bannerbannerbanner
Черная смерть. История самой разрушительной чумы Средневековья

Джон Келли
Черная смерть. История самой разрушительной чумы Средневековья

Полная версия

Генуэзцы, которые считали, что Бог родился именно в Генуе, приветствовали прибытие чумы благодарственными молитвами. Всемогущий послал небесную армию ангелов-воинов, чтобы убить безбожников монголов золотыми стрелами, – так говорили они друг другу. Однако, судя по рассказу де Муссиса о тех событиях, командование небесным воинством в Каффе взял на себя как раз Хан Джанибек. «Потерянный и ошеломленный» нападением чумы, нотариус рассказывает, что татары «приказали зарядить трупы в катапульты и стали бросать их внутрь города в надежде, что невыносимый смрад убьет всех внутри крепости. Вскоре гниющие трупы отравили воздух, воду, и зловоние стало настолько невыносимым, что едва ли хоть один человек из нескольких тысяч смог спастись от остатков татарской армии»[32].

Основываясь на рассказе де Муссиса, несколько поколений историков провозгласили Джанибека не иначе как «отцом» биологической войны, но есть мнение, что нотариус выдумал некоторые самые жуткие детали своей истории, чтобы разрешить неудачно сложившуюся теологическую дилемму. Само собой разумеется – разрешить в пользу христиан, ведь чума напала на татар, потому что те были язычниками, тогда почему же болезнь поразила и итальянских защитников города? Историк Оле Бенедиктов полагает, что де Муссис, вероятно, выдумал катапульты и летающих монголов, чтобы объяснить эту щекотливую в религиозном плане часть истории: Бог не оставил в беде мужественных генуэзцев, они пали перед лицом множества инфицированных трупов татар, которые попали в город не случайно – это был такой коварный трюк, который смиренные христиане только и могли ждать от язычников. Как и большинство историков, профессор Бенедиктов полагает, что чума проникла в порт так, как болезнь обычно попадает в человеческую популяцию – через зараженных крыс[33]. «Чего осажденные не заметили и не смогли предотвратить, так это того, что зараженные чумой грызуны могут проникнуть через щели в стенах или между воротами и выходами»[34], – говорит профессор.

Осада Каффы закончилась тем, что обе воюющие стороны были истощены и уничтожены войной и болезнями. В апреле или мае 1347 года, когда холмы над Каффой покрылись зеленью, распустившейся под мягким весенним солнцем, умирающая татарская армия окончательно ослабела, а внутри зараженного города многие из генуэзских защитников стали готовиться к побегу на запад. О жизни в осажденном порту той судьбоносной весной нет никаких сведений, однако у нас есть фотографии Берлина в 1945 году и Сайгона в 1975 году. На них достаточно информации, чтобы предположить, как могли выглядеть последние дни Каффы. По мере того как росло число погибших, улицы наполняли дикие животные, которые питались человеческими останками, грабящие и насилующие пьяные солдаты, старухи, которые таскали трупы через развалины, и горящие здания, изрыгающие в крымское небо языки пламени и дыма. Кругом были толпы грызунов, передвигавшиеся будто пьяной походкой, со странной кровавой пеной вокруг морд; на площадях, словно поленья, были сложены груды тел, и в каждом лице прохожего читалась дикая паника или унылая обреченность. Сцены в гавани, единственном пути спасения из осажденной Каффы, были особенно ужасающими: бьющаяся в истерике толпа и охранники с мечами, дети, плачущие из-за потерянных или умерших родителей, люди, кричащие и ругающиеся, – все стремятся к переполненным людьми кораблям. А позади всего этого столпотворения – на уходящих в море галерах – пассажиры, которые молятся или обнимают друг друга под огромными белыми простынями парусов, не зная, что под палубой, в темных душных трюмах находятся сотни чумных крыс, почесывающихся и принюхивающихся к прохладному морскому воздуху.

Почти наверняка Каффа была не единственным восточным портом, через который прошла чума на своем пути в Европу, но для поколения, пережившего Черную смерть, она навсегда станет местом, где зародилась эпидемия, а генуэзцы – людьми, которые принесли болезнь в Европу. Летописцы из семьи Эсте имели в виду своих современников, когда писали, что «проклятые галеры Генуи [принесли чуму] в Константинополь, Мессину, Сардинию, Геную, Марсель и многие другие места. Генуэзцы принесли гораздо больше потерь и страданий, чем даже сарацины»[35].

Чума – самый известный пример того, что индейцы Пима с юго-запада США называют oimmeddam, странствующей болезнью. Одна древнеиндейская легенда демонстрирует, какой глубокий страх перед oimmeddam испытывали люди в Средневековье.

– Откуда ты? – спрашивает индеец высокого незнакомца в черной шляпе.

– Я пришел издалека, – отвечает незнакомец, – с Восточного океана.

– Что ты принес с собой? – спрашивает индеец.

– Я несу смерть, – отвечает незнакомец. – От моего дыхания дети вянут и умирают, как молодые цветы в весеннем снегу. Я несу разрушение. Какой бы прекрасной ни была женщина, взглянув на меня лишь раз, она станет уродливой, как сама смерть. Мужчинам я несу не только смерть, но и гибель их детей и жен. Посмотрев на меня лишь раз, ты никогда не станешь прежним[36].

Чума – самый яркий пример oimmeddam в зарегистрированной истории. Во всем мире от этой болезни погибло около 200 миллионов человек[37], и ни одна вспышка эпидемиологического заболевания не принесла такого количества жертв, страданий и горя, как Черная смерть. Согласно шкале Фостера, это своего рода шкала Рихтера, только по ней измеряются человеческие бедствия, – чума является второй по величине катастрофой в истории человечества. По словам канадского географа Гарольда Д. Фостера, изобретателя этой шкалы, только Вторая мировая война принесла больше смертей, физических разрушений и эмоциональных страданий[38]. Историк из Гарварда Дэвид Герберт Дональд также относит Черную смерть к числу крупнейших катастроф в истории человечества[39]. Тем не менее самую большую, хотя и весьма сомнительную, дань разрушительной силе чумы отдает Комиссия по атомной энергии Соединенных Штатов, которая использовала эту средневековую эпидемию в качестве модели последствий всеобщей глобальной ядерной войны. Согласно исследованию комиссии над названием Disaster and Recovery, которое посвящено ядерному конфликту в эпоху «холодной войны», из всех катастроф в истории человечества именно Черная смерть наиболее близко имитирует «ядерную войну в ее географическом масштабе, внезапном начале и количестве жертв»[40].

 

Масштаб средневековой чумы был необычайным. В течение нескольких десятилетий в начале и середине четырнадцатого века чумная палочка, Yersinia pestis, проглотила Евразию как удав кролика – целиком, практически в один присест. От Китая на востоке до Гренландии на западе, от Сибири на севере до Индии на юге – чума уносила жизни повсюду, в том числе и в древнейших странах Ближнего Востока: в Сирии, Египте, Иране и Ираке. Сколько именно людей погибло от Черной смерти, неизвестно. В отношении Европы общепринятым показателем смертности является 33 процента[41][42]. В общих чертах это означает, что между 1347 годом, когда чума прибыла на Сицилию, и 1352 годом, когда она появилась на равнинах перед Москвой, континент потерял двадцать пять из семидесяти пяти миллионов жителей. Но в некоторых частях городской Италии, восточной Англии и сельской Франции смертность людей была намного выше – от 40 до 60 процентов. Черная смерть была особенно жестокой по отношению к детям и женщинам, которые умирали в бо́льшем количестве, чем мужчины, вероятно, потому, что проводили больше времени в помещении, где риск заражения был выше, а наиболее беспощадной болезнь была к беременным женщинам, у которых перед смертью обязательно начинались роды.

Современники были ошеломлены масштабом смертности. Казалось, что почти в одно мгновение каждый третий житель Европы исчез с лица земли, а в больших по площади графствах Англии, в небольших деревнях вдоль Сены и на окаймленных кипарисами дорогах Италии – где лучи заката наводят мысли о том, что «время – хранилище смысла»[43] – скончался и вовсе каждый второй житель. «Где теперь наши дорогие друзья? – писал поэт Франческо Петрарка. – Какая молния их поразила? Какое землетрясение поглотило их? Какая буря потопила их? Нас было много, а теперь мы почти одни»[44].

На исламском Ближнем Востоке и в Северной Африке уровень смертности также составил одну треть населения[45]. Мусульманскому историку Ибн Хальдуну казалось, что «голос жизни призывал к забвению»[46]. В Китае из-за непрекращающихся войн сложно было дать объективную оценку смертности от чумы, но между 1200 и 1393 годами население страны сократилось на 50 процентов, примерно со 123 до 65 миллионов. Сегодня демографическая катастрофа наподобие Черной смерти могла бы унести 1,9 миллиарда жизней[47].

Черная смерть действительно сильно отличается от любых других «блуждающих» болезней, но особенно необычно в ней то, что эта болезнь нетипична для человека. Чума – это болезнь грызунов. Люди являются просто побочным материалом, вынужденными потерями в непримиримой глобальной борьбе между чумной палочкой Yersinia pestis и популяцией грызунов в мире[48]. Естественными жертвами палочки Y. pestis являются палтусы, сурки, крысы, белки, песчанки, луговые собачки и еще примерно двести других видов грызунов. Чтобы возбудитель спровоцировал крупную вспышку болезни в масштабах Черной смерти именно у человека, должно было случиться несколько незаурядных событий[49]. И хотя мы никогда не узнаем, что же произошло тогда на самом деле, начиная с 1250 года социальные, экономические и, возможно, экологические изменения начали превращать большую часть Евразии во все более непригодное для жизни место.

Одним из новых факторов риска стала возросшая мобильность. Наряду с развитием международной торговли объединение степей монголами привело к тому, что торговцы, монгольские государственные деятели и армии стали проникать в одни из наиболее опасных и ранее изолированных очагов чумы в мире. Грызуны (и, что более важно, блохи, живущие на них) в иной ситуации умерли бы одинокой, безобидной смертью где-нибудь на песчаной дюне Гоби или в сибирской степи. Однако теперь они получили возможность «путешествовать» в отдаленные места планеты с караванами, солдатами, находящимися в походе, или с наездниками монгольской почтовой службы, которые могли преодолевать расстояние до ста миль в день по безликим, продуваемым всеми ветрами северным степям.

Возможно, в возникновении чумы также сыграли свою роль и экологические потрясения. Как старый тщеславный актер, Y. pestis не побрезговала красочной репетицией перед основным выступлением. В середине шестого века, во время первого (задокументированного) визита чумы в Европу, так называемой «Чумы Юстиниана», очевидцы рассказывали о кровавом дожде в Галлии, о желтом веществе, «спускающемся на землю, подобно дождю», в Уэльсе и о затмении солнца на территории всей Европы и на Ближнем Востоке. «Мы с удивлением не обнаружили в полдень тени от наших тел и почувствовали, как могучая энергия солнечного тепла лишила нас последних сил»[50], – писал римский историк Флавий Кассиодор.

Похожие, хотя и менее колоритные описания экологической нестабильности появились за несколько десятилетий до Черной смерти. На западе и на востоке сообщалось об извержениях вулканов (в Италии), землетрясениях (в Италии и Австрии), крупных наводнениях (в Германии и Франции), приливной волне (на Кипре) и скоплениях саранчи длиной «в три германские мили» (в Польше)[51]. Однако, поскольку люди Средневековья рассматривали стихийные бедствия как предзнаменования и выражение божественного гнева, к этим сообщениям следует относиться с осторожностью. Несомненно, многие из бедствий, описанные европейскими – и китайскими – летописцами, были выдуманы или чрезмерно преувеличены для того, чтобы представить их как апокалиптическую увертюру к Черной смерти.

Тем не менее данные изучения колец деревьев показывают, что начало четырнадцатого века было одним из самых тяжелых периодов в экологическом плане за последние две тысячи лет – возможно, из-за необычной сейсмической активности в мировых океанах. А современный опыт показывает, что экологические потрясения в виде засух, наводнений и землетрясений могут сыграть роль в распространении чумы. Это происходит потому, что такие события заставляют удаленные от цивилизации популяции диких грызунов, естественную среду обитания Y. pestis, покидать свое место жительства и устремляться к населенным пунктам в поисках пищи и жилья.

 

Социальные и демографические условия также являются значимыми факторами риска распространения чумы. Подобно другим инфекционным болезням, для этого заболевания требуется минимальная численность населения в количестве четырехсот тысяч человек. Если число людей ниже этого показателя – или люди рассеяны достаточно широко друг от друга, – цепь инфекции начинает разрушаться. Также важны санитарные условия. Основной вектор человеческой чумы – черная крыса Rattus rattus – питается человеческими отходами и мусором, поэтому чем грязнее улицы, дома и дворы, тем больше риск распространения чумы. Поскольку блохи являются еще более серьезным вектором заболевания, большое значение имеет и личная гигиена: люди, которые моются редко, более привлекательны для блох, чем те, кто моется регулярно. Люди, которые живут рядом с фермерскими животными, также подвергаются большему риску, потому что они неизбежно контактируют с большим количеством крыс и блох. И если люди живут в домах с негерметичными крышами и стенами, риск еще выше[52].

В протекании чумы у человека роль неполноценного питания противоречива, хотя, возможно, это и не вполне оправданно. Ведь доказано, что бактерии, которым требуются многие из тех же питательных веществ, что и людям, испытывают трудности с размножением на теле у истощенных хозяев. Но опыт борьбы с чумой в Китае и Индии начала двадцатого века свидетельствует о том, что неудовлетворительные питание и гигиена являются факторами риска заболевания, а новые исследования показывают, что питание может влиять на восприимчивость к болезни другим, менее явным образом. Согласно недавним исследованиям, недоедание в утробе матери наносит вред развивающейся иммунной системе, создавая в течение всей жизни уязвимость к болезням в целом[53].

* * *

От Каффы до джунглей Вьетнама[54] важным фактором, провоцирующим человеческую чуму, была еще и война. После сражений остаются человеческие трупы и мусор, которые привлекают крыс, дурно пахнущие тела, которые притягивают к себе блох. Люди во время войн подвергаются стрессам, которые снижают защитные функции иммунной системы. Солдаты и кавалерия, перемещающиеся от одной позиции к другой, также способствуют тому, что инфекция становится более мобильной.

Исторические данные свидетельствуют о том, что наличия лишь нескольких из этих условий недостаточно для того, чтобы спровоцировать пандемию или крупную вспышку чумы. Например, викторианский Запад был гораздо более густонаселенным и обладал более обширными торговыми связями, нежели средневековая Европа. Но когда столетие назад по Китаю и Индии прокатилась крупная волна чумы, ни в Америке, ни в Европе ей «зацепиться» не удалось – все благодаря относительно хорошему состоянию здоровья населения, санитарно-гигиеническим условиям и здравоохранению, а также надежным жилищам – дома были деревянные и кирпичные. Болезнь дошла до Запада, но ограничилась лишь несколькими сотнями смертей – в Окленде, Сан-Франциско, Глазго, Гамбурге и некоторых других городах.

Для эры, которую когда-то называли Темными веками, а теперь (менее категорично и, во всяком случае, более точно) – ранним Средневековьем, были характерны некоторые обстоятельства, так или иначе связанные с чумой, – это широко распространенное насилие, беспорядки, скудное питание и грязь: даже если европейцы раннего Средневековья и мылись или меняли одежду более одного или двух раз в год, то христианство, во всяком случае, держало этот факт в большом секрете. Вместе с тем в тот период практически угасла внешняя торговля, а появление новых враждебных мусульманских государств на Ближнем и Среднем Востоке привело к дальнейшему отделению очагов чумы в Центральной Азии и Африке от Европы. Еще раннее Средневековье было периодом сильной убыли населения. В шестом и седьмом веках разрушающаяся Римская империя потеряла от половины до двух третей своего населения. На территории от Шотландии до Польши наследники некогда великой цивилизации жили кучками на отдельных участках леса, словно беглецы. Даже если бы каким-нибудь удивительным образом Y. pestis сумела бы попасть на запад раннего Средневековья, то она потерпела бы там неудачу, как и на улицах викторианского Сан-Франциско.

* * *

Напротив, обстановка, сложившаяся в четырнадцатом веке, создала идеальные условия для Y. pestis. По современным стандартам, население средневековой Европы было относительно малочисленным: около 75 миллионов человек по сравнению с сегодняшними почти 400 миллионами. Однако по сравнению с ресурсами, доступными населению, континент стал опасно перенаселенным. Период между 1000 и 1250 годами на средневековом Западе характеризовался большим экономическим и демографическим ростом, но когда после 1250 года темпы роста экономики стали замедляться, Европа оказалась в так называемой мальтузианской ловушке, согласно определению историка Дэвид Херлихи[55]. Средневековые европейцы все еще были в состоянии кормить, одевать и обеспечивать себя жилищем, но давалось им это уже с трудом, поскольку баланс между людьми и имеющимися ресурсами почти нарушился. Ухудшение климата почти стерло грань между жизнью и смертью для десятков миллионов европейцев. Между 1315 и 1322 годами на континент обрушивались проливные дожди, и к тому времени, когда в некоторых регионах вновь появилось солнце, от голода умерло уже от 10 до 15 процентов населения[56]. В Италии недостаток пищи был особенно масштабным и ощущался населением вплоть до наступления эпидемии чумы.

В четырнадцатом веке война была почти таким же постоянным явлением, как голод. Италия, где за господство боролись папство и Священная Римская империя, оказалась, согласно терминологии Т. Гоббса, в состоянии войны «всех против всех». В папских областях вокруг Орвието, Неаполя и Рима кипели большие, малые и средние по размаху войны. В море «два факела Италии», как Петрарка называл Геную и Венецию, погрязли в непрекращающемся конфликте из-за морских владений. И почти повсюду с севера до юга полуострова бродячие отряды condottieri (наемников) вели несколько мелких независимых войн. На севере и западе бушевал конфликт в Шотландии, Бретани, Бургундии, Испании и Германии, а в портах, на равнинах и в городах северной Франции англичане и французы сражались в первых битвах Столетней войны.

«Город делает людей свободными», – говорили друг другу средневековые немцы, но сочетание людей, крыс, блох, отходов и мусора, сосредоточенных в пределах нескольких квадратных километров городской стены, превратило средневековый город в клоаку. К началу четырнадцатого века в городской Европе скопилось столько грязи, что во французских и итальянских городах улицы стали называть в честь человеческих фекалий. В средневековом Париже названия нескольких улиц были образованы от merde, французского слова, обозначающего «кал»: Рю Мердо, Рю Мерделе, Рю Мердуссон, Рю де Мердон и Рю Мердиер, а также Рю дю Пипи. Другие парижские улицы получили свои названия от животных, которых резали на скотобойнях. Была улица Champs-Dolet, название которой примерно переводилось как «поле страданий и криков», и l’Echorcheire: «место измельчения»[57]. У каждого города любого размера в Европе был свой вариант l’Echorcheire: скотобойня открытого типа, где мясники в окровавленной одежде резали, рубили и пилили среди разбросанных частей тела и субпродуктов под мучительные стоны умирающих животных. Один разгневанный лондонец жаловался на то, что сток с местной бойни наполнил его сад «вонью и гнилью», в то время как другой заявил, что кровь убитых животных затопила близлежащие улицы и переулки, «порождая мерзкое гниение и отвратительное зрелище для всех живущих рядом». В большей части средневековой Европы санитарное законодательство состояло из постановления, требующего от домовладельцев три раза кричать «Берегись!», прежде чем вылить полный ночной горшок на улицу.

Средневековая деревня, где проживало 90 процентов населения, была еще более опасным местом, чем средневековый город. Крестьянские дома с тонкими стенами были совершенно не герметичными, а соотношение количества крыс на душу человека в сельских районах было очень высоким. В городе крысиные колонии обычно «делили свое внимание» между несколькими домами на улице, но в деревне, как правило, одна крестьянская семья становилась целью для целой колонии грызунов.

Тело средневекового европейца было в таком же ужасающем состоянии, как и средневековая улица. Эдуард III шокировал Лондон тем, что за три месяца трижды совершил омовения. Фриар Альберт, монах из «Декамерона» Боккаччо, демонстрировал более типичное отношение средневекового человека к личной гигиене. «Так сделаю же я сегодня, чего давным-давно не делал: разденусь», – радостно говорит монах[58]. Один английский летописец сообщает, что, когда вероломно убитого Томаса Бекета раздели догола, паразиты из его тела «убегали, как вода из кипящего котла»[59].

Можно утверждать, что господствующая в средневековой Европе религиозная и медицинская ортодоксальность также сделала людей предрасположенными к чуме. Ведь, по сути, она продвигала программу общественного здравоохранения, основанную на пренебрежении чистоплотностью и культе молитвы. Образованные представители общества, находящиеся под влиянием теорий Галена, бывшего спортивного врача и римского доктора, лечившего знать, полагали, что чума возникала из-за миазмов – плотных облаков зараженного воздуха. «Испорченный воздух при вдыхании обязательно проникает в сердце и разрушает там вещество духа»[60], – предупреждал парижский медицинский факультет, самый передовой орган медицины того времени. «Король врачей», итальянец Джентиле да Фолиньо, рекомендовал вдыхание трав в качестве противоядия от «испорченного» воздуха[61].

Церковью и простыми людьми чума рассматривалась как форма божественного возмездия за человеческое зло. Английский монах Генри Найтон, злостно надсмехавшийся, подобно шекспировской ведьме, над Черной смертью, является ярким примером этой школы мышления. Найтон полагал, что Бог истребил треть или больше Европы, потому что самые привлекательные молодые женщины средневековой Англии стали активно участвовать в рыцарских турнирах. «Когда бы и где бы ни проводились турниры, – писал Найтон через несколько десятилетий после Черной смерти, – появлялась группа женщин, одетая в мужские одежды, верхом на лошадях. Иногда их было сорок или пятьдесят, самых ярких и красивых, хотя и не самых добродетельных, женщин королевства. Они носили на бедрах ниже пупка толстые пояса, усыпанные золотом и серебром, они были глухи к требованиям скромности. Но Бог, который видел все эти вещи, как он видит все и всегда, послал нам чудесное лекарство»[62] – чуму.

Чума является одной из самых медленно распространяющихся из всех «блуждающих» болезней. Новые штаммы вируса гриппа могут разойтись по всему миру за год или два, но Y. pestis, как и вирус СПИДа, имеет сложную цепь передачи инфекции, и для того чтобы развернуться, ей могут потребоваться десятилетия. Основным переносчиком заболевания является не грызун, животное, с которым чаще всего ассоциируют это заболевание, а блоха, живущая на грызуне. Когда зараженный хозяин умирает, блоха переходит к новому, передавая ему чумную палочку Y. pestis путем укуса. Иногда люди заражаются непосредственно от одного из множества видов блох, которые охотятся на диких грызунов, таких как белки, луговые собачки и сурки. Но чаще всего возбудителем чумы у людей является более знакомая черная крысиная блоха Xenopsylla cheopis.

В случае с чумой человека цепочка инфицирования может иметь несколько путей. Например, экологическая катастрофа уничтожает запасы продовольствия или происходит резкий всплеск популяции грызунов, в результате чего она резко разрастается. Эти события могут погнать колонию зараженных животных к человеческому поселению, где члены этой самой колонии обменяются своими блохами с домашними крысами. Другой возможный сценарий, который тоже может иметь отношение к Черной смерти, состоит в следующем: предположим, группа путешественников как-то пересекается с сообществом диких грызунов в разгар эпидемии чумы. Зараженные грызуны – или их блохи – проникают в седельные сумки и повозки путешественников, и когда группа прибывает в следующий город или деревню, эти «безбилетные пассажиры» выпрыгивают из своего укрытия и распространяют болезнь среди местных грызунов. Заключительным звеном в этой цепи является X. cheopis, крысиная блоха, которая становится переносчиком болезни, потому что ее хозяева, крысы, тем или иным образом заразились от диких грызунов.

Прыжок чумы на человека вызван отчаянием X. cheopis. Ей не особенно нравится человеческая кровь, но, поскольку чума убивает местных домашних крыс, единственными жизненными альтернативами блохи остаются голод или Homo sapiens. Попав в человеческую популяцию, крыса становится очень эффективным переносчиком заболевания. X. cheopis может прожить до шести недель без хозяина – достаточно долго, чтобы преодолеть сотни миль при перевозке зерна или ткани[63]. Блоха – очень агрессивное насекомое. Известно, что она может впиться в кожу живой гусеницы и высосать из ее организма жидкость и все внутренности. Тем не менее главный признак X. cheopis как переносчика болезни заключается в особенностях ее пищеварительной системы.

У неинфицированной крысиной блохи кровь, выступающая при укусе кожи, попадает прямо в желудок, утоляя голод. У инфицированной блохи бактерии чумы накапливаются в передней кишке, вызывая непроходимость, увеличивая способность насекомого распространять инфекцию двумя способами[64]. С одной стороны, поскольку питательные вещества не попадают в желудок, постоянно голодная X. cheopis вынуждена кусать свою жертву снова и снова. С другой, когда в передней кишке насекомого накапливается непереваренная кровь, оно превращается в живую инъекционную иглу. Каждый раз при укусе блоха давится непереваренной кровью, теперь зараженной чумной палочкой, и снова совершает укус.

Как же вышло так, что проблемы с пищеварением небольшого насекомого стали причиной гибели 25–30 миллионов жителей Европы, трети населения Ближнего Востока и «вымирания» Китая? Все дело в размножении. Обычно грызун несет на себе лишь полдюжины блох или около того, но в разгар эпизоотии[65], когда хозяев на всех не хватает, выжившие грызуны часто становятся своеобразными «городами», которые населяют от ста до двухсот насекомых, а иногда это даже не города, а целые мегаполисы. Исследователи в Колорадо как-то насчитали на одном несчастном суслике девятьсот зараженных вирусом блох.

Люди подвержены заболеванию тремя формами чумы. Бубонная чума, наиболее распространенная форма, передается через укус блохи и имеет инкубационный период от двух до шести дней[66]. «Перед нами опухоль, предупреждающий знак, посланный Господом»[67], – писал один житель Средневековья о самом характерном симптоме Черной смерти – бубоне в форме яйца. Средневековые летописцы часто описывали бубон как опухоль, и эта аналогия вполне уместна. Подобно злокачественным раковым клеткам, попав в организм, чумные бациллы агрессивно размножаются с дикой скоростью. Как правило, место укуса блохи определяет место возникновения gavocciolo, так как современники называли бубон. При укусах ног и лодыжек бубоны возникают в области живота или бедер, при укусах верхней части тела бубоны появляются на внутренней поверхности рук или на шее. Чрезвычайно чувствительный к нажатиям, gavocciolo часто деформирует тела свои жертв. Так, например, шейный бубон может вынудить человека вывернуть голову в противоположном направлении, бедренный бубон – заставить его хромать, подмышечный – ходить с вытянутой или поднятой рукой. А еще бубоны производят необычные звуки. Человеческая чума разговаривает со своими жертвами странным булькающим языком.

Согласно летописцам, при бубонной форме Черной смерти также довольно распространены были три других симптома. Один из них – petechiae. Эти темно-пурпурные пятна, часто появлявшиеся на груди, спине или шее, также были известны как «отметины Бога», потому что их появление означало, что случай смертельный. Легенда гласит, что «отметины» стали источником вдохновения для детского стишка эпохи Черной смерти[68], сохранившегося до наших дней:

 
Розово в кольце,
Карман в цветочной пыльце.
На лестнице или под —
Всякий вниз упадет[69].
 

Неприятный запах был еще одним часто встречающимся симптомом бубонной чумы в Средние века. По словам многих летописцев Черной смерти, жертвы не только выглядели так, как будто собирались умереть, часто они пахли так, как будто уже умерли. После посещения друга, заболевшего чумой, один человек написал: «Вонь от пота, экскрементов, слюны, [и] дыхания [была] невыносимой». На основании ряда свидетельств того времени можно предположить, что средневековая чума оказывала разрушающее воздействие и на нервную систему. Очевидцы рассказывали о том, что жертвы болезни бредили, были чрезмерно возбуждены, в безумии кричали из открытых окон, ходили по улице полуголыми или впадали в ступор.

Как ни странно, три последних симптома редко встречаются при современной бубонной форме чумы. Доктор Кеннет Гейдж, начальник отдела по борьбе с чумой в Центрах по контролю и профилактике заболеваний США, сталкивался с «отметинами Бога» в своей работе, но настолько редко, что, когда его спросили, видел ли он когда-либо больного чумой с геморрагическими гематомами, ему пришлось глубоко задуматься, чтобы ответить на этот вопрос. Что касается неприятного запаха, то специалисты Центра по контролю и профилактике заболеваний действительно сталкивались много раз с таким симптомом. Однако они объясняют его как следствие плохого ухода за больными – жертвам чумы не меняли белье, их не купали регулярно, к тому же жили они в лачугах. Запахи, описанные летописцами Черной смерти – или, по крайней мере, некоторыми из них, – казалось, исходили изнутри тела жертвы, как будто его внутренности были поражены гангреной. Доктор Гейдж, который боролся с чумой в Азии, Северной и Южной Америке, не знает случаев поражения центральной нервной системы у больных чумой[70].

32Де Муссис, «Historia de Morbo», у Хоррокс, The Black Death, с. 17.
33У Хана Джанибека сегодня есть один серьезный защитник – Марк Уиллис, профессор микробиологии в Калифорнийском университете. Профессор отмечает, что в недавно зафиксированной серии заболеваний чумой из 284 случаев 20 % инфекций были вызваны прямым контактом, то есть заболевший прикасался к объекту, зараженному чумной палочкой Y. pestis. «Такая передача инфекции, – говорит он, – вероятно, имела место в Каффе, где трупы оказывались сильно поврежденными из-за того, что их буквально зашвыривали внутрь города. Многие из защитников, вероятно, получали порезы и ранения рук, пытаясь спастись от этой бомбардировки». Профессор Уоллис также считает, что сценарий с крысами, который поддерживают многие историки, не учитывает одну важнейшую особенность средневековой осады. Чтобы держаться подальше от стрел и артиллерийского полигона, лагерь осаждающей стороны часто располагался в километре от вражеских укреплений – обычно за пределами отрезка, который может преодолеть «оседлая» крыса, редко рискующая покинуть свое гнездо на расстояние более тридцати или сорока метров. (Mark Wheelis, Biological Warfare at the 1346 Siege of Caffa. Emerging Infectious Diseases 8, No. 9 [2002], 971–975).
34Бенедиктов, с. 52.
35Цитируется у Филипа Зиглера, The Black Death (Нью-Йорк: Harper & Row, 1969), с. 16.
36Дэвид Э. Стэннард, «Disease, Human Migration and History» в The Cambridge World History of Human Disease (Кембридж: издательство Кембриджского университета, 1993), с. 35.
37Роберт Р. Брубейкер, «The Genus Yersinia», Current Topics in Microbiology, вып. 57 (1972), с. 111.
38Гарольд Фостер, «Assessing the Magnitude of Disaster», Professional Geographer, вып. 28 (1976), с. 241–247.
39Дэвид Герберт Дональд, «The Ten Most Significant Events of The Second Millennium», в The World Almanac and Book of Facts (Махва, Нью-Джерси: Primedia, 1999), с. 35.
40Джек Хиршлейфер, Disaster and Recovery: The Black Death in Western Europe, подготовлено для Отделения технического анализа Комиссии по атомной энергии США (Лос-Анджелес: RAND Corporation, 1966), с. 1–2.
41Зиглер, The Black Death, с. 230. См. Также: Мария Келли, History of The Black Death in Ireland (Страуд, Глостершир: Темпус, 2001), с. 41; «The Black Death in The Middle Ages», The Dictionary of the Middle Ages, изд. Джозеф Р. Стрейер (Нью-Йорк: Чарльз Скрибнер, 1982), с. 244; Хоррокс, The Black Death, с. 3; Уильям Напи и Эндрю Спайсер, The Black Death and History of Plagues, 1345–1730, 1345–1730 (Страуд, Глостершир: Темпус, 2000), с. 34–35.
42Данные о количестве погибших от Черной смерти колеблются почти так же часто, как фондовый рынок. Недавно один историк утверждал, что от Черной смерти скончалось 60 процентов населения Европы. Тем не менее именно 33 процента является наиболее часто упоминаемым и актуальным показателем смертности. Интересно, что это очень близко к данным, которые выдвигают средневековые ученые. Когда чума закончилась, церковная комиссия определила, что число погибших составило почти 24 миллиона, что удивительно близко как раз к одной трети смертельных случаев в Европе, население которой составляло тогда 75 миллионов. (William Naphy and Andrew Spicer, The Black Death: A History of Plagues [Stroud, Gloucestershire: Tempus Publishing, 2000], p. 34. См. также Ole J. Benedictow, The Black Death: The Complete History [Woodbridge, Suffolk: Boydell Press, 2004], p. 383.)
43Цитата из произведения мексиканского поэта Октавио Паса. (Прим. ред.)
44Франческо Петрарка, «Letter from Parma», Хоррокс, The Black Death, с. 248–249.
45Готфрид, The Black Death, с. 35.
46Ибн Хальдун, Долс, The Black Death in The Middle East, с. 67.
47Макнил, The Black Death, с. 174.
48В настоящий момент чума, кажется, одерживает верх в этой борьбе. Недавние исследования показывают, что заболевание стало настолько опасным для грызунов, что из-за этого может нарушиться процесс естественного отбора у нескольких видов. (Dean E. Biggins and Michael Kosvol, «Influences of Introduced Plague on North American Mammals», Journal of Mammalogy [November 2001], рр. 906–916.)
49Нафи и Спайсер, The Black Death and History of Plagues, с. 35.
50М. Г. Л. Бэйли, «Marking in Marker Dates: Towards an Archeology with Historical Precision», World Archeology, вып. 23, № 2 (октябрь 1991), с. 23.
51М. Г. Л. Бэйли, «Putting Abrupt Environmental Change Back into Human History», в Environments and Historical Change, под ред. Пола Слэка (Oxford: Oxford University Press, 1998), с. 52–72. См. Также: Брюс М. С. Кэмпбелл, «Britain 1300», History Today, июнь 2000.
52Роберт Поллитцер, Чума (Женева: Всемирная организация здравоохранения, 1954); Л. Фабиан Херст, The Conquest of Plague: A Study of The Evolution of Epidemiology (Oxford: Clarendon Press, 1953); Ву Лиен-Дэ и др., Plague: A Manual for Medical and Public Health Workers (Шанхай: Национальная карантинная служба Вэйшэншу, станция Шанхая, 1936); Ву Лиен-Дэ, A Treatise of Pneumonic Plague (Женева: 1926); Комиссия по исследованию чумы, «О сезонной распространенности чумы в Индии», Journal of Hygiene, вып. 8 (1900), с. 266–301; Комиссия по исследованию чумы, «Statistical Investigation of Plague in The Punjab, Third Report on Some Factors Which Influence The Prevalence of Plague», Journal of Hygiene, вып. 11 (1911), 62–156.
53Дэвид Херлихи в книге The Black Death and the Transformation of the West, изд. Сэмюэл К. Кон-младший (Кембридж, Массачусетс: издательство Гарвардского университета, 1997), с. 34.
54Во время войны во Вьетнаме было зарегистрировано примерно двадцать пять тысяч случаев чумы, почти все жертвы были вьетнамцами. (Plague Manual: Epidemiology, Distribution, Surveillance and Control [Geneva: World Health Organization, 1999], pp. 23–24.)
55Херлихи, в The Black Death and the Transformation of the West, с. 34.
56Уильям Честер Джордан, The Great Famine: Northern Europe in The Fourteenth Century (Princeton: Princeton University Press, 1996), с. 118, 147.
57Жан-Пьер Легуэ, La rue au Moyen age (Париж: Éditions Ouest-France, 1984).
58Джованни Боккаччо, Декамерон, пер. Г. Х. Мак-Вильям (Лондон: Penguin Books, 1972), с. 308. См. также пер. А. Н. Веселовского (М.: Эксмо, 2016).
59Теренс Маклафлин, Coprophilia, Or a Peck of Dirt (Лондон: Касселл, 1971), с. 19.
60«The Report of The Paris Medical Faculty, October 1348», у Хоррокс, Черная смерть, с. 158.
61«Tractatus de pestilenta», в Archive für Geschichte der Medizin, изд. Карл Судхофф (Берлин: 1912), с. 84
62Генри Найтон, «Chronicon Henrici Knighton», у Хоррокс, The Black Death, с. 130.
63Грэм Твигг, The Black Death: A Biological Reappraisal (Лондон: Batsford Academic and Educational, 1984), с. 21.
64Роберт Р. Брубейкер, «Yersinia Pestis», в Molecular Medical Microbiology, изд. М. Сассман (Лондон: Academic Press, 2001), с. 2033–2058.
65Эпизоотия – широкое распространение инфекционной болезни среди одного или многих видов животных на значительной территории, сильно превышающее уровень заболеваемости, обычно регистрируемый на данной территории. (Прим. ред.)
66Роберт Перри и Жаклин Д. Фетерстон, «Yersinia Pestis – Etiologic Agent of Plague», Clinical Microbiology Review 10, вып. 1 (январь 1997), с. 58.
67Бенедиктов, The Black Death, 1346–1353: The Complete History, с. 26.
68В последнее время некоторые ученые оспаривают связь этого стихотворения с Черной смертью, утверждая, что оно появилось только в начале девятнадцатого века.
69Аналог детской игры «Колечко, колечко, выйди на крылечко». (Прим. пер.)
70Личное общение с доктором Кеннетом Гейджем, начальником отдела борьбы с чумой, CDC.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru