
Полная версия:
Джон Бакен Клуб «Непокорные»
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
Он настаивал на том, что совершил великий грех и этим выпустил на свет нечто такое, что будет обманывать, грабить, мучить и терзать весь мир. Сначала это показалось мне чистым бредом, но поразмыслив, я вспомнил собственные чувства, что я испытал в той пустой роще. И если сам я был глубоко потрясен, то этот парень, в жилах которого текла не такая кровь, как у меня, пережил воистину духовный катаклизм. Он не останавливался на этом, но те несколько предложений, посвященных теме, были красноречивы в своей резкой силе. Он боролся со своим наваждением, пытался высмеять его, забыть, подвергнуть презрению, но оно возвращалось к нему как страшный сон. Он думал, что сходит с ума. Значит, я был прав, когда предположил, что здесь не обошлось без менингита.
Насколько я мог понять, он считал, что из оскверненного святилища вырвалось нечто вещественное, действительное, реальное и живое, нечто состоящее из плоти и крови. Но, возможно, эта идея пришла к нему позже, когда его ум пребывал в мучениях уже несколько месяцев, и он потерял способность спать.
Поначалу, я думаю, его бедой было чувство непонятного, неопределенного преследования, ощущение греха и грядущего возмездия. Но в Йоханнесбурге недомогание обрело конкретную форму. Он полагал, что из-за его поступка произошло что-то ужасное, обладающее бесконечной силой зла – зла не только против самого преступника, но и против всего мира. И он верил, что зло еще можно остановить, что оно по-прежнему таилось в кустарнике, что рос на восточной стороне дома, где он вырос. Столь грубая фантазия свидетельствовала о том, что его нормальный интеллект развалился на части, и он снова попал в захолустный мир своего детства.
Он решил пойти и найти это зло. И вот здесь жесткое напряжение, свойственное белому человеку, дало о себе знать. В нем мог поселиться и жить слепой ужас кафра, но в нем жила железная храбрость пограничного бура. Если подумать, то следует признать: нужно обладать довольно мужественным сердцем для того, чтобы отправиться на поиски того, при мысли о чем трепетал каждый нерв. Признаюсь, мне не доставляло удовольствия видеть каждый день этого одинокого, бледного, измученного парня. Думаю, он знал, что конец всему этому положит трагедия, но отвечать за последствия должен именно он.
Он слышал об экспедиции Смита и ради участия в ней принял на себя половину расходов. Возможно, его в какой-то степени привлекала дурная репутация Смита. Он не хотел, чтобы у него был компаньон, имеющий с ним что-то общее, потому что он должен был жить своим умом и идти своим путем.
Чем это закончилось, вы знаете. В своем письме он ничего не сообщил об экспедиции, кроме того, что нашел то, что искал. Я легко могу поверить в то, что эти двое не слишком ладили друг с другом: один жаждал мифических сокровищ, а у другого была проблема, которую невозможно было решить за все золото Африки… Где-то и как-то в бушвельде Селати его демон принял телесную форму, и он встретил – или подумал, что встретил, – существо, которое выпустило на свободу всю скверну и нечестивость, что были в нем. Полагаю, мы должны назвать это безумием. Он застрелил своего товарища и подумал, что убил животное. «Если бы посмотрели на следующее утро, они бы нашли след», – писал он. Смерть Смита, похоже, его совсем не обеспокоила. Думаю, он даже не осознавал, что произошло. Для него имело значение то, что он положил конец ужасу и каким-то образом получил за него возмещение. «Прощайте, и не беспокойтесь обо мне, – прочел я его последние слова. – Я вполне доволен».
Я долго сидел, погруженный в раздумья о том, что произошло, меж тем как солнце медленно садилось над Магалисбергом. Чем это закончилось, вы знаете. На веранде перед домом скрипел патефон, и грохот с Ранда доносился, как звук далеких барабанов. Люди того времени имели обыкновение цитировать какую-нибудь латинскую фразу о том, что все новое исходит из Африки. Но я думал, что значение имеет не столько новое, исходящее из Африки, сколько старое.
* * *Я решил еще раз посетить ту гору над Пуфури и переговорить со жрецом, но после того, как я вышел из Мейн-Дрифт и спустился вниз по Лимпопо, мне не представилось возможности до будущего лета. По правде сказать, мне было не по душе то, что я задумал, но ради Эндрю я чувствовал себя обязанным разобраться со старым жрецом. Мне хотелось убедить семейство Ваккерструмов в том, что на парне не лежал грех Каина[20], как думал его отец.
Однажды январским вечером, после изнурительного дня – солнце в тот день палило немилосердно, – я посмотрел с горы на чашу зеленого пастбища. Всего один взгляд – и я понял, что никаких объяснений со жрецом не будет… Часть утеса откололась, и камнепад просто снес, уничтожил и рощу, и рондавель. Громадная масса осколков скатилась с середины холма, и под ними были погребены высокие деревья, сквозь которые я еще недавно смотрел на небо. Все это уже поросло терновником и травой. По бокам чаши не было ни единого клочка засеянной земли, и все, что осталось от крааля, это осыпающиеся глиняные стены. Джунгли уже заполонили деревню, и огромные луноцветы[21], раскинувшись на щебне, в сумерках были похожи на призраки исчезнувшего племени.
Новая особенность появилась у этого места. Оползень, должно быть, высвободил подземные воды, и теперь вниз по лощине протекал ручей. Рядом с ним на лугу, где вовсю цвели агапантусы[22] и белые лилии, я встретил двух австралийских старателей. У одного из них, банковского служащего из Мельбурна, была поэтическая душа.
– Славное местечко! – сказал он. – Не загажено чернокожей шатией-братией. Если бы я занимался сельским хозяйством, я бы, скорее всего, поселился только здесь!
II
Из огня да в полымя
Выходя из купальни, сооружения в высшей степени экзотического, молодые патриции-вырожденцы отправлялись за грубыми наслаждениями в цирк, а затем туда, где разыгрывалась пародия на исполнение общественных обязанностей, ибо у людей их сорта мода на покровительство этому виду деятельности в те времена все еще сохранялась.
Фон Леттербек. «Императорский Рим»История герцога БурминстерскогоЧасть I
Из огня…
На выходные Ламанча остановился в каком-то загородном доме и вернулся, преисполненный гнева из-за того, как был вынужден проводить вечера, выпавшие на те выходные.
– Я-то думал, что возненавидел бридж[23], – сказал он, – но я почти жаждал его, чтобы уберечь мозги от сдвига, а память от поиска строк из поэтов, которых забыл, а строки для того, чтобы описать людей, которых не знаю. Не нравится мне играть в игры, где я чувствую себя прирожденным идиотом. Но одна игра меня все же позабавила. Она заключалась в том, что придумывалась нелепая ситуация, и нужно было дать ей естественное объяснение. Пьянство, безумие и розыгрыш исключались заранее. Пример: епископ Лондонский, обернув вокруг шеи морскую форель и воссев на верблюда, играет на свистульке, взобравшись на вершину Плимутского камня[24]. Был среди нас член научного общества, королевский адвокат, который истолковал сие вполне разумно.
– Слыхивал я о вещах более странных, – сказал Сэнди Арбетнот и подмигнул Бурминстеру.
Тот покраснел: ему явно стало неловко. Взоры остальных устремились в том же направлении, от чего круглое веселое лицо Бурминстера покраснело еще больше.
– Нехорошо поступаете, Майк, – сказал Арбетнот. – Вот уже несколько месяцев мы ждем от вас эту историю, и ныне самое место и время для нее. Отказа от вас мы не примем.
– Сэнди, не могу, черт побери: история слишком глупая.
– Нисколечко не глупая. Она полна глубоких философских уроков и, как кто-то определил ее, являет собой истинный роман, ибо странность и непривычность вырастают в ней из обыденности. Так что подтянитесь, напрягите силы и – вперед!
– Не знаю, с чего начать, – сказал Бурминстер.
– Хорошо, начну вместо вас… Время действия – прошлое лето. Место действия – железнодорожная станция Лангшилдс в районе Шотландского Пограничья. По перрону прогуливаются многочисленные джентльмены в их лучших костюмах с розетками в петлицах, причем все абсолютно трезвые, потому что сейчас только третий час дня. Тут же несколько музыкантов, составляющих нечто вроде духового оркестра. Здесь явно ожидают высокого гостя. Поезд прибывает на станцию, и из вагона третьего класса выходит только наш Майк с грязным лицом и расцарапанным носом. На нем грязные белые вельветовые бриджи, старые отвратительные сапоги, какие впору носить мяснику или палачу, лиловый вязаный жилет и то, что я бы с трудом назвал утренним платьем; поверх всего этого великолепия – ульстер[25], за который я не дал бы более трех пенсов, явно не с плеча Майка, потому что не подходил ему по размеру, на голове шляпа-котелок, что не описать никакими словами. Его приветствует депутация, и он, сопровождаемый группой людей, отправляется в городскую ратушу на политический митинг. Но перед этим – цитирую местную газету – «герцог, прибывший в спортивном костюме, проследовал в привокзальную гостиницу, где быстро переоделся». Что это было? Шутка? Мистификация? Расскажите нам, пожалуйста.
Бурминстер сделал большой глоток из кружки и с подчеркнутым спокойствием обвел взглядом компанию:
– История эта недолгая, но правдивая, и, как почти в каждой передряге, в какую я когда-либо попадал, ее причиной был Арчи Ройланс. Все началось с наших бесед с Арчи. Он остановился у меня в Ларристейне, и мы поговорили о тех, кто в прежние времена совершал набеги в Пограничье, о том, как изменился облик сельской округи, и о прочем в том же духе. Арчи сказал, что теперь, когда земля стала голой, как мраморный стол, а на холмах не осталось ни единого укрытия, даже такого, где могла бы спрятаться хотя бы синица, никто не мог проехать и пяти миль где-нибудь между Чевиотскими холмами и Клайдом, чтобы его не заметила масса народа. Я возразил ему, сказав, что если знать, как пользоваться укрытиями, то их еще предостаточно, что если изучить покров и рельеф местности, то на склоне холма и в вереске можно спрятаться вполне надежно, так, как прячется аэроплан в совершенно пустом небе. Спорили мы спорили, и, в конце концов, я решил проскакать по заранее оговоренному маршруту, но так, чтобы Арчи не заметил меня. Денег на это предприятие требовалось немного, всего лишь один соверен[26], но идеей мы увлеклись чрезвычайно, и это меня подвело. Я мог бы догадаться, что все, чем увлекается Арчи, приводит соучастников к тому, что вся компания дружно садится в калошу.
Мы наметили маршрут примерно пятнадцать миль длиной – от моста в Гледфуте через холмы между Гледом, Аллером и Блейской пустошью до Блейских холмов. Маршрут проходил недалеко от Кирк Аллер, и мы договорились, если не встретимся раньше, встретиться в Кросс Киз, выпить чаю и вернуться домой не пешком, а, как говорится, на колесах. Арчи должен был двинуться из точки, что лежала примерно в четырех милях к северо-востоку от Гледфута, и пересечь мой маршрут по касательной. Мы думали, что для нас это будет всего лишь приятным времяпрепровождением в летний день. Я не собирался тратить на него дольше одного дня, потому что в тот вечер пригласил к себе гостей, а в среду – это был понедельник – я должен был занять место Делорейна на большом собрании членов Консервативной партии в Лангшилдсе, и времени для подготовки речи я хотел уделить как можно больше. Должен сказать, ни один из нас не знал местности – разве что лишь в самых общих чертах, – а носить с собой карты нам было запрещено. Лошадей отправили вперед, а я, готовый отправиться в путь, в половине десятого утра был у моста Гледфут. На мне были бриджи для верховой езды цвета хаки, ботинки для игры в поло, старый охотничий плащ и довольно старая охотничья шляпа. Я подробно рассказываю о том, как был одет, потому что потом это будет иметь значение.
Далее об Арчи можно не упоминать, потому что больше в этой истории он не участвует. Не пробыв в седле и получаса, он забрел в болото и до трех часов дня был занят тем, что вытаскивал оттуда лошадь. Поэтому Арчи признал себя побежденным и вернулся в Ларристейн. Так что все время, пока я, пускаясь на все хитрости, на какие был способен, ехал верхом, поглядывая правым глазом на горизонт, где рассчитывал заметить Арчи, он потел и ругался на чем свет стоит в торфяном мху.
Я отправился из Гледфута вверх по течению ручья Ринкс в самом добром расположении духа: я подробно изучил местность по большой карте военногеодезического управления и был уверен в том, что ввязался в выгодное дело. За Ринкс-Хоуп я пересек гребень холмов и поднялся к истоку ручья Скайр, где земля вокруг была изрезана глубокими оврагами, густо поросшими травой. На это мне указала карта, это подтвердили жители Гледфута. Двигаясь по тому или иному оврагу, я обеспечивал себе надежное укрытие, пока не достиг большой еловой рощи, что простиралась на милю вниз по левому берегу ручья. Арчи, чтобы отследить меня на моем маршруте, должен был пересечь довольно крутой холм, и я рассчитывал, что к тому времени, когда он выберется на линию горизонта, я укроюсь в одном из оврагов или даже за лесом. Не заметив меня в верховьях Скайра, он подумает, что я несколько подзадержался, разбираясь в изгибах и хитросплетениях незнакомой местности, и будет высматривать меня в нижней части долины. Я залягу в укрытии и стану поджидать его, а когда замечу, что он ведет себя именно так, как я предполагал, я проскользну боковым маршрутом и попаду в долину Холлин, что тянулась параллельно моему оврагу. Оказавшись там, я должен был либо мчаться вовсю, либо добраться до Мейнз Блей раньше него, либо, если я видел его впереди себя, обойти все посадки и насаждения и зайти на ферму с другой стороны. Это был общий план, но у меня были в запасе и другие уловки на случай, если Арчи попытается проявить хитрость.
Я поскакал по торфяному холму рядом с ручьем Ринкс, чувствуя себя счастливым и вполне уверенный в том, что выиграю. Конь, досыта наевшись травы, был полон сил и повиновался без малейшего упрямства, со стороны на нас было любо-дорого посмотреть! Голова моя была полна мыслями о том, что я скажу в Лангшилдсе, и на ум пришла удачная, как мне показалось, фраза: «Наши противники готовы разрушить старый мир, чтобы построить новый, но на хаосе не построишь никакой системы, даже коммунизма!» Ну, короче говоря, до Ринкс-Хоуп я добрался через полчаса и там обнаружил пастуха, собиравшего своих черномордых ягнят.
Как ни странно, я знал этого человека: он был одним из молодых пастухов в Ларристейне. Звали его Прентис. Я остановился, чтобы поговорить с ним и понаблюдать, как он работает. Дел у него было слишком много, чтобы справиться одному, при нем был молодой полуобученный колли, и я решил протянуть ему руку помощи и показать, чего я стою в роли конного скотовода. Верхняя часть долины была великолепной, и я вызвался перегнать стадо на ее западную часть. Я посчитал, что у меня еще полно времени, и я вполне могу уделить десять минут на помощь приятелю.
То была чертовски трудная работа, и у меня ушло на нее добрых полчаса, но, к счастью, моей лошади не пришлось вилять среди ручьев, заросших мхом. Однако я сделал, что задумал, и когда продолжил путь, и я, и мое бедное животное были в мыле. Должно быть, это и то, как мне пришлось покружить вокруг овец, смутило меня, потому что я привел стадо не на место кормежки, не к истоку ручья Скайр, а далеко влево.
Видимость была так себе, и я не мог разглядеть, что было дальше и вокруг меня. Я должен был понять, что это не ручей Скайр, но лишь пришел к выводу, что неправильно прочел карту, и, кроме того, внизу был большой лес, который, как я подумал, был тем самым, что я отметил. Пока что на высоких холмах, что возвышались справа от меня, не было никаких признаков Арчи, поэтому я решил, что мне лучше сойти с линии горизонта и с максимальной скоростью проскакать по зеленой чаше.
Это отняло у меня много времени, потому что возникла куча проблем с каменными дамбами. Ворота некоторых были затянуты проволокой, и, что бы я ни делал, мне все не удавалось раздвинуть их. Так что по первой дамбе я вынужден был проползти, следующую наполовину разрушить, и времени на то и другое ушло ужасно много. Когда я добрался до низины, выяснилось, что Скайр – не мощный поток с его знаменитой водой, где водится форель, а всего лишь слабый ручеек. Но прямо передо мной был большой лес, и я подумал, что, быть может, я все же пошел верным путем.
Я всматривался в гребень холмов справа, и вдруг увидел Арчи. Сегодня я знаю, что то был не он, то был человек на коне, показавшийся мне живым воплощением Арчи. Он быстро передвигался по склону холма, по его подошве. Меня он, похоже, не видел, но я сообразил, что, если не найду укрытия, увидит через минуту.
Я пришпорил свое животное и через три секунды оказался под прикрытием ельника. Но тут я обнаружил след, и мне пришло в голову, что именно по этому следу идет Арчи и скоро он доберется до меня. Единственное, что нужно было сделать, как мне показалось, это забраться поглубже в лес. Легче сказать, чем сделать: сие благословенное место окружала огромная стена с битыми бутылками наверху. Мне нужно было что-то предпринять, и довольно быстро, потому что я уже слышал стук копыт позади себя, а слева не было ничего, кроме кривого склона холма.
В этот момент я увидел ворота, массивное сооружение из дубовых досок, плотно пригнанных друг к другу. Ворота, к счастью, были открыты. Я толкнул их и захлопнул за собой. Ворота закрылись с резким щелчком, словно это было запатентованное устройство с самоблокировкой. Секунду спустя я услышал топот и фырканье подъехавшей лошади и увидел руки человека, что пытался открыть ворота и явно не мог справиться с ними. Человек, которого я принял за Арчи, промолвил: «Черт!» – и удалился.
Я нашел убежище, но теперь встал вопрос, как выбраться из него. Я спешился и вступил в борьбу с воротами, но они были тверды, как скала. Примерно тогда же я начал понимать: что-то пошло не так, потому что никак не мог взять в толк, почему Арчи, если он не видел меня, захотел пройти через ворота, а если видел, то почему не крикнул мне, как мы договаривались. Кроме того, здесь был не лес, а участок земли для какого-то дома с пристройками, меж тем как в долине, по которой протекал Скайр, на карте не было обозначено никакого дома… Единственное, что мне оставалось, это найти кого-нибудь, кто выпустил бы меня отсюда. Мне совсем не хотелось разъезжать по участку чужого человека, поэтому я завязал уздечку узлом, оставил своего коня пастись, а сам отправился пешком на разведку.
Земля круто оборвалась под башмаками, ноги подкосились, и я соскользнул по сырой земле по откосу вниз. На мне были ботинки для игры в поло с гладкими подошвами, и они не цеплялись за землю. Затем, помню, я крепко ударился о заднюю часть небольшого деревянного навеса, построенного над ручьем. Я поднялся, прихрамывая, обошел навес и, оттирая грязь с глаз, столкнулся лицом к лицу с группой людей.
То были одни женщины, кроме одного мужчины, который громко читал им вслух, причем все лежали в длинных креслах. На мой взгляд, женщины были довольно хорошенькими, но бледными, и на всех были яркие цветные плащи.
Полагаю, на их фоне я выглядел несколько хулиганом, потому что был весьма разгорячен и, соскальзывая вниз, изрядно испачкался и порвал брюки. При виде меня они, словно бекасы, издали звук, похожий на блеяние барашка, затем подобрали юбки и убежали. Я видел, как мерцали их плащи, когда они петляли, словно вальдшнепы среди рододендронов[27].
Мужчина уронил книгу, встал и повернулся ко мне. Это был молодой человек с мертвенно-бледным лицом и бакенбардами, и он, казалось, был чем-то испуган: губы его дергались, руки дрожали, словно у него была лихорадка. Я видел, что он изо всех сил пытается сохранить спокойствие.
– Итак, вы вернулись, мистер Брамби, – сказал он. – Надеюсь, вы хорошо провели время?
На какой-то момент у меня возникло ужасное подозрение, что он знает меня: в школе меня называли Брамми. Взглянув на него во второй раз, я убедился в том, что прежде мы никогда не встречались, и понял, что он сказал именно «Брамби». Я не понял, что он имел в виду, но, похоже, единственное, чего он хотел, это выйти из положения за счет показной наглости. И вот тут я свалял дурака. Мне нужно было сразу признать свою ошибку, но я все еще полагал, что Арчи околачивается где-то поблизости, и по-прежнему не хотел попасться ему на глаза. Я сел в длинное кресло и сказал, что да, вернулся, что сегодня приятный день. Потом я вынул трубку.
– Пожалуйста, где угодно, только не здесь, – сказал мужчина. – Здесь это запрещено.
Я отложил трубку и задумался над тем, в какой сумасшедший дом я попал. Долгого времени на размышления мне отпущено не было: по дорожке, где с обеих сторон росли рододендроны, в огромной спешке шли два человека. То были пожилой мужчина с встревоженным лицом (судя по одежде, слуга) и женщина средних лет (одетая, как медсестра). Оба были взволнованы, и оба старались – хотя бы внешне – сохранить хладнокровие.
– Ах, швестер[28], – сказал мужчина, – снова вернулся мистер Брамби, и ничего дурного не случилось.
Женщина с добрыми глазами и приятным журчащим голосом с укором взглянула на меня.
– Надеюсь, вы не пострадали, сэр, – сказала она. – Нам лучше вернуться в дом, а мистер Гримпус хорошенько вас вымоет, переоденет и перед завтраком вы немного отдохнете. Должно быть, вы очень устали, сэр, и вам лучше взять мистера Гримпуса под руку.
Казалось, у меня кружилась голова, но я подумал, что сейчас мне лучше всего сохранить сдержанность и делать, что говорят, пока не станет ясно, что вокруг происходит. Глупый осел, я все еще пытался скрыться от Арчи. Я мог бы легко повалить Гримпуса на пол, и он бы точно не оказал мне серьезного сопротивления, но после этого мне бы еще предстояло перелезть через стену с битыми бутылками наверху, и, кроме того, тут могли появиться садовники, конюхи и прочая публика, что поздоровее меня. И, главное, мне больше не хотелось устраивать сцен, потому что я уже напугал много больных дам, сбежавших от меня в заросли рододендрона.
Итак, я смиренно последовал за Гримпусом и сестрой, и вскоре мы подошли к дому, напоминавшему водолечебницу, совершенно уродливому, но прекрасно расположенному, с видом на юг на долину Аллер. В передней были медсестры, а также швейцар с челюстью, как у боксера-профессионала. Ну, я поднялся на лифте на второй этаж; там была спальня с балконом и несколько сундуков, также щетки на туалетном столике, помеченные буквами «Х. Б.». Меня заставили раздеться, надеть халат, а потом появился доктор, угрюмый субъект в золотых очках, с мягкими манерами, не сулившими, однако, ничего хорошего.
Затем на лифте меня спустили в подвал, и Гримпус начал купать меня. Господи, что это была за пытка! Кипящая вода заполняла ванну на шесть дюймов[29], кипящий поток бил мне в живот, затем поток превратился в горячий град, затем в сгустки влаги, что били так, словно кто-то колошматил меня мотыгой, и под конец вся вода превратилась в лед. Но после всего этого я почувствовал себя необычайно бодро. Потом меня отвели в мою спальню и устроили мне изнурительный массаж и обработали тем, что, как я понимаю, они называют «фиолетовыми лучами». К тому времени меня уже просто распирало от прилива энергии, и когда мне сказали, что до завтрака я должен попытаться уснуть, я лишь усмехнулся и положил голову на подушку, словно малое дитя. Когда они ушли, мне жутко захотелось покурить, но трубка моя пропала вместе с одеждой, и рядом с кроватью я нашел разложенный для меня полный костюм Брамби, пошитый из фланели.
Лежа в постели, я предался размышлениям и начал приходить в себя. Я уже понял, где находился. То было местечко под названием Крейгидин, что находится примерно в шести милях от Кирк Аллер, которое во время мировой войны использовалось в качестве госпиталя для контуженых, а также приюта для нервных больных. То был не частный приют, как я вначале подумал, его работники именовали его Курхаус[30], и предполагалось, что место должно было стать последним бастионом науки за пределами Германии. Время от времени сюда попадали люди с поврежденным разумом, и я подумал, что Брамби был одним из них. Он явно был моим двойником, но в двойников «один в один» я не верил и предположил, что он прибыл только что и у персонала не было времени запомнить его в лицо. Всадник, которого я принял за Арчи, должно быть, искал его на холмах.
Что ж, я лихо перехитрил Арчи, но и он перехитрил меня. Но настоящий Брамби мог вернуться в любой момент, и если это произойдет, здесь разыграется славный спектакль. Единственное, что меня пугало, так это то, что личность мою могут раскрыть, потому что это, так или иначе, были мои места, и меня сочтут настоящим ослом, когда станет известно, что я, пугая женщин, врывался в то место, где лечат нервы и где со мной обращались как с настоящим психом. Потом я вспомнил, что лошадка моя осталась где-то в лесу, и подумал, что есть надежда, что она пасется, бродя вдоль внутренней части стены, где никого никогда не бывает. Из всех планов, какие родились тогда в моей бедной голове, лучший состоял в том, чтобы дождаться случая, выскользнуть из дома, разыскать и вернуть мое животное и найти выход из адского парка. Стена не могла быть возведена повсюду, потому что, в конце концов, это место не было психиатрической лечебницей.






