История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2 – Джованни Джакомо Казанова

Личность – бренд, имя нарицательное.

Любовник, авантюрист, алхимик, автор лотереи, человек впервые осуществивший побег из тюрьмы Дожей…

Для меня было весьма интересно прочитать мемуары этого итальянца с шилом в одном месте.

Узнал множество фактов… Джей Джей был небольшого роста и родненький))) у него было чуть больше сотни женщин, в расчете на его жизненный цикл по три женщины в год примерно. В книги описан и его гомосексуальный опыт и многочисленные заболевания венерические.... По мне так книга стоит потраченного времени

Итак, перед нами открывается незаурядная личность в лице великого итальянского авантюриста, оставившего свой след в истории.

Читая мемуары Казановы, ты словно чувствуешь весь спектр красок того века и вместе с автором погружаешься в эпоху 18-го столетия. Нравы аристократов и простых людей, стиль интриг, стиль любовных искусств, стиль удовольствий, разных опасностей и глубокой печали. Джакомо так ярко и живо всё описал, что ты невольно будто стоял подле него и был свидетелем его приключений. В том числе и в соблазнении женщин, постели если хотите. Но, тот кто знает Казанову только по его любовным связям – ограничен. Это был человек большого спектра интересов: математик, химик, врач, философ, писатель, драматург, путешественник, эзотерик, музыкант, финансист и конечно же часто просто авантюрист. Человек фортуны, человек чувствующий жизнь, человек который смеялся над теми, кто говорил, что счастья в жизни не существует.

Вы всё это почувствуете при прочтении, если конечно вам хватит энтузиазма и любопытства прикоснуться к его труду, к его необычной жизни.

Джакомо Казанова писал свои мемуары уже в старости, будучи библиотекарем в замке одного графа в Чехии. Болезни накопленные за жизнь, грызли его. Старость не позволяла предаваться тому, чему он предавался в своей бурной молодости. Чтобы развлечь себя, он начал писать о своей жизни, в тихой пустой библиотеке за бокалом вина. Он не стал слишком приукрашивать себя. Он довольно искренен с читателем, нотки самоиронии часто слышны в его строках. Смерть не позволила закончить эти мемуары, но он оставил значительное число страниц.

В искусстве, как и в жизни, есть блаженные, мистические рифмы.

Однажды, в пору моей несчастной любви, чтобы не сойти с ума, я запер себя в своей же квартире, словно в тюрьме, и посмотрел вечером два фильма подряд.

Один из фильмов был по осеннему выцветший, старый фильм. Эротический артхаус.

Проститутка с романтической душой, мечтала о небесном, неземном наслаждении, чувстве, она искала это чувство среди 1000 мужчин, и даже женщин, но испытывая чудесные, сердцекружительные оргазмы, она всё же понимала, что это не то, что она ищет.

Своего рода, это была экзстенциальная тоска Эммы Бовари… в аду, но на самом деле, тоска многих из нас.

Случайно, эта несчастная, падшая женщина, зайдя в церковь, узнала об экстазе святой Терезы: в 14 веке, во время жаркой молитвы в храме, колени Терезы приподнялись над полом, и она замерла в воздухе.

Закончился фильм тем, что всеми отвергнутая грешница, стала монахиней, и однажды ночью, ей приснился чудесный, неземной сон, и она блаженно приподнялась над постелью.

Но этого никто не заметил, разве что, добрый шелест листвы за окном, лунный свет и мотылёк на стене: вечные друзья одиноких и влюблённых.

Быть может, этого не заметила и сама женщина, как и мы не узнаем о том, что ей снилось.Вторым фильмом, было «Зеркало» Тарковского.

В одном эпизоде, полуобнажённая женщина, лежала в сумерках постели в позе спящего ангела (есть такая картина Караваджо).

Вдруг, не просыпаясь, она стала приподниматься в воздух, как пёрышко.

Возлюбленный этой женщины, тихо подошёл к ней и спросил: что с тобой? Ты… летаешь.

Женщина, не открывая глаз, с улыбкой промолвила: глупый… я просто люблю тебя.

Две женщины, в двух фильмах, приподнялись над землёй.

А незадолго до просмотра фильмов… у меня была неудачная попытка самоубийства: повешения.

Тоже, в некотором роде, приподнялся над землёй, от любви.К чему это я? У Казановы, при всей его любвеобильности и мечты Байрона – поцеловать всех женщин, в единые уста, было сокровенное томление, обнять в женщине – небо.

Но словно в проклятии Тантала, чем ближе его уста были к наслаждению, женскому сердцу, сладостно трепетавшего на её губах, груди и внизу живота (ах, словно у женщины… множество сердец! Словно ангел-ребёнок, тронул пальчиком её сердце, подобно капельке ртути, и оно блаженно растеклось по телу, по миру, в тёмные закоулочки души, о которых мужчина и не слыхивал: сердцебиение тьмы!), тем дальше было небо.

И не случайно через все мемуары, красной нитью проходят образы монашек, к которым тянется душа Казановы.

Женское тело – храм, в который входит его душа, словно во сне, но храм этот – блаженно пуст.

Ласточки носятся под голубым куполом. Цветы и робкие деревья растут в храме…

Словно грешников, и юродивых, их, природу, наконец то впустили к богу, дав право на вечность и рай.

Правой ладони Казановы касается что-то тёплое, влажное.

Возле него стоит маленький оленёнок, по-детски робко, тычась своим носиком в его ладонь.

Да, Казанова, каждый раз входя в женщину.. как в храм, словно бы оставался вне его: женщина его не впускала до конца в свою душу, а если и впускала, то он не шёл с нею дальше…

Женщина с ним могла сказать: я летаю… потому что люблю тебя. Он – нет.Боже мой! Сколько раз, после секса с женщиной, лёжа рядом с ней в постели, я мучительно-нежно ощущал себя рассечённым на две части: на душу и тело, похожих на два симметричных крыла.. которые мне подарила – женщина.

Моя ладонь, касается её бедра, живота… словно слепой котёнок – самое беззащитное и ранимое существо на земле.

Женщина улыбнётся, возьмёт мою руку, словно сердце моё обнажённое, и опустит себе чуть ниже живота… и моя рука, совсем по-детски, сладостно затихнет, зажмурившись от счастья, лакая женское тепло.Мемуары Казановы, быть может, лучший роман о мужчине и женщине, об экзистенциальном измерении их отношений, об инфернальном подполье их желаний и чувств.

Нет! Не то произведение назвали Божественной комедией.

Это же… нелепая фантастика, когда Ад, Чистилище и Рай, разделены меж собой, когда мужчина и женщина, душа и тело, бог и жизнь – разделены навека!

Так не бывает. Жизнь тем и прекрасна до безумия, что в ней слито всё, особенно… в любви.

И как положено миру любви, не всегда понятно, где рай, а где ад.Представьте себе сошедшего с ума от неразделённой любви, Данте.

В аду его любви, воздух трепещет голубыми осколками его стихов, словно листвой.

Мир разбился и отражения режут его сердце и руки, жизнь: мир замер отражениями тысячи Беатрич…

И кто из них подлинная? И каждая, подобно русалке небес, манит его в бездну: телу – в рай, душу – в ад. И то и другое режется об острые концы отражений.

Забавное совпадение. Я пишу рецензии – ручкой, в школьной тетради, как Цветаева свои дневники.

Пишу на коленке, согнув тетрадь – душа и тело.

Когда писал о режущих отражениях, чуточку порезал запястье об нижний, острый край листка.Фауст же вроде хотел покончить с собой, томясь без любви, от старости и скуки жизни: Казанова в старости, всё равно что оглохший Бетховен, или ослепший Рафаэль.

Это так очевидно… Мемуары Казановы, написанные им в старости, это апокриф легенды о Фаусте.

Более того, быть может это единственно подлинный апокриф.

У Гумилёва есть малоизвестный и таинственный стих – Маргарита.

Как известно, к старому Фаусту, явился вполне моложавый дьявол (относительно его бездонного возраста). И началось.

Началось то, что было в споре между богом и дьяволом… за душу человека.

Почти как в Карамазовых Достоевского: тут дьявол с богом борются, а поле битвы – сердца людей.

У Казановы ничего не изменилось: от любви – ранятся и рвутся сердца: бог с дьяволом спорят о чём-то. Просто человек… любит. И как только этот спор кончится, человек перестанет любить и страдать от любви – мир кончится.

Кажется… Казанова разгадал эту тайну бога, любви. Но от этой тайны, чуточку сошёл с ума, и его сердце уподобилось судьбе Торквато Тассо.

На мемуары Казановы хорошо взглянуть взором души, как на всякое совершенное произведение искусства.

Нужно просто выключить моральную оценку, сравнениям с современной жизнью и т.д. Просто отдаться красоте.

А она в мемуарах… есть в ней что-то девственное, что-то от первых дней творения: ничего ещё нет в мире: шелест звёзд, листвы, сердец, и неземной шёпот среди этой бездны шелеста, похожий на прибой крыльев в ночи, словно мир ещё и не начался толком: разве не это одна из тайн любви?Итак. Мефистофель дарует Фаусту – молодость, и они отправляются на поиски красоты, того самого вечного мига (у Казановы… миг стал – живым: плоть. женщины, её нежностью и душой), который бы захотелось остановить навсегда.

В мемуарах, Казанова отправляется в волшебную страну воспоминаний – молодым и прекрасным.

Мефистофель и Фауст, явились к девственной и чистой сердцем Маргарите. Фауст её соблазнил и она зачала ребёнка. И жизнь её пошла к чёрту…

Она сошла с ума от любви и тоски по оставившему её Фаусту, и в ночном лесу убила, закопала своего ребёнка: сердце своё закопала.

Её осудили и посадили в тюрьму.В стихе Гумилёва – всё иначе.

Маргарита, изначально – ведьмочка. Чуточку Фауст.

Как там у Булгакова? – Она была несчастна, и потому стала ведьмой.

Несчастье, томление по счастью, душе нераскрывшейся, и не важно, Бовари это или Маргарита – дальше себя, своего тела, дальше мира, на поиски души и счастья.

Мужчина никогда не выйдет за пределы мира в поисках счастья. Самый разврат его – от мира сего.

А женщина рвётся в страну любви, а она не от мира сего, и самый разврат его не от мира сего, потому и в андрогинной душе Казановы, любовь – не от мира сего. И того.

К Маргарите по ночам стал ходить некий любовник в красном плаще: от него пахло… серой.

Это дьявол. Но прозаичному люду, она с улыбкой сказала о неком Фаусте.

И этому поверили. И Гёте поверил.Не было никакого Фауста. Есть лишь душа женщины, танцующая над звёздной бездной… с кем? Это уже не так важно.

По сути, мемуары Казановы – это сны женского сердца. Сон жизни. Сон Евы.

Тайна Казановы – это тайна души на земле, грешной и прекрасной, с её метаниями, поисками бога и его отрицанием.

Казанова – это Фауст и Мефистофель в одном лице.

И до слёз пронзительны те страницы мемуаров, в которых свершается некое искупление Маргариты: Казанова оказывается в тюрьме.

Из этих экзистенциальных страниц, вышел роман Кафки – Процесс.

Человек просто любит на этой безумной земле, его хватают среди ночи и помещают в тюрьму ни за что.

Он на мрачном чердаке, где нельзя распрямиться в полный рост.

Огромные крысы, словно пауки из сна Свидригайлова про ад (тёмные желания? грехи?) бегают по полу и норовят забраться в постель (чудный символ.. секса со своими грехами и кошмарами).

Что это напоминает? Жизнь души, любви, в безумной и душной тесноте нашей плоти и мира, где она не может распрямиться вполне.Самое поразительное в этом – образ дыры, которую ковырял на потолке Казанова, для побега (к слову, роман Кинга – Побег из Шоушенка, вышел из этого эпизода, но у Казановы он метафизичен: дыру в стене скрывала гравюра Мадонны).

Сартр писал о дыре в душе человека, размером с бога.

А тут, в этом безумном мире, где так мало любви и души, человек словно заразил мир своей болью.

Мир стал кровоточить душой человека – в любви, и в её отсутствии.

Сильвия Плат однажды записала в дневнике перед тем как покончить с собой: разрушить мир и себя… униженно вползти обратно в матку.

Иногда казалось при чтении мемуаров, что секс с женщиной был для Казановы метафизическим опытом, в котором он пытался выбраться из тюрьмы вещественности, в мир духа и неба.

Войти в женщину, и замереть в ней тепло и блаженно… навсегда.

Войти в женщину, всё равно что чуточку умереть. Не случайно Казанова и его женщины говорят об оргазме так: испустить дух… отдать богу душу.

В 15 веке была такая гравюра: человек молитвенно припал на колени у сферы мира, проникнув лицом за её пределы, коснувшись рукой доверчивого сияния звёзд.

Секс Казановы – это попытка молитвы, попытка сердца – припомнить вечность, словно женщина – последняя память о рае, но мужская плоть, вязнет в ней, словно мотылёк в тёплом янтаре, стекающем по ветке где-то в Эдеме.Цветаева в своём дневнике писала:

Замысел моей жизни был – быть любимой 17-ти лет Казановой – брошенной, и растить от него прекрасного сына. И любить всех.Изящная в своё трагизме мысль, во многом осуществившаяся у Марины.

Есть в этой мысли что-то древнегреческое, когда боги, в образе птицы, дождя, таинственного странника, сходили к женщинам и любили, обнимали их тайным трепетом их сокровенных желаний и снов.

Цветаева однажды шепнула своему другу в письме: вы мне напоминаете.. Казанову: отсутствием души.

Раз душа не непрерывное присутствие, она – отсутствие. Душа это не страсть, а непрерывность боли.

Марина чуточку лукавила. У поэта ведь тоже нет души. Его душа нежно скрыта в осеннем дожде, грустных глазах бездомного котёнка на улице, в незнакомке, смутно улыбнувшейся в толпе…

Тоже, так сказать, разорванная непрерывность… боли, за мир.Жизнь Казановы – это блуждание лунатика по карнизу единой крыши женской души, испещрённой тёмными, силуэтами листвы и ветвей на ветру, так что кажется, душа сливается с этой мгновенной тьмой (сердцебиение листвы на ветру!) и продолжает путь, ступая каждый раз в новый свет, в на новую крышу, душу… хотя это одна и та же душа.

Ах, Марина дивно уловила эту вечную тоску души – любить всех! Словно именно этот дар и свободу она желала зачать от Казановы.

Нам хочется любить и звёзды в ночи и любимого человека и дождь в сентябре и друга… в сентябре.

Иногда, если в душе что-то оборвано, рассечено, она истекает любовью ко всем.

Есть души, как у Казановы, Марины, у которых любовь ко многим – это не разврат, а томление по небесам, внутреннее кровотечение души.Марина писала:

Кармен могли убить 1001 раз, и она могла убить. Но у неё ни разу не было мыслей убить себя.

А у Казановы – 1000 раз были такие мысли.Словно Азра (Азраил?) из стиха Гейне, что из редкого африканского племени – полюбив, они умирают, Казанова был готов умереть ради любимой, но.. словно Иван Карамазов, мучился верой в любовь и отрицанием её.

Это напряжение создало в нём ощущение любви – как дыхания души: его порой не замечаешь.

Перед читателем, на ладонях страниц, вспыхивает самое настоящее чудо, вместившее в себя всю красоту древнегреческих мифов, Одиссеи, Божественной комедии, Фауста…

Не случайно, корабль, который перевозил рукописи Казановы, попал в шторм и чуть не затонул: словно в этих рукописях, метаниях души, любви – почти загробных! – сокрыта тайна жизни и бога.По гоголевски пронзителен приём, когда Казанова описывая любовь к той или иной женщине, словно ангел, покидает своё время и тело, и устремляется дальше, оплакивая смерть или жизненный путь этих женщин в грядущем.

Кажется… что кто-то вырывает страницы из книги его жизни.

Мемуары начинаются с этой рифмы утраты: служанка уже старого Казановы, использовала для обёртки жирной еды (душа и плоть!!) несколько листков мемуаров.

На его вопрос, зачем она это сделала, она с невинностью ребёнка ответила: так они были испачканы.. чернилами.

Чистые листы она не тронула.

Что-то напоминает, правда?

Чистый лист, как и чистая, девственная душа – словно и не жила ещё, её как бы нет, ни для рая, ни для ада.

А исписанные синевой – листы, для невинной, как ангел, девушки, кажутся грязными, умершими.

Ей не важно, что на них написано. Ведь и тёплый почерк губ по телу любимой, под наклоном, как дождик в сентябре, тоже пишет что-то неведомое, и письма друзей порой нежно смяты, в складочках строк, словно постель.

Но души в них – чисты. Они живы.У Цветаевой была одна пьеса о Казанове, пропавшая в лихолетье революционных дней: Ангел на площади.

Символично: ангел пропал… где-то на площади, среди людей, в сентябре.

В мемуарах есть пронзительный эпизод: одна женщина, безнадёжно влюблённая в Казанову, сошла с ума. Ночью она выбежала на венецианскую площадь, совершенно обнажённая, упала на колени и замерла в слезах, повторяя снова и снова: проведите меня к нему!!

Это ведь тоже… о душе Казановы. О многих из нас.

Карнавалом ада и рая, мерцают путешествия Казановы, в том числе и в Россию: снежная маска мгновенных крыльев у лица и сердца!

Именно в России он встретил своего смуглого ангела с глазами чуточку разного цвета, милую ведьмочку, Психею и душу свою, которая была единственной женщиной, чуть не убившей его из ревности…

Мелькают дивные в своём трагизме судьбы-сны мужчины, который любил в молодости женщин, а состарившись, утратив потенцию, но томясь по полнолунию любви, стал… женщиной, и стал любить мужчин.

Была женщина, чудачка и мистик, вожделевшая тайн неба, но они открыты только для мужчин, по её мнению.

И вот, Казанова, этот милый Гораций в аду любви, обещает ей, что сможет сделать так, что она станет мужчиной, но.. расплатится за это жизнью.

И женщина согласна. Есть в этом предчувствие романа Вирджинии Вулф – Орландо.

Это тоже дивная тональность мемуаров – игра: игра в карты, где проигрывают всё, игра с жизнью, с дьяволом, любовью.

Любовь – как высшая игра, и тайное желание души… смухлевать, и на уровне чувств, и на уровне жизни.

Эта тема в дальнейшем ярко вспыхнет в романе Андре Жида – Фальшивомонетчики.Или вот ещё, прелестная в своей инфернальной рифме, страничка мемуаров (тайную рифму к ней, я опишу чуть позже).

Одного преступника казнят на парижской площади.

Казанова, его друг и две женщины, сняли окошко… в ад, и с любопытством смотрят на это.

Одна женщина, святоша в летах, так увлечена этим, что стоящий стоящий позади неё друг К, изнасиловал её анально, но она не сопротивлялась, чтобы не скомпрометировать себя перед племянницей.

Терпела 2 часа… При желании, из этой сцены, довольно забавной, можно было бы вывести экзистенциальную в своём трагизме, пьесу, в духе Необратимости Гаспара Ноэ.

Здесь предельный солипсизм трагедии Казановы, (хоть это и не с ним было), инфантильный нарциссизм богов древней Греции: по сути, насилие над своей бессмертной душой, и тема фальшивомонетчиков.

Боже… 2 часа. И без особых последствий? Просто с грустной улыбкой задумчивости?

Может.. и со стороны святоши был мухлёж, её тайные мечты, и друг К. ничего не перепутал Там?

Здесь у Казановы маленький реверанс в сторону Боккаччо.

В его Декамероне, порой о влагалище говорится как о вратах ад.

У Казановы иначе. Душа грешника казнимого, быть может в этот момент улетала прямо в рай, ибо и вышла из рая.

А святоша, и вместе с ней, любители посмотреть, как распинают истину, красоту, как раз и ввергаются в ад, тайно от всех занимаясь нравственной содомией: фальшивомонетчики, бесплодные сердцем.

Это даже забавно, как люди порой высокоморальные вроде, что-то осуждают, а сами, прилюдно.. занимаются такой нравственной содомией.

Есть в этой сцене мемуаров некая нотка сладострастной некрофилии, влечению к тому, что мертво.

В этом смысле любопытна третья, тайная рифма, замыкающая тему соглядатайства: Казанова занимается сексом со старушкой, но смотрит на юную прелестницу, которая смотрит на них, словно ангел.

Фактически, это синестетическое соскальзывание души в нечто, где нет любви, где ничего нет.

Экзистенциальный на самом деле момент: Казанова словно бы имеет… свою же смерть. Смерть вообще. Попытка любовью, победить смерть.Эта зеркальность, изумительна в мемуарах.

Чудесна сцена с девушкой с «благоухающим возрастом» 16 лет.

Истомлённая, бледная, без сил от малокровия, девушка спала после обморока в постели своей матери.

Казанова… словно кот в ночи, по крыше, (бывают коты-лунатики?), прокрался к ней и овладел ею во сне.

Здесь словно зеркально отражён миф о Психее и Амуре, о спящей Красавице.

Ах, тайная мечта мужчины… переспать с душой женщины, её сном.

Я иногда сплю с нежными письмами от моей любимой.

А однажды со мной случилось нечто, что быть может не снилось и Казанове.

На вечеринке, я чуточку перебрал, загрустил и ушёл в дальнюю спальню прилечь.

Темнота открылась окошком музыки и смеха, и прикрылась. Кто-то вошёл.

Нежный вес осторожно примял постель: она вздохнула и замерла вместе со мной.

Я не видел, кто это. Даже не знал, женщина это или мужчина, потому как… на вечеринке, со мной флиртовали и те и другие.

Я лежал чуточку на боку, закрыв сгибом локтя.

Я боялся пошевелиться, и выдать.. что я не сплю.

По моему лицу, груди, провели пальцем, словно пёрышком.

Клякса тишины и улыбки во тьме… Я это чувствовал.

Я был.. как чистый лист, на котором во тьме, хотели что-то написать.

Ширинка на брюках стала расстёгиваться, словно сама по себе, как по волшебству: возможно, полтергейст… полтергей.

Я сдержал свою улыбку под рукой, от необычности ситуации.

Мне кто-то мастурбировал, а я и не знал, кто это.

Просто отдался тьме, шелесту листвы за окном, незнакомым рукам и… губам.

Когда я вернулся на вечеринку… у меня был взгляд робеющего школьника у доски, с невыученным навеки, уроком.

Мне странно улыбались парни и девушки, друзья и совсем незнакомые люди, а я и не знал, кто же из них…Вспомнил я об этом не случайно.

Первая же глава мемуаров отмечена ярчайшей платоновской нотой об андрогинах.

Один сладострастный турок, больше похожий на смуглого демона, которому приглянулся Казанова, заманил его в ночную беседку, возле которой, при лунном свете, купались обнажённые девушки.

Казанова возбудился.. и хитрый демон, предоставил ему себя, для удовлетворения.

А затем… чтобы отблагодарить, по всем законам вежливости… в аду, Казанова предоставил уже себя, турку, смотря в этот момент на прелестных нифм.

В этом эпизоде угадывается миф об Актеоне, который подглядел на охоте за купающейся Дианой.

Та разгневалась и превратила его в оленя, которого разорвали собственные собаки.

Но Казанова превращается словно бы… в женщину.

И в этом смысле, мемуары вспыхивают совсем иным, экзистенциально-трагическим смыслом.

В аду своей любви, Казанова занимается сексом – с самим собой, насилует себя, совращает себя… смутно помня сердцем, что чувствует женщина, ибо он ею был.Похоже на мастурбацию в аду.

Она тоже присутствует в мемуарах, тайной, но яркой нотой.

Бледная девушка, страдающая малокровием от частой мастурбации, которую Казанова вылечил сексом, и у неё возобновились месячные.

Казанова пишет, что примерно до 80 мл.крови женщина теряет при месячных.

Однажды в школе, я столько, даже чуть больше, потерял спермы за 2-3 дня во время мастурбации, и чуть не упал в обморок рядом с девочкой, которую любил: не было сил ни признаться ей в чувствах, не выдержать счастье: она просто поцеловала меня в щёчку и улыбнулась.

Уже позже, в студенческие годы, я резал вены из-за этой же девушки, с которой встречался.

Резал месяца 2 подряд. И это было похоже на мужскую менструацию с потерей крови и… жизни.Я к тому, что секс в мемуарах, часто похож на самоубийство в аду: чуточку умереть, чтобы чуточку жить: глотнуть сердцем – неба.

В этом смысле отношения между мужчинами и женщинами в мемуарах, похожи на танец: танец души и тела, на маскараде жизни.

В одном эпизоде описана женщина в чудной венецианской маске – моретта: с внутренней стороны маски – кляп, который держит губами человек: он нем от этого и лицо его скрыто: лишь душа говорит в сиянии глаз.

Похоже на райски бдсм: кажется, что если тело в этом мире скажет слово любви, целиком, то оно, словно маска, упадёт к ногам любимого человека. Умрёт.

Да, любовь ведёт к смерти: любить совершенно, полнолунно – нам мешает тело.

Казанова как раз и прекрасен, метафизичен тем, что он словно проживает множество жизней, он живёт словно 2000 лет, каждый раз входя в женщину навеки и умирая в ней и вновь рождаясь в новой женщине.

Все играют роли в жизни, все – танцуют, и равно бегут от сильной любви и себя, смерти, приглашая на танец – дождь, белые ладони страниц любимых книг, или друга.И в этом смысле, ведущую роль в мемуарах играет не Казанова, а – женщины.

Они – приглашают его душу и жизнь на танец.

Они зачинают от него ребёнка и их судьбы срываются в ночь, их сердца смутно бьются в груди, словно листва во тьме у осеннего окна.

Любовь к женщине – как танец с жизнью и её тайной.

Мишле где-то писал о тайне женщин.

Когда-то давно, мужья и возлюбленные покидали своих женщин, уходили на войну, охоту, к друзьям, срывались в странствия.

Это был их танец и трансцендентная измена.

А женщины оставались одни в своих тихих и сумрачных домиках.

В одиночестве, они томились по любимым и красоте: красота стала мучительно-нежно сливаться с душою и памятью о любимых.

Чтобы не сойти с ума, они стали разговаривать в лесу с деревьями милыми, птицами, звёздами в ночи.

Так родилось женское царство ведьм.

Эти мемуары – о становлении ведьм, об их ночных танцах под луной, ибо из мира ушёл не любимый, но – бог, смысл, истина.Самой глубокой главой в мемуарах является история любви Казановы к двум женщинам, между которыми он мечется и даже хочет жениться.

Эта история любви испещрена такими райскими линиями геометрии, что кажется, её чертили захмелевшие на вечеринке у Сократа, Пифагор и Платон.

Так и кажется, что за всем этим сокрыт какой-то тайный узор, и если его разгадать – то поймёшь тайну жизни, любви… и тут же умрёшь.

Начинается глава чудно: прелестная монашка, после страстной ночи со своим любовником (инфернальным, таинственным), лежит в постели, не в силах ходить, и пишет романтическое письмо своему Казанове.

И письмо, словно душа её и лунатик, крадётся в ночи, сквозь сумрак деревьев, тёмные переулочки, к любимому.

Казанова страстно любит монашку (томление по небесам), но безумно любит и юную К., которую спрятали в монастырь от… Казановы: словно дракон унёс принцессу в пещеру, что не мешает нашему рыцарю, спать с принцессой и.. с драконом.

Монашка и юная К, тоже влюблены друг в друга.Ах, Агата Кристи отдыхает со своими расследованиями убийств!

На груди монашки – медальон, с изображением Казановы.

Юная К. нежно ревнует, но, любя обоих, словно бы дарит монашке любимой (а по сути – небу, душу Казановы, спасая его).

У юной К. есть перстень с тайной: там сокрыто изображение её возлюбленного, и монашка не знает, кто это. И сама К. не знает об этой тайне… как и мы порой не знаем о своей душе ничего.

Боже мой! Со времён открытия ящика Пандоры, не было такого накала трагедии.

Когда все трое лежали в одной постели, обнявшись, истомлённые после ночи любви, «отдав богу душу» по несколько раз, Казанова прошептал – и мои губы прошептали это вслух: казалось, мы были одного пола друг с другом…

Не стало больше времени. Не стало только тела и только души.

Была лишь любовь, одна любовь, как весна в стихе Блока – без конца и без края, и впервые стала видна душа, словно дыхание любимого человека, когда он дышит на морозе: хочется поцеловать это дыхание…

Хотелось закрыть книгу на этом рае любви, откинуться с закрытыми глазами на спинку дивана, и, закурив сигарету, прошептать с блаженной улыбкой: остановись, мгновение!