Бесчестье – Джон Максвелл Кутзее

Для затравки: медицинская байка (бородатая, как и абсолютное большинство моих баек). Мужчина лёг на удаление опухоли. Пикантность ситуации придаёт то, что неизвестно, опухоль доброкачественная или злокачественная. Вот исследуют послеоперационный материал, и скажут.

Операция завершилась, врач провёл исследование и поторопился скорее успокоить пациента: доброкачественно. Ведь правда, чем скорее узнаешь хорошую новость, тем лучше? Но представьте себе чувства больного: очнулся от наркоза, мутит, голова трещит, рядом сидит некто в белом и ласково говорит: «Здравствуйте, я ваш патологоанатом…»Для человека моего возраста, пятидесятидвухлетнего, разведенного, я решил проблему секса довольно успешно, – подумал Дэвид Лури, доктор филологических наук, профессор. «Не зарекайтесь,» – хихикнул Джозеф Максвелл Кутзее, доктор филологических наук, профессор, – «Я ваш патологоанатом».

Ибо только представитель этой вечной медицинской специализации мог собрать под одной обложкой все злокачественные опухоли разума (моего разума?), в просторечии называемые фобиями. Рассудок приговаривает: «Ну, это же натяжка, детка, две бомбы в одну воронку не падают, а тут их все сорок,» – а некий голос перекрикивает: «Нет! Нет! Это же может случиться в любую минуту! Они придут! Они войдут беспрепятственно! Они обольют денатуратом, и ружьё не выстрелит! Они придут и будут в своём праве! Они придут, и весь мир скажет: правильно пришли!»

Понятное дело, есть время собирать камни, есть время разбрасывать камни. Все попытки защититься, застраховаться, решить проблему кончаются одним: полным и прискорбным осознанием своей беззащитности. Но «Бесчестье» (оно же Опала, оно же Немилосердие, оно же Унижение, оно же Низкий поступок, вот до чего многозначно слово disgrace) – настоящая хроника постепенного развоплощения. Потери контроля. Потери всего, что делало тебя тобой: работы, частного пространства, семьи – ах, это бесподобное «Я не могу навек остаться ребенком. И ты не можешь вовек оставаться отцом» – земли (ах вы, оккупанты, мы вас сюда не звали), дома, наконец… Подобно тому как стареешь или заболеваешь, и вчера – хоть на Эльбрус, а нынче Вселенная съёжилась до размеров кровати. Никогда не забуду, как один из первых моих онкобольных выпростал из-под одеяла кахексическую сухую лапку и сказал: «Посмотрите, девушка, это рука мастера спорта по штанге».

Не случайно красной нитью проходит тема кастрации. Козёл этот, псами изодранный, лабрадор, забитый хозяевами до того, что при виде суки начинал визжать и прятаться, – отсюда прямой путь к общественному контролю за половыми органами, к переходу от статуса «взрослый мужчина» к статусу «дитя или старик или дитя и старик одновременно». Без свободы. Без воли к существованию. Без чести.А что такое в принципе честь?Единственные, кто у Кутзее способен ответить на этот вопрос: это Петрас и, возможно, Бев Шоу. Для первого честь – это ответственность за свои поступки и свой род, для второй – это оказывать помощь, а буде оказать её невозможно – дарить безболезненную смерть. Традиционный путь и индивидуалистический, условно африканский и условно европейский. Который лучше? Оба хуже.

А Люси… Разрешите цитату, длинную и поэтическую (автор: Наталья Хаткина).

Я такую тебе правду скажу:

спи, детеныш, я тебя не рожу.

Буду век ходить с большим животом

и ничуть не пожалею о том.

Этот мир – ни выжить в нем, ни залечь.

Я замкну тебя навек в свою плоть.

Только так смогу тебя уберечь,

только так смогу свой страх побороть.

Кто родится – мне не хочется знать.

Ничего я не смогу изменить.

Если парень – будет жечь-убивать,

если девка – будет ждать-хоронить.

Если девка – так захочет рожать,

за роженое-родное дрожать

так, как я над нерожденным дрожу.

Спи, детеныш, я тебя не рожу.Обречённость как образ бытия. Мы ничего не можем изменить, одолеть, осилить. Ну и что-с? Здравствуйте, я ваш патологоанатом.

Эта книга напомнила мне цемент – она такая же серая, плоская, невыразительная и неподатливая.

Эта книга напомнила мне пустырь – здесь так же безлюдно, уныло и загажено неаппетитными подробностями; так же бесполезно пытаться хоть что-то сделать; так же хочется со вздохом отвернуться.

Эта книга напомнила мне «маргаритку»… Нет, не тот скромный и милый цветок, который ассоциируется с полным обещаний ласковым маем и благонравной английской поэзией, а определённого сорта девушек: тех, что могут сидеть на столе, прихлёбывая пиво из горлышка, но будут оскорблены в лучших чувствах, если вы в их присутствии сядете, не спросив у них на то разрешения.

Эта книга напомнила мне невнятный музыкальный шум, доносящийся из оркестровой ямы, пока зрители, шурша программками, бродят по богато украшенному и скудно освещённому залу; музыканты вразнобой пробуют свои инструменты; эту тихую какофонию нет-нет, да прорежет чистая и точная музыкальная фраза – когда в воображении ГГ возникает Тереза, героиня его оперы, которая (я уверена в этом) так никогда и не будет написана. И ты встрепенёшься, обратив к этому фрагменту мелодии и слух, и душу, но она оборвётся «на полуслове»…

Простите, если не оправдала ваших ожиданий. Так же, как Кутзее – моих.

Специально для встречи Литературного клуба Санкт-Петербурга «Белый кролик».

Из Валдая, с любовью…

"Честь" – был в советские времена такой достаточно популярный роман у Григория Медынского.

"Потерять своё лицо" у китайцев является по сути синонимом выражения «потерять свою честь».

Когда читаешь эту книгу, то как на качелях качаешься: «бесчестье» – падает вниз сиденье профессора после совращения своей студентки… «честь» – взлетает он вверх, не желая идти на поводу у своих коллег… «бесчестье» – валится вниз униженный бандитами ГГ… «честь» – поднимается он в небо в своём стремлении наказать обидчиков… «бесчестье» – говорит Дэвиду приятель Мелани… «честь» – утверждает наш ГГ, вставая на колени перед родителями своей бывшей ученицы… Верх – вниз… Честь – бесчестье…

Казалось бы всё просто – возьми и осуди старого ловеласа Дэвида Лури.

Просто… Просто ? Я – не берусь…