обнаружить себя как…
Тишину взорвал голос Крисси:
– Мне нужно выйти на воздух!
Она резко выпрямилась и бросилась назад, к выходу из пещеры.
– Возьми фонарь! – крикнула Рейчел, но Крисси уже была далеко.
Замигали и вспыхнули остальные фонарики.
– Ничего с ней не случится, – сказал Мэтт.
Крисси сорвала замысел Патриса, согласно которому все они должны были по его команде одновременно направить лучи фонариков на пещерные рисунки. Вместо этого он обратил их внимание на ближайшую стену, где находились процарапанные в камне примитивные изображения каких-то древних – возможно, доисторических – существ. Создавалось впечатление, что части рисунка следуют случайным линиям, контурам или теням самой скалы. Вокруг центральной фигуры группировались несколько нечетких, закопченных изображений рогатых животных – возможно, стадо северных оленей. Центральная фигура, однако, выглядела куда более выразительно, хотя было трудно определить, кого именно она изображает. Когда они устремились вперед, Джеймс забрал у рассерженной Бет ее фонарик, чтобы получше осветить закрашенные древесным углем контуры рисунка. Он был потрясен, как и все остальные, за исключением Бет, которая отважно пыталась отвоевать свой фонарик обратно. Джесси пристально вглядывалась в неясные изгибы фигуры, словно зачарованная.
Патрис продолжал беглый комментарий на французском языке, а Сабина выборочно переводила или пересказывала услышанное.
– Он точно не знает, что это должно быть такое. Как видите, у фигуры слишком уж много ног и пара рогов. Может быть, это бизон и преследующий его охотник.
– Точно! – закричал Джеймс. – Вот его копье! Это объясняет количество ног и…
– Нет, – прервал его Мэтт, – это человек в чем-то вроде маскарадного костюма. Смотрите, вот головной убор. Возможно, шаман или другая важная шишка.
– Не вижу ничего подобного, – возразила Рейчел. – Это химера, мифическое существо, полуптица-получеловек. Вот здесь крылья.
– Крылья? – Джеймс не был согласен ни с одной из гипотез.
– Да, крылья.
Все задумчиво уставились на стену, как будто где-то здесь, в темноте, ожидал кроманьонский художник, попросивший: «Дайте мне свою беспристрастную оценку». Они продолжали рассматривать рисунок, когда Джесси нарушила чары.
– Это двое трахаются.
Ее слова эхом отразились от стены подобно свисту Патриса. Как только снова установилась тишина, Джеймс и Сабина строго посмотрели на дочь. Бет нервно захихикала. Рейчел и Крисси отвели взгляды.
– Qu'est-ce que la petite fille a dit? – спросил Патрик. – Что сказала эта малышка?
– Там или то самое, или ангел, – сказала Джесси.
