Джон Фарроу
Ледяной город
– Все это вздор, – сказала Грейс.
– Никакого вздора, – возразила Джулия. Мать уже вошла в ее комнату и закрывала за собой дверь. – Мамочка, мне нужно немножко побыть одной, хорошо?
– Даже не надейся. Я к тебе пришла поболтать.
Она была дамой внушительной, хоть и на голову ниже дочери. Грейс Олфилд всегда была склонна к полноте и время от времени уверяла дочь в том, что у них были разные типы фигуры.
– Я и девочкой была полненькая, – честно признавалась она. – В четыре года я была просто толстушкой, а теперь я – дама в расцвете лет с пышными формами. Тебе, моя дорогая, может, и надо следить за весом, но твоим бедрам с моими не сравниться!
Когда она села рядом с дочерью на кровать, матрас так прогнулся, что Джулия чуть не подпрыгнула.
– Ну ладно, оставайся, если пришла, только ненадолго.
– Я просто хотела наверстать упущенное.
– Прекрасно. Ну, что слышно?
Джулия убрала уже распакованные книги, разбросанные по кровати, положила в комод только что полученное в подарок белье. Потом села рядом с матерью на постель.
– А у тебя как дела, моя милая? Что там у тебя? Как жизнь молодая? – Мамины глаза взволнованно блестели. Джулии так не хватало видеть их каждый день!
– Ничего особенного. А что?
– Как что? – Грейс тряхнула головой и раскрыла от удивления рот. – Ничего особенного! Ты уехала в университет четыре месяца назад, в первый раз в жизни живешь самостоятельно, переехала в другой город, и теперь, бесстыжая, заявляешь мне, что у тебя никаких новостей!
Джулия откинулась на кровать и обняла подушку.
– Ой, мамочка!
– Ну, давай, рассказывай. О чем вы там сплетничаете? О чем тоскуете? Кто твои друзья? На каких ты была вечеринках? Все рассказывай, чтобы я почувствовала, что сама там была.
– Эй, мам, это моя территория, и я тебя туда не приглашала!
– Все как у меня. Моя манера. Ну, давай, колись.
– Мамуля!
– Давай, рассказывай, детка, или я тебя до смерти защекочу! Все выкладывай, как на духу. У нас вся ночь впереди.
– Вся ночь? Я же устала как собака.
– Ну, давай. Вперед и с песней.
– Так и быть, – начала Джулия, приткнувшись к маме. Ей было очень приятно, что мама поглаживает ей голову. – Если по существу, приятеля я себе еще не завела.
– Не бери в голову, у тебя дома один есть.
– Я с ним расстанусь.
– Неужели? А Брайану ты об этом уже сказала?
– Да.
– Я вчера его видела. Он мне об этом ничего не говорил.
– Почта на Рождество запаздывает, – спокойно ответила Джулия.
– Лапушка, – сказала Грейс, теснее прижимаясь к дочке, – тебе бы лучше самой ему об этом сообщить. По крайней мере, по телефону.
– Не могу я, да и не хочу. Смелости не хватает. Я еще никого не отшивала. У меня в таких делах нет никакого опыта.
– Брайан хороший мальчик.
– Он придурок, мам.
– Я знаю, сладкая моя, но он очень милый придурок.
Какое-то время мать с дочерью смеялись и дурачились, и Джулия была счастлива от того, что ей было с кем подурачиться, к кому прижаться. Их беседа перескакивала с одного предмета на другой, они болтали о политике, моде, книгах, танцах, театре, мужчинах. Грейс Олфилд поднялась лишь тогда, когда стало ясно, что дочери ее больше ничего не хочется, кроме сна.
Когда она открыла дверь, чтобы уйти, Джулия потянулась как кошка.
– Джулия, ты ходила к гинекологу провериться?
– Еще нет…
– Милая…
– Но я уже договорилась.
Внизу раздался телефонный звонок.
– Хорошо, что ты договорилась, это уже прогресс.
– Но совсем не потому, что я чем-то занималась.
– Или чем-то занимайся, или в дурах оставайся, – попыталась отшутиться мать.
– Ну что же ты за мать такая? В дурах оставайся – и это с моей-то задницей! Ты просто чудовищна!
– Спи спокойно, моя милая.
– Милая – постылая, занимайся – оставайся… Нельзя так со мной разговаривать – я же твоя дочь все-таки. Так нечестно. Когда же ты, наконец, повзрослеешь!
Снизу кто-то крикнул, что Джулию просят к телефону. Она вылезла из теплой постели и поплелась вниз в гостиную. Мать стояла и смотрела на нее, исчезнув только после того, как Джулия взглядом дала понять, чтобы она убиралась восвояси.
– Ну, что ж, вот я и стала историей, – призналась себе Грейс Олфилд, шмыгнув носом. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мамочка. – Джулия взяла трубку. – Алло.
– Привет, – ответили ей.
Джулия молча прижимала трубку к уху, казалось они оба, не сговариваясь, не начинали разговор, пока в микрофоне не раздался щелчок, свидетельствовавший о том, что человек, ответивший на звонок с другого аппарата на первом этаже, повесил трубку. Странно, что она инстинктивно чувствовала, что надо делать, разговаривая с Селвином Норрисом.
– Привет, – ответила Джулия.
– Рад слышать твой голос, – сказал он.
– Даже так?
– Слушай, Джулия, мне надо с тобой поговорить.
– Ты уже это делаешь.
– Перезвони мне, пожалуйста. За мой счет.
– Когда?
– Когда все уснут. Там есть телефон, которым ты можешь пользоваться, чтобы другие не слушали?
– Конечно. Особенно если учесть, что другие будут крепко спать. Они, наверное, через пару часиков угомонятся. Папаша мой со своей благоверной теперь по кальвадосу ударяют. Кто знает, когда они наконец наклюкаются до нужной кондиции?
– Это не важно, Проныра. Только ты обязательно позвони. Договорились?
– Хорошо.
– Ну, пока.
– Пока.
«Интересно, откуда у него вдруг такая срочность?» – подумала Джулия Мардик, возвращаясь к себе в комнату. Она легла, прижала подушку к груди и спросила себя, почему ничего не сказала о нем матери. Почти обо всем остальном она ей рассказала. Конечно, мама наверняка не одобрила бы такое знакомство, но разве это что-то меняет? Томительное возбуждение, напряженное ожидание, которые она испытывала с затаенным восторженным предвкушением, – она бы все равно не смогла ей передать, она сама не очень понимала, что с ней творилось. Джулия отнюдь не была уверена в том, что влюбилась, скорее это было нечто совсем другое. Но что тогда? Влечение? Несомненно. Этот человек оставался для нее тайной за семью печатями. Он ее доводил, озадачивал, сбивал с толку, он обольщал ее и очаровывал. Но почему? Что так привлекало ее в Селвине Норрисе, откуда это стремление узнать о нем как можно больше, оценить степень его влияния на нее? Почему она ходила на свидания с мужчиной, который, может быть, ей в отцы годился? И можно ли эти встречи назвать свиданиями? Как она сама к ним относилась? Как бы он их назвал? Он ведь даже не пытался ее поцеловать. Что он скажет, когда она ему перезвонит? Откуда у него такая спешка, такая напряженность в голосе? Что же все-таки произошло? Эх, черт бы его подрал! Самые обычные дела у него выглядели захватывающими, таинственными, героическими и рискованными. Да что же это за мужик такой неотвязчивый?
Джулия надеялась, что сможет заснуть и проснуться, когда настанет время ему звонить. Она была измотана до крайности. Но, почистив зубы и забравшись под одеяло, девушка так и не смогла толком уснуть. Так она и лежала, бодрствуя, в ожидании часа, когда можно будет позвонить этому таинственному мужчине.
Джулия задремала, но скоро очнулась, не понимая, где она и что с ней. Какое-то время она пыталась осознать, где находится. Густая тьма сельской ночи пугала ее, она понятия не имела, который теперь час. Заспанная, она даже не стала искать выключатель настольной лампы, накинула на плечи коротенький халатик, нащупала в темноте дверную ручку и щелкнула выключателем только после того, как распахнула дверь.
В тусклом свете, выбивавшемся из-за ее двери, она прошла по второму этажу до ванной комнаты. Там в ярком свете лампы она привела себя в порядок, помыла руки, протерла водой глаза и выключила светильник. Когда она вышла из ванной, глаза уже привыкли к полумраку, и девушка проснулась окончательно. Опираясь на стенку, она спустилась вниз.
В гостиной Джулии пришлось перешагивать через валявшиеся на полу обертки с коробками от рождественских подарков и пустые винные бутылки. Пробравшись к дивану, она села, положив себе на колени телефон. После пятого гудка она уже решила было повесить трубку, но именно в этот момент услышала голос Селвина Норриса.
– Привет, – сказал он ей.
– Это я.
– Голос у тебя сонный.
– Да уж…. Который час?
– Четверть.
Она и раньше обращала внимание на его типично американскую манеру определять время. Так он что, американец? Вполне возможно.
– Без четверти чего?
– Два.
– Я, должно быть, закемарила. А тебя я не разбудила?
– Нет.
– Врешь. К чему эта срочность? Что-то из ряда вон выходящее?
– Мне надо знать, Проныра. Я должен понять, на каком ты свете.
– О, боже! Ты… ты так меня злишь! Что значит, на каком я свете? Я здесь вообще-то в темноте сижу.
– Тише говори, – сказал он.
– Ты мне рот-то не затыкай! Ты себе в голове что-то напредставлял, о чем я понятия не имею, а теперь спрашиваешь меня, на каком я свете. Ты что, считаешь, что я твоя новая поклонница, на все готовая ради твоих чертовых прихотей?
– Тише.
– Сам тише! Два часа ночи, я устала как собака. Что ты от меня хочешь? В чем, собственно, дело?
Ей не нравились ее ноги, особенно пальцы на ногах. Она сжала большой палец на ноге и держалась за него, пока разговаривала. «Пальцы у меня слишком длинные», – подумала Джулия.
– Положение изменилось, – сказал Селвин.
– Что изменилось?
– Обстоятельства.
– У меня, Селвин, все по-прежнему. Я провожу Рождество в том же самом сельском доме, с теми же шизанутыми старыми грымзами, погрязшими в тех же самых мелочных дрязгах. Мне бы очень хотелось изменить мои обстоятельства. Но мне с этим как-то не везет.
– Мне не нужно, чтобы ты дала мне ответ прямо теперь.
– Очень плохо, один ответ я могу тебе дать прямо теперь. – «Своды стоп у меня очень плоские», – мелькнула в голове мысль.
– Сначала подумай хорошенько, развитие событий ускоряется. В одном нам повезло, с другим возникли проблемы. Нам нужно усилить вовлеченность в ход событий.
– Селвин…
– У меня есть сейчас для тебя местечко, Джулия. Вполне безопасное. Потрясающее. В самом центре событий. Ты представить себе не можешь, какие оно сулит приключения! Мир будет у твоих ног. Вот о чем я тебя спрашиваю… Посмотри хорошенько на твой сельский дом, пока ты там, приглядись внимательно к своим старикам. Они вполне приличные люди, уверяю тебя, хоть ты и катишь на них бочку.
– Это же надо – бочку я на них качу!
– Посмотри на них внимательно, Джулия. Каждому мужчине, каждой женщине отпущена лишь одна жизнь. Как им хочется ее прожить? Не тошнит их от собственной жизни? От их жен и мужей? Может быть, они просто устали или выгорели изнутри? Разве не спорят они все время об одном и том же, о чем уже спорили раньше тысячи раз? Неужели тебе все еще слышится страсть в их словах? Если хочешь, стань одной из них, Джулия! Или выбери себе жизнь по душе, которая тебе никогда не наскучит и никогда ты себя в ней не будешь чувствовать ненужной. Тебе никогда не будет казаться, что ты оторвана от мира. Тебя никогда не будет глодать тоска о том, что жизнь прошла мимо.
– Ты что, белены объелся?!
– Оглядись вокруг себя, Джулия. Вот все, о чем я тебя пока прошу. Пока ты там, подумай, какая тебя ждет жизнь. Подумай о том, что тебя ждет.
– Ты просто спятил! Куда тебя заносит? Какого черта я вообще с тобой разговариваю? – «У меня походка, как у хромой утки. Ступни у меня утиные, а коленные чашечки страусиные».
– Ты со мной говоришь потому, что я тебе предлагаю то, чего больше тебе никто никогда не предложит! Это, Джулия, твой шанс жить полной жизнью. Полной событиями. Нужной людям. Важной для других. Я тебе предлагаю шанс не увязнуть в трясине жизни, а жить на гребне волны. Может быть, ты сможешь от него отказаться, может быть – нет. Вот это мне и надо знать. Единственная разница между сегодня и вчера состоит в том, что теперь мне надо об этом знать скорее.
– Почему? Что изменилось? Что стряслось, Селвин? – «Ну объясни же мне хоть что-нибудь толком, что угодно».
– Я не могу тебе этого сказать, Джулия.
– Ты невыносим! Если ты не можешь мне ничего сказать, я не могу тебе ничем помочь.
– Пока ты снаружи пытаешься заглянуть внутрь, я не могу тебе ничего объяснить.
– Тогда хотя бы намекни.
– Намекнуть?
– Ты же умный человек. Я уверена, ты сможешь это сделать, не нарушив своей дурацкой секретности.
– Ладно, я тебе попробую намекнуть. Это имеет отношение к Санта-Клаусу.
Джулия вслушивалась в далекий приглушенный гул телефонной линии.
– Джулия…
– Ему кто-то всадил в спину крюк для подвески туш. Об этом говорили по радио.
Теперь она слышала в трубке глубокое дыхание Селвина Норриса. Она выдержала паузу.
– Я никак не предполагал, что об этом сообщат по радио, – в конце концов ответил он. – Как я тебе сказал, события стали развиваться быстрее. Я понимаю, Проныра, у тебя нет большой охоты ввязываться в эту авантюру. Но ты смышленая, сама все понимаешь, сама во всем разберешься, поэтому ты так для меня важна. А на поклонниц у меня времени нет, и роль гуру меня вовсе не прельщает. Мне нужны думающие люди, твердо стоящие на ногах и – главное – преданные делу. В детали я вдаваться не могу. Единственное, что ты должна знать, – из игры можно выйти в любой момент. Надо будет просто сделать большой шаг назад. Но для этого сначала нужно сделать малюсенький шаг вперед. Сделай этот шаг, а потом решай сама. Подумай об этом, Джулия. Хотя бы это ты можешь мне пообещать?
В этот момент ей очень захотелось, чтобы вместо телефонной трубки в ее руке была его шея и она могла бы его придушить.
– О чем я должна подумать, Селвин? О какой-то расплывчатой общей идее, про которую мне ничего неизвестно? Подумать, как мне стать храбрым охотником, который выслеживает злодеев и негодяев? Ты уж меня извини, но если ты просишь меня подумать, Селвин, ты хоть скажи, о чем мне надо думать.
– Санта-Клауса убили. Этот паренек был твоим ровесником. Задай себе вопрос: хотелось бы тебе, чтобы его убийцы остались безнаказанными?
– Алло! Алло! В общем так, Селвин Норрис, хватит витать в облаках! Это не имеет ко мне абсолютно никакого отношения!
– Твое отношение к этому самое непосредственное.
– С чего бы это? Объясни!
– Если ты будешь работать над этим вместе со мной, Проныра, убийцы паренька будут арестованы. Если нет, они останутся на свободе. Все проще простого. В данном случае справедливость зависит от тебя.
– Как же ты умеешь осложнять жизнь! Ты даже отдаленно себе этого не представляешь!
– Правда, Проныра, редко бывает удобной.
– Черт бы тебя побрал! Я не могу вдаваться в философские рассуждения, не зная, о чем рассуждать.
Селвин Норрис тихо усмехнулся.
– Что здесь смешного?
– Ты сама. Твоя бурная реакция.
– Очень рада, что смогла тебя развеселить.
– Подумай об этом, Джулия.
– Да-да, Селвин.
– Подумай на досуге.
– Спокойной ночи, Селвин.
– Спокойной ночи, Проныра. Если ты ищешь новогоднее решение…
– Спокойной ночи, Селвин.
Какое-то время Джулия сидела на диване в глухой тишине сельского дома. Она выключила торшер. Сонливость ее как рукой сняло, но делать ничего не хотелось, даже пальцем пошевелить не было желания. Соскользнув с дивана на пол, она так и сидела в кромешной темноте, прислушиваясь и размышляя. Больше всего злило то, что она не могла найти аргументы, опровергающие его доводы. Здравый смысл подсказывал ей, что от этого человека надо бежать сломя голову и как можно дальше. Но ее прельщало все, о чем он говорил. У нее не было нужды оглядываться по сторонам – уже много лет и без того было ясно, что и родители ее, и их новые спутники жизни, и другие люди постарше играли свои роли без энтузиазма, без вдохновения, без намека на преданность тем идеалам, которым когда-то они горели желанием служить. Ферма эта по замыслу должна была стать поселением альтернативного жизненного уклада, а вместо этого превратилась в гимн измены ему, в предательство былых ценностей и надежд. У Джулии снова возникло такое ощущение, будто ее куда-то затягивает, как в омут. Она отчетливо понимала, что Селвин Норрис умело играет именно на этих ее чувствах.
Но больше всего ее злило и пугало, что она позволяла ему это проделывать с собой. Ей самой этого хотелось! Ее сильнее тянуло к неведомому, чем к известному. Тайна брала верх над обыденностью. Риск побеждал благоразумие. Черт бы его побрал! Он знал, как ее обработать.
Глава четвертая. Вторник, 28 декабря
В рождественские каникулы мальчик по имени Даниель шел на ближайший каток поиграть в хоккей. Коньки он перекинул через плечо, в руках держал клюшку, которой гонял шайбу Одиннадцатилетнему пареньку больше нравился футбол, но зимой ему оставалось только бить по шайбе на тротуаре. Иногда шайба попадала в сугроб, тогда он доставал ее оттуда клюшкой. Ему казалось, что клюшка только на это и годится. Хоккей был не его игрой, и на льду он не всегда себя чувствовал уверенно, но другие мальчишки знали, что он отлично играет в футбол, поэтому никогда над ним особенно не подтрунивали.
Улица в восточной части города, по которой шел Даниель, вела к центру. С обеих ее сторон стояли дешевые двухэтажные домики с шаткими лестницами, поднимавшимися сразу на второй этаж. Район был густо заселен, в основном здесь жили большими семьями. Было восемь утра, люди, собиравшиеся на работу, прогревали уткнувшиеся в сугробы машины. Одним из них был на удивление хорошо одетый коротышка, который совсем не походил на жителя этого квартала. Он, должно быть, заехал сюда на ночь проведать подружку. Даниель не знал, да и дела ему никакого не было до того, что этот мужчина, пославший ударом ноги его шайбу обратно, был врачом, частным образом лечившим байкеров из «Ангелов ада». Когда шла война, у доктора было много работы. Даниель принял вызов, сделал финт ногами и забил гол, пустив шайбу мужчине между ног. Доктор улыбнулся, достал из кармана пальто ключи и сел в свою «тойоту-камри».
Шайба улетела в сугроб, и Даниель пошел ее откапывать, хотя не заметил точно, куда она попала, проскользнув между ног мужчины. Ему показалось, что он ее нашел, и мальчик ткнул клюшкой в сугроб, но это оказалась льдинка, отбить которую было непросто. Мальчик стал бить клюшкой по льду, чтобы достать какой-то черный предмет, лежавший под ним, потом засунул под льдину конец клюшки и надавил на нее изо всех сил. Льдина откололась, шайба подскочила в воздух и приземлилась на капот машины.
Доктору это не понравилось. Он открыл дверцу, встал одной ногой на мостовую и наполовину высунулся из машины. Он сделал мальчику замечание, чтобы тот не шалил. Даниель извинился, а потом взобрался на сугроб, спустился с другой его стороны и увидел, что шайба лежит на дороге. Мужчина сказал, что шайба могла поцарапать машину и что ему очень повезло, что этого не случилось. Даниель крепко ухватил клюшку и аккуратно повел шайбу мимо мужчины и его машины.
Доктор так и не вставил ключ в замок зажигания. Ему было не суждено снова хлопнуть дверцей автомобиля. «Тойота» взорвалась именно в тот момент, когда Даниель с ним поравнялся. Взрыв уничтожил их обоих.
В отчете «Росомах» отмечалось, что бомба была взорвана с помощью устройства дистанционного управления, что «Рок-машина» так решила расправиться с одним из сторонников «Ангелов ада», что убийца мог подождать, пока мальчик не отойдет на безопасное расстояние или пока машина не тронется в путь. Но ему не было до этого дела.
В тот же день в связи со сразу же развязанной шумной общественной кампанией протеста «Росомахам» был предоставлен бюджет, который они запрашивали. За всю историю Канады ни одной правоохранительной организации никогда не выделялось столь щедрых бюджетных ассигнований. Вместе с чеком они получили ультиматум – сломать хребет байкерским бандам.
Вот теперь наконец, говорили «Росомахи», преступники лишились своего ложного обманчивого блеска, и общественное мнение в конце концов повернулось против них. Люди, охваченные печалью и яростью, требуют справедливого возмездия, разве не так?
Неофициальный представитель «Ангелов ада» заявил, что члены его банды никогда бы на такое не решились, никто из них не поднял бы руку на невинного ребенка. А «Рок-машина», продолжал он, слишком тупа, чтобы ей верить, и слишком тупа, чтобы ей позволили жить.
Через несколько дней, к удивлению «Росомах», простые люди на улицах стали ждать возмездия, но не от них, а от «Ангелов ада».
Глава пятая. Среда, 29 декабря
Они ехали по небогатому кварталу, раскинувшемуся к юго-западу от центра города. Улицы, сузившиеся из-за сугробов, с обеих сторон были заставлены машинами, похожими на снежные домики. За машинами теснились ряды домов красного кирпича, разделенные на жилые секции двух- и трехэтажных квартир с упертыми прямо в тротуар шаткими лесенками с истертыми деревянными ступенями и изношенными чугунными перилами. Снег на некоторых лестницах был плотно утрамбован, кое-где его счистили лопатами. Разномастные балконы были завалены снегом, кое-где они покосились и подгнили от времени, окна были заклеены пленкой или заложены газетами, чтобы меньше дуло. С крыш стариковскими седыми патлами свисали разнокалиберные сосульки. Из сугробов сучковатыми часовыми вверх торчали голые деревья, кроны которых почти касались проводов, тянущихся от столба к столбу. Некоторые окна на фасадах домов украшали рождественские гирлянды выключенных разноцветных лампочек в форме квадратов, окружностей или звездочек, чтобы веселее было разгонять темень долгих зимних ночей. Люди, стоявшие на автобусных остановках или шагающие по занесенной снегом улице, выглядели продрогшими, сутулились и прятали шеи в воротники.
– Напомни-ка мне еще раз, как его зовут. – Санк-Марс сидел на переднем сиденье рядом с Биллом Мэтерзом, который на этот раз вел машину. Обычно за рулем он обдумывал текущие проблемы, но в тот день дорога была так тяжела, что времени на раздумья не оставляла.
– У вас проблема с именами, – заметил Мэтерз.
– С французскими именами у меня все в порядке.
– Акоп Артинян. Это просто запомнить. – Мэтерз повернул на еще не расчищенную от снега боковую улочку. – Это тот гараж?
– Должно быть, – без особой уверенности ответил Санк-Марс.
Над закрывающей въезд в автомобильную мастерскую широкой дверью, опускавшейся прямо на тротуар, висела вывеска, оповещающая прохожих о том, что это заведение называется гараж «Сампсон» и специализируется оно на кузовных работах с машинами иностранных марок.
– Сначала посмотрим или сразу пойдем?
– Паркуй машину. Посидим пару минут.
Эмиля Санк-Марса заинтриговал вид мастерской, которая на первый взгляд выглядела совершенно невинно. По всей видимости, предприятие было вполне легальным, хотя и не очень заботилось о рекламе. Не было никаких объявлений о скидках на рихтовку крыльев, перебортовку колес, установку неоновых подсветок для номеров. Он вспомнил о пареньке, убитом вчера. В управлении это событие всех опечалило и возмутило, но никакие эмоции не могли вернуть мальчика к жизни.
Мэтерз время от времени косился на начальника.
– Что у тебя на уме, Билл?
– Так, ничего. Не обращайте внимания.
– Ладно, давай колись. Выкладывай, о чем ты думаешь.
– Все пытаюсь понять, что мы здесь делаем…
Санк-Марс видел, что напарник нервничает. Ногти он не покусывал, но все время подносил их к губам.
– Ты хочешь сказать, что это дело нас не касается?
– Что-то в этом роде.
– А тебе самому это разве не интересно?
– Как вы сказали, это не наше дело.
Санк-Марс, казалось, не собирался особенно распространяться на эту тему.
Впечатление было такое, что в гараже все вымерли. Перед тем, как он снова заговорил, прошло не меньше минуты, и когда это случилось, голос у него был настолько серьезным, что Мэтерз внимательно ловил каждое слово начальника.
– Как-то вечером мне позвонили и сказали пойти в одну забегаловку в восточной части города. Мне нужно было прийти туда, сесть за стол, сделать заказ, потом посмотреть на парнишку, сидящего за столиком под часами. Я сделал все, что мне было сказано. Ему надо было сделать вид, что понадобилось сходить в сортир, а потом уйти из того кабака. По дороге он должен был задержаться, чтобы надеть шапку и перчатки. И остановиться для этого он должен был именно у столика, стоявшего справа от него, где сидели парни, на которых я давно уже точил зуб за уличные грабежи и разбои. Эти парни, Билл, натворили много зла. Они не только грабили своих жертв. Они били их пистолетами, угрожали ножами, причем всегда это были старики – и мужчины, и женщины. Мой информатор должен был уйти из забегаловки, а мне надо было оставаться там, где я сидел. Так я и сделал. Потом я арестовал всю эту мразь. А парнем, который сидел под часами, был Акоп Артинян, хотя тогда я понятия не имел о том, как его зовут. Ты помнишь, Билл, ту ночь, когда мы его нашли? Ту записку, которая болталась у него на груди? «Веселого Рождества, М5». Это я – пятое марта[8]. Когда моим врагам – особенно французам – хочется специально подчеркнуть их ко мне презрение, они произносят мое имя на английский манер. Вот поэтому, Билл, у меня к этому делу особый интерес.
Мэтерз кивнул.
– Вы говорили об этом следователю из убойного отдела?
– Я ничего Лапьеру не говорил и тебе буду очень признателен, если будешь с ним держать язык за зубами. Мы, Билл, это дело добьем. Хоть это и не официально, мы с него не слезем. – Санк-Марс бросил на напарника пристальный взгляд, пытаясь понять его реакцию.
– Если управление вы берете на себя, я буду нем как рыба.
– С управлением я все улажу.
– А причем здесь Лапьер? Вы что-то против него имеете? Я его почти не знаю, но он может устроить нам веселую жизнь за то, что мы вмешиваемся в его расследование…
Работая с Санк-Марсом, молодому полицейскому не следовало бы лезть в эти проблемы. Внутренние сложности в отделе никак не были связаны с существовавшими там порядками. Билл Мэтерз всегда с уважением относился к установленным порядкам и правилам, хотя допускал, что в интересах дела их иногда можно обходить. Его мучила не столько сама по себе эта моральная дилемма, сколько собственное отношение к ней.
– Расслабься. Он исполняет свой долг. Сегодня похороны мальчика. Лапьер должен быть там.
Мэтерз усмехнулся краем губ.
– У вас все продумано.
– Пойдем.
Они вышли из машины и направились к гаражу «Сампсон». Боковая дверь в контору оказалась запертой. Но внутри горел свет, доносились звуки радио.
Мэтерз позвонил в дверь. Звуки радио стихли.
Младший детектив еще раз нажал кнопку звонка. Теперь они услышали, как кто-то идет по длинному коридору. Подойдя поближе к двери, человек крикнул им по-английски, чтоб немного подождали. Они увидели молодого парня со связкой ключей в руках. Ему надо было отпереть несколько замков.
– У вас здесь что, Форт-Нокс? – спросил по-французски Мэтерз, как только распахнулась дверь.
– Что? – по-английски переспросил молодой человек. На нем была грязная роба механика, а на ногах – ботинки со стальными накладками на мысках, чтобы случайно не повредить ноги.
– Не бери в голову. – Мэтерз откинул полу куртки, и на брючном ремне блеснул полицейский значок. – Полиция. Мы бы хотели пройти, задать тебе несколько вопросов.
Парень быстро отступил на пару шагов. Санк-Марс, следовавший за Мэтерзом, кивнул ему, потом внимательно оглядел помещение.
– Ты здесь один? – спросил Мэтерз механика. Он широко улыбнулся, как бы давая парню понять, что ему можно абсолютно доверять.
– Да.
– Как тебя зовут?
Малый был симпатичный, темноволосый, худой. Мэтерзу подумалось, что Санк-Марс не счел бы такую внешность криминальной. Его вид скорее вполне соответствовал облику автомеханика. Девушки, должно быть, назвали бы его прическу хоккейной – сзади и сверху волосы были длинными, а сбоку – короткими.
– Джим Коутес. Вы из-за Акопа пришли?
– Ты знаком с Акопом Артиняном?
– Да, он здесь работает. Точнее… Я хотел сказать, работал. Поверить не могу, что его убили. Одуреть можно. Такой пацан нормальный. Никому такого не пожелаешь, что с ним сотворили. Одного понять не могу – зачем ему надо было одеваться в костюм Санта-Клауса?
– Вы были друзьями?
– Вроде того… Не так, чтобы очень, знаете, мы же вместе работали.
– Здесь?
– Да, в гараже.
– Чем он занимался?
– Он был механиком. Я – по жестянке, он – по движкам.
Санк-Марс слушал, как парень отвечает на вопросы Мэтерза, пытаясь понять, что кроется за его словами. Он был явно взволнован, возбужден, казался нервным, но не напуганным. Не спрашивая разрешения, Санк-Марс решил пойти осмотреть в мастерской все закоулки, чтобы составить себе о ней общее представление.
– Сколько времени ты был с ним знаком, Джим? – спросил Мэтерз. Он вынул ручку и блокнот, чтобы записывать ответы парня.
– Я здесь где-то месяца три работаю, что-то около того. Как пришел сюда, так с Акопом и познакомился. Мы с ним особенно тесно не общались, нигде вместе не тусовались, но за обедом и просто так часто болтали.
– Вы не вместе работали?
– Я же говорю, он механиком был, а я все больше по жестянке. Я когда работаю, мне не до болтовни.
– А где остальные? Почему ты здесь один?
– Рождественский отпуск.
– Но машины и в Рождество бьются, разве не так?
– Шеф нам всем неделю дал.
– Кроме тебя.
– Не повезло. Я здесь меньше других работаю. Мне еще пару машин надо сделать, но главное – хозяину нужно было, чтобы кто-нибудь здесь постоянно торчал и говорил клиентам приходить через неделю.
– Тебе не показалось странным, Джим, что он закрыл мастерскую именно теперь? В такую погоду машины бьются особенно часто.
– Пожалуй, вы правы. Да, наверное.
Мэтерз прошел по помещению между столами, шаря глазами по разбросанным на столах заказам и накладным. Беспорядок был такой, как будто всех сотрудников внезапно сдуло ветром. Ему было интересно, попытается ли молодой человек его остановить, но тому, казалось, это было до лампочки.
– А что, у вас здесь каждый год сотрудников отпускают в отпуск на Рождество? Вам об этом сообщают заранее? Или хозяин неожиданно всем об этом сказал?
– У нас были выходные перед Рождеством, на Рождество и на «Боксинг дэй»[9]. Потом, когда мы узнали про Акопа и все такое, нам позвонили и сказали, что вся неделя будет выходная. А мне он сказал зайти в гараж. И сам хозяин сюда пришел. Мы обслужили нескольких клиентов, а другим сказали заехать попозже.
– Значит, с отпуском получился сюрприз. То есть о нем вам сказали в последний момент.
– Вроде того. Хотя этот сюрприз был не для меня. Но неделя и у меня прошла спокойно.
В контору вернулся Санк-Марс.
– Я там видел только одну машину, – сказал он.
– Да. Мы же закрыты.
– У Акопа здесь были друзья? – спросил Мэтерз.
– Он все больше был сам по себе. Хозяину он нравился. Иногда они вместе куда-то ходили. Правда, остальные немножко того… понимаете, немножко косо на это поглядывали.
