Джон Мильтон
Потерянный рай
Песнь 8-я
Адам спрашивает о движении небесных тел; Ангел отвечает ему неопределенно и советует заниматься тем, что может быть ему полезнее; Адам соглашается с этим и, желая удержать Рафаила, рассказывает ему все, что он помнит со времени собственного сотворения: перенесение его в Рай, беседу с Богом об одиночестве и необходимости общества; первую встречу и брачный союз с Евою; разговор его об этом с Ангелом, который, повторив ему свои наставления, возвращается на Небо.
Ангел окончил, но чарующий голос все еще звучал в ушах Адама; долго казалось ему, что Ангел еще говорит, и он все слушал, неподвижно устремив на него очи. Наконец, как бы внезапно пробудясь, с благодарностью произносит:
«Какое благодарение, какую равную награду воздам тебе, божественный летописец! Ты обильно утолил мою жажду познания и так дружески соблаговолил снисходительно открыть мне тайны, которых иначе я не мог бы постигнуть. С удивлением, но и с восторгом внимал я тебе, воздавая должную славу Высочайшему Творцу. Еще остаются во мне некоторые сомнения; ты один можешь разрешить их.
Когда я созерцаю великолепное это здание, этот мир, Небо и Землю, исчисляю обширность их, земля представляется мне точкой, песчинкой, атомом, в сравнении с твердью и всеми ее сочтенными Богом светилами, что, как кажется, вращаются в непостижимых пространствах (это доказывает их расстояние и быстрое ежедневное вращение). Неужели для того только, чтобы в течение дня и ночи давать свет темной земле, этой малой точке, движутся они все, без всякой другой пользы, в громадном своем обходе? Размышляя об этом, я часто удивляюсь, как Природа, мудрая и бережливая, могла допустить подобную несоразмерность, создав расточительной рукою такое множество благородных, великих тел, по-видимому, для одной этой цели, и предназначив их шарам безостановочное движение, изо дня в день возобновляемое, между тем как неподвижная земля, которая могла бы вращаться в менее обширном круге, которой служат тела более благородные, чем она сама, без малейшего движения достигает своей цели и принимает тепло и свет, как дань, посылаемую ей из неизмеримой выси с такой невещественной быстротою, что нет числа, чтобы изобразить ее». Так говорил наш прародитель, и по лицу его видно было, что он намеревался беседовать о важных, таинственных предметах. Заметив это, Ева, сидевшая в стороне, встала с величием скромности, с такой прелестью в движении, что, увидев ее, каждый пожелал бы, чтобы она оставалась. Она пошла к цветам и плодовым деревьям, своим питомцам, посмотреть как развиваются их цветы и почки. При ее приближении они расцветали пышнее и росли радостнее под прикосновением прекрасной руки.
Она удалилась не потому, чтобы такая беседа не занимала ее или что слуху ее недоступны были высокие предметы, но она хотела насладиться ими из уст Адама, быть его единственной слушательницей. Рассказ своего супруга она предпочитала рассказу Ангела; его хотелось ей спросить обо всем, зная, что его повествование будет прерываться приятными отступлениями, а споры разрешаться супружеской лаской: не одним красноречием пленяли ее уста супруга. О, где встретить теперь подобную чету, подобный союз любви и взаимного уважения! С видом богини удаляется Ева; ее, как царицу, окружает блестящая свита пленительных граций, бросающих во все очи стрелы, зажигавшие все вокруг желанием всегда бы смотреть на нее.
Тогда Рафаил, дружелюбный и снисходительный, так отвечал на сомнения Адама:
«Твоих вопросов и пытливости я не порицаю; Небо есть книга, открытая перед тобою Богом, чтобы ты мог читать в ней дивные Его творения, узнавать времена года, часы, дни, месяцы. Для уразумения этого, тебе все равно, вращается Земля или Небо, лишь были бы твои исчисления верны. Остальное Великий Зодчий премудро скрыл от человека и Ангелов, и не обнаружил Своих тайн; пусть не допытываются до них те, кто должен только удивляться им. Если же вздумает кто пускаться в догадки, – все мироздание предоставлено Им для их споров, быть может, чтобы посмеяться над жалкими мудрствованиями тех, что со временем будут исчислять звезды, составлять планы Неба. Каких различных систем не придумают они для великого здания! Как будут строить и перестраивать их, стараясь придать им вид истины, как будут запутывать центрическими и эксцентрическими путями, циклами и эпициклами, начертывая круги в кругах. Я угадываю это по твоим рассуждениям, а ими будут руководствоваться твои потомки. Ты думаешь, что величайшие и более блестящие тела не должны служить телам меньшим, лишенным света, и что напрасно совершают Небеса вечное свое течение, тогда как Земля стоит неподвижно и одна получает пользу от всех других тел. Но рассуди сперва, что величина и блеск не составляют еще превосходства: Земля, столь малая в сравнении с Небом, без блеска, может заключать в себе более важные достоинства, чем солнце, которое сияло бы бесплодно, если бы свет его, бесполезный для него самого, не падал на плодоносную землю; лишь от соприкосновения с нею лучи его проявляют свою силу; иначе они пропадали бы без действия. Но не земле служат те блестящие светила, а тебе, жителю земли. Беспредельность же небесных пространств да поведает славу и великолепие Творца обширной вселенной: для того так далеко простер Он Свою черту, дабы человек знал, что он живет не в собственном жилище, что слишком обширно это здание, чтобы мог он его наполнить, занимая малейшую его часть. Все прочее предназначено для употреблений, ведомых Одному Творцу. В быстроте тех бесчисленных кругов познай Его Всемогущество: Он веществу мог дать почти духовную скорость. Что скажешь ты о моей быстроте? Я утром отправился в путь с высоты Небес, обители Бога, и раньше полудня прибыл в Эдем, пролетев расстояние, невыразимое никакими числами.
Я рассуждаю с тобою так, допуская движение в Небесах, единственно для убеждения тебя в том, как слабы основания твоих сомнений; я не утверждаю, что оно есть в действительности, хотя бы и казалось тебе так с земли, где ты живешь. Бог поместил Небо в такой дали от Земли, чтобы скрыть Свои пути от ума человеческого; всякий, кто дерзнет устремить к ним око, будет лишь заблуждаться в вещах слишком высоких и не приобретет никакой пользы.
Что, если бы солнце стояло в средоточии вселенной, а другие светила, движимые как его, так и своею собственной притягательной силой, описывали вокруг него различные круги?[140] Неровное их течение ты видишь в шести из этих светил; они то возвышаются, то опускаются, то будто прячутся, идут вперед, отступают или стоят неподвижно. Что, если бы седьмая из планет, Земля, представляясь неподвижной, нечувствительно увлекалась тремя различными движениями? Ты приписал бы это движение трем различным сферам, предполагая, что они вращаются в противоположных направлениях и перекрещиваются в своем косвенном пути? Или должен ты освободить солнце от великого труда, или предположить невидимого ночного и дневного двигателя, быстро вращающегося выше всех звезд, подобно колесу дня и ночи. Но как же тебе верить этому, если деятельная земля сама стремится к востоку навстречу дня, и одним полушарием своим, противоположным лучам солнца, погружена в ночь, в то время как другое освещено светилом дня? Что, если этот свет, отраженный землею сквозь прозрачный кристалл воздуха, служит светилом луне, освещая ее днем, как она светит земле ночью? Обоюдная услуга, если на луне есть также земли, поля и жители. Ты видишь на ней пятна, похожие на облака: из облаков может падать дождь, а дождь может производить на размягченной почве плоды в пищу живущим в том мире. Может быть, ты откроешь другие солнца, сопровождаемые лунами, изливающими свои лучи, мужские и женские: эти два великие рода одушевляют вселенную и, быть может, населят все миры живыми существами. Могут ли находиться в природе пространные пустыни, миры бесплодные, необитаемые живыми существами, назначенные единственно дал того, чтобы через столь далекое расстояние бросать слабые лучи света на этот обитаемый мир, в свою очередь, отражающий полученный свет, – вопрос сомнительный. Но правильна эта система или нет, солнце ли, владычествуя на высоте небес, восходит над землею, или земля восходит над солнцем; оно ли с востока начинает пламенный свой путь или земля мирно подвигается в своем тихом пути с запада, покоясь на своей легкой оси, между тем как та движется и так же плавно, неслышно уносит тебя вместе с окружающею атмосферой, – не утруждай напрасно твоих мыслей над этими сокровенными тайнами, предоставь их Богу Всевышнему. Служи Ему и страшись Его! Да располагает Он по воле Своей всеми созданиями, где бы они не были поставлены: наслаждайся тем, что даровано тебе – Раем и твоею прекрасною Евой. Небо слишком далеко от тебя, чтобы знать, что там происходит. Будь смиренно мудр; помышляй лишь о себе и о том, что касается твоей жизни; не мечтай о других мирах, о созданиях, на них живущих, их судьбе, степени их блаженства; довольствуйся тем, что тебе открыто не только о Земле, но даже о высочайшем Небе».
Адам, просвещенный в своих сомнениях, отвечает: «Чистый небесный Разум, светлый Ангел, ты вполне удовлетворил меня, избавил от многих забот; ты показал мне легчайший путь жизни, научил не отравлять беспокойными мыслями сладости этой жизни, от которой Господь повелел удалиться всем тревогам и заботам; они не смеют коснуться нас, если мы сами не будем искать их в пустых мечтах, в суетных знаниях! Но ум или воображение, не зная пределов, блуждают в бесконечном лабиринте, пока предостережение или опыт не научат нас, что высшая мудрость не в глубоком познании далеких от нас вещей, отвлеченных, темных, но в разумении того, что видим мы перед собою в ежедневной жизни. Все остальное – дым, суета, безумие, могущее сделать нас еще более неопытными, не приготовленными в суждении о вещах, наиболее нам близких, вечно недовольными. Итак, спустимся с этой высоты, пусть будет полет наш смиреннее: побеседуем о предметах более близких, полезных; может быть, это доставит мне случай обратиться к тебе с вопросом, который ты не найдешь лишним и с обычной твоей добротою удостоишь ответом.
Ты поведал мне события, происшедшие ранее моей памяти; теперь выслушай мою повесть, которой ты, может быть, не слышал. День еще не на закате; ты видишь, как я ищу предлога удержать тебя здесь, поэтому и прошу выслушать мой рассказ. Это было бы безумием, если бы я не надеялся получить от тебя ответа. С тех пор, как я сижу так с тобою, мне кажется, будто я на Небе; речь Твоя сладостнее для моего слуха, чем пальмовые плоды, которые после трудов утоляют всего приятнее и жажду, и голод: в тихий час отдыха они приятны, но скоро насыщают и приедаются, твои же слова, проникнутые божественной благодатью, питают своей сладостию душу, никогда не насыщая».
Рафаил с небесною кротостью отвечает на это: «Праотец человеческого рода, и твои уста не лишены сладости, и язык – красноречия, и на тебя Господь щедро излил Свои дары, как внешние, так и внутренние; ты Его прекрасный образ: говоришь ты или молчишь, красоты и благородства полны каждое твое слово, каждое движение. Мы, жители Неба, смотрим на тебя, живущего на земле, не иначе как на нашего собрата по служению Богу, и с радостию исследуем в Человеке пути Божий; мы видим, что Господь возвеличил тебя, и возлюбил Человека наравне с нами.
Итак, рассказывай. В тот день я отсутствовал: трудное, мрачное путешествие должен я был свершить к далеким вратам Ада. Целый четырехсторонний легион (такое дано было нам веление) стоял на страже, чтобы кто-то из врагов не вышел оттуда в то время, когда Бог будет занят творением; иначе дерзкое вторжение раздражило бы Его так, что творение Он смешал бы с разрушением. Никогда не дерзнули бы они ни на что без Его воли, но Верховный Царь возлагает на нас Свои высокие веления, дабы явить Свое величие и приучать нас к быстрому повиновению.
Крепки были ужасные врата, под крепкими затворами, под твердыми оградами; но еще издали слышен был оттуда шум, – то были звуки не веселья и песен, а стенания, вопли, крики дикого бешенства и мук. С какою радостью вернулись мы в горние страны света раньше вечера субботы: так было нам повелено. Но твой рассказ, я жду его; он доставит мне не менее удовольствия, чем мои слова доставили тебе». Так говорила богоподобная Власть; наш праотец отвечал: «Мудрено человеку поведать, как началась человеческая жизнь. Кто же знает свое собственное начало? Только желание продлить беседу с тобою заставляет меня говорить.
Словно пробудясь от глубокого сна, увидел я себя; я спокойно лежал на цветущей траве, в благовонной влаге, которая скоро была высушена солнечными лучами, впитавшими испаряющуюся сырость. Прямо к Небу обратил я мои удивленные взоры и созерцал некоторое время его обширный свод; потом, как бы в стремлении к нему, повинуясь невольному внутреннему движению, я поднялся и встал на ноги. Я увидел вокруг себя холмы, долины, тенистый лес, поля, облитые лучами солнца, льющиеся с тихим говором реки: везде двигались живые создания; одни ходили, другие лежали; в ветвях пели птицы: вся природа улыбалась; сердце мое утопало в ароматах и радости.
Наконец, я стал рассматривать самого себя, все свои члены; то пройдусь, то побегу, и гибкие члены повинуются управляющей ими жизненной силе. Но кто я, где, откуда явился? Этого я не ведал. Пробую говорить – и сейчас же заговорил; язык мой повинуется и немедленно дает названия всему, что я вижу. О Солнце, – воскликнул я, – дивное светило! И ты, озаряемая им Земля, веселая и цветущая, вы, Горы и Долины, вы, Реки, Леса и Поля, и вы, красивые Творения, одаренные движением и жизнью, скажите, если видели, как явился я здесь? Откуда? Не сам же собою: значит, я создан великим Творцом, великой благостию столько же, как силою! Скажите мне, как могу я узнать Его, как поклоняться мне Тому, Кто даровал мне движение, жизнь, блаженство, которое, я чувствую это, выше, чем я могу сознать теперь.
Взывая так, я блуждал, удаляясь от того места, где впервые вдохнул воздух, впервые увидел этот чудесный свет; но ниоткуда не слыша ответа, в раздумьи, сел под тенью на зеленый дерн, усеянный цветами. Здесь в первый раз овладел мною тихий сон и своим нежным гнетом сковал мои усыпленные чувства, не тревожа их, хотя мне казалось, что я нечувствительно перехожу к первоначальному моему состоянию и сейчас же рассеюсь в ничто. Вдруг сновидение тихо встало к моему изголовью; из чудного представления, какое нарисовало оно в моем воображении, я уверился в своем бытии, в том, что я живу еще. Приснилось мне, будто Кто-то божественного вида подходит ко мне и говорит: «Твое жилище ожидает тебя, Адам; встань, Первенец человеческого рода, предназначенный быть Отцом бесчисленного потомства. Ты звал Меня, и Я пришел, чтобы ввести тебя в блаженный сад, приготовленный для твоего жилища». Сказав это, Он берет меня за руку, поднимает и ведет меня, не ступая, а как бы скользя по воздуху, через поля и воды, и, наконец, возводит на лесистую гору. На самой вершине ее была обширная равнина, обнесенная кругом прекраснейшими деревьями, с живописными дорожками, с тенистыми купами рощ. Все, что я видел ранее на земле, в сравнении с этим местом почти перестало казаться мне прекрасным. Каждое дерево обременено было дивными плодами, висевшими так соблазнительно для глаз; во мне вдруг родилось желание сорвать их и вкусить. Тут я проснулся, и в самом деле вижу перед моими глазами все то, что так живо представил мне сон. Снова пошел бы я бродить наудачу, как вдруг среди деревьев показался Тот путеводитель, Который возвел меня сюда. Божественное явление!
Исполненный радости, но с трепетным благоговением, пал я к Его стопам в смиренном поклонении. Он поднял меня и кротко сказал: «Я Тот, Кого ты ищешь, Я Творец всего, что ты видишь вокруг себя, внизу и вверху, над тобою. Этот Рай Я дарую тебе; считай его своим, храни и возделывай его, и вкушай в нем все плоды. От всякого дерева, растущего в саду, вкушай свободно, с веселым сердцем; не бойся неурожая. Но помни, что Я скажу тебе о дереве, дающем познание добра и зла, дереве, посаженном Мною среди сада подле дерева жизни для испытания твоего послушания и верности: страшись прикасаться к нему, страшись горьких последствий. Знай, в тот день, когда вкусишь ты от его плода, нарушив этим Мою единственную заповедь, ты подвергнешь себя неизбежной смерти. С того дня станешь ты смертным, лишишься этого блаженного состояния и будешь изгнан отсюда в мир страданий и скорби».
Грозно произнес Он строгую заповедь; поныне в ушах моих страшно звучит Его голос, хотя в моей власти не навлекать на себя Его гнева. Но скоро лик Его стал по-прежнему ясен, и Он милостиво вещал опять:
«Не только эти прекрасные пределы, но всю землю дарую Я тебе и твоему потомству: будьте ей владыками, обладайте ею и всем, что живет на ней, в морях, в воздухе, всеми зверьми, рыбами, птицами. В знак твоей власти, смотри, вот все животные и птицы, по их породам: Я призвал их к тебе, чтобы они получили от тебя имена и изъявили тебе нижайшую преданность и покорность. Подвластны тебе и все рыбы в водяных их жилищах; они не призваны к тебе, потому что не могут переменить своей стихии на воздух, слишком легкий для их дыхания». При этих словах все птицы и звери парами приближаются ко мне; животные с ласкою склоняют колена, птицы преклоняются предо мною, складывая крылья. Когда они проходили мимо меня, я давал им имена, постигая их природу: такую внезапную прозорливость даровал мне Господь! Но среди этих созданий я не находил того, которого все еще не доставало мне, как мне казалось, и я дерзнул обратиться к небесному Видению:
«О, каким именем назвать Тебя? Ты выше всех созданий, выше человека или еще высшего, чем человек, Ты превышаешь всякое имя! Как воздать Тебе поклонение, Творец вселенной и всех этих благ, дарованных человеку? Для его счастья такой щедрою рукою рассыпал Ты все эти дары! Но я не вижу создания, которое бы разделило их со мною. В одиночестве возможно ли счастье? Может ли кто наслаждаться один или, наслаждаясь всем, будет ли счастлив?» Так говорил я дерзновенно, и Светлое Видение, еще более просветлевшее от небесной улыбки, отвечало мне:
«Что называешь ты одиночеством? Разве земля не населена различными родами живых созданий, и воздух не полон ими? Разве не в твоей власти призвать их, чтобы они увеселяли тебя своими играми? Не понятен разве тебе их язык и обычай? У них также есть разум; не пренебрегай ими. Ищи развлечений с ними и управляй ими; царство твое обширно». Так вещал Всемирный Владыко; казалось, Он повелевал мне. Но я молил Его позволить мне сказать еще слово, и так обратился к Нему с смиренною речью:
«Да не оскорбят Тебя мои слова, о Небесная Сила! Создатель мой, будь милостив к моей речи! Не Ты ли создал меня, чтобы заступить здесь Твое место, а всех этих тварей поставил так несравненно ниже меня? Между неравными какое может быть общение? Какое счастье, какое истинное наслаждение? Взаимное удовольствие получается и дается в равной мере; его не может быть в неравенстве, когда один силен, другой постоянно принижен; такие существа не могут сойтись надолго, скоро оба испытывают одинаковую скуку. Я говорю о таком обществе, какого я ищу, обществе, способном разделять разумные наслаждения, а может ли зверь быть в этом товарищем человеку? Всякое существо ищет удовольствия с подобным себе. Ты Сам так разумно сочетал их: лев ищет львицу, обезьяна не живет с волом, еще менее того сообщается со скотом птица, или рыба с пернатыми. Какие же отношения могут быть у человека с животным?»
Всемогущий, не гневаясь, отвечал: «Я вижу, Адам, ты представляешь себе чистое, возвышенное счастье в выборе соучастника жизни, и в самом удовольствии не находишь радости, оставаясь одиноким. Что же думаешь ты обо Мне, и о Моем состоянии? Считаешь ли ты полным Мое блаженство? Я Один во всей вечности, нет ни второго, ни подобного, ни равного Мне. С кем же Мне беседовать, кроме созданий, Мною сотворенных? А они ниже Меня! Бесконечно далее они от Меня, чем от тебя все остальные твари».
Он умолк; я смиренно ответил: «Всевышний Создатель, бессильна мысль человеческая, чтобы постигнуть высоту и глубину Твоих вечных путей! Ты Сам есть совершенство, в тебе нет ни одного недостатка. Не так сотворен человек; он совершенствуется лишь постоянно; отсюда его желание общества себе подобного; он ищет в нем поддержки, облегчения. Ты не имеешь потребности в размножении, Ты бесконечен. Один Ты заключаешь в Себе все числа. Но человек численностью должен восполнить несовершенство своего существа, производить себе подобных, и, для размножения себе подобного, несовершенного в нем одном, требует взаимной любви, нежнейшей дружбы. В тайне Твоего величия, Один во всю вечность. Ты не можешь иметь лучшего сообщества, кроме Самого Себя, и не ищешь другого; но если бы Тебе это было угодно, Ты мог бы поднять Твое создание до высоты, достойной такого союза, Ты мог бы обоготворить его. Но я не могу возвысить до своего сообщества этих скотов, склоненных к земле, и находить удовольствие с ними». Так, дерзновенный, говорил я с дозволенною Им свободой и был Им услышан; и такой милосердный ответ изрек его божественный голос:
«До этой минуты, Адам, Мне угодно было испытать тебя: Я вижу, ты постиг не только животных, которым ты дал верные имена, но и самого себя. В словах твоих ясно выразился тот свободный дух, который Я вложил в тебя, Мой образ, не дарованный Мною бессловесным тварям; вот почему сообщество их для тебя не годится; ты прав, смело отвергая его. Оставайся при этих мыслях. Прежде, чем ты стал говорить, Я знал, что нехорошо Человеку быть одному. Не тех тварей, что видишь ты здесь, назначил я для сожительства с тобою; я предлагал их тебе только для того, чтобы испытать, как будешь ты судить о том, что тебе прилично. Существо, которое Я теперь приведу к тебе, понравится тебе, будь в том уверен; в нем найдешь ты свой образ, истинную свою опору, другую свою половину, все, чего желает так твое сердце».
Он умолк, или я перестал Его слышать. Небесное величие так удручило мое земное существо, я так долго напрягал свои силы в божественной, высокой беседе, что, как бы ослепленный предметом слишком высоким для моих понятий, в изнеможении упал я на землю и во сне искал подкрепления. Природа немедленно послала его мне на помощь, и он сомкнул мои очи. Сомкнулись сном глаза мои, но воображение мое, внутренний взор мой остался открытым. Я был в состоянии восторга: казалось мне, хотя я спал, будто вижу я на том самом месте, где я лежал, Тот лучезарный образ, Который был передо мною наяву. Он наклонился надо мною, отверз левый бок мой и вынул из него ребро, горячее от сердечной крови, источника жизни; глубока была рана; но она мгновенно наполнилась плотью и исцелилась.
Он стал перстами Своими слагать и образовывать ребро в форму: из творческой руки Его вышло создание, подобное человеку, но другого пола и такой прелестной красоты, что все, казавшееся мне прекрасным в мире, теперь казалось ничтожным или служило лишь отблеском прелестного ее образа, соединяясь в ней одной, в ее очах, разливших в сердце моем еще незнакомое чувство блаженства. Присутствие ее оживляло всю природу духом любви и страстным восторгом. Она исчезла, и я остался во мраке. Я проснулся, я хотел отыскать ее или вечно оплакивать ее потерю и навсегда отказаться от всех других наслаждений.
Я уже отчаивался, как вдруг вижу ее недалеко от себя, такою точно, какою явилась она мне во сне, украшенною всем, что могли расточить Земля и Небо, чтобы сделать ее очаровательной. Она приближалась, ведомая своим небесным Творцом. Он был незрим, но голос Его руководил ею, уже посвятив ее в священные таинства и обряды брака. Полон прелести был каждый ее шаг! В очах ее сияло Небо! Любовь и достоинство в каждом движении! Я не мог удержать своего восторга и воскликнул:
«Да, этот дар превосходит все! Ты исполнил свое слово, великодушный, милосердный Творец, Даятель всех этих дивных красот! Это прекраснейший из всех Твоих даров, и Ты не пожалел его мне! Теперь вижу я кость от моей кости, плоть от плоти моей, себя самого вижу я в ней! Жена – имя ей, от Мужа взятая; поэтому муж забудет отца своего и мать и прилепится к жене своей; и будут они одна плоть, одно сердце, одна душа».
Она услышала меня, и хотя ее привела ко мне рука Господня, но ее невинность, девственное целомудрие, ее добродетель, сознание своего достоинства, достоинства, которое требует должной себе дани, не навязчиво, но всегда сдержанно, что делает ее еще милее, – словом, сама природа заговорила в ней так сильно, хотя она была чиста от всякой нескромной мысли, – что, увидев меня, она удалилась. Я последовал за нею: она понимала значение чести и с величавой покорностью как заря краснела, когда я повел ее в брачную кущу. Все Небеса благословили тот час, все счастливые созвездия излили на него свою благотворную силу! Земля встретила его своим приветом, веселились холмы и долины; радостно пели птицы; прохладные ветерки, тихие зефиры шептались в лесах; играя, они с крыльев своих осыпали нас розами, веяли на нас ароматами, похищенными с пахучих растений, пока влюбленный певец ночи не запел нам брачного гимна, торопя вечернюю звезду взойти поскорее над вершиной холма и зажечь брачный светильник.
Я рассказал тебе все, что назначено было моим уделом, и довел мой рассказ до венца земного блаженства, каким я наслаждаюсь. Признаюсь тебе, я нахожу наслаждение и в других благах, но пользование ими или лишение их не возбуждает в душе моей ни волнения, ни пламенного желания; таковы тонкие удовольствия вкуса, зрения, обоняния; вид зелени, цветов, плодов, звучное пение птиц, прогулка; все мне приятно. Но здесь испытываю я совсем другое чувство, с восторгом созерцаю, с восторгом прикасаюсь. Здесь впервые узнал я страсть, непонятную тревогу! Во всех других удовольствиях я спокоен и сознаю свое превосходство; здесь лишь я слаб против могущественного взгляда красоты. Может быть, то была ошибка природы, оставившей во мне какую-нибудь часть не довольно сильною, так что я не могу противостоять этому очарованию, или из моего бока извлечено было более, чем нужно: по крайней мере, внешних украшений расточила она женщине слишком много, не дав ей такого же внутреннего совершенства. Я хорошо понимаю, что, превосходя меня внешней красотою, по уму, по душевным свойствам, согласно первоначальной цели природы, она ниже меня; в ней также менее отразился образ Творца, создавшего нас обоих; в чертах ее слабее выражается отпечаток господства, данного нам над всеми тварями. Однако, когда я приближаюсь к ее прелестному существу, она представляется мне такою совершенною, так вполне законченною в самой себе, с таким благородством сознающею свои права, что все, что говорит она или делает, кажется мне самым мудрым, самым добродетельным, благоразумным, прекрасным! Самое высокое знание молчит, уничтожается в ее присутствии! Сама мудрость, помрачаясь в беседе с нею, теряется и походит на безумие. Могущество, разум, все покоряется ей, как будто она первая вышла из рук Творца, а не была создана после меня, случайно. Наконец, в довершение всего, величие души, благородство основали в ней свое избранное жилище и окружили ее благоговейным уважением, словно ангельской стражей!»
На это Ангел, с омраченным челом, отвечает Адаму: «Не обвиняй Природу; она исполнила свой долг, – заботься об исполнении твоего. Не будь недоверчив к мудрости; она не покинет тебя, если ты сам не станешь отвергать ее тогда, когда более всего будешь нуждаться в ней, придавая слишком высокую цену вещам, наименее возвышенным, как ты сам разумеешь. Чем восхищаешься ты? Что приводит тебя в такой восторг? Внешность? Прекрасна она, нет в том сомнения, и вполне достойна твоей нежности, любви, уважения, но не подчинения. Взвесь свои и ее достоинства и знай себе цену. Часто ничто не бывает так полезно, как уважение самого себя, основанное на справедливости и благоразумии, и выраженное с достоинством. Чем лучше будешь владеть ты этим искусством, тем скорее будет она признавать в тебе свою главу, и отдаст преимущество твоим истинным совершенствам перед своей обольстительной внешностью. Красота дана ей, чтобы больше нравиться тебе; такое благоговение внушает она к себе для того, чтобы ты мог с достоинством любить твою подругу, которая сейчас же замечает, когда ты перестаешь быть разумным. Но если наслаждение, соединенное с размножением человеческого рода, ставишь ты выше всех других наслаждений, то подумай, то же самое дано скоту и последнему животному. Люби в своей подруге то, что ты находишь в ней возвышенного: ее человеческое достоинство, разум. В любви ищи радостей, не в страсти, в которой нет настоящей любви. Любовь облагораживает мысли, возвышает душу, она основывается на разуме и благоразумна; она послужит тебе лестницей, по которой ты можешь возвыситься до любви небесной, если не погрязнешь в чувственных наслаждениях: поэтому и не была избрана тебе подруга среди существ, недостойных тебя».
Адам, несколько смущенный, отвечает на это: «Нет, не внешняя красота ее восхищает меня так, не чувственное наслаждение – дар, разделяемый всеми существами (хотя я имею несравненно высшее мнение о брачном ложе, внушающем мне таинственное благоговение); всего более пленяет меня прелесть всех ее поступков, очаровательная скромность в каждом движении и слове, ее любовь и нежное угождение, эти неоспоримые доказательства тесного союза сердец, одной души в нас обоих: такая гармония между супругами отраднее для глаз, чем самые стройные звуки для слуха. Но я не порабощен всем этим: открываю тебе всю свою душу, нет, я не побежден; душа моя доступна разнообразным впечатлениям, какие производят на нее различные предметы в природе; я сохранил всю свою свободу, я выбираю лучшее, следуя тому, что считаю лучшим. Любовь ты не осуждаешь; напротив, любовь, говоришь ты, приводит нас к Небу; она есть и путь, и вождь к нему. Прости за мой вопрос, и если не воспрещено тебе это, скажи, любовь доступна ли небесным Духам? Как выражают они это чувство? Одними ли взглядами? Слиянием лучезарных лучей, духовным только или действительным прикосновением?»
На это Ангел, вспыхнув румянцем небесных роз, цветом любви, отвечает с улыбкой: «Довольствуйся знать, что мы счастливы; а без любви нет счастья. То чистое наслаждение, какое испытываешь ты телесно (ты создан был чистым), испытываем мы в высочайшей степени, не связанные никакими препятствиями: ни плотью, ни суставами, ни членами, – легче, чем воздух с воздухом, сливаются Духи в объятия; слияние их полно; чистое влечется к чистому без ограничений, как в соединении плоти с плотью или души с душою. Но я не могу теперь сказать тебе более; солнце заходит за берега зеленых мысов и цветущие острова Геспериды – знак уходить мне отсюда. Будь тверд, живи в счастьи, люби! Но более всего люби Создавшего тебя: любить Его значит повиноваться Ему, хранить Его высокое повеление[141]. Берегись, чтобы страсть не затмила твоего рассудка и не вовлекла в то, чего не допустила бы свободная воля. В твоих руках счастье или несчастье твое собственное и всех твоих сынов. Будь тверд! Твое постоянство будет радовать меня и всех блаженных Духов. Стой крепко! Устоять или пасть – зависит единственно от твоей свободной воли. Одаренный внутренним совершенством, не ищи помощи извне и отгоняй всякий соблазн к ослушанию».
