Праведный палач. Жизнь, смерть, честь и позор в XVI веке – Джоэл Харрингтон

Испокон веков палачей было принято считать черствыми, циничными, малоприятными людьми, которых не то что в дом пускать зазорно, а даже руку пожать – все равно что порчу навести. Человек в черном капюшоне, со здоровенным топором или мечом за спиной, зубами цвета серы и гноящимися деснами; его руки обязательно мозолисты, а за пазухой наверняка припрятан тесак или хлыст, чтобы чуть что сразу наказать провинившегося. Страшный, жуткий человек. Чтобы было нагляднее, вспомните «Узника Азкабана» и того отвратительного палача, который пришел убивать Клювокрыла. Да, самое то. Но насколько такое представление о палачах верно и согласуется ли оно с тем, что было на самом деле?

Мы смотрим на карикатурного палача в капюшоне – героя поп-культуры – с тем же снисходительным любопытством, с которым наблюдают за игрой детей взрослые, уверенные в собственном интеллектуальном превосходстве и умудренности.Как-то раз американский историк Джоэл Харрингтон гулял по старинному немецкому городу Нюрнберг, выпил пива, съел порцию нюрнбергских колбасок с квашеной капустой и довольный пошел по книжным магазинам. В одном из них он наткнулся на ветхое издание дневника Майстера Франца Шмидта, местного палача, чья профессиональная деятельность началась в далеком шестнадцатом столетии и закончилась в начале семнадцатого. В дневнике были перечислены все казни, что довелось исполнить Францу, краткие описания преступлений, за которые был вынесен приговор, и порой словесные портреты негодяев, особенно запомнившихся палачу. Никаких личных мыслей и стенаний о своей печальной судьбе в записях не было – строго-профессиональный документ мастера своего дела. Однако Джоэл решил капнуть чуть глубже и обнаружил в архивах письмо Франца Шмидта императору Фердинанду II с просьбой о восстановлении доброго имени палача и его семьи. В своей молебной записке Франц поведал о своей непростой истории и о том, как пришел к постылому ремеслу. Оказалось, что отец Франца Генрих стал палачом не по своему желанию, а по воле жестокой судьбы, которая навлекла позор на целые поколения Шмидтов. Когда-то палача могли выбрать непосредственно на месте, перед плахой, – местному управленцу достаточно было указать перстом на человека из толпы и тому приходилось приводить приговор в исполнение. В миг на Генриха, честного купца средней руки, обрушилось ярмо непомерной тяжести – роль палача в предстоящей казни, которую ему пришлось исполнять до конца своих дней. Драматичная история потомственных палачей Шмидтов вдохновила Харрингтона на изучение социальной роли и положения палачей в позднем Средневековье и первых столетиях Нового времени. «Праведный палач» Харрингтона – не хроника жизни одного человека, а крупное исследование о цехе палачей, о всевозможных сложностях этой непростой профессии, об эволюции судебной системы и о лицемерном отношении богобоязненного общества к смертной казни.

Должность палача – это всеобхатывающая пожизненная роль, требующая постоянного самоанализа и бдительности.Немногие сейчас знают, что палачи до семнадцатого столетия были нерукопожатными отщепенцами, людьми, которым закрыт вход в церковь и увеселительные заведения. Их детей отказывались крестить, за них не выдавали дочерей, а в возможности получения гражданства им было строго-настрого отказано. Более того, даже внуки палачей не могли получить достойного образования и доверия общества. Харрингтон описывает, с каким трудом внучке Шмидта приходилось выходить замуж и на какое враждебное отношение обрек себя ее будущий супруг, который не имел ровно никаких отношений с преступным миром. Неудивительно, что Шмидты всю жизнь стремились обелить фамилию и на примере своей честной жизни, и безукоризненной работы показать, что они ничем не хуже остальных ремесленников и достойны тех же прав, что и другие уважаемые граждане. Франц понимал, что будущее семьи в первую очередь зависит от его репутации, ведь только самым чистым резюме он мог побороть гнусные стереотипы и дать шанс своим родственникам стать полноправными членами германского общества. Майстер Франц полностью отказался от алкоголя, блуда, был прилежным прихожанином лютеранской церкви, не водился со всяким сбродом и сомнительными личностями. К тому же Франц был еще и умелым лекарем-самоучкой и по его личному утверждению принял около 15 000 пациентов за 50 лет. Биография Шмидта действительно достойна ознакомления и является еще одним ярким примером колоссальной целеустремленности и непримиримой борьбы с вековыми предрассудками.

Коллективные предрассудки всегда отмирают медленно, особенно в сообществах, экономическое положение которых ухудшается, а социальный статус нестабилен.Ремесло палача Харрингтон описывает весьма подробно: регулярно приводит примеры исполнения различных наказаний, цитирует подробности из дневника самого Шмидта, а также демонстрирует множество иллюстраций, благодаря которым читатель может лучше понять, как на самом деле проводились казни и публичные наказания в 16-м веке. Что важно – Харрингтон не придумывает и не перевирает факты. «Праведный палач» – это качественное историческое исследование со множеством ссылок на достоверные источники информации, в которых не приходится сомневаться. Со своей задачей как историк Харрингтон справился на ура. И все же есть одно «но», которое смущало меня на протяжении всего повествования. В своем дневнике Шмидт ни разу не высказывает свое мнение о преступниках и их деяниях, не морализирует и не рассуждает о том, что такое хорошо и что такое плохо. За него это делает Харрингтон, который, основываясь на частоте упоминаниях избранных слов делает вывод о нравственных качествах Майстера Шмидта: раз слово «милосердие» он упомянул на десять раз больше, чем слово «бог» и на тридцать больше «справедливости», то мы можем с полной уверенностью утверждать, что Франц был милосердным человеком, который готов был всех понять и простить. Если дело о мошенничестве или воровстве Шмидт описывает на пару предложений больше, чем о разбойном нападении или изнасиловании, то это обязательно следствие большего интереса к такого рода преступлениям, говорит о личной неприязни к мошенникам и ворам, а не о минутной лени или нежелании вдаваться в подробности не самых приятных для адекватного человека преступлений. Как вы уже могли понять, большинство выводов Харрингтона о натуре Франца Шмидта, о его взглядах на преступность и смертную казнь – притянуты за уши. Американец основывается на обрывках информации, склеивает их своими догадками и выдает за чистую монету весьма спорные утверждения о характере и внутреннем мире палача. Скажем так, Харрингтон-историк меня заинтересовал и порадовал, Харрингтон-герменевт – разочаровал и вынудил читать треть книги по диагонали. 

Сам Франц никак не комментирует свою первую казнь утоплением, которую он совершил над молодой служанкой из Лерберга, осужденной за детоубийство в 1578 году. Однако он необычайно словоохотлив и даже хвастлив два года спустя, когда вместе с тюремными капелланами добивается отмены этой формы казни в Нюрнберге, ставшей правовым прецедентом, постепенно распространившемся по всей империи.Что по итогу? «Праведный палач. Жизнь, смерть, честь и позор в XVI веке» получился вполне себе неплохим научно-популярными (чуть больше популярным, чем научным) текстом о непростых судьбах палачей, сегрегации по профессиональной принадлежности и эволюции судебной системы в шестнадцатом и семнадцатом веках. Это любопытный роман, его интересно почитать на досуге, приобрести пару-тройку новых знаний о темных веках и рассеять некоторые предрассудки, укоренившиеся в сознании благодаря поп-культуре. Однако все рассуждения о праведности Франца Шмидта, о его моральных и нравственных устоях – яйца выеденного не стоят, а на них базируется добрая половина книги. Читать или нет – решать вам, но мою рекомендацию книга получает с большой натяжкой.

Если вы такой же любитель исторической прозы, как и я, то не спешите браться за «Праведного палача». Да, книга в самом деле достойная, и проделанная автором работа просто поражает, но стоит взвесить все за и против, прежде чем отправиться в удивительный и завораживающий мир средневековой Германии.Вся соль тут вот в чем: рассчитывая прочитать добротный исторический роман, вы, несомненно, разочаруетесь с первых же страниц «Палача». Потому что это отнюдь не художественное произведение, а скорее его можно отнести к жанру научно-популярной литературы. Историческое исследование – вот, пожалуй, какой термин самым достоверным образом отражает суть творения Джоэла Харрингтона.И пусть во время чтения я чувствовала себя отчасти обманутой в своих ожиданиях, я не могу не восхититься работой писателя. Какой колоссальный труд был затрачен на её создание, чтобы собрать воедино все кусочки паззла и представить на суд читателя полноценную картину жизни и быта той давно ушедшей эпохи!Джоэл Харрингтон изучил не только непосредственно сам первоисточник – дневник Нюрнбергского плача Майстера Франца, но и все городские хроники того времени, сопоставляя их между собой, чтобы наиболее полно и приближенно к реальности воссоздать дух и колорит средневековой Германии без искажения реальных фактов.Писатель рассказывает нам об особенностях административно-территориального устройства страны, о законодательной базе, традициях и обычаях, о социальных классах, быте людей, их нравах и видении мира, о тогдашних взглядах на мораль, нравственность и справедливость. Получилось на редкость масштабное и многослойное изображение Германии XVI века.Отношение к палачам во все времена и во всех государствах было крайне неоднозначное. Их боялись, их избегали, они и их семьи были буквально изгнаны из социума: их не допускали в пивные, на танцы, ярмарки, праздники, не звали в гости и не приходили в гости к ним. Что-то вроде касты неприкасаемых в Индии. Считалось ничем не поправимым позором просто перекинуться парой слов с палачом или членом его семьи прилюдно – человек, осмелившийся на такой смелый шаг, становился отшельником, как и сам палач.Германия не была в этом плане исключением – на долю Майстера Франца, чей отец из вполне респектабельного и благопристойного горожанина по мимолетной прихоти правителя превратившийся во всеми презираемого и внушающего страх душегуба, пришлось немало унижений и тягот в связи со своей профессией.Но личные качества Майстера Франца, такие как порядочность, исполнительность, безупречная трудовая дисциплина, отсутствие пагубных привычек, в итоге взяли вверх над вековыми предрассудками и сумели обеспечить ему и его семье устойчивое финансовое положение, уважительное отношение со стороны руководства и граждан и возможность обширной врачебной практики среди населения, доверявшего целительным способностям палача. В итоге статус палача впервые обрел относительную социальную устойчивость, и его трудовая деятельность утратила значительную часть ореола презрения и стыда.В дневниковых записях Майстера Франца, несмотря на максимально обезличенную манеру письма, можно проследить отношение палача к своим жертвам и вершимому им правосудию, на что и обращает внимание читателей Харрингтон. Складывается впечатление, что палач черпает силы для совершения своих обременительных кровавых обязанностей в мыслях о возмездии и восстановлении справедливости.Но в те времена судебное наказание преследовало еще одну важную цель – укрепить тем самым государственную власть, заставив людей бояться нарушать закон. Именно поэтому казни и телесные наказания носили публичный характер – чтобы другим неповадно было.Интересно, что многие юридические и социальные нормы тех времен находят отражение и в наши дни. Так, например, предумышленность преступления служила и продолжает служить отягчающим обстоятельством для обвиняемого. У Майстера Франца наиболее возмущение вызывали именно те преступники, которые на трезвую и холодную голову вели подготовку к будущему убийству. Зато к обычной поножовщине после распития спиртного и власть, и общество относились более снисходительно в отличие от современной системы правосудия.Самым поразительным для меня различием стало (после способов совершения казни, разумеется) отношение к ворам-рецидивистам. Даже кража такой безделицы как банка мёда могла оказаться роковой для незадачливого вора, пойманного за кражей энное число раз. «Как общество может повесить человека за кражу меда?» – спрашиваем мы. «Зачем человек постоянно рискует быть повешенным, воруя мед?» – удивляется Франц.

Конечно же, самыми шокирующими для читателя будут описания пыток и способов смертной казни. Просто в голове не укладывается возможность легитимного истязания человека и умерщвления самыми изощренными способами. Радует, что во времена Франца становится выраженной тенденция к гуманизму – среди назначенных судом методов казни преобладали повешение и обезглавливание мечом (что гораздо выглядит всё-таки чуточку более человечно на фоне сожжения заживо или четвертования). Кстати, именно меч считался самым достойным способом встретить смерть – многие приговоренные к смерти молили о замене наказание обезглавливанием.Кстати говоря, приводить в исполнение назначенные судом наказания и казни не было столь простым делом: для этой должности назначался даже особый экзамен «включающий не только письменную, но и практическую часть, призванную определить, умеет ли заявитель пытать, не ломая костей, сжигать трупы так, чтобы оставался лишь пепел, и насколько мастерски он владеет приспособлениями для допроса и казни».Довольно иронично в этом плане звучит термин «хорошая смерть», не раз употребленный писателем на страницах книги. По меркам XVI века таковой смертью считалось раскаяние, признание вины и обязательное религиозное искупление, а в конце – достойное поведение на самой казни. Казнь же считалась хорошей, если голова была отрублена с первого раза, приговоренные к утоплению не всплыли, а те, кому было положено сгореть заживо, умерщвлялись перед костром, дабы не слишком смущать своими криками публику. Вот такие вот средневековые представления о том, «что такое хорошо, а что такое плохо».Автор и сам не раз иронизирует по поводу варварских представлений о законности и справедливости немецкого общества того времени.Разумеется, если бы все жители Нюрнберга были и впрямь столь честны, городу вряд ли бы понадобились услуги нового палача.– вот пример одного из таких остроумных замечаний писателя.Харрингтон определенно знает толк в написании исторических исследований – в процессе чтения у тебя не возникает ощущения, будто читаешь какой-то учебник истории. Нет, всё максимально ёмко, лаконично, с минимумом архаизмов и непонятных слов, и что самое главное – интересно.Но чего мне не хватило, так это личности самого автора личного дневника – того самого нюрнбергского палача. Знаю, что писатель ставил своей целью изобразить целую эпоху, а не самого Майстера Франца, поэтому обошелся без средств художественной выразительности и додуманных им самим внутренних монологов героя. А ведь это как раз то, чего так ждет читатель – узнать побольше о самом главном герое, о том, кто своим примером доказал правдивость утверждения, чтоСудьба творится человеком, а не наследуется им.Но, несмотря на этот существенный для меня минус, оценить работу писателя меньше чем на пять баллов не могу. Прекрасная и талантливая исследовательская работа.

Эта книга сломала мои стереотипы по отношению к палачам Средневековья. И не только мои. Представления о казнях в нас сформированы поп культурой, которая уже почти двести лет демонстрирует нам настолько искаженую картину, что в ней мало что осталось от реальности.Книга «Праведный палач» – удивительная и потрясающая. До нас дошли записи о казнях одного нюрнбергского палача Франца Шмидта. Автор книги, рассказывая частную историю палача, сведения о которой находил с большим трудом, раскрывает перед нами панораму средневековой жизни Германии, в особенности быт и деятельность людей с такой тяжёлой профессией, которая обрекает семьи палачей на жизнь изгоев. Эта профессия не для слабых духом людей, которые могут не выдержать тяжести работы – многие палачи сами оказываются на месте казни в качестве приговорённых к смерти. Но для человека сильного духом, профессия палач – это служба обществу, это ответственная, тяжёлая и страшная работа. Как не повредиться умом, когда твоими руками реализуются сотни пыток и казней, причем иногда особо жестокие, например колесование? Праведный палач должен быть провидцем и знать, как и у кого нужно выбивать признание, а за кого заступиться перед судом. Должен знать, как вылечить раны – не только физические, но и душевные. Палач – не священник, но для него особенно важно покаяние. Ведь тогда ему легче будет привести в исполнение тяжёлый приговор. Палач – не жестокий убийца, а «чистильщик», который вынужден выполнять грязную работу в темное время – «золотую эпоху палачей». Он хороший палач, но свою профессию он не выбирал и мечтает лишь о том, чтобы его дети были освобождены от его участи и смогли реализоваться в другой сфере.Я под огромным впечатлением от книги. Она прекрасна, не смотря на то, что она про смерть, про боль и несбывшиеся мечты. Но при этом она и жизнеутверждающая, это книга о человеколюбии, о вере и силе духа.Одна из лучших книг, прочитанных мною в этом году.